Проблема принадлежности прав и обязанностей, возникающих при осуществлении доверительного управления

Ибрагимов Константин Юрьевич ORCID: 0009-0003-7909-5734 аспирант; Юридический факультет; Санкт-Петербургский Государственный Университет 199106, Россия, г. Санкт-Петербург, пр-т Большой Васильевского Острова, 71 Ibragimov Konstantin Yrievich Postgraduate student; Faculty of Law; St. Petersburg State University 199106, Russia, Saint Petersburg, Bolshoy Vasilyevsky Island ave., 71 ibragimovkj@gmail.com Другие публикации этого автора

Введение

Несмотря на некоторое количество работ по теме доверительного управления имуществом в российском праве, включая монографии О. Р. Зайцева ^[1], З. Э. Беневоленской ^[2], А. А. Ильюшенко ^[3], а также целый ряда диссертационных исследований [4–8], изученность данного института, особенно в аспекте имущественной обособленности, является недостаточной. В частности, на необходимость самостоятельного исследования проблемы принадлежности прав и обязанностей при доверительном управлении «в рамках одного, а то и нескольких самостоятельных исследований» указывал А. В. Егоров в 2002 г. ^{[9, с. 128]}, однако с тех пор по данному вопросу была опубликована лишь одна небольшая статья О. Р. Зайцева ^[10].

Актуальность исследования связана с тем, что данная проблема имеет прямое практическое значение, а на уровне позитивного права и судебной практики до сих пор сохраняется правовая неопределенность по данному вопросу.

При проведении исследования использовались общенаучные методы познания: анализ, синтез, сравнение, моделирование. Помимо этого, использовались частнонаучные методы: нормативный и метод экономического анализа права.

1. Имущественная обособленность и проблема правосубъектности

Доверительное управление представляет наибольший интерес для целей исследования проблемы обособленного имущества, так как имущество, находящееся в доверительном управлении и особенно имущество, составляющее паевой инвестиционный фонд, не только обладает признаками имущественной обособленности, характерными для субъекта права, но и активно выступает в имущественном обороте, не являясь при этом формально правосубъектным образованием.

В рамках предыдущего исследования нами было обосновано, что для признания имущества, обладающего значительными признаками имущественной обособленности, отсутствуют какие-либо теоретические препятствия для признания его правосубъектности, а, с точки зрения практического использования, признание такого имущества правосубъектным образованием представляется желательным ^[11]. В рамках настоящего исследования предлагается рассмотреть проблему принадлежности прав и обязанностей, возникающих в процессе доверительного управления, которая возникает в связи с неправосубъектным обособлением имущества, которое в настоящий момент существует на уровне позитивного права.

Обычно от принадлежности прав и обязанностей конкретному лицу зависит то, на какое имущество вправе претендовать кредиторы по соответствующему обязательству. Вместе с тем при доверительном управлении имущественные массы, на которые вправе претендовать кредитор, установлены прямым предписанием закона и поэтому они прямо не связаны с вопросом о принадлежности обязательств конкретному лицу: сначала обращение взыскания происходит на имущество, находящееся в доверительном управлении, потом на имущество управляющего, а после на личное имущество учредителя управления (п. 3 ст. 1022 ГК РФ). Статьей 16 Федерального закона от 29.11.2001 № 156-ФЗ «Об инвестиционных фондах» (далее — «Закон «об инвестиционных фондах»), применительно к доверительному управлению паевыми инвестиционными фондами, установлено дополнительное ограничение ответственности — невозможность обращения взыскания на личное имущество пайщиков.

Указанный порядок ответственности приводит к тому, что такое имущество является обособленным в понимании теории обособленного имущества Г. Хансмана и Р. Краакмана ^[12]. Анализ обособленности имущества, находящегося в доверительному управлении, в контексте вышеуказанной теории уже был проведен В. В. Подсосонной ^[13], поэтому мы не будем подробно останавливаться на данном аспекте.

Такое положение дел, безусловно, вызывает вопросы, связанные с теоретическим обоснованием установленного порядка ответственности, которые могли бы быть устранены путем признания правосубъектности такого образования, однако, на наш взгляд, обособленность такого имущества также приводит к возникновению проблем, имеющих прямое практическое значение, решение которых надлежит найти в рамках действующего позитивного права.

2. Проблема принадлежности прав и обязанностей

2.1. Нормативное регулирование

В отсутствие признания правосубъектности за обособленным имуществом, находящимся в доверительном управлении, права и обязанности, которые возникают по договорам, заключаемым доверительным управляющим, могут быть прикреплены или к учредителю управления, или к доверительному управляющему, однако закон не дает прямого ответа на данный вопрос, предлагая вместо этого противоречивые положения: п. 3 ст. 1012 ГК РФ, в котором указано, что доверительный управляющий заключает договор «от своего имени», и п. 2 ст. 1020 ГК РФ, который говорит о том, что права, приобретенные в результате доверительного управления, включаются в состав имущества, переданного в доверительное управление.

На данную проблему обращал внимание ряд исследователей. (1) А. В. Егоров: «неоднозначен ответ на вопрос, является ли, собственно, доверительный управляющий стороной сделки, как носитель субъективных прав и обязанностей из нее» ^{[9, с. 128]}, (2) О. Р. Зайцев также посвятил одну небольшую по объему работу описанию части противоречий, связанных с принадлежностью прав и обязанностей ^[10], а позднее пришел к следующему выводу: «действующая общая модель ДУ фактически пытается соединить две несоединимые конструкции — ДУ на основе перехода прав и ДУ на основе представительства» ^{[1, с. 101]}.

В доктрине можно встретить позицию, что носителем прав и обязанностей является доверительный управляющий ^{[2, с. 112]}. Связано это, вероятно, с тем, что решающее значение придается используемой в п. 3 ст. 1012 ГК РФ формулировке «от своего имени». Использование формулировок «от своего имени» / «от имени другого» характерно для проблемы разграничения отношений по договору поручения и комиссии, где от этого зависит то, кто приобретает права и обязанности по заключенному договору.

Недостаток такого решения связан с полным игнорированием п. 2 ст. 1020 ГК РФ, который говорит о том, что имущество, приобретенное в результате доверительного управления, включается в состав имущества, переданного в доверительное управление, а так как бесспорно, что собственником таких вещей является учредитель управления (п.1 ст. 1012 ГК РФ), то и к обязательственным правам должен применяться аналогичный собственности режим — принадлежность учредителю управления.

Фразу «от своего имени» следует же понимать иным, чем в договоре комиссии образом, как это предлагает В. А. Дозорцев: «правило о выступлении управляющего от своего имени служит его интересам, выражая его самостоятельность при принятии решений, свободу от вмешательства собственника, недопустимость отмены им полномочий управляющего. Одновременно управляющий обязан указать, что он выступает не в личном качестве, а представляет имущество, находящееся в управлении» ^[14].

При этом теоретически возможен вариант толкования, который способен согласовать положения ст. 1012 и 1020 ГК РФ, при котором под «имуществом» в ст. 1020 ГК РФ понимаются только активы, которые принадлежат учредителю управления, а п. 3 ст. 1012 ГК РФ свидетельствует о том, что обязанным по договорам является доверительный управляющий. Иными словами, происходит разделение прав и обязанностей по таким договорам между учредителем управления и доверительным управляющим. О. Р. Зайцев, например, полагает такое разделение странным ^{[10, с. 41]}.

Отметим, что нам такое разделение не представляется столь странным, так как оно похоже на разный режим прав и обязанностей, свойственный классическому трасту. Классический английский траст составляют только активы, а все обязанности, принятые в связи с управлением имуществом траста, являются личными обязанностями самого управляющего ^[15]. Вместе с тем мы согласны, что российское право не имеет предпосылок для разного режима прав и обязанностей, так как в соответствии со п. 3 ст. 1022 ГК РФ долги, связанные с доверительным управлением, в первую очередь погашаются за счет имущества, находящегося в доверительном управлении, что является существенным отличием от классического траста, где такое разделение оправдано.

При таком разделении повышенный интерес возникает применительно к вещным обязательствам, т.е. такими обязательствами, в которых обязанным является собственник объекта. В судебной практике имеется пример ситуации, когда возник спор о том, кто является обязанным по обязательствам об оплате коммунальных услуг: пайщики или доверительный управляющий. В данном случае суд справедливо указал, что «В соответствии с абз. 2 п. 1 ст. 10 Федерального закона от 29.11.2001 № 156-ФЗ «Об инвестиционных фондах» прямо устанавливает, что ПИФ не является юридическим лицом, из чего можно сделать вывод о том, что он не является вообще субъектом гражданского права, и как следствие, у него отсутствует способность от своего имени приобретать и осуществлять имущественные и личные неимущественные права, нести обязанности, быть истцом и ответчиком в суде (п. 1 ст. 48 ГК РФ)», однако далее сделал уже небесспорный вывод о том, что именно доверительный управляющий обладает «правосубъектностью применительно к обособленному имущественному комплексу паевого инвестиционного фонда», из чего, в свою очередь, уже сделал вывод, прямо противоречащий закону, указав, что управляющий является собственником обособленного имущества (Постановление Арбитражного суда Московского округа от 29.09.2022 № Ф05-18102/2022 по делу № А40-1322/2022). Существует аналогичная практика о принадлежности обязанностей по оплате коммунальных услуг управляющей компании (Постановление ФАС Дальневосточного округа от 21.01.2003 № Ф03-А73/02-1/2903).

Таким образом, на уровне судебной практики также не поддерживается идея о разделении прав и обязанностей между учредителем управления и управляющим. Более того, суд даже склонен пойти на прямое противоречие с законом, но не признать разделение прав и обязанностей.

Следует также отметить, что в законодательстве всё же существует прямой ответ на вопрос о принадлежности прав и обязанностей, но местонахождение такого ответа не позволяет нам придать ему решающее значение: п. 12 ст. 3 Федерального закона от 28.11.2011 № 335-ФЗ «Об инвестиционном товариществе», применительно к ситуации внесения в инвестиционное товарищество имущества, находящегося в доверительном управлении, прямо указывает на то, что все права и обязанности, связанные с таким имуществом, принадлежат учредителю управления, но осуществляются и исполняются управляющим.

Несмотря на то что в рамках текущего регулирования, не признающего правосубъектность самого обособленного имущества, такой вариант (принадлежность прав и обязанностей учредителю управления / пайщикам) представляется нам наиболее правильным (к такому же выводу склоняется О. Р. Зайцев ^{[10, с. 42]}), он не является в полной мере оптимальным, что далее будет продемонстрировано на примере судебной практики, в которой данный вопрос каждый раз разрешается по-разному.

2.2. Принадлежность прав и обязанностей при аренде

Учредитель управления передает в доверительное управление недвижимое имущество, и у доверительного управляющего возникает желание арендовать данное имущество — может ли он это сделать? Закон не содержит прямого запрета на совершение подобной сделки, какие-либо политико-правовые препятствия также неочевидны (при условии, что доверительный управляющий совершает эту сделку на рыночных условиях), но может возникнуть теоретическое препятствие, связанное с тем, что если мы на основании п. 3 ст. 1012 ГК РФ признаем, что носителем прав и обязанностей является доверительный управляющий, то получается, что он становится одновременно и должником, и кредитором в одном обязательстве.

Данный вопрос являлся предметом судебного рассмотрения, и в рамках данного дела суды фактически пришли к выводу о том, что права и обязанности по такой сделке возникают у учредителя управления. Аргументацию со стороны судов нельзя назвать исчерпывающей, так как суды сослались на ст. 1020 ГК РФ и полностью проигнорировали положения п. 3 ст. 1012 ГК РФ, фактически уклонившись от разрешения описанной выше коллизии между двумя нормами (Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 13.12.2011 № 09АП-31511/2011-АК по делу № А40-76017/11-75-313).

Можно предположить, что такое решение было продиктовано желанием сохранить заключенный договор в условиях отсутствия прямого запрета и уклониться от разрешения общей теоретической проблемы. Однако в тех ситуациях, когда договор аренды заключается с третьим лицом, судебная практика склоняется к обратному выводу, что обязанным по договору аренды является именно управляющий (Определение Верховного Суда РФ от 21.02.2022 № 305-ЭС21-28867 по делу № А40-181026/2020; Постановление Арбитражного суда Центрального округа от 16.02.2023 № Ф10-5775/2022 по делу № А36-4354/2021).

В связи с этим интересно другое: изменился бы подход суда, если арендатором выступил бы не доверительный управляющий, а учредитель управления? В таком случае ситуация была бы еще сложнее, помимо возможного совпадения должника и кредитора в одном лице, может возникнуть еще и проблема права аренды на свою вещь. Такую ситуацию можно подвергнуть критике по причине отсутствия экономического смысла, однако следует отметить, что на практике она является достаточно распространенной применительно к паевым фондам, когда последние используются с целью регулирования налоговой нагрузки.

Поскольку формально отсутствуют какие-либо основания признать имущество, находящееся в доверительном управлении, самостоятельным субъектом, то неизбежно нужно будет признать, что или в первом, или во втором случае возникает ситуация совпадения должника и кредитора в одном лице, которая в норме должна приводить к прекращению обязательства (ст. 413 ГК РФ). Вместе с тем, на наш взгляд, установление такого совпадения не означает невозможность существования подобной конструкции, так как в ст. 413 ГК РФ прямо говорится о том, что прекращение обязательства совпадением должника и кредитора не происходит в тех случаях, когда из существа обязательства следует иное. Представляется, что именно различный правовой режим права и обязанности, которые совпадают в одном лице, вызванный их имущественной обособленностью, может не позволять им прекратиться. Таким образом, на наш взгляд, совпадение должника и кредитора в одном лице не должно являться препятствием для возможности заключения подобных договоров, вне зависимости от того, кого считать стороной обязательства.

2.3. Принадлежность прав и обязанностей в связи со сменой управляющего

Вопрос о принадлежности прав и обязанностей по заключенным договорам также приобретает решающее значение в ситуации, когда потенциально возникает ситуация перемены лица в обязательстве. Такими ситуациями могут быть, в частности, следующие: (1) прекращение отношений по доверительному управлению; (2) изменение фигуры доверительного управляющего, которое может происходить или по решению учредителя управления (пайщиков), или по решению самого управляющего.

Смена управляющего по его инициативе. В соответствии с п. 5 ст. 11 Закона «Об инвестиционных фондах» управляющая компания, если это предусмотрено правилами доверительного управления, вправе в порядке, установленном Банком России, передать свои права и обязанности по договору доверительного управления другой управляющей компании. Несмотря на то что в данном пункте, строго говоря, речь идет о правах по договору доверительного управления, а не о правах, связанных с ним, Банк России указывает, что условием передачи прав и обязанностей другой управляющей компании является согласие кредиторов: «Управляющая компания обязана принять меры по получению от всех лиц, являющихся кредиторами по обязательствам, связанным с осуществлением доверительного управления паевым инвестиционным фондом, письменного согласия о переводе долга по таким обязательствам юридическому лицу, которому передаются права и обязанности управляющей компании по договору доверительного управления паевым инвестиционным фондом» (Постановление ФКЦБ РФ от 11.09.2002 № 37/пс).

Вызывает вопросы используемая формулировка «обязана принять меры по получению согласия», а не «обязана получить согласие», но, как мы понимаем, судебная практика воспринимает данное правило, как обязанность получить соответствующее согласие, без которого невозможна смена управляющей компании (Постановление Арбитражного суда Центрального округа от 18.12.2018 № Ф10-5335/2018 по делу № А23-3420/2014). Таким образом, в данной ситуации Банк России и судебная практика исходят из того, что права и обязанности по договорам, заключенным в процессе доверительного управления, принадлежат управляющей компании.

Остается непонятным, рассматривается ли такая передача обязанностей как перевод долга на основании соглашения, который по общему правилу требует согласия кредитора и указание ЦБ просто констатирует такую необходимость, или рассматривается, как исключение из общего правила о том, что переход долга в силу закона не требует согласия кредитора — в данном случае это не имеет какого-то практического значения, но будет иметь принципиальное значение для следующего.

Смена управляющей компании по решению пайщиков. Смена управляющей компании может происходить также в соответствии с пп. 2 п. 9 ст. 18 Закона «Об инвестиционных фондах» на основании решения общего собрания пайщиков. Отличие этой ситуации заключается в том, что в таком случае прямо нигде не предусмотрено, что требуется согласие кредиторов на перевод долга.

Представляется логичным, что принадлежность прав и обязанностей не должна меняться в зависимости от того, по какой причине происходит смена управляющей компании, но нет, в этой ситуации мы обнаруживаем прямо противоположную практику: «принадлежащее владельцам инвестиционных паев Фонда право аренды земельного участка не прекратилось в связи с передачей прав и обязанностей по доверительному управлению Фондом другой управляющей компании. Таким образом, при передаче прав и обязанностей по договору доверительного управления Фондом не происходила смена собственника Здания, право собственности на Здание и право аренды земельного участка остаются у владельцев инвестиционных паев Фонда» (Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 01.11.2022 № 09АП-64515/2022 по делу № А40-116787/2022). Иными словами, суд признал, что права и обязанности по договору аренды принадлежат самим пайщикам, а не управляющей компании.

Следует отметить, что в вышеприведенном судебном решении имеется указание на то, что первоначальная управляющая компания уведомила арендодателя о решении пайщиков и попросила дать согласие на перевод долга, т.е. они исходили из того, что права и обязанности принадлежат управляющему.

В то же время есть и прямо противоположная практика, применительно к правам на пользование водным объектом (Постановление Десятого арбитражного апелляционного суда от 14.09.2023 № 10АП-15915/2023 по делу № А41-5516/2023). В данном деле новая управляющая компания обратилась с заявлением о переоформлении права пользования водным объектом, однако получила отказ, так как суд указал, что разрешение выдано управляющей компании, а не каждому из физических лиц — членов паевого инвестиционного фонда, поэтому при смене управляющей компании требуется новое разрешение, а не переоформление старого. Таким образом, суд исходил из принадлежности права пользования водным объектом управляющей компании, а не пайщикам.

Если предположить, что судебная практика в данном случае также последовательно исходила из того, что права и обязанности принадлежат управляющему, то решение вопроса о необходимости согласия зависело от вышеописанной проблемы: следует ли рассматривать такой переход прав и обязанностей, как переход в силу закона, который по общему правилу не требует согласия кредитора? На наш взгляд, ответ должен быть утвердительный, так как по решению пайщиков происходит смена управляющей компании и сам факт смены таковой приводит к переходу прав и обязанностей, более того, представляется крайне необоснованным ставить в зависимость от воли кредиторов возможность пайщиков сменить управляющего.

Вместе с тем, необходимо отметить и обратную сторону такого решения: смена управляющей компании непосредственно затрагивает интересы кредиторов, так как состоятельность управляющего определяет объем доступного кредиторам имущества, из которого они могут удовлетворить свои требования. Однако представляется, что данное обстоятельство не следует воспринимать в качестве значительного препятствия, так как контрагенты фонда в первую очередь должны рассчитывать именно на имущество, составляющее фонд, которое не изменяется по составу при смене управляющего. Тем более, финансовое положение управляющей компании само по себе трудно определить, так как она несет субсидиарную ответственность по «долгам» других фондов.

Заключение

По результатам проведенного исследования можно сделать вывод о том, что отсутствие самостоятельной правосубъектности имущества, находящегося в доверительном управлении, вынуждает признавать права и обязанности, возникающие по договорам, заключаемым управляющим в процессе доверительного управления, принадлежащими или управляющему, или учредителю управления. Действующее нормативное регулирование само по себе не позволяет сделать однозначный вывод о том, кто является стороной по таким обязательствам.

Если строго ставить вопрос о принадлежности прав и обязанностей, которые возникают при доверительном управлении, в рамках текущего нормативного регулирования, то более обоснованным, хотя и не идеальным, решением будет признание их принадлежащими учредителю управления.

Судебная практика разрешает вопрос о стороне такого обязательства, указывая в одних случаях, что права и обязанности принадлежат учредителю управления, а в других, что они принадлежат доверительному управляющему. Такое положение дел, безусловно, нельзя назвать удовлетворительным, так как, с точки зрения теории гражданского права, ситуативное определение стороны обязательства является явным дефектом регулирования, а с практической точки зрения, это не позволяет достичь необходимой определенности и предсказуемости регулирования.

При этом в каждом из таких случаев решение само по себе выглядит достаточно обоснованным в том смысле, что оно в большей степени соответствует существу складывающихся отношений, чем доказывает ограниченность любых попыток однозначно прикрепить их к одному или другому лицу и обосновывает потребности в признании самостоятельной правосубъектности такого имущества.