Представления о статичном пространстве в языковой картине мира В. Цоя

Дарбанова Надежда Александровна кандидат филологических наук доцент, кафедра русского языка и общего языкознания, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования "Бурятский государственный университет имени Доржи Банзарова" 670000, Россия, республика Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24а, оф. 2208 Darbanova Nadezhda PhD in Philology Associate Professor, Department of Russian Language and General Linguistics, Federal State Budgetary Educational Institution of Higher Education "Dorzhi Banzarov Buryat State University" 670000, Russia, respublika Buryatiya, g. Ulan-Ude, ul. Smolina, 24a, of. 2208 bsu_oiyaz@mail.ru

Иванова Ирина Олеговна магистрант, кафедра русской и зарубежной литературы, Федеральное государственное бюджетное учреждение высшего образования "Бурятский государственный университет имени Д. Банзарова" 670000, Россия, республика Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24а, оф. 2104 Ivanova Irina Master's student, Department of Russian and Foreign Literature, Federal State Budgetary Institution of Higher Education "D. Banzarov Buryat State University" 670000, Russia, respublika Buryatiya, g. Ulan-Ude, ul. Smolina, 24a, of. 2104 bsu_oiyaz@mail.ru

В отечественной лингвистике изучение представлений о пространстве осуществляется в разных аспектах в работах авторов сборника статей «Логический анализ языка: Языки пространств» под редакцией Н. Д. Арутюновой, И. Б. Левонтиной ^[1], Е. С. Кубряковой ^[2], Е. Н. Евтушенко ^[3], Е. С. Яковлевой ^[4] и др. Символика пространства исследовалась на материале текстов отечественной рок-поэзии разных исполнителей, среди них группы «Кино» (альбомы «Группа крови», «Звезда по имени Солнце», песня «Перемен!») ^[5], выявлению фольклорных мотивов «пути», «своего» и «чужого» пространства посвящено исследование на материале рок-песен В. Цоя ^[6], характеристике языковых средств вербализации концепта «Ночь» в творчестве В. Цоя ^[7] и др.

Данная статья посвящена исследованию ключевых представлений о пространстве в языковой картины мира В. Р. Цоя на материале песен группы «Кино», автором которых он является, в альбомах: «45» (1982), «46» (1983), «Начальник Камчатки» (1984), «Это не любовь» (1985), «Ночь» (1986), «Группа крови» (1988), «Звезда по имени Солнце» (1989), «Черный альбом» (1990).

Актуальность и научная новизна исследования, осуществленного в рамках лингвокультурологии (концептуальной лингвистики), определяются тем, что представления о пространстве как о статическом феномене, реализующиеся в фрагментах «Кухня», «Дом», «Город», «Земля», «Звезда», «Солнце», «Луна» языковой картины мира В. Цоя, недостаточно изучены в этом аспекте или описаны впервые, например, фрагмент «Кухня».

а) Фрагмент языковой картины мира В. Цоя «Кухня». Один основных из пространственных фрагментов языковой картины мира В. Цоя – это дом, и в нем особо выделяется специфический для представителей советской культуры локус – кухня. В толковом «Словаре русского языка» С. И. Ожегова слово кухня подается как многозначное: 1. Отдельное помещение (в доме, квартире) с печью, плитой для приготовления пищи. Готовить в (на) кухне. Летняя кухня. 2. Комплект мебели для такого помещения. 3. Подбор кушаний. Русская кухня. Кавказская кухня. 4. Перен. Скрытая сторона какой-нибудь деятельности, чьих-либо действий (разг.) ^{[8, с. 254]}. В песнях В. Цоя это слово употребляется в первичном значении ‘отдельное помещение с печью, плитой для приготовления пищи’. Однако помимо данного значения в творчестве В. Цоя реализуется переносное значение этой лексической единиц, возникшее в речи носителей русского языка второй половины XX в.: ‘помещение в квартире, в котором обычно осуществлялись неформальные собрания людей, высказывающих несогласие с формальной властью и политикой государства’. В 1970-1980-е гг. появляется слово квартирник в значении ‘концерт, проводящийся в обычной квартире, в домашних условиях. Как правило, на нем собирается небольшое количество музыкантов с акустическими инструментами’ ^[9]. Появление этого слова, как и переносного значения слова кухня, обусловлено экстралингвистическими факторами. В квартирниках, сборах на кухне часто участвовали рок-музыканты, которые в то время не могли выступать на официальных площадках. В песнях В. Цоя также возникает лексема кухня как символ места собрания и общения друзей, единомышленников, на это указывают как и употребление самой лексической единицы, так и стандартные атрибуты такой встречи на кухне: газ на газовой плите, сигареты, опустевшая коробка спичек, чай, стол:

Электрический свет продолжает наш день,

И коробка от спичек пуста,

Но на кухне синим цветком горит газ.

Сигареты в руках, чай на столе - эта схема проста,

И больше нет ничего, все находится в нас.

<…>

Мы не можем похвастаться мудростью глаз

И умелыми жестами рук,

Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять.

Сигареты в руках, чай на столе - так замыкается круг,

И вдруг нам становится страшно что-то менять.

(В. Цой. Перемен)

Ощущение замкнутого пространства кухни выражается в словах «замыкается круг», за пределами которого «больше нет ничего», а внутри которого круг друзей, которым, «чтобы друг друга понять», не нужно особых усилий. Мир – внутри, в сознании людей, входящих в этот круг: «всё находится в нас». Ценность кухни как локуса заключена в строке: «И вдруг нам становится страшно что-то менять», в которой пространство кухни воспринимается как «своё», привычное, в пределах которого автор ощущает защищенность, находясь в кругу друзей.

Одновременно в текстах В. Цоя кухня – это негативно оцениваемый локус, в тот период его жизни и творчества ассоциирующийся с бесцельностью и бессмысленностью времяпровождения, например, в песне «Последний герой»: «цель далека», «Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька», «И ты встречаешь рассвет за игрой в «дурака». В названии этой песни, на наш взгляд, с одной стороны, заключена самоирония, так как по мнению автора в его жизни пока ничего особенного не происходит, тем более героического, но с другой стороны, в словоформе последний отражается трагическое восприятие происходящего. Герой, он же автор, не добивается желаемого: «ты хотел быть один – это быстро прошло, ты хотел быть один, но не смог быть один». В строках этой песни можно наблюдать, как пространственный фрагмент языковой картины мира В. Цоя пересекается с идеей одиночества: он стремится быть один и одновременно желает избавиться от одиночества. И в этом выражается противоречивость восприятия мира автором в тот период:

Ночь коротка, цель далека;

Ночью так часто хочется пить,

Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька;

Ты не можешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить.

<…>

Ты хотел быть один- это быстро прошло,

Ты хотел быть один, но не смог быть один.

Твоя ноша легка, но немеет рука;

И ты встречаешь рассвет за игрой в «дурака».

(В. Цой. Последний герой)

В наименовании песни «На кухне» упоминается пространство кухни и в тексте песни – пространство дом. Присутствуют конститутивные атрибуты дома и кухни: свет, газ, дым, которые встречаются и в других песнях В. Цоя. В словах: «Мой дом, я в нем сижу пень пнем», «сон лет», «ночь, день – спать лень» – вербализуется рефлексия героя и автора по поводу бессмысленности жизни и его бездеятельности, он устал от этого: от сна, когда смешались день с ночью – спать лень, сна нет, от бездумного просмотра телевизора – кино – кончилось давно. Механистичность, бездумность автоматических действий автора-героя подчеркивается ритмом текста и музыки.

Словоформы и сочетания, естественные для русского языка, на кухне, сижу в нем (доме), в языковой картине мира В. Цоя так же, как и в русской национальной картине мира реализуют концептуальную метафору вместилища:

Ночь, день – спать лень.

Есть дым – черт с ним.

Сна нет – есть сон лет.

Кино – кончилось давно.

Мой дом, я в нем

Сижу, пень пнем.

Есть свет, сна нет.

Есть ночь – уже уходит прочь.

Стоит таз, горит газ.

Щелчок – и газ погас.

Пора спать – в кровать.

Вставать, завтра вставать.

(В. Цой. На кухне)

Общность со слушателем метафорически выражается через образ «замкнутого круга», с другой стороны, В. Цой не случайно использует эту метафору, желая сказать, что из «замкнутого круга» нет выхода, кухня- это «замкнутый круг», и, несмотря на сплоченность присутствующих на ней, из нее нет выхода. Закрытость кухни дает ложное ощущение свободы, но совершенно понятно, что если он покинет ее, то все закончится, поэтому автор говорит «становится страшно что-то менять», «там(за пределами дома) все горит огнем», «электричка везет меня туда, куда я не хочу», т.е. автор не хочет выходить из замкнутого круга «своих» людей.

б) Фрагмент языковой картины мира В. Цоя «Дом».

Фрагмент языковой картины мира В. Р. Цоя «Дом» эксплицируется в текстах его песен, и, в первую очередь, средством репрезентации этого фрагмента ЯКМ становится лексема дом в ее первых двух значениях: 1. ‘жилое (или для учреждения) здание, а также люди, живущие в нем’, 2. ‘квартира, а также семья, люди, живущие вместе, их хозяйство’^{[8, с. 141]}. Употребление словоформы дом в творчестве В. Цоя по данным нашего исследования в целом не отличается от общерусского. Денотативный компонент дополняется потенциальными семами ‘замкнутое, закрытое пространство’, ‘свое пространство’, когда речь идет о доме как квартире, комнате, и ‘чужое пространство’, если речь идет о доме как здании. Чаще дом в восприятии В. Цоя – «свой» локус, это личное пространство, закрытое от чуждого мира, и оно появляется и за пределами кухни, где он может быть естественным, и чувствует себя «защищенным» со своими единомышленниками, и распространяется на «свой» дом ‘квартиру’.

Конститутивными атрибутами дома являются свет, газ, телефон, горячая вода, окно, из которого видна даль и др., в нем тепло. Эти признаки пересекаются с конститутивными атрибутами кухни: свет, газ: Дом стоит, свет горит, из окна видна даль…

Или:

В старых квартирах, где есть свет, газ, телефон, горячая вода,

Радиоточка, пол-паркет, санузел раздельный, дом кирпичный,

Одна семья, две семьи, три семьи... Много подсобных помещений…

(В. Цой. Бошетунмай)

Сложность восприятия В. Цоя выражается в том, что и «свое» пространство может стать чуждым и враждебным для него:

Ты не можешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить.

(В. Цой. Последний герой)

У героя и автора песен есть дом, однако он редко бывает там, но если приходит домой, то часто бывает один, и тогда «свой» дом воспринимается чужим, пустым, холодным. Отсутствие тепла и света ассоциативно связаны в его сознании с острым ощущением бессмысленности и безнадежности существования: «дом пустой», «опять один», «в моей комнате…дуют злые ветра»:

Пришел домой,

И как всегда опять один,

Мой дом пустой…

(В. Цой. Мои друзья)

И в моей комнате, наверно, дуют злые ветра.

И в этой песне нет смысла, эта песня стара.

(В. Цой. Около семи утра)

Автор тщетно пытается найти дом – приют, где он чувствовал бы себя защищенно и не одиноко:

Я пытался найти приют, говорят, что плохо искал.

(В. Цой. Муравейник)

Герой, он же автор, находится в конфликтной ситуации по отношению к окружающему миру, который он оценивает как «какой-то не такой круг». Он ощущает это как собственную неполноценность, недостаток важного, существенного в нем, выражая чувство ассоциативно через языковые характеристики: дом, от которого нет ключей; солнце … среди туч; голова … нет плечей; слово, но … нет букв; лес … нет топоров; есть время, но нет сил ждать; ночь … нет снов. Эпитет белый обычно связанный в русской языковой картине мира с положительной оценкой, в песнях В. Цоя часто сопряжен с холодом, неприкаянностью, одиночеством: белые, белые дни, белые горы, белый лед. Однако надежда не покидает его, и он также метафорически выражает это в тексте песни: я вижу, как тучи режет солнечный луч, он стремится вперед: все, что мне нужно, это… место для шага вперед:

У меня есть дом, только нет ключей,

У меня есть солнце, но оно среди туч,

Есть голова, только нет плечей,

Но я вижу, как тучи режет солнечный луч.

У меня есть слово, но в нем нет букв,

У меня есть лес, но нет топоров,

У меня есть время, но нет сил ждать,

И есть еще ночь, но в ней нет снов.

И есть еще белые, белые дни,

белые горы и белый лед.

Но все, что мне нужно -

Это несколько слов и место для шага вперед.

(В. Цой. Место для шага вперед)

«Место для шага вперед» – символ свободного пространства, в котором реализуется концептуальная метафора пути.

В. Цой противопоставляет дом как символ замкнутого пространства и свободное пространство, находящееся за границами дома, за окном, за дверью; противопоставляет (1) категорию людей, боящихся выйти из дома как территории комфорта: им нельзя рисковать, у них есть дом, в доме горит свет, их ждет дома обед, их окружает обманчивый ласковый свет, на стене портрет, как признаки комфорта, которые могут наскучить, и (2) полярную им категорию людей неприкаянных, не скованных привязанностями к дому как средоточию бытового, к которым принадлежит и автор-герой: меня ждет на улице дождь, у них много места: дождя хватит на всех, они счастливы: ты услышишь наш смех:

Они говорят: им нельзя рисковать,

Потому что у них есть дом, в доме горит свет.

И я не знаю точно, кто из нас прав.

Меня ждет на улице дождь, их ждет дома обед.

Закрой за мной дверь. Я ухожу.

Закрой за мной дверь. Я ухожу.

И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет,

Тебе найдется место у нас, дождя хватит на всех.

Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене,

Прислушайся - там, за окном, ты услышишь наш смех.

(В. Цой. Закрой за мной дверь. Я ухожу)

В данном тексте «Дом» вновь предстает как закрытое пространство, только чужое. Дом выступает как вместилище, имеет границы – стены и важную границу – дверь, которую закрывают за ним, и герой / автор уходит в свободное пространство. Это восприятие совпадает с представлениями, существующими в русской языковой картине мира.

в) Фрагмент языковой картины мира В. Цоя «Город».

Этот фрагмент языковой картины мира в текстах песен В. Цоя представлен, в первую очередь, лексемой город ‘крупный населенный пункт, административный, торговый, промышленный и культурный центр’^{[8, с. 114]}. Интересно, что происхождение слова город сближает его со словом дом по семантике: «от гордъ — «городить, огораживать». Первоначальное значение — ограда, забор. Впоследствии слово город стало означать «огороженное место» (жилье нужно было защищать от врагов) ^[10]. Исторически слова дом и город связаны идеей ‘выполнять функцию защиты’.

Часто В. Цой смотрит на мир как отстраненный наблюдатель, например, в песне «Печаль». В ней вербализуются пространственные фрагменты картины мира автора «Город», «Земля». Но в отличие закрытого и родного круга эти локусы чужды ему: дом в этом тексте предстает как «чужое» пространство, и, хотя автор находится в доме, это только точка наблюдения за далью, которая открывается из окна, за тем, как встает новый день после бессонной ночи. Отстраненность героя и автора от пространства города, чуждость этого города, земли выражается в температурной характеристике холодный (о земле), параметрическом прилагательном большой (город), которые включают в свое значение потенциальную сему ‘чужой’ (в небольших городах люди ближе друг к другу, в мегаполисах люди более отстранены, отдалены друг от друга):

На холодной земле стоит город большой.

Там горят фонари, и машины гудят.

<…>

Так откуда взялась печаль?

(В. Цой. Печаль)

Метафора муравейник, используемая в одноименной песне, по отношению к городу не нова, достаточно распространена. В песне «Муравейник» город наполнен суетой: машины туда-сюда, но в этой песне В. Цоя город предстает равнодушным и жестоким по отношению к человеку-насекомому: «кто-то лапку сломал – не в счет», «помрет – так помрет...». Негативной коннотацией также обладают просторечное помрёт ^{[8, с. 453]}, разговорное ерунда ^{[8, с. 152]}, которые создают отрицательный эмоциональный фон текста:

Начинается новый день, и машины туда-сюда...

Раз уж солнцу вставать не лень, и для нас, значит, ерунда.

Муравейник живет, кто-то лапку сломал - не в счет,

А до свадьбы заживет, а помрет - так помрет...

(В. Цой. Муравейник)

г) Фрагменты языковой картины мира В. Цоя «Звезда», «Солнце», «Луна», «Земля».

Взгляд сверху и космичность восприятия мира автором / героем реализуется в песне «Печаль». В ее тексте репрезентируется фрагмент языковой картины мира В. Цоя «Луна» как часть пространственного макрофрагмента «Космос»:

А над городом ночь, а над ночью луна,

И сегодня луна каплей крови красна.

<…>

Так откуда взялась печаль?

(В. Цой. Печаль)

Взгляд наблюдателя (автора) поднимается над городом, над ночью. Словосочетания над городом ночь, над ночью луна представляют пространство в восприятии автора многослойным, многоуровневым. Это представление о пространстве индивидуально-авторское, и оно отличается от представлений, существующих в русской языковой картине: ср. луна на небе, луна в ночи. Образ зловещей кроваво-красной луны присутствует в русской языковой картине мира и также имеет отрицательную коннотацию, что и в анализируемой песне, но находит новую реализацию – В. Цой использует авторскую сравнительную конструкцию с творительным падежом: луна каплей крови красна.

Космичность восприятия автором «Города» отражается и в тексте песни «Спокойная ночь». Наблюдатель (герой /автор) находится сверху. Мифологическая картина мира вербализуется в строке: «Небесный пастух пасет облака». Здесь и далее В. Цой использует метафору – олицетворение: город стреляет в ночь дробью огней; ночь сильней, ее власть велика:

Крыши домов дрожат под тяжестью дней,

Небесный пастух пасет облака.

Город стреляет в ночь дробью огней,

Но ночь сильней, ее власть велика.

(В. Цой. Спокойная ночь)

Мифологичность восприятия в этом тексте реализуется в образной картине: город и ночь вступают в единоборство, и ночь побеждает.

Космос языковой картины мира В. Цоя представлен фрагментами «Земля», «Звезда», «Солнце» в песне «Звезда по имени Солнце». Автор – наблюдатель сначала словно находится над городом, затем перемещается и уже наблюдает город со стороны или изнутри города как вместилища:

Белый снег, серый лед на растрескавшейся земле.

Одеялом лоскутным на ней – город в дорожной петле.

А над городом плывут облака, закрывая небесный свет.

А над городом – жёлтый дым, городу две тысячи лет,

Прожитых под светом звезды по имени Солнце…

(В. Цой. Звезда по имени Солнце)

Фрагмент языковой картины мира «Земля» на уровне текста вербализуется в словосочетаниях белый снег, серый лед, растрескавшаяся земля. Вновь холод, снег, лед, ассоциирующиеся в сознании В. Цоя с холодностью мира по отношению к нему. Он использует морбиальную метафору – город в дорожной петле. Вновь использует сравнительную конструкцию с творительным падежом: одеялом лоскутным на ней – город, обращая внимание на пестроту и неоднородность, разделенность города на «лоскуты» районов и микрорайонов при взгляде сверху. Город стар, В. Цой использует гиперболу – две тысячи лет, над городом неестественный желтый дым. И вновь город предстает как нечто негативное и чуждое, ирреальное.

Фрагменты языковой картины мира «Звезда» и «Солнце», вербализованные в тексте песни, ассоциативно связаны с образом вечности, город воспринимается вечным под вечно существующим солнцем. Выражение звезда по имени Солнце можно, на наш взгляд, интерпретировать как отстраненный взгляд на Солнце как одну из множества звезд, как нечто чуждое. Это специфическое индивидуально-авторское видение В. Цоя. Сравните, в русской языковой картине мира Солнце предстает как центр мироздания, Солнце дарует жизнь, связано с положительными образами: солнечная улыбка, солнечный человек и др.

Таким образом, представления о статическом пространстве, реализующиеся в текстах песен В. Цоя, концентричны: в центре находится дом, сердцевиной которого и основным местом обитания автора/героя и его друзей является кухня; следующим кругом является город, а затем «космос», частью которого являются небо, звезды, Солнце, Луна, земля. Эти пространства закрыты, замкнуты, в то же время неразрывно связаны друг с другом единством центра и проницаемы. Фундаментальная концептуальная оппозиция «свой-чужой» в языковой картине мира В. Р. Цоя и идея одиночества среди людей пронизывают представления о статическом пространстве. «Свое» пространство для него – это центр, в котором находится автор и его ближайшее окружение, степень «чуждости» и враждебности, холодности пространства возрастает по мере удаления от центра. Сложность восприятия мира автором / героем проявляется в том, что иногда и «свое» пространство для него становится чужим, а также в том, что, с одной стороны, он отождествляет себя со слушателями и находится в одном «замкнутом» круге с ними, из которого «страшно» и невозможно выйти, с другой стороны – он отстраненный наблюдатель, откуда-то со стороны наблюдающий за всем, что происходит в мире, и воспринимающий пространство как часть космоса.