Аннотация: Обычное дело, когда мы располагаем скупыми или отрывочными сведениями о детстве и юности того или иного исследователя Северной Америки в XVII веке, но в случае с героем нашего рассказа можно лишь предполагать, что он родился примерно в 1667 году в Ист-Гринвиче1. Его отцом мог быть моряк по имени Джон Келси (известный публицист Самюэль Пепис упоминает вскользь «некоего Келси, командира брандера»), умерший в 1674 году. В его завещании упоминаются два сына – старший Генри и младший Джон, крещенный 24 мая 1668 года. Единственная нестыковка: в документах 1688 года Генри упомянут как «boy Kelsey»: даже если перевести это как «юноша», все равно мало у кого повернется язык назвать так 21-летнего молодого человека (впрочем, одно из второстепенных значений этого слова «парень», «человек»). Тем более непонятен источник следующего утверждения: «Интересен случай с Генри Келси. Четырнадцатилетним мальчиком, наслышавшись рассказов об индейцах, «детях природы», приехал он из Англии»2. Дальнейшее тоже требует корректировки, – «молодой человек» не «нанялся в торговую факторию Компании Гудзонова залива», а 15 марта 1684 года «подписал четырехлетний ученический договор с Компанией» (по которому ему обещали 8 фунтов в год и два комплекта одежды) и 6 мая отплыл на «Люси» (капитан Джон Аутло) к впадавшей в Гудзонов залив реке Нельсон, где у Компании был форт, спустя несколько недель подвергшийся неудачной атаке французов, об участии Келси в отражении которой ничего неизвестно. Позднее форт был перенесен и назван факторией Йорк. О годах ученичества Келси сведений нет. Первый раз он проявил себя зимой 1688/89 года, когда доставил письма в Нью-Северн. Обратный путь, занявший у него с месяц, он проделал вместе с индейским мальчиком.

Аннотация: Что может быть более грозным, чем оружие, созданное человеческими руками? Разве что грозные явления природы. Однако в 1812 году человек еще не был столь могуч, чтобы нажатием одной или нескольких кнопок вызвать к жизни силы, сопоставимые с природными. И, тем не менее, столь примитивные на наш взгляд ружья и штыки, пушки и ядра, сабли и палаши уже по-настоящему ужасали современников. В парижском Музее армии выставлена металлическая кираса французского кирасира, с левой стороны которой зияет отверстие от ядра размером с кулак. Можно себе представить судьбу того всадника, в которого угодило вот такое ядро или, например, ружейная пуля величиной чуть ли не с грецкий орех. Да-да, в 1812 году именно так и воевали, и вот как раз об оружии этого времени мы вам сейчас и расскажем. Ну, а начать надо будет с того, что главной силой русской армии в Отечественной войне 1812 года была пехота, составлявшая практически две трети ее наличного состава. Каждый пехотный полк состоял из 2201 солдат и офицеров, из которых 1800 были вооружены пехотным ружьем. Почему это подчеркивается? Да потому, что тогда было принято, чтобы у каждого рода войск были свои собственные, отличающиеся от прочих ружья, однако пехотное ружье, то есть ружье со штыком, являлось главным оружием русской армии. Ружья были тяжелыми – весили больше пяти килограммов, но отличались большой прочностью. Например, в 1808 году командир Либавского мушкетерского полка доносил, что в его полку имеются ружья еще 1700 года выпуска, то есть сохранившиеся с петровской эпохи и участвовавшие в Полтавском сражении. Почему так? Да просто потому, что оружие тогда делали с очень солидным запасом прочности, а, кроме того… из тех же ружей в русской армии стреляли достаточно редко, а ухаживали бережно – вот потому-то они подолгу и служили. Много было ружей трофейных, например, французских, а также присланных в Россию из Англии, австрийских, прусских, а также голландских и шведских, хотя по своему устройству они друг от друга практически не отличались. Ведь все они имели практически одинаковый кремневый замок, поэтому-то и различия между ними были только лишь в мелких деталях.

Аннотация: 18 мая 1804 года, после провозглашения Империи, Наполеон I принял решение сделать ее символом благородный образ орла с распростертыми крыльями. Отныне вместо традиционных знамен подразделения наполеоновских войск получали так называемых «Орлов», представлявших собой квадратные знамен а, древка которых имели навершия в виде позолоченного металлического орла, восседающего на прямоугольном цоколе. Подобное нововведение было не случайным, поскольку, объявляя Францию Империей, Наполеон подчеркивал, что ориентиром для него служит одно из великих европейских государственных образований древности – Римская империя, в которой орел являлся важнейшей частью государственной символики. По одной из легенд, основатели города Рима братья Ромул и Рем отыскали место для основания новой колонии на берегах Тибра именно по направлению полета орла. В греко-римской мифологии орел – птица верховного бога Зевса (Юпитера). Иногда Юпитер сам превращался в орла (как в мифе о похищении юноши Ганимеда), но чаще всего орел выступал в роли посланника богагромовержеца (миф о Прометее). В числе других пяти символов (кабан, волк, конь и бык Минотавр) орел изображался на римских штандартах как «птица Юпитера». Во время консулата Мария (107 г. до н. э.) серебряное (позолоченное) изображение орла с распростертыми крыльями, сидящего на пучке молний, становится единым знаком для всех римских легионов.

Аннотация: «…Он никогда не подчинялся никаким законам, ни старым, ни новым, как художник, обладавший гением, способным всегда находить нечто новое и невиданное, но нисколько от этого не менее прекрасное» – так описывал Джорджо Вазари (1511-1574 гг.) творческую деятельность своего старшего коллеги и друга Микеланджело Буонарроти, который был единственным современником автора «Жизнеописаний наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1550 г.) Как утверждал Асканио Кондиви (1525-1574 гг.), ученик Микеланджело и автор еще одной его биографии, вышедшей в свет в 1553 году и во многих деталях имеющей сходство с биографией, написанной Вазари, художник обладал столь удивительной памятью, что, написав тысячи фигур, «никогда не делал одну похожею на другую или повторяющею позу другой» и даже слышал от него, что он «не проводит не одной линии, прежде чем не припомнить и не убедиться в том, что никогда им не сделано подобной и уничтожает ту, в которой не находит новизны». «Его воображение так велико, – писал Кондиви, – что он никогда не довольствуется своими работами и постоянно критикует их, говоря, что ему не удалось достигнуть того, что им первоначально было задумано Кондиви характеризовал Микеланджело как робкого человека, которого несправедливые обвинения в его адрес могли сделать «смелее самых смелых», поэтому его можно назвать «бунтарем от искусства» – особенно, если иметь в виду не только его творческие методы, но и далеко не простые отношения с высокими покровителями, хотя, не следует забывать и о том, что первые биографы мастера, сознательно занимавшиеся мифотворчеством, в интерпретации многих событий тенденциозны, как это выясняется после сравнения их рассказов с некоторыми документами той эпохи.

Аннотация: Дом Буонарроти (Casa Buonarroti) – один из удивительных флорентийских музеев, в котором, однако, довольно редко можно встретить туристов из России. В любом другом городе он стал бы обязательным местом паломничества многочисленных туристов, но в городе-музее Флоренции, где концентрация великих произведений искусства на каждом квадратном метре невероятно велика, дом-музей, связанный с именем великого Микеланджело Буонарроти, оказался всего лишь одним из многих. Являясь памятным местом, прославляющим гений Микеланджело, музей, в то же время, представляет собой любопытную выставочную площадку, где в помпезных барочных интерьерах демонстрируется художественная коллекция нескольких поколений семьи Буонарроти – картины, рисунки, скульптура, керамика, археологические находки, редкие рукописи и книги. Главными сокровищами музея являются две ранние работы Микеланджело – рельефы «Мадонна у лестницы» и «Битва с кентаврами», выполненные им еще в юные годы, то есть где-то между 1490 и 1492 годом. Описание этих работ можно найти у Джорджо Вазари: «… по совету Полициано, человека учености необыкновенной, Микеланджело на куске мрамора, полученном от своего синьора, вырезал битву Геркулеса с кентаврами, столь прекрасную, что иной раз, разглядывая ее сейчас, можно принять ее за работу не юноши, а мастера высокоценимого и испытанного в теории и практике этого искусства. Ныне она хранится на память о нем в доме его племянника Лионардо, как вещь редкостная, каковой она и является.

Аннотация: Каждый год 15 ноября по всей Японии отмечают праздник Сити-го-сан («Семьпять-три»). В этот день чествуются мальчики пяти и девочки семи и трех лет. Как считают японцы, именно эти три возраста являются значительными вехами на пути взросления, а поэтому требуют особого внимания. Сам выбор чисел связан, по-видимому, с китайской нумерологической традицией, согласно которой нечетные числа имеют сакральное значение и считаются более благоприятными, нежели четные. Праздник Сити-го-сан стали почти повсеместно отмечать в период Эдо (16031868 гг.), но лежащие в его основе обычаи и обряды, связанные с рождением и ростом ребенка, имеют давнюю традицию. В древности японцы отмечали четыре особо важных «вечера» новорожденного – вечер самого дня рождения, а также третьего, пятого и седьмого дней. Наиболее значимым считался вечер седьмого дня (о-сития), когда проводилась церемония официального представления младенца: новорожденного впервые показывали родственникам и друзьям, а также давали ему имя. Имя ребенка обычно выбирал отец, но для девочки это могла сделать и мать. Во время обряда о-сития мать не присутствовала. Красиво одетого младенца выносила к собравшимся родственникам бабушка или няня. По случаю родостного события непременно готовили праздничное угощение. Основным блюдом являлся сэкихан – рис с красными бобами адзуки. Собственно, сэкихан подают на стол в течение всего года во время самых крупных праздников, поскольку изза бобов рис приобретает красный (или, скорее, розовый) цвет, который в Японии символизирует счастье.