Феномен старости в художественном мире Уильяма Фолкнера

Татаринова Людмила Николаевна доктор филологических наук профессор, кафедра зарубежной литературы и сравнительного культуроведения, Кубанский государственный университет 350000, Россия, Краснодарский край, г. Краснодар, ул. Гоголя, 64, кв. 10 Tatarinova Lyudmila Nikolaevna Doctor of Philology Professor of the Department of Foreign Literature and Comparative Cultural Research at Kuban State University 350000, Russia, Krasnodarskii krai, g. Krasnodar, ul. Gogolya, 64, kv. 10 tatarinova.lyuda@yandex.ru Другие публикации этого автора

Татаринов Алексей Викторович доктор филологических наук профессор, кафедра зарубежной литературы и сравнительного культуроведения, Кубанский государственный университет 350000, Россия, Краснодарский край, г. Краснодар, ул. Гоголя, 64, кв. 10 Tatarinov Aleksei Viktorovich Doctor of Philology Professor of the Department of Foreign Literature and Comparative Cultural Studies at Kuban State University 350000, Russia, Krasnodarskii krai, g. Krasnodar, ul. Gogolya, 64, kv. 10 tatarinov1967@yandex.ru Другие публикации этого автора

Возраст литературного героя не бывает случайным. Бальзаку интереснее всего середина жизни человека - время, когда строят планы на будущее, и это находится в соответствии с тем жанром, который прославил имя французского писателя - «романом карьеры». Метерлинк любил изображать начало и конец жизни (юность и старость) в связи со своей мистической философией. Он считал, что это моменты наибольшего приближения к таинственному, запредельному. Романтики предпочитали молодого героя, так как писали о Мечте и о Любви, и часто сами умирали молодыми (Новалис, Байрон, Рембо, Лермонтов). Восьмидесятилетний Гете в финале трагедии «Фауст» показал старого героя, так как нужен был итог его жизни, но до этого он омолодил его в кухне ведьм, чтобы провести через соблазны. Сэлинджер, битники и хиппи не случайно предлагают нам юного героя - героя-бунтаря, носителя идеологии протеста. Оскар Уайльд, который всю жизнь боготворил Красоту, единственный свой роман - «Портрет Дориана Грея» - посвятил вечной молодости и стремлению к ней. Молоды герои романов «потерянного поколения» - Ремарка, Олдингтона, Фицджеральда, Хемингуэя, как и были молоды сами авторы в 20 - е годы. Хемингуэй, вообще, всю жизнь предпочитает писать о любви, правда, в 50 – е годы появляется повесть «Старик и море», но самый последний роман, опубликованный после смерти классика - «Райский сад» - возвращает нас в период молодости втора и рассказывает о любви и страсти.

На этом фоне исключением выглядит Уильям Фолкнер, который предпочитал изображать не молодость, а старость - как особое состояние и статус личности. Данная статья является попыткой разобраться, в чем причины такого выбора и какие художественные решения писатель предлагает для реализации данной темы.

Нельзя сказать, что эта особенность Фолкнера совсем была не замечена в критике. Еще первооткрыватель американского писателя М. Каули в предисловии к «Карманному Фолкнеру» пишет: «And because the blood relationship is central in his novels, Faulkner finds it hard to create sympathetic characters between the ages of twenty and forty. He is better with children, Negro and white, and incomparably good with older people who preserve the standards that have come down to them “out of the old time, the old days” ^{[6, P. XXXVIII]}. Американский критик Вильям Рукерт в книге «Фолкнер изнутри» (2004), анализируя роман «Сойди, Моисей», отмечает следующее: “It is a book about the old people, about the relation of the self to the past, the old time, the days. Everybody is old in this book… even the title is out of the old time, the old days” ^{[9, P. 173]}. Однако предметного исследования этого вопроса во всей фолкнериане не было. В этом состоит научная новизна и актуальность данной работы, которая из чисто литературоведческой выходит в область философии и культурологии.

Уже в первом романе Йокнапатофского цикла - «Сарторис» (1929) - у Фолкнера появляются сразу несколько образов, символизирующих прошлое Это полковник Джон Сарторис, погибший на войне в 60 – е годы 19 века; его сын Старый Баярд; друг Баярда старик Фолз; восьмидесятилетняя мисс Дженни Сарторис; чернокожий слуга Баярда Саймон; старый доктор Пибоди; тетушка Сэлли, которая живет в доме Нарциссы и Хореса Бенбоу и др.. При этом автору в момент написания было чуть больше тридцати.

Вот как звучит первый абзац романа: «Старик Фолз, как всегда, привел с собой в комнату Джона Сарториса; он прошагал три мили от окружной богадельни и, словно легкое дуновение, словно чистый запах пыли от своего выцветшего комбинезона, внес дух покойного в эту комнату, где сидел сын покойного и где они оба, банкир и нищий, проведут полчаса в обществе того, кто преступил пределы жизни, а потом возвратился назад» ^{[3, С. 25]}. Здесь сразу появляются три старика, один из которых уже мертв (полковник Сарторис, герой Гражданской войны между Штатами; его прототипом был прадед Фолкнера), его сын - Старый Баярд и друг Баярда старик Фолз, который принес трубку Сарториса, хранившуюся у него. Причем, из них самым живым кажется именно полковник Сарторис.

Как правило, старики изображаются с большой симпатией (за исключением, пожалуй, лишь тетушки Сэлли). Банкир Старый Баярд справедлив, терпелив, очень уважаем жителями Джефферсона; его тетя мисс Дженни - настоящая аристократка с красивой осанкой, может говорить любую правду, не оглядываясь на чужие мнения; слуга Саймон - образец верности (хотя изображен не без юмора); доктор Пибоди очень добр, снисходителен, он великолепный врач, способный в любое время дня и ночи отправиться к больному - черному или белому - не требуя никакого вознаграждения и лишенный всякого пафоса.

Любопытно отметить, что в романе выстраиваются пары персонажей, противопоставленных именно по возрасту: молодые и старые. Старый Баярд - и молодой Баярд (его внук); Саймон - и его сын, пришедший с войны; восьмидесятилетняя мисс Дженни - и двадцатишестилетняя Нарцисса Бенбоу; тридцатилетний доктор Олфорд - и престарелый доктор Пибоди Даже собаки распределяются по такому же принципу: два пса Старого Баярда - молодой и пожилой. И каждый раз сравнение не в пользу молодых. На фоне стариков молодые выглядят ущербно: молодой Баярд становится причиной смерти своего деда (Старый Баярд погибает в машине внука, который носится по городу с невероятной скоростью, от сердечного приступа); мисс Дженни Дю Пре искреннее и симпатичнее чопорной Нарциссы; Саймон гораздо умнее своего «прогрессивного» сына, набравшегося новых идей на Первой мировой войне и не желающего больше работать в доме; молодой доктор Олфорд показан самонадеянным и холодным человеком, и он явно уступает в своих профессиональных качествах доктору Пибоди.

Молодость у Фолкнера – время безудержного и бездумного стремления, часто ведущего к разрушению.Символом такого состояния становится дикий жеребец, которого укрощает молодой Баярд, чуть не погибший в результате этого эксперимента. Эпизод воспринимается почти как пророческий: ведь сам писатель через тридцать лет погибнет от строптивого коня, упав с него и умерев в больнице от сердечного приступа.

Этим Фолкнер сильно отличается от современных ему писателей, особенно от Эрнеста Хемингуэя. В том же, 1929, году вышел роман «Прощай, оружие!», который стал классикой литературы ХХ века. Два молодых человека – мужчина и женщина, их всепоглощающая любовь - предмет изображения Хемингуэя. Им больше никто не нужен, поэтому и никого нет. А есть ли любовь в романе Фолкнера? Да, есть. Но это, прежде всего, любовь брата и сестры (Нарцисса и Хорес) и любовь двух братьев-близнецов (Джона и Баярда Сарторисов). Вот как у Фолкнера возвратившийся с войны молодой Баярд вспоминает свою умершую молодую жену: «Но в те минуты он думал совсем не о ней. Если он и вспоминал о женщине, которая, напряженно вытянувшись и прижимая к груди его руку, лежала рядом с ним в темноте, то лишь с чувством мучительного стыда… Он думал о своем брате… Не думал он о ней и сейчас, хотя стены, словно увядший в гробу цветок, еще хранили воспоминание о том безумном упоении, в котором они прожили два месяца, трагическом и скоротечном, как цветенье жимолости, и остром, как запах мяты. Он думал о своем погибшем брате, и призрак их неистовой, дополнявшей друг друга жизни, словно пыль покрывал всю комнату…» ^{[3, С. 61]}.

Стены помнят об этой любви, а человек - нет! А сколько времени прошло с тех пор? Может быть, многие годы? Нет, всего лишь месяцы. Вспомним, что в год издания романа 1929-й. Фолкнер как раз женился на своей первой любви - Эстелле Франклин. Но о любви мужчины и женщины ему писать неинтересно. Мы видим, что родственные отношения у Фолкнера гораздо важнее любовных, и поэтому старики, уже преодолевшие власть плоти, чище и выше молодых. Эти старики - не просто хранители прошлого, они не просто больше видели и знают, они способны на более глубокое переживание, сострадание и сочувствие; они менее эгоистичны.

Подобное решение - во многих произведениях Фолкнера. Но особенно отчетливо оно звучит в романе (или сборнике рассказов) «Сойди, Моисей» (1942), который можно воспринимать как гимн старости. Здесь два главных героя - чернокожий Лукас Бичем и белый Айзек Маккаслин (оба из рода Маккаслинов) и оба - старики (хотя они показаны в разные периоды их жизни). В «Медведе» - главной повести книги - есть еще старый охотник Сэм Фазерс; стары не только люди, но и звери (Старый Бен - медведь); собаки (Лев); природа; змея, которая названа «древней». Консервативное, патриархальное начало - это Лес, а железная дорога, проведенная через него - угроза самой жизни, как Фолкнер показывает в конце повести. Старый Бен - дух Леса; его убивают в конце, и это была последняя охота. Мальчик Айзек Маккаслин, который участвует в этой охоте, в других рассказах («Осень в пойме») уже старик, и мы понимаем, чему он научился у Сэма, своего наставника - не только правилам охоты, но и состраданию, чувству справедливости и прощению. Одна из ключевых в «Медведе» сцена встречи мальчика Айка с медведем: он оставляет в кустах ружье, часы, компас - и только после этого он видит Бена. Надо быть чистым, тогда тебе откроется Истина - именно этому учит старый Сэм ребенка. Августин Аврелий в работе «О граде Божьем» считает открытием древнегреческого философа Сократа мысль о связи интеллекта и нравственности: божественные истины «могут быть постигаемы не иначе, как чистою душой… дабы дух, освобожденный от гнетущих его страстей, был в состоянии возвышаться к вечному...» ^{[1, С. 325]}. Именно это суждение, претворенное в художественную форму, находим в романе «Сойди, Моисей».

Память, которой обладают старики, - не сумма информации, а возможность осознания и понимания. У Хемингуэя Сантьяго, герой повести «Старик и море» - другой. Он хочет доказать себе, что он еще что-то может (поймать большую рыбу), и «глаза у него молодые». Это – похвала у Хемингуэя. У Фолкнера - нет. В его мире старики не хотят подражать молодым. У Хемингуэя доблесть старости состоит в ее преодолении, у Фолкнера - в смирении, в ее приятии.

Некоторые герои Фолкнера могут размышлять о подводных камнях возраста, об отсутствии горения, вдохновения. Гэвин Стивенс (в финале «Особняка») думает о том, что «… теперь он постарел, а истинная трагедия старости в том, что нет тоски, настолько мучительной, чтобы из-за нее идти на жертвы, оправдывать их» ^{[4, С. 403]}. Но это скорее исключение в системе Фолкнера, чем правило.

Есть еще одна категория героев у Фолкнера - люди без возраста (это - Поупи в «Святилище»; Перси Гримм - «Свет в августе»; Флем Сноупс в трилогии). В финале «Особняка» показаны две смерти - Флема и Минка. Какие они разные! Кончина Минка описана поэтичным языком: «… он словно видел, как он уходит туда, к тонким травинкам, к мелким корешкам…где уже полно было людей, что всю жизнь мотались и мыкались, а теперь свободны…и он тоже среди них, всем им ровня - самым добрым, самым храбрым…» ^{[4, С. 446]}. А смерть Флема представлена короткими, протокольными фразами (что в целом не характерно для Фолкнера). Вот что видит Минк, заглянувший в окно дома, где сидит Флем: «Но в общем он не изменился: сидит, ничего не читает, ноги задрал, шляпа на голове, а челюсти медленно двигаются, словно что-то жуют» ^{[4, С. 422]}. Флем обречен потому, что у Флема, хотя по возрасту он стар, нет воспоминаний, потому что у него нет чувств, он – робот, подсчитывающий доходы (в Аду он требует проценты за заложенную душу - таков мрачный гротеск Фолкнера). Итак, Флему чужды всякие воспоминания, он как бы не достоин быть старым. Впрочем, молодым он тоже никогда не был, так как в его жизни всегда царил расчет. Он человек без возраста. А вот Минк, выйдя из тюрьмы, вспоминает ореховое дерево, под которым он когда-то давно, в детстве, убил белку для своей больной мачехи, которой очень хотелось беличьего мяса. «Тот огромный орех, конечно, давно погиб, его раскололи на дрова, на ободья или на доски много лет назад: может, и места того нет, где он стоял - все выкорчевали, - может, так они думали, те, что срубили, уничтожили дерево. Но он-то видел его иначе: непорушенным в памяти и нерушимым, неприкасаемым в золоте и пышности октября» ^{[4, С. 121]}. Не умирает добро, сделанное этой женщиной, не умрет тот добрый поступок, который совершил Минк.

Воспоминание у Фолкнера - это эмоциональное осмысление.Вот в чем преимущество возраста! В молодости человек еще просто не накопил материала для этого. Его время другое, это время бега, бунта и самоутверждения. Но удивительно то, что Фолкнер понял это в молодости! А Гете, Толстой, Хемингуэй - только в старости. Да и не дожил Фолкнер до глубокой старости: 65 лет - это не так уж много.

Тема старости у Фолкнера связана с темой памяти и бессмертия. Особенно мощно этот мотив звучит в пятой части повести «Медведь», где Айзек через два года после главной охоты пришел на могилы Льва, Бена и Сэма. Он думает о том, что Сэм знает, что он сейчас в лесу, рядом с ним. А дальше следует текст в том высоком лирическом ключе, который совершенно не принимал Хемингуэй и другие представители «потерянного поколения»: «…здесь не усыпальница, ни Сэм, ни Лев не мертвы, не скованно почиют они под землей, а свободно движутся в ней, входя неисчислимо дробной, но не погибшей частицей в лист и в ветку, присутствуя в воздухе и солнце, в дожде и росе… бессмертные и целостные своей неисчислимости и дробности …» ^{[3, С. 381]}. Причем, в переводе О. Сороки пропал важный оттенок смысла. Обратимся к тексту оригинала: “ …because there was no death, not Lion and not Sam: not held fast in earth but free in earth and not in earth, but of earth…” ^{[6, P. 317]}. Здесь Фолкнер напоминает, что человек не только в земле, но и из земли, то есть, сотворен Богом, а значит, в землю пойдет лишь тело, а дух возвратится к Богу. Бессмертие, следовательно, представлено не в пантеистическом («войдет в лист, в ветку, в траву»), а в библейском духе.

Далее идут важные слова о бессмертии охоты: «Они вернут ему лапу, непременно вернут - и снова бросят вызов, и долгой будет охота, но ни сердца рвущегося, ни тела израненного…» ^{[3, С. 381]}; “…they would give him his paw back… then the long challenge and the long chase, no heart to be driven and outraged, no flesh to be mauled…” ^{[6, P. 318]}. О какой охоте идет речь? О той, что прошла или о той, что будет всегда? Если «не будет ни сердца рвущего, ни тела израненного», значит, речь идет об иной реальности. И здесь Айзек встречает старую уползающую змею. Мирча Элиаде в своих «Очерках сравнительного религиоведения» как широко известный факт отмечает, что «лошади и змеи имеют отношение прежде всего к хтоническому и погребальному символизму» ^{[5, С. 144]}. У Фолкнера же речь идет о преодолении смерти.

Старость у Фолкнера не страшна, потому что есть категория Вечности. Когда говорят о проблеме времени у Фолкнера, то обычно называют имя Анри Бергсона или Фридриха Ницше (диссертация К. Глиссон ^[7]). В последнее время в американском литературоведении появилась тенденция рассматривать творчество Фолкнера через призму древнегреческо и европейской философии - Платона ^[8], Шопенгауэра ^[11], Хайдеггера ^[11], Камю ^[12], но, на наш взгляд, Фолкнер ближе к Августину Аврелию, именно потому, что у него есть категория Вечности. Все три времени (прошлое, настоящее и будущее), по мнению Августина Аврелия, находятся «в душе человека» (т.е. в его сознании), но есть еще некое непостижимое состояние - Бог: «Ты мой извечный Отец, я же низвергся во время, строй которого мне неведом…» ^{[2, C. 177]}. И далее, обращаясь к Богу, Августин пишет: «Ты - вечный создатель всех времен» ^{[2, C. 178]}. У Бергсона время - субъективно, это чисто психологическая категория, у Фолкнера - не так. Когда Фолкнер говорит «и снова повторится охота», он имеет в виду не одни лишь воспоминания, а некую иную реальность - реальность неумирающего духа. Старики олицетворяют не прошлое, а именно этот дух, который они в силу своего возраста стали способны воспринимать.

В повести Хемингуэя «Старик и море» (1952) охота за рыбой не повторится, она была единственной, уникальной, поэтому при всем внешнем сходстве двух произведений мы видим и принципиальную разницу двух художественных систем - вертикальной модели у Фолкнера и горизонтальной - у Эрнеста Хемингуэя. При этом следует еще раз подчеркнуть, что тема старости у Фолкнера связана не только с темой прошлого (это стало уже чуть ли не общим местом в научной литературе), а с темой непреходящих, вечных ценностей, которые воспринимаются скорее людьми старыми, чем молодыми.