Понятие Слава в русской духовной культуре и светском дискурсе

Подчасов Алексей Сергеевич кандидат филологических наук доцент, кафедра иностранных языков, Московский Государственный Университет имени М.В.Ломоносова 119415, Россия, город Москва, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 37/1Б, кв. 64 Podchasov Alexey Sergeevich PhD in Philology Docent, the department of Foreign Languages, M. V. Lomonosov Moscow State University 119415, Russia, gorod Moskva, g. Moscow, ul. Prospekt Vernadskogo, 37/1B, kv. 64 aspodchasov@yandex.ru

Статья посвящена концептуализации понятия Слава в русской духовной культуре и в светском дискурсе. В результате сравнительно-сопоставительного и герменевтического анализа автор приходит к выводу о том, что в религиозном контексте Слава сохранила в себе представление о взаимосвязности и взаимообусловленности слуха и речи, присущие индоевропейскому корню kleu-, от которого берет свое начало. В текстах Священного Писания Слава этимологически тесно связана с древнееврейским корнем kbd (быть тяжелым, важным, печень), что придает этому понятию дополнительные смыслы, не зафиксированные словарями. В частности, древние евреи понимали под Славой истинную ценность предметов материального и нематериального мира, которая могла быть измерена, «взвешена».

Использование слова Слава в народном фольклоре, в частности, в подблюдных песнях, в качестве императива-заклинания может свидетельствовать о вере в магические свойства этого имени, а также о соединении в сознании людей языческого действа с религиозным обрядом.

В результате многовекового процесса де-онтологизации, Слава утратила свою внутреннюю форму, ценностные элементы своей семантической структуры, что привело к искажению этого христианского понятия в сознании носителей русского языка. В светском, профанном дискурсе главным значением Славы стало известность. Тем не менее, в сознании носителей русского языка слово Слава было и остается важным источником культурно-лингвистической информации, которое невозможно понять без обращения к истории, традициям и религии народа.

Если мы обратимся к словарям, то увидим, что семантическая структура русского слова Слава гораздо шире, чем у его аналогов в современных европейских языках. На самом деле, оно имеет гораздо больше общего с древнееврейским, древнегреческим и латынью, чем с современными немецким или английским, в которых оно потеряла многозначность.

По своему происхождению Слава восходит к индоевропейскому корню kleu-, от которого, среди прочих, произошли древнегреческое κλέω «восхвалять», «славить», «прославлять» и санскритское Shruthi (услышанное). Этот корень имплицитно заключал в себе ситуацию обмена информацией между говорящим и слушающим, процесс говорения и восприятия на слух услышанного, «цельную ситуацию, в которой говорение предполагает слушание, и наоборот, то есть “круговорот речи”, или шире – “круговорот общения”» [Степанов 1997]. Внутренняя форма слова Слава вобрала в себя эту взаимосвязанность и взаимообусловленность слуха и речи. Возглас «Слава!» - это призыв услышать и присоединиться к прославлению.

В религиозных контекстах, например, в славословии «Слава Богу», Слава – это не только выражение благодарности, но и «прославление прославленного», потому что в христианском понимании Слава является свойством Бога, существующим прежде любых его проявлений и отдельно от них [Элуэлл 2000]. Он – источник Славы.

Кто сей Царь славы? — Господь сил, Он царь славы (Пс. 23:10).

Согласно православному учению Слава Бога воплощается видимым образом через знамения, чудеса и дела, и в Священном Писании мы встречаем немало примером такого воплощения. Как об этом говорится в Псалме 18:2: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь». Важно и то, что понятие Слава может относиться и к человеку, потому что он является образом Бога: «Слава Божия есть живущий человек, а жизнь человека есть видение Бога» [Ириней Лионский]. Чаще всего объектом «славления» были цари и их приближенные, воины, участники обрядовых ситуаций, таких как свадебный обряд. [Теплова2005: С.193].

Когда мы рассматриваем слово Слава в псалмах и других текстах Священного Писания Ветхого Завета, то нередко сталкиваемся с такими его значениями (богатый, тяжелый и др.), которых нет в словарях. Это объясняется сложностью перевода на русский язык семитского корня kbd («быть тяжелым»), который использовался для передачи понятия Слава. В языковой картине мира древних евреев предметы нематериального мира (как и предметы материального), такие, как мысли, репутация и другие, наделялись весом и могли быть взвешены, как на весах. В отличие от греческого и русского языков, Слава в древнееврейском языке «означает не столько доброе имя, сколько подлинную ценность, как бы измеряемую весом» [Швецов 2010: С.18]. Священном Писании упоминаются разные материальные и нематериальные активы, которые давали человеку вес, то есть, делали его славным. Самым первым примером материального выражения Славы было богатство патриарха Авраама. Выйдя из Египта, ветхозаветных Авраам был «очень тяжел, славен» натуральными продуктами (скотом) и сокровищами (серебром и золотом):

И был Аврам очень богат (kbd) скотом, и серебром, и золотом (Быт 13:2).

Материальное богатство упоминается и в рассказе о внуке Авраама Иакове (Израиле), сыновья которого впоследствии стали родоначальниками 12 колен израильского народа. Иаков скопил себе состояние за время службы у своего дяди Лавана. Это возбудило зависть Лавана и его сыновей:

«И услышал [Иаков] слова сынов Лавановых, которые говорили: Иаков завладел всем, что было у отца нашего, и из имения отца нашего составил все богатство (kbd) сие» (Быт. 31:1).

Примером нематериального актива, упоминаемого в Священном Писании, была репутация [Pedersen 1959:С.222]. Прежде всего это была Слава доблестного воина, знаменитого своими ратными подвигами. Ради нее бросались в самое пекло сражения и выбирали себе самых опасных противников. При этом воины не пытались напасть из-за засады, а, наоборот, выкрикивали свои имена, чтобы все знали, кто перед ними. Такая Cлава досталась, например, Авессе, одному из мощных воинов царя Давида, после того как он убил копьем 300 врагов Израиля (1 Пар. 11:21). Когда мы читаем о «жестоком сражении», мы понимаем, что оно было славным.

Другим нематериальным активом были мудрость и авторитет среди соплеменников. Например, Иосиф говорит своим братьям: «Скажите же отцу моему о всей славе (kbd) моей в Египте» (Быт. 45:13).

В Притчах Соломоновых сказано: «Мудрые наследуют славу (kbd), а глупые – бесславие» (Притч.:3:35).

Вот почему «честь (kbd) для человека – отстать от ссоры; а всякий глупец задорен» (Прит. 20:3).

Еще одним нематериальным активом была физическая красота. Конкурсы красоты, в современном их понимании, тогда не проводились, но Авессалом, сын Давида, описывается как эталон мужской привлекательности: «от подошвы ног до верха головы его не было у него недостатка». (2 Цар.: 14:25). Он настолько серьезно занимался своей внешностью, что его длинные и густые волосы не просто стригли, но еще и взвешивали:

Когда он стриг голову свою, – а он стриг ее каждый год, потому что она отягощала (kbd) его, – то волоса с головы его весили двести сиклей по весу царскому. (2 Цар.14:26)

Еще одно значение корня kbd, заложенное в объем понятия Слава – это «печень». Казалось бы, при чем тут печень? Дело в том, что древнееврейский язык, как и некоторые другие древние языки, отличался особой системой словоупотребления, при которой один корень дает начало совершенно разным по значению словам. Для него характерно представление о «телесности» слова. Поскольку тело – это не только инструмент, с помощью которого мы познаем мир, но и сам объект восприятия и изучения, нет ничего удивительного в том, что древние евреи прекрасно знали анатомию человека. Об этом свидетельствуют не только большое количество соматизмов в языке, но и модели внутренних органов человека, в частности, печени, найденные в Месопотамии, Сирии и Палестине.

В древнееврейском языке не было слова для обозначения того, что стоики назвали термином «совесть» (голос, который звучит внутри нас, но нам не принадлежит). Они говорили о «страхе Божием», а в Псалме 15:7 царь Давид говорит о мусар клайот, буквально «муках почек», которые исследователи толкуют как обозначение связи человека с Богом. В синодальном переводе «почки» перевели как «внутренность»:

Благословлю Господа, вразумившего меня; даже и ночью учит меня внутренность моя. (Пс. 15:7)

Афанасий Великий объясняет, что обычно внутренностью или утробой называли сокровенные и во глубине таящиеся помыслы. Однако именно печени придавалось такое большое значение, что древние евреи приписывали ей религиозно-мистические свойства и использовали в гиероскопии [Архимандрит Никифор 1989: С.146]. Печень считалась вместилищем чувств и самой жизни, а «удар по печени» по смыслу был равносилен «удару в сердце»:

«… пусть враг преследует душу мою и настигнет, пусть втопчет в землю печень (kbd) мою…». (Пс.7:5)

В синодальном переводе «…печень мою» звучит как «…жизнь мою». В книгах Ветхого Завета слова печень и жизнь нередко взаимозаменяемыми, и это представление перешло в семантику современных германских языков, например в немецкий (leben-leber-leib) и английский (live-liver-life).

Древним евреям было хорошо известно, что именно печень является самым тяжелым внутренним органом, поэтому значение «тяжелый» вполне может быть производным от «печени». Переводя на современный язык, можно сказать, что печень была материальным воплощением совести, критерием истины, внутренними весами, на которых каждый определял для себя реальную ценность вещей. Не случайно антонимом kbd является слово qalon«позор, срам», которое происходит от корня qal «легкий». Противопоставление этих понятий мы находим, например, у пророка Исаии, который описывает царящую в народе несправедливость и противопоставляет благородных людей, имеющих ценность, вес, людям легким, низким:

юноша будет нагло превозноситься над старцем, и простолюдин (qal) над вельможею (kbd). ( Ис. 3:5)

За пределами институциолизованных форм религиозной словесности, например, в фольклоре, большой интерес представляют те случаи, когда слово Слава выступает в качестве императива-заклинания и выполняет призывно-побудительную, или даже магическую функцию (частный случай призывно-побудительной функции), например, в подблюдных песнях и заклинаниях:

"Мышь пищит, / Каравай тащит, / Еще попищит / Да еще притащит, слава! / Кому мы спели, тому добро, слава!" (подблюдная песня).

На загнётке сижу. Слава те! Долги нитки вожу. Слава те! Ещё посижу. Слава те! Ещё повожу. Слава те! Кому кольцо вынется, тому сбудется.

Скоро сбудется, не минуется. Слава те! (Подблюдная песня)

Н.А.Львов в предисловии к своему знаменитому собранию русских народных песен писал, что одним отличием греческих песен, «известных под именем Клидона», от славянских является припев «Слава»: «они припевали, и мы тоже поем «слава», главное божество славянского народа, коего имя заимствовали они от великих дел своих и которое весьма часто употребляли не только в песнях, но и в собственном названии людей» [Львов-Прач 1955: С.41] О том же свидетельствует Г.Дьяченко, который пишет: «Тут же находим и любопытное в своем роде указание о древнейших династиях, исповедовавших культ божества славы, и, вместе с тем, производяших род свой от этого божества, т.е., «в правду славных» или родославных» [Дьяченко 1993: С.613]. Возможно, Слава в таких песнях является словом-обломком «древних языческих молитв и заклинаний» [Афанасьев 1986: С.247]. Ф. де Соссюр высказывал предположение о том, что по мнению древних молитвы «достигают своей цели, если в их текст не включены слоги имени Бога» [Ф. де Соссюр 1977: C.642]. Вполне вероятно, что рефрен Слава в произведениях фольклора может свидетельствовать о вере в магические свойства этого слова-имени. С другой стороны, это может свидетельствовать о том, языковое сознание русского народа соединило религиозное восприятие Славы с языческим, которое существовало в дописьменном ритуале.

В светском, профанном дискурсе слово Слава было переосмыслено языковым сознанием и в большинстве случаев утратило связь с сакральной сферой, «где действуют силы «иного мира», будь то силы божественные или демонические, христианские святые или одушевленные стихии» [Вендина 2016: С.14]. В таких случаях, где эта связь сохраняется, ощущается присутствие внешнего свидетеля-судьи, которому М.М.Бахтин дал имя Другой: «Быть – значит быть для Другого и через него для себя. У человека нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе, смотря внутрь себя, он смотрит в глаза другому или глазами другого» [Бахтин 1979:C.312]. Именно присутствие Другого наложило отпечаток на синтагматику слова Слава, которое обычно сочетается с прилагательными «неувядающая», «вечная», и другими, распространяющими качество этого явления за пределы времени и пространства.

В целом, в светском дискурсе все ярче проявляется тенденция к десемантизации Славы и ее употреблению в производных междометных образованиях, таких как «Слава Богу» или «Слава тебе, Господи». Такие образования употребляются в качестве коммуникативных единиц и придают высказыванию определенную эмоциональную окраску, указывания на «облегчение, испытываемое говорящим от того, что все обошлось и сложилось удачно» [Нагибина 2002: С.94]:

Но Олег Николаевич, слава тебе господи, не в мавзолее лежит, а рядом со Станиславским.

(«Когда разгуляется» // «Известия», 2001.10.01)

Дети в поезде топают по коридору, Или входят в чужие купе без разбору, Или, с полки упав, слава богу, что с нижней, Не проснувшись, полночи на коврике спят

(А.С.Кушнер)

Как заметил А.А. Потебня в работе «О некоторых символах в славянской народной поэзии»: «слово выражает не все содержание понятия, а один из признаков, именно тот, который представляется народному воззрению важнейшим» [Потебня 1989: C.285]. В последние десятилетия «в славе на первое место выходит известность, поскольку именно ее можно коммерциализовать и превратить в доход» [Гринин 2010: С.117]. Славастала восприниматься в качестве нематериального актива на рынке социального влияния, символом базовой ценности современной массовой культуры – удовольствия и наслаждения жизнью. В системе христианских моральных категорий, понимаемая таким образом Славапревратилась в свою противоположность - славолюбие и тщеславие, то есть Славу не от Бога, Славу без Другого [Масленников 2012:С. 62].

Это далеко не единственный случай подобной метаморфозы [Кошелева 2015: С.162].

С одной стороны, превращение Славы в свою противоположность можно отчасти объяснить агрессивностью массовой культуры, которая в постсоветское время навязывает свои стереотипы и приводит к «люмпенизации» языка. С другой стороны, эта метаморфоза является следствием органического, растянувшегося на несколько веков процесса актуализации в семантической структуре Славы значения «мнение». Согласно архивным данным, в X веке у Славы были зафиксированы три значения: 1) «слава, известность (почетная); честь», «хвала, благодарность»; «спец, церковное пение»; 2) «великолепие, блеск, совершенство»; 3) «мнение» [Нагибина 2002: С.27] Обратим внимание на то, что в иерархии значений общепринятое мнение (калька с греческого doxa) занимало периферийное, третье место. Главным было значительность поступка, а не его признание народом. Однако, уже к XVII-му веку из 10 зафиксированных на тот момент значений «мнение» выходит на первое место [Нагибина 2002: С.28]. В результате этих процессов поиск истины потерял актуальность, а место Другого, судьи и свидетеля, заняли посредники, такие как норвежский нобелевский комитет, американская академия кинематографических искусств и наук и пр.

Похожие трансформации происходили с понятием Слава в греческом языке и латыни. В V веке до н.э. Ксенофан из Колофона, ставший идейным предшественником элейской школы, утверждал в своей философской поэме «О Природе», что есть две противоположные установки, два пути познания: путь мнения (doxa) и путь истины (aleteia, episteme). Ученик Ксенофана Парменид вслед за Ксенофаном противопоставляет истину, основанную на рациональном познании, мнению, которое основано на чувствах и не дает представления о сущности вещей. Он утверждал, что полагаться на мнение могут только необразованные люди, что это удел обыденного сознания. Ко времени упадка полиса греческое общество окончательно взяло мнение за критерий истины, в результате чего представление об «истинной славе» было утрачено, а политизированная doxa заменила kleos, kydos, time, euchos и другие дифференцированные понятия Славы. В Риме Слава, передаваемая термином gloria, сохраняла свою гражданскую направленность (признание заслуг перед государством) до падения Республики, а потом ее смысл был утрачен и появилось множество разных слав (слава историка, слава философа и т.д.).

Русское понятие Слава, употребляемое в современной светской культуре, во многом повторяет путь своих греческих и римских предшественников: поиск «истиной славы» стал уделом ученых, а из бытового сознания она вытесняется своими ближайшим синонимами. Понятие Слава лишается своей внутренней формы, ее объем рассыпается на разные виды, что нашло отражение в наградах за заслуги: орден «Родительская слава», почетный знак «Родительская слава города Москвы», знак «Шахтерская слава», знак «Трудовая слава», орден «Слава России», орден «Спортивная слава России» и другие.

В настоящее время «даже доминирующие и фундаментальные ценности в обществе поддаются переосмыслению и даже трансформации, особенно для тех, кто старается преуспеть в своем бизнесе, ищет жизненных успехов или преимуществ в новых условиях жизни, тем самым пытаясь самоидентифицировать себя» [Сидорова 2009:С.133].

Итак, в русском языке в объем понятия Слава входят многочисленные, в том числе противоположные значения, что отражает сильное влияние христианских ценностей и языческих традиций на нашу картину мира. При работе с религиозными текстами, в которых встречается слово Слава, в особенности, с ветхозаветными текстами, важно учитывать, что оно может передавать значения, отличные от словарных. Это объясняется сложностью перевода на русский язык разнообразных смыслов оригинального семитского корня kbd. Как пишет А.В.Лебедев, «Даже идеальный, с точки зрения переводчика и переводоведа, читатель переведённого текста – не тождественен читателю текста оригинала: они отличаются друг от друга прежде всего тем, что представляют две разные культуры.» [Лебедев 2015: С.252] Текстовой и паремиологический анализ Славы позволяет утверждать, что «для русского человека хорошая слава (мнение о нем окружающих) важнее, чем материальная прибыль» [Нагибина 2002:147], но с другой стороны, невооруженным взглядом виден процесс коммерциализации этого понятия на фоне распространения богемной морали. Тем не менее, в сознании носителей русского языка слово Слава было и остается важным источником культурно-лингвистической информации. На его примере видно, что «слово представляет собой культурное творение, которое нельзя объяснить, не обращаясь к истории народа, его традициям и религии.» [Вендина 2016: С.13]