Аннотация: В IV веке христианство объявляется официальной религией Римской империи. Обращение в новую веру становится массовым явлением, причем, не всегда по убеждению, нередко и из чисто меркантильных целей: поскольку политическая власть приняла христианство, лучше придерживаться той же религии. Официальная победа христианства меняет облик больших городов, где, благодаря щедрым подаркам и вкладам императоров, сооружаются величественные соборы. В восточных провинциях империи, однако, происходящие в больших городах изменения воспринимаются далеко не однозначно, блеск соборов вызывает у верующих стихийный протест – в соблазнах, которым подвергалась принятая миром Церковь, виделась угроза вере и отход от идеалов, взлелеянных в первохристианских общинах. В народной памяти еще слишком живы были страдания тех, кто более трех веков претерпевали преследования и казни, а подвиг мученичества за веру для многих, по-прежнему, оставался желанной целью и тогда, когда гонения прекратились. Многими, как призыв, обращенный лично к ним, воспринимались слова Спасителя: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее». (Матфей, 16:24). В среде людей, решивших отречься от мирской жизни и целиком посвятить себя религиозному служению, и начало зарождаться в IV веке новое движение, получившее название монашества – от греческого слова «монахос» – уединенный. Возникло оно спонтанно, вне участия священства, но благодаря безупречному авторитету великих египетских монахов – святого Антония и святого Пахомия, монашеский идеал стал популярным образом христианской жизни для многих, и ко времени Халкидонского собора (451 год) монашество уже окончательно было признано как соборными постановлениями, так и имперским законодательством. Случалось, причинами ухода в монастыри становились невыносимая нищета или нелады с местными правителями. Однако чаще в уединенной жизни, посвященной молитвам и покаянию, виделся акт очищения, безопасный и крепкий якорь для истинной христианской души. И чем труднее были испытания, тем лучше это считалось в духовном смысле, поэтому среди монахов немало находилось таких, кто стремился к аскетической жизни отшельников. По свидетельству церковного писателя конца IV – начала V столетия Феодорита Критского, лично бывавшего в монастырских общинах, аскеты, полностью уединялись от мира в клетках, подвешенных на деревьях, или устроенных на вершине камня, отказывали себе в пище и сне, истязали тело цепями.

Аннотация: Революции рабов и бунты крепостных крестьян подавлялись всегда. Порой с большим трудом, но подавлялись. Ни Спартаку, ни рабам Сицилии, ни вожакам жакерии не удалось одержать победу в вооруженной борьбе. Сколько бы крови ни лилось ради освобождения от ярма, кончалось все плахой или крестами вдоль Аппиевой дороги. Эпоха не имела значения. Восстания захлебывались и в античные времена, и в Средневековье, и в Новое время. И все же есть одно исключение. Революция рабов победила на острове Гаити. Черные невольники воевали более десяти лет и окончательно скинули иго белых хозяев в 1803 году. В Новом Свете бунтующими неграми никого было не удивить. Иногда им удавалось добиться даже частных успехов. Углубившись в сельву, они создавали свободные территории и отчаянно защищали свои поселки. Таковы, например, маруны Ямайки. Не удалось вернуть под кнут надсмотрщика многих негров Суринама и Бразилии. Но одно дело островки в труднодоступных местах. Другое – полная капитуляция рабовладельцев. Вот уже два столетия историки затруднялись объяснить чисто военные успехи повстанцев. Высказывались мнения, о том, что бунтари воспользовались удобным моментом. Франция, ослабленная революцией в собственной стране и войнами, не могла выделить крупные силы в заокеанские колонии. Это так. Но ведь у Франции было много колоний. Отчего удача улыбнулась лишь рабам Гаити? Кроме того, на вспыхнувший пожар отреагировали другие европейцы. Однако и англичанам, и испанцам, воевавшим против армии рабов, также пришлось ретироваться.

Аннотация: Английские издатели XVIII столетия Джозеф Аддисон и Ричард Стил познакомились и подружились еще в детстве. Они вместе учились в лондонской школе Charterhouse School, а затем в Оксфордском университете, вместе увлекались литературой, и вместе стали знамениты. В памяти потомков им даже не приходится оспаривать звание первого журналиста в истории Европы – оба были первыми. Если что и отличало друзей, так это характер и образ жизни. Пока Джозеф, примерный прихожанин англиканской церкви, преподавал в колледже, упражнялся в латинском стихосложении и делал политическую карьеру, Ричард вел довольно беспорядочную жизнь дуэлянта и разгильдяя, куролесил в лондонских кофейнях, а в перерывах писал для собственного исправления нравоучительный трактат «Христианский герой». Однако поговорить им всегда было о чем. Приятелей одинаково волновало состояние английского общества, впавшего в «ужасное состояние порока и безрассудства», и, особенно, нравственность англичанок, находящихся под «тлетворным влиянием французского легкомыслия». Для ученых девиц, нюхавших табак и читавших книги, Джозеф Аддисон придумал даже злое и высокомерное прозвище: «джентльменоподобные леди».

Аннотация: В середине VI века до н.э. в приазовских степях совершилось преступление: скифский царь Савлий убил стрелой старшего брата, царевича Анахарсиса, вернувшегося из Эллады после тридцати лет отсутствия. Не будь этого братоубийства, возможно, история Скифии была иной… Почитая Анахарсиса за обширный ум, греки причисляли его к семи мудрецам, из столетия в столетие передавали рассказы о его путешествиях и беседах, переписывали и хранили в своих библиотеках свитки с изречениями и письмами. Античные писатели оставили о мудром скифе так много разнообразных биографических сведений, что, сопоставляя их, возможно даже более-менее точно установить дату его рождения: около 625 года до н. э. Прадед Анахарсиса и его братаубийцы Савлия носил имя Спаргапиф и считался родоначальником скифских царей. Царем был и их дед Лик, и отец Гнур. Согласно изысканиям историков, Гнур правил во второй половине VIIначале VI вв. до н. э. в Нижнем Побужье и Нижнем Поднепровье, поэтому можно предположить, что Анахарсис родился на скифских землях, прилегающих к Борисфену – Днепру. «Эта река, – писал о Борисфене Геродот, – как я думаю, не только из скифских рек наиболее щедро наделена благами, но и среди прочих, кроме египетского Нила (с Нилом ведь не сравнится ни одна река). По берегам ее простираются прекрасные тучные пастбища для скота; в ней водится в больших количествах наилучшая рыба; вода приятна на вкус для питья и прозрачна (по сравнению с водой других мутных рек Скифии). Посевы вдоль берегов Борисфена превосходны, а там, где земля не засеяна, расстилается высокая трава. В устье Борисфена само собой оседает несметное количество соли. В реке водятся огромные бескостные рыбы под названием «антакеи» и есть много других диковин». (Геродот. История, IV, 43-45)

Аннотация: В XVIII веке юноше из обедневших дворян без сильного покровителя трудно было добиться расположения судьбы. Кому как не Жану Анри де Латюду было об этом знать. Его отец, офицер драгунского полка, о материальном благополучии сына заботился мало, и Жан Анри рано оказался предоставлен сам себе. Окончив Техническую школу в Париже, он решил посвятить себя военной карьере, для чего поступил на службу в саперный полк, и даже участвовал в военных действиях. Но после окончания войны с Голландией в 1748 году, ему, как и многим другим, уже не нашлось места в армии. Таким образом, в 23 года де Латюд остался без средств к существованию, и ему пришлось наняться к аптекарю, которому он помогал смешивать лекарства. Молодому и энергичному человеку подобное занятие представлялось слишком скучным, однако, найти более приличное место без чьейлибо протекции пока не удавалось. ПОСЫЛКА ДЛЯ МАДАМ ПОМПАДУР Счастливая идея, как вознестись на вершину успеха, де Латюда осенила, когда он случайно подслушал разговор двух незнакомцев, откровенно ругавших маркизу де Помпадур, забравшую над королем слишком много власти. Насыпав в изящную коробочку безвредный белый порошок, заимствованный у аптекаря, он отправил его по почте на имя маркизы. К посылке приложил письмо, в котором объяснил, что это подарок от химика, который много лет трудился над составлением особого состава, исцеляющего от разных болезней. К тому же, его можно использовать и как пудру, делающую кожу нежной и гладкой. Сам химик, якобы, истратил все свои сбережения на это изобретение и теперь вынужден обратиться за помощью к столь знатной особе. После того, как маркиза испробует на себе этот порошок и убедится в его исключительных свойствах, он просит разрешения назвать это чудесное снадобье ее именем, что наверняка сделает его открытие поистине знаменитым.

Аннотация: Это был самый заурядный судебный процесс о колдовстве. Обвинение в порче, пытки, смертный приговор. Ничем не выдающаяся обвиняемая, биография которой сводилась к тому, что она 17 лет провела в прислугах. Среди жертв охоты на ведьм были женщины гораздо богаче и знатнее. Но внимание историков приковано именно к Анне Гёльди. Она оказалась последней казненной «колдуньей» Европы. Даже многим ее современникам судилище казалось диким анахронизмом. Шел 1782 год – времена Канта, Гёте, Моцарта и Бетховена. Образованная публика зачитывается изданиями французских энциклопедистов. Всего через семь лет падет Бастилия. Но в швейцарском кантоне Гларус разыгрывался последний акт многовековой драмы. Начиная с XIV столетия 200 тысяч человек – в подавляющем большинстве женщин – расстались с жизнью, поплатившись за несуществующие преступления. Считалось, что они летают по ночам на шабаш, предаются плотским утехам с демонами, насылают бури и градобитие. Все эти обвинения всерьез рассматривали юристы Италии, Франции, Англии. Германии. Католические и протестантские государства словно соперничали в искоренении колдовства. Суть процесса Анны Гёльди проста. Преуспевающий врач, член родовитой швейцарской семьи обвинил свою служанку в том, что она наслала порчу на его дочь. Поскольку Иоганн Якоб Чуди являлся по совместительству и судьей, все козыри были у него на руках. Он заявил, что у его бедной девочки случились судороги, а когда начался приступ тошноты, из горла полезли булавки. Правда, злые языки поговаривали, что служанка была с доктором в интимной связи, а дело о порче, якобы, было всего лишь способом избавиться от поднадоевшей любовницы. Так или иначе, обвиняемая предпочла скрыться, не надеясь на справедливое решение трибунала.

Аннотация: Слово «apotheca» – аптека впервые встречается в записях античных греческих врачей Гиппократа и Галена, в трудах которых место, где готовились и хранились лекарства, было названо аптекой. Однако, как таковых, аптек в эллинистическую эпоху не существовало, лекарства изготовлялись и хранились там же, где работали врачи – в «асклепейонах», лечебницах при храмах. Первая же настоящая аптека, в современном понимании этого слова, открылась лишь в 754 году н.э. в Багдаде. В Европе родиной аптек поначалу были монастыри. Монахи растили на огородах лекарственные растения и составляли книги-зелейники об их применении, часто давая растениям имена ветхозаветных и новозаветных святых – роза Святой Марии, трава Святого Иоанна, изгоняющая бесов, трава Святого Креста, глаз Христа. А так как за изготовленными из трав снадобьями к монахам приходили жители окрестных селений, то уже в раннем Средневековье стали устраиваться монастырские аптеки. Чтобы не нарушать распорядка монастырской жизни, их располагали, как правило, за стенами обителей. Часто аптека имела два входа – внешний, для посетителей, и внутренний, который находился на монастырской территории. Со временем аптеки заняли прочное место в светской среде. Размещались они обычно в центре города, были украшены яркими вывесками и гербами аптекарей. Интерьеры аптек были оригинальными, но непременный их атрибут составляли специальные шкафы – ряды застекленных или открытых полок с аптечным сырьем и готовыми лекарствами. Особый интерес представляет старинная аптекарская посуда, изготовление которой с развитием сети аптек превратилось в самостоятельную отрасль производства, которая нередко тесно смыкалась с искусством. А так как подобная посуда ценилась дорого, существовала практика возвращения ее в аптеку.