К проблеме редукции диспозиционных терминов научной теории

Суровягин Дмитрий Павлович кандидат философских наук доцент кафедры философии Саратовской государственной юридической академии 410056, Россия, Саратовская область, г. Саратов, ул. Вольская, 1, оф. 621 Surovyagin Dmitriy Pavlovich PhD in Philosophy Docent, the department of Philosophy, Saratov State Law Academy 410056, Russia, Saratovskaya oblast', g. Saratov, ul. Vol'skaya, 1, of. 621 surovyagin@hotmail.com Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-311-00091.

Изучение темы редукции диспозиционных терминов целесообразно начать с прояснения таких ключевых концептов, как язык наблюдения и наблюдаемость как таковая, потому что требование редукции вторичных терминов – один из критериев языка наблюдения. В 50-х гг. XX века Р. Карнап сформулировал шесть основных требований к такому языку ^{[11, c. 41]}:

1. наблюдаемость: значения первичных дескриптивных терминов должны быть наблюдаемыми;
2. редукция: все вторичные (теоретические) дескриптивные термины должны быть редуцируемы к первичным терминам наблюдения; то есть любой вторичный термин должен либо иметь явное определение внутри теории, либо сводиться посредством цепочки определений к первичным терминам;
3. номинализм: значениями переменных должны быть конкретные индивиды, а не классы, свойства или отношения;
4. финитизм: язык должен иметь как минимум одну финитную модель, то есть правила языка не должны устанавливать или имплицировать бесконечную область значений индивидных переменных;
5. конструктивизм: значение любой переменной можно описать с помощью правильного выражения языка;
6. экстенсиональность: значение сложного выражения есть функция значений его частей.

Требованиям (3), (5) и (6) удовлетворяет язык логики предикатов первого порядка, поскольку в нем значениями предметных переменных выступают индивиды, всякое правильное выражение является конструктом, состоящим из элементарных термов, и сам язык не содержит модальных контекстов, которые могли бы помешать использованию принципа экстенсиональности. Поэтому, дополнив классическое исчисление предикатов остальными требованиями из вышеприведенного списка, можно было бы получить формальное описание научной теории, построенной на основе языка наблюдения. Однако на этом пути возникает несколько философских затруднений. В данной статье мы не будем рассматривать требование (4), поскольку изучение финитизма требует специального математического обоснования, но уделим внимание эпистемологическим требованиям (1) и (2), дабы исследовать трудности, с которыми сталкивается ученый, пытающийся установить отношения между первичными и вторичными терминами теории.

Требования наблюдаемости дескриптивных терминов рассматривается, прежде всего, как специфическая особенность теорий естествознания. В частности, К. Г. Гемпель полагает, что базовый уровень всякой естественнонаучной теории образуют термины наблюдения, описывающие простейшие элементы опыта. Следующий уровень составляют понятия, определимые с помощью терминов наблюдения. Теоретическими же терминами считаются неразрешимые на основе наблюдения предикаты, то есть такие термины, которые нельзя определить с помощью исходных понятий ^{[9, c. 12]}. Таким образом, можно говорить об иерархии: термины наблюдения > вторичные эмпирические термины > теоретические термины.

Выбор первичного элемента данной иерархии осуществляется, по-видимому, на основании внелогических причин. Как пишет В.Н. Карпович: «фундаментом построения дихотомии эмпирического и теоретического в языке теории T должно являться обусловленное внелогическими факторами решение вопроса о том, какие из исходных терминов этой теории приводят к разрешимым на основе наблюдения атомарным предложениям, а какие в этот класс не попадают» ^{[3, с. 55]}. Как известно, особо тщательно внелогические факторы развития научной теории исследовались философами-постпозитивистами: Т. Куном, И. Лакатосом, П. Фейерабендом, М. Полани и др. Они указали на зависимость научного знания от идеалов, ценностей и норм ученых, от особенностей организации научных сообществ и социокультурной среды в целом. Однако внелогический (экстерналистский) подход, будучи полезным инструментом для реконструкции истории и социологии науки, не дает все же общих критериев выбора базисных терминов научной теории.

Например, к наблюдаемым терминам мы можем отнести остенсивно определимые термины, то есть такие, значение которых детерминируется посредством указания на конкретный элемент опыта. М. Пшелецкий считает, что наличие таких терминов – конститутивная особенность словарей эмпирически обоснованных теорий ^[13]. Однако, если значение предикатного знака определяется остенсивно, то указание осуществляется не только на конкретные предметы, входящие в объем значений данного предиката, но также и на те предметы, которые не входят в объем значений (указывая на что-то, мы тем самым исключаем все остальное). Предметы, для которых предикат остенсивно разрешим, называются положительными примерами, остальные же – отрицательными примерами ^{[2, с. 22-23]}. Поскольку остенсивные термины интерпретируются физическим указанием на предмет жестом или поведением, то такую интерпретацию, разумеется, невозможно зафиксировать с помощью формальных семантических правил.

Несмотря на внелогическую природу остенсивных определений, даже в близких к языку наблюдения описательных научных дисциплинах возможность их эффективного использования сильно ограничена. Множество предметов с остенсивно определяемым свойством может быть необозримо большим, предметы могут обладать таким свойствами, которые допускают лишь косвенное наблюдение (микроскопический размер, волновая природа и т.п.), сама процедура указания на предмет может быть двусмысленной из-за контекста указания и т.д. То есть характерным признаком остенсивно вводимых терминов является неполнота ^{[1, с. 87]}, или невозможность в некоторой области однозначно удостовериться в отсутствии или наличии определяемого свойства.

Таким образом, остенсивность термина не является ни достаточным, ни необходимым условием его наблюдаемости. Часть терминов может обладать свойствами остенсивности и наблюдаемости, и на этом основании называться базисом теории. Однако, само слово «базис» будет в данном случае не более чем именем класса относительно случайно выбранных терминов. В теории можно обнаружить ряд терминов, не определимых остенсивно, но относящихся к языку наблюдения. К таким терминам относятся, например, диспозиционные предикаты, исследованию которых посвящена настоящая статья.

Наша позиция заключается в том, что проблема наблюдаемости первичных терминов, следующая из требования (1) к языку наблюдения, решается конвенционально, поскольку критерии наблюдаемости меняются с развитием технических средств научного наблюдения и в любой момент развития научной теории ее базис может быть пересмотрен, а разрешимые на основе наблюдения предикаты могут быть переопределены. Соглашение – это, безусловно, внелогический критерий, однако принципиальным моментом здесь является выраженность соглашения в языке. В отличие от двусмысленного и часто неполного остенсивного определения конвенционально принятый перечень первичных терминов не может вызывать семантических споров и является достаточным и необходимым условием построения иерархии терминов научной теории.

Здесь может возникнуть возражение: конвенциональный способ задания списка базисных терминов невозможно противоречит эмпирической природе значений этих терминов. Наш ответ на это возражение состоит в том, что язык наблюдения, несмотря на то, что он, как ясно из его названия, должен быть связан с эмпирическим уровнем познания, остается языком, то есть системой символов. Он непременно включает такие лингвистические сущности как словарь и правила синтаксиса. Отношение языка к опыту определяется конвенционально принятым набором исходных терминов, которые считаются в рамках данного языка знаками наблюдаемых сущностей. Таким образом, нельзя, на наш взгляд, сказать, что язык наблюдения отражает человеческий опыт или имеет эмпирическую онтологию. Будучи одной из многих знаковых систем, язык наблюдения – лишь инструмент, а не источник познания.

Из сказанного следует, что в нашем исследовании выражение «язык наблюдения» означает произвольную знаковую систему, в которой содержится минимальное количество производных и абстрактных понятий, редуцируемых к исходным понятиям или элиминируемых из словаря соответственно. В зависимости от целей исследователя и множества других внелогических факторов, в языке наблюдения конвенционально выделяется класс первичных терминов, с помощью которых конструируются фундаментальные положения теории или определения вторичных терминов.

Теперь перейдем непосредственно к предмету статьи – диспозиционным терминам. Это такие предикаты, которые выражают предрасположенность какого-либо объекта (например, физического тела) реагировать при определенных условиях определенным образом. Например, термин «быть растворимым» означает «иметь предрасположенность исчезать при погружении в воду», а «быть хрупким» – «иметь предрасположенность разбиваться при соприкосновении с твердым предметом». Множество диспозиционных терминов включает в себя не только физические, но и психологические характеристики (например, «быть раздражительным», «быть жизнерадостным»), а также понятия, образованные в естественном языке от глаголов (такие как «быть знающим», «быть летающим») ^{[8, c. 40-48]}. Одним из первых проблему редуцируемости диспозиционных предикатов описал Р. Карнапа в статье «Проверяемость и значение» ^[10].

Опираясь на данную статью и используя символику логики предикатов, мы можем сформулировать необходимые понятия для анализа проблемы редукции диспозиционных терминов. Во-первых, следует заметить, что обыкновенно определение дескриптивного термина в научной теории выражается с помощью следующей логической формы:

P(x₁, x₂, …, x_n) ≡ F(…, x₁, x₂, …, x_n, …).

Здесь P означает произвольный n-местный предикат, а F – какую-то пропозициональную функцию, то есть выражение, содержащее переменные и превращающееся в высказывание при замене всех переменных константами. P(x₁, x₂, …, x_n)называется в этом случае определяемым выражением (дефиниендумом), а F(…, x₁, x₂, …, x_n, …) – определяющим выражением (дефиниенсом). Отношение логической равносильности (≡), соединяющее дефиниендум и дефиниенс, в естественном языке может заменяться пропозициональной эквивалентностью (↔).

Будем говорить, что термин P редуцируем к классу дескриптивных терминов Cсловаря теории T, если и только если существует определение данного термина, и множество дескриптивных терминов дефиниенса включено в класс терминов C.

Проблема редукции диспозиционных терминов заключается в том, что их нельзя определять с помощью предложенной выше логической формы, следовательно, их нельзя назвать редуцируемыми, если в качестве критерия редукцируемости мы имеем в виду обычное определение. В подтверждение этого Карнап приводит пример с предикатом «быть растворимым в воде» ^{[10, c. 52-53]}. Обозначим данный предикат как P₃ и получим следующее предложение:

P₃(x) ↔ ∃_t (P₁(x, t) → P₂(x, t)).

Здесь P₃(x, t)является дефиниендумом и означает диспозиционное свойство «тело x растворилось в воде за время t», P₁(x, t) – «тело x помещено в воду на время t», а P₂(x, t)– «тело x исчезает за время t».

Предложение выглядит как обычное определение, но ононе дает искомого значения предиката P₃. Дело в том, что если подставить на место x индивидную константу a, означающую, например, «кусок древесины, который я сжег вчера», то предложение P₃(a)получает значение «ложь», поскольку древесина не растворима в воде, тем более сожженная вчера. Исходя из значения связки ↔, мы должны признать ложным также и дефиниенс:

∃_t(P₁(a, t) → P₂(a, t)),

чтобы истинным оставалось само определение. Но кусок древесины a никогда не помещался в воду и не может быть туда помещен, ибо его уже не существует. Следовательно, предложение P₁(a,t)ложно при любых значениях t. Однако если антецедент импликации ложен, то, каковым бы ни было значение консеквента P₂(a,t), вся импликация должна быть истинной. Приходим к противоречию. Дефиниенс ∃_t(P₁(a,t) → P₂(a,t)) одновременно истинен и ложен, тогда как предложение P₃(a) ложнопо условию нашего примера.

Чтобы понять это противоречие, можно попытаться ответить на философский вопрос: обладает ли предмет диспозиционным свойством (растворимостью или хрупкостью), если он никогда не оказывался в таких условиях, где мы имели бы возможность наблюдать это свойство (то есть он никогда не растворялся или не разбивался)? С одной стороны, мы понимаем, что существование объективного физического свойства не должно зависеть от того, имеем ли мы возможность его наблюдать или нет. С другой стороны, поскольку мы не сталкивались с этим свойством в опыте, то можем ли мы быть уверенными в его физической природе? Может быть растворимость и хрупкость – всего лишь теоретические конструкты, а не физические характеристики предмета?

Данный пример демонстрирует ключевое отличие диспозиционных предикатов от прочих дескриптивных терминов языка: для детерминации их значения необходимо знать эмпирическое условие, при котором диспозиционное свойство проявляет себя. Так как диспозиция сама по себе непосредственно не наблюдается (мы не можем увидеть растворимость или хрупкость, пока не подвергнем предмет серии испытаний), необходим опыт, который обнаружит определяемое свойство.

С точки зрения многих исследователей, благодаря этой своей особенности диспозиционные термины действительно не могут быть отнесены к эмпирическим терминам научной теории. Например, А.Л. Никифоров рассматривает диспозиционные понятия как «теоретические термины, наиболее близкие к эмпирическим» ^{[5, с. 198]}. Но с нашей точки зрения, диспозиционные предикаты не являются теоретическими, так как при необходимости эмпирической интерпретации они не элиминируются из теории, в отличие от теоретических понятий. Последние просто устраняются из словаря с помощью предложения Ф.П. Рамсея или других логических методов, поскольку они являются сокращениями для сложных выражений языка теории. Но важной особенность диспозиционных терминов, отличающей их от теоретических конструктов, является то, что они могут быть редуцированы к эмпирическим терминам, а это означает, что они имеют некоторое эмпирическое значение. Если мы всерьез озабочены необходимостью четкого разграничения терминов на эмпирические и теоретические (хотя в этой необходимости разумно было бы усомниться и рассматривать словарь теории как континуум терминов разного рода), то диспозиционные термины следует, скорее, считать эмпирическими, с той лишь оговоркой, что установление значений таких терминов требует особого подхода.

Поддерживаемое нами решение Карнапа заключается в том, чтобы приписывать значения диспозициям с помощью так называемых редукционных предложений (reduction sentences). Такие предложения имеют следующую логическую форму:

∀_x∀_t (P₁(x, t) → (P₃(x, t) → P₂(x, t)));

∀_x ∀_t (P₁(x, t) → (¬P₃(x, t) → ¬P₂(x, t))).

Здесь, как мы видим, не содержится связки ↔ или отношения логической равносильности, поэтому мы не можем назвать редукционные предложения определениями в привычном смысле слова. Однако они все же детерминируют эмпирическое значение диспозиционного предиката P₁(x, t) и в этом смысле играют роль определений. Два редукционных предложения преобразовать в следующую формулу:

∀_x∀_t (P₁(x, t) → (P₃(x, t) ↔ P2(x, t))),

которое утверждает, что если какое-либо тело x помещено в воду на время t, то оно растворимо в воде, если и только если оно исчезает за время t. С таким предложением нельзя сформулировать указанный выше парадокс, поскольку оно будет истинным даже в том случае, когда P₁(a, t)ложно. Таким образом, немного изменив требование к определимости диспозиционных предикатов, мы избегаем трудностей с отнесением этих терминов к классу эмпирических понятий научной теории.

В общем случае определим само редукционное предложение следующим образом. Высказывание вида

P₁ → (P₂ → P₃)

называется редукционным предложением для предиката P3 в языке наблюдения L, если высказывание ¬(P₁˄P₂) не является истинным в языке L и не может быть выведено из истинных предложений языка L. Последнее ограничение необходимо потому, что если бы ¬(P₁˄P₂) было истинным в L, то это означало бы, что проверочные условия для P₃ противоречивы, и редукционное предложение ничего не говорит о значении P₃.

В приведенном выше редукционном предложении предикат P₂ указывает на возможный результат эксперимента, P₁ описывает экспериментальные условия, которые создаются, чтобы выяснить, действительно ли определенная пространственно-временная точка или совокупность точек имеет диспозиционное свойство P₃.

Однако в большинстве случаев двух предикатов недостаточно, чтобы однозначно детерминировать значение диспозиционного термина, поэтому значение P₃ может быть задано с помощью редукционной пары предложений. Будем говорить, что пара предложений вида

P₁ → (P₂ → P₃),

P₄ → (P₅ → ¬P₃),

представляет собой редукционную пару для предиката P3в языке наблюдения L, если высказывание ¬((P₁˄P₂)˅(P₄ ˄ P₅))не является истинным в L и не может быть выведено из истинных предложений L. Это ограничение означает, что если не существует точки, принадлежащей хотя бы одному из классов P₁ ∩ P₂ или P₄ ∩ P₅, то редукционная пара не детерминирует ни P₃, ни ¬P₃.

Таким образом, благодаря редукционным предложениям и редукционным парам предложений мы имеем возможность говорить о сводимости диспозиционных предикатов к первичным дескриптивным терминам языка наблюдения. Поскольку значение понятия детерминируется множеством терминов, являющихся элементами класса дескриптивных терминов C, то получается, что для диспозиционных предикатов условие определимости заменяется условием редуцируемости. Проще говоря, редукция играет роль определения для таких предикатов.

Углубляясь в логику редукционных предложений дальше, мы сталкиваемся со случаями совпадения антецедентов в редукционной паре предложений (P₁ совпадает с P₄ или P₂ совпадает с P₅). В этих случаях диспозиционный термин может быть введен в словарь теории с помощью двустороннего редукционного предложения, которое, по сути, представляет собой особый случай редукционной пары и похож на привычное определение.

Назовем высказывание вида

P₁ → (P₂ ↔ P₃)

двусторонним редукционным предложением для предиката P₃ в языке наблюдения L, высказывание ∀x₁, x₂, …, x_n(¬P₁(x₁, x₂, …, x_n)) не является истинным в языке L и не может быть выведено из истинных предложений языка L.

Двустороннее редукционное предложение примечательно тем, что оно ничего не утверждает о фактах, а является конвенцией, подобно любому определению. В самом деле, если тело обладает свойствами P₁˄P₂ или свойствами P₄˄P₅, то редукционная пара предложений приписывает ему диспозиционное свойство P₃ или ¬P₃ соответственно. Логическим следствием редукционной пары будет универсальное предложение:

¬ (∀x₁, x₂, …, x_n(P₁(x₁, x₂, …, x_n)˄P₂(x₁, x₂, …, x_n)˄

P₄(x₁, x₂, …, x_n)˄P₅(x₁, x₂, …, x_n))),

которое означает, что указанное тело (или совокупность точек пространства-времени) не может обладать свойствами P₁˄P₂ и P₄˄P₅ одновременно. Такое предложение является синтетическим, потому что для установления его истинности необходимо прибегнуть к наблюдению. Следовательно, редукционная пара утверждает нечто о фактических обстоятельствах, она детерминирует эмпирическое значение предиката. По этой причине термины, введенные с помощью редукционных пар, не следует относить к классу теоретических.

Однако следствием двустороннего редукционного предложения будет:

¬ (∀x₁, x₂, …, x_n(P₁(x₁, x₂, …, x_n) ˄P₂(x₁, x₂, …, x_n)˄

P₁(x₁, x₂, …, x_n)˄¬P₂(x₁, x₂, …, x_n))),

которое представляет собой тавтологию и поэтому истинно лишь в силу своей логической формы. Получается, что в отличие от редукционной пары двустороннее редукционное предложение не имеет фактического содержания. Эту особенность двусторонних редукционных предложений легко объяснить, если учесть их сходство с обычными определениями. Когда мы утверждаем эквивалентность между дефиниендумом и дефиниенсом, мы, по сути, вводим в язык нашей теории новое правило, предписывающее заменять во всех контекстах определяющее выражение определяемым. Это правило не имеет отношение к опыту, поскольку устанавливается произвольно или по соглашению на лингвистическом уровне. Именно с помощью определений в словарь теории вводятся теоретические термины.

Использование двусторонних редукционных предложений и классических номинальных определений вызывает неудобства при построении языка наблюдения, поскольку с эквивалентностью дефиниендума и дефиниенса связано множество семантических проблем (например, знаменитый парадокс анализа ^[6]). Несмотря на то, что, вводя новый эмпирический термин с помощью синтетического редукционного предложения или редукционной пары, исследователь рискует ошибиться (поскольку истинность синтетических предложений носит вероятностный характер), метод редукции является предпочтительным в реальной научной практике. Необходимость уточнять значение нового диспозиционного термина с помощью многочисленных редукционных пар всегда сохраняется. К счастью, подобные уточнения идут рука об руку с экспериментальной практикой. В случае же с определением, значение термина жестко фиксировано и может быть уточнено только тогда, когда исследователь откажется от первоначального определения.

Соотношение редукции и определения в языке науки следующим образом описывает Р. Карнап: «… если мы хотим ввести новый термин в язык науки, мы должны различать два случая. Если ситуация такова, что мы хотим закрепить за новым термином определенное значение раз и навсегда, то определение является подходящей формой. С другой стороны, если мы хотим детерминировать значение термина в настоящий момент только для некоторых случаев, допуская его дальнейшее уточнение в других случаях другими решениями, которые мы планируем сделать постепенно, на основании эмпирических данных, которые мы надеемся получить в будущем, то метод редукции является здесь более адекватным, чем метод определения. Множество редукционных пар – это только частичная детерминация значения, и потому его нельзя заменить определением. Только если мы, добавляя все больше редукционных пар, достигнем такой ступени, на которой детерминированы все случаи, мы вправе перейти к форме определения» ^{[10, с. 59-60]} (перевод мой – Д.П. Суровягин). Таким образом, эмпирическая природа диспозиционных терминов адекватно выражается редукционным способом детерминации их значения.

Стоит упомянуть и другие (не редукционные) подходы к определению диспозиционных терминов. Н. Гудмен понимает диспозиционные предикаты как особые модальности языка, используемые для обозначения чувственно-наблюдаемых свойств в будущем времени, и предлагает вводить их с помощью контрафактических высказываний (например: «если бы это тело было помещено в воду, то оно бы растворилось») ^{[8, c. 42-46]}. Данный подход хорошо обыгрывает особенности употребления диспозиций в естественном языке, но предполагает использование интенсиональной логики, что противоречит требованию экстенсиональности языка наблюдения. В интерпретации Гудмена диспозиционные термины действительно превращаются в высокоуровневые теоретические конструкции языка.

Б. Юхос считает, что диспозиционные предикаты обозначают многообразный класс свойств, лишь одним из которых является способность тела реагировать определенным образом на заданные условия. Прочие свойства, определяющие реакцию тела на эксперимент (его атомно-молекулярная структура, химический состав и т.п.) Юхос также предлагает включать в определение диспозиционного термина ^[12]. Данный подход приводит к чрезмерному, на наш взгляд, усложнению определений для диспозиционных терминов.

В отечественной же эпистемологии, наследующей диалектико-материалистический подход к пониманию процесса познания, проблема диспозиционных предикатов не рассматривается как существенная. Уже упомянутый выше А.Л. Никифоров полагает, что диспозиционные термины не могут быть определены с помощью эмпирических терминов и, следовательно, являются теоретическими ^{[5, с. 213]}. И.С. Нарский трактует проблему диспозиционных терминов как субъективно-идеалистическую интерпретацию классической философской проблемы вторичных качеств в современных условиях. С его точки зрения, дабы избежать «примитивного метафизического уподобления ощущений свойствам объектов», нужно включать в определение диспозиций ссылку на наблюдателя, участвующего в эксперименте и регистрирующего проявление определяемого свойства ^[4]. В связи с этим определение диспозиции, согласно Нарскому, должно содержать не только полное описание свойств среды, в которой регистрируется диспозиционное свойство, но и физиологические реакции наблюдателя, осуществляющего эксперимент. Высокие требования к содержанию диспозиционных определений роднят подход Нарского с методом Б. Юхоса и, на наш взгляд, являются все же излишними.

Подчеркнем, что задачей настоящей статьи был не выбор наиболее правильного подхода к определению диспозиций, а демонстрация различия между редуцируемостью и определимостью терминов. Как присутствие в языке наблюдения диспозиционных предикатов, не определимых обычным способом, так и возможность их редукции указывают на неравнозначность понятий «определение» и «редукция» в содержательных научных теориях. Этот вывод обуславливает необходимость изучения и использования редукции не только в естествознании, но и в социально-гуманитарных научных дисциплинах.

Поскольку в дедуктивных теориях критерии определимости термина совпадают с критериями его редуцируемости, введение редукции в методологию дедуктивных наук не выглядит необходимым. Сама редукция на уровне первопорядкового языка заключается в простой элиминации вспомогательных вторичных терминов ^[7]. Методологический принцип бритвы Оккама подсказывает, что мы могли бы в логике и математике обойтись такими понятиями как «определение» или «элиминация» и не использовать редукцию как особую методологическую операцию. Однако в естествознании и гуманитарных дисциплинах редукция, на наш взгляд, приобретает особое значение и смысл. Анализ проблемы определимости диспозиционных терминов показывает, что не все редуцируемые термины являются определимыми, но все определимые термины являются редуцируемыми. Поэтому редукция дает больше возможностей для введения новых терминов в язык науки, чем определение.

Проще говоря, в содержательной научной теории определение можно рассматривать как частный случай редукции. Этот вывод подтверждается тем, что двустороннее редукционное предложение (аналог определения) есть частный случай редукционной пары. При необходимости уточнения значения термина с помощью экспериментов, наблюдений и измерений использовать редукционные предложений намного удобнее, чем постоянно вводить новые определения, поскольку одно редукционное предложение всегда может быть дополнено новым, описывающим дополнительные методы проверки или экспериментальные условия. Таким образом, эпистемологическая процедура редукции термина отлична от определения термина и занимает особенное место в логике научной теории.