Миф о Дон Хуане в легендах Хосе Соррильи.

Киктёва Ксения Дитриевна аспирант, кафедра истории зарубежной литературы, МГУ им.М.В.Ломоносова 119991, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, ГСП-1, МГУ им.М.В.Ломоносова, 1-й корпус гуманитарных факультетов Kikteva Kseniya Ditrievna post-graduate student of the Department of History of Foreign Literature at Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, g. Moscow, ul. Leninskie Gory, GSP-1, MGU im.M.V.Lomonosova, 1-i korpus gumanitarnykh fakul'tetov kiktevaksenia@mail.ru Другие публикации этого автора

Религиозно-фантастическая драма Хосе Соррильи «Дон Хуан Тенорьо» (1844) является одним из самых известных произведений в испанской литературе, посвященных образу насмешника и соблазнителя (его постановку показывают в Испании каждый год в честь Дня всех святых). Однако драма 1844 года отнюдь не первый в творчестве автора опыт обращения к мифу о Дон Хуане. Фигура обольстителя, преступающего общественные устои, появляется и в ряде легенд, созданных Соррильей еще в 1840-е гг. Мы подкрепим свое утверждение, рассмотрев две легенды Соррильи «Капитан Монтоуа» («El capitan Montoya», 1840) и «Сестра Маргарита» («Margarita la tornera», 1841), поскольку представленные в них образы наиболее близки фигуре Дон Хуана Тенорьо из драмы писателя.

Говоря о мифе о Дон Хуане, поясним, что в большинстве произведений о данном персонаже, начиная с самого первого из них, пьесы Тирсо де Молины «Севильский озорник или каменный гость» (1630) ^[8], в сюжете имеются темы любви, смерти и возмездия, а в характеру героя присущи черты насмешника и соблазнителя. Дальнейший анализ двух легенд Соррильи покажет, что их герои соответствуют данной формуле.

Отметим, что образ соблазнителя и насмешника представлен в творчестве Соррильи намного шире, чем является возможным осветить в данном исследовании. Так, испанский литературовед Давид Гарсия Каденас из Мадридского автономного университета в своей докторской диссертации 2006 года «Две легенды Хосе Соррильи: Капитан Монтойя и Сестра Маргарита» («Dos leyendas tradicionales de José Zorrilla: El capitán Montoya y Margarita la tornera») называет целый ряд произведений автора, в которых персонажи имеют черты сходства с Дон Хуаном. «… В первой рукописи, которую автор отдал в печать, было малоизвестное прозаическое произведение с названием "La mujer negra" (1835), опубликованное в журнале «El Artista». В этом произведении рассказывалось о персонаже по имени Родриго, который с полным правом может быть включен в список донжуанов автора. Инес описывает его как игрока, эгоиста и ветреника, "отягощенного долгами и пороками"» ^[3]; «В произведении 1837 года "Vivir loco y morir más" … появляется персонаж Пабло Роман, который полностью соответствует образу молодого соблазнителя, столь часто используемому Соррильей.» ^[3]; «… в упомянутом произведении 1839 года ("Ganar perdiendo") возникает образ распутного дворянина, дона Педро, который, погрузившись в пороки и проиграв все свое состояние, в конце концом использует в качестве ставки свою сестру, и снова проигрывает.» ^[3].

Первая из выбранных нами легенд, «Капитан Монтойя», представляет собой повествование о доне Сезаре, который увидал в церкви свои собственные похороны. Обращаясь к этому сюжету, автор имел дело с целым рядом произведений, описывающих сходный эпизод (от легенды о студенте Лисардо, увидевшем собственные похороны, до различных версий истории дона Мигеля де Маньяры, инварианта Дон Хуана, которому также было явлено подобное видение). Легенда «Капитан Монтойя» значима прежде всего потому, что создана незадолго до появления драмы «Дон Хуан Тенорьо» и во многом предвосхищает ее. Помимо эпизода с видением собственных похорон, в легенде есть и образ умершей возлюбленной, которую, как и в «Дон Хуане Тенорьо», зовут Инес. Призрак Инес – единственный, кто реагирует на призыв героя о помощи:

«¿No hay quién sepa aquí quien soy?

¿No hay a salvarme poder?

Y allá desde el presbiterio,

de las rejas al través,

oyó una voz que decía:

- Sí, te conozco, mi bien.

Abre. ¿Qué tardas? Partamos;

yo soy tu amor, soy tu Inés.» ^[6]

Однако герой в страхе отвергает сверхъестественную возлюбленную:

«¡Aparta, aparta!,

¿que soy cadaver no ves?

Y apenas palabras tales

pronunció, cuando tras él

vio llegarse aquel fantasma

cuyo gesto de hendiondez

le hizo miedo y no le pudo

recordar ni conocer.

Contemplóse de hito en hito;

le asió del brazo después,

y así, con voz espantosa

vio que le dijo: - ¡Pardiez!

Tú eres quien cambia conmigo.

A mi sepultura ven.

Y a esta horrorosa sentencia,

ya sin poderse valer,

cayó en el suelo Montoya,

falto de aliento y de pies.» ^[6]

Легенда Соррильи весьма невелика по объему, в основном состоит из череды зловещих сверхъестественных видений, являющихся главному герою. Автор не акцентирует внимание на цели приезда героев в монастырь, но их прибытие туда ночью заставляет предположить, что перед нами – история из биографии дерзкого соблазнителя (очевидно, дон Сезар собирается обольстить или похитить находящуюся там послушницу (эпизод, который позже появится в религиозно-фантастической драме Соррильи)). Поведение капитана Монтойи перед лицом неизведанного также заставляет вспомнить череду образов донжуанов, смеявшихся в лицо опасности:

«Volvióse la espalda, pues,

diciendo: - Me ha conocido,

y burlárseme ha querido;

mas luego veré quien soy». ^[6]

…

«Mudósele la color

a don César; mas, repuesta

su calma, al de la respuesta

volvió entre risa y furor». ^[6]

Неверие, насмешка и ярость – такова реакция героя на встречу с необъяснимым. Как и Дон Жуан Мольера, капитан Монтойя до последнего не верит в сверхъестественную подоплеку происходящего, полагая, что над ним сыграли злую шутку или речь идет о сне, мираже. Герой даже переворачивает в гробу свой собственный труп, желая убедиться в нереальности происходящего.

О доне Сезаре рассказчик сообщает очень мало, его больше интересуют происходящие с героем зловещие события. О том, что перед нами грешник, можно догадаться лишь по ряду намеков и обмолвок автора. Например, в конце легенды сказано, что герой «hizo al mundo con su audacia sombra» ^[6], что подтверждает наличие в образе составляющих грешника, насмешника.

Примечательно окончание легенды: происходившее в церкви оказывается лишь видением, после которого дон Сезар теряет сознание, и его слуга выносит господина из храма. Наказание оборачивается не настоящей карой, а лишь предупреждением о ней, но увиденное так поражает главного героя, что тот уходит в монахи, о чем свидетельствует надпись на его надгробии:

Y apenas pueden los avaros ojos

leer en medio de la antigua losa:

«Aquí yace fray Diego de Simancas,

que fue en el siglo el capitán Montoya». ^[6]

Итак, с «Дон Хуаном Тенорьо» легенду «Капитан Монтойя» роднит образ грешника, упоминание похищения монахини и видения собственных похорон, явление призрака умершей возлюбленной, которую зовут Инес. Кроме того, мы видим, что, хотя главного героя зовут совершенно иначе, произведение содержит ключевые компоненты мифа о Дон Хуане.

Второй легендой, в которой Соррилья обращается к образу насмешника и соблазнителя, является «Сестра Маргарита». Герой ее, в отличие от капитана Монтойи, носит имя, которое подчеркивает его родство с мифом об обольстителе, – Дон Хуан. Однако фамилия у этого персонажа иная – Аларкон, что позволяет автору, выводя героя донжуановского типа, допустить вольность в обращении с сюжетом.

В центре сюжета находится молодая монахиня Маргарита, с которой вступает в диалог Хуан. Герой, пользуясь наивностью девушки, обольщает ее и увозит из монастыря. Какое-то время герои и приятель Хуана, дон Гонсало, живут вместе в одном доме, причем похититель, охладев к Маргарите, не стесняется уделять свое внимание другим дамам. Однажды за карточной игрой, когда Дон Хуан готов отдать другу наскучившую ему девушку, выясняется, что Маргарита сестра дона Гонсало, еще в раннем детстве увезенная в монастырь. Получив вызов на дуэль, соблазнитель убивает друга, а Маргариту увозит из своего дома и покидает на постоялом дворе. В конце легенды девушке удается благодаря Богоматери, которой она возносила молитвы перед побегом, чудесным образом вернуться в монастырь и замолить грех. Таким образом, легенда, которая должна была повествовать о чуде и облагораживающем влиянии христианства, на этом завершается.

В образе Маргариты очевидны параллели с фигурой Инес из драмы «Дон Хуан Тенорьо»: невинность, неискушенность, незнание жизни за пределами монастырских стен, противопоставленность злостному грешнику. При пристальном чтении описания монахини можно заметить почти дословное повторение характеристики доньи Инес:

«Pobre tórtola enjaulada

dentro de la jaula nacida,

¿qué sabe ella si hay más vida

ni más aire en que volar?

Si no vio nunca sus plumas

del sol a los resplandores,

¿qué sabe de los colores

con que se puede ufanar?» ^[6]

Однако в «Дон Хуане Тенорьо» невинная девушка будет показана более идеализированно, Маргарите же присуще тщеславие, она поддается чарам донжуана во многом потому, что тот открывает ей глаза на ее собственную красоту, которой она до поры не замечала.

Легенда названа по имени Маргариты, однако уже ближе к середине легенды становится заметно, что историю монахини оттесняет на второй план повествование о Дон Хуане. С завершением повествования о Маргарите легенда не заканчивается; Соррилья снабжает текст дополнением, в котором рассказывает окончание истории героя. Каким же предстает Дон Хуан в «Сестре Маргарите»?

В данной легенде Соррильи, в отличие от его более поздней драмы, очевидна не столько сюжетная преемственность произведения по отношению к «Севильскому озорнику или каменному гостю» Тирсо де Молины ^[8], первой в мировой литературе пьесе о соблазнителе, сколько сходство характеров главных героев. Рассказчик описывает Дон Хуана следующим образом:

«Y tan joven, tan apuesto,

tan bello y con fama tal,

dueno de tan buen caudal

y a cualquier lance dispuesto,

era en todos los partidos,

entre rondas y querellas,

el cucú de las doncellas

el coco de los maridos.» ^[6]

«Don Juan no lo siente y calla,

porque don Juan no se cura

más que de vivir gozando». ^[6]

Герой молод, богат, овеян славой соблазнителя, живет лишь азартными играми и поиском приключений; цель его жизни – наслаждение. Как и в Дон Хуане Тирсо, в этом персонаже превалирует именно линия обольстителя, однако в нем меньше, чем в его предшественнике, желания «burlar», сыграть над дамой злую шутку: «Дон Хуан де Аларкон … получает большее удовольствие в своей роли соблазнителя – заставляя даму сдаться при помощи своего красноречия, чем в позиции насмешника, который получает женщину исключительно обманом» ^[3]. Соблазняя Маргариту, этот донжуан демонстрирует владение ораторским мастерством:

«Indecible

gozo me da vuestro nombre,

y admiro que signifique

una cosa tan preciosa

como quien le usa y recibe». ^[6]

Особого внимания заслуживает эпизод в церкви, где отец Хуана искренне молится, а молодой донжуан погружен в мечты о женской красоте и не обращает внимания на проповедь священника. Эта сцена показывает, что, несмотря на долгие годы трансформаций образа и сюжета, миф иногда напрямую обращается к своим истокам. В данном случае – к романсам, из которых и пришел к нам образ юного распутника, идущего в храм не чтоб послушать мессу, а чтобы поглядеть на присутствующих на ней дам.

Линия насмешника в легенде также имеется, в частности, в эпизодах общения с доном Гонсало, когда тот узнает о падении собственной сестры. Присутствуют в образе и инфернальные черты («se alzo, asomando a sus labios una sonrisa diabolica»), однако подобная характеристика героя отсылает нас не только к порой зловеще-мрачным фигурам романтических донжуанов, но и к пьесе Антонио Саморы, автора XVIII века, которую Соррилья упоминает в своих воспоминаниях ^[7]. Как и герой Саморы, этот Дон Хуан необычайно ценит золото и порой бывает жесток (например, покидая соблазненную им Маргариту). Тем не менее, портрет соблазнителя, появляющийся в конце легенды, выполнен в духе романтизма, с восхищением свободолюбивым героем, не желающим следовать установленным обществом правилам:

«Al ver su cuerpo fornido,

su capa al hombro y su fiera

presencia, bien se pudiera

tomarle por un bandido.

Sin embargo, en su persona

hay cierto aire de grandeza

que inspira cierta franqueza

y a su misterio aficiona.» ^[6]

Романтическая насмешка, перерастающая, как и в драме Соррильи, в бунт против традиционной морали и самого Бога, звучит и в последних (как думает сам донжуан) его словах:

«Tenéis razón, padre mío,

ya otra cosa no me resta;

para una vida como ésta,

mucho mejor es morir.

¡Tenéis razón! Gran regalo

me dejáis, y lo merezco;

y, pues, ya os obedezco.

¡Abra Dios mi porvenir!»

Tras cuyas impías palabras,

con los pies la arca empujando,

quedó el mísero colgando,

blasfemando de su Dios.» ^[6]

Как и во всех интерпретациях мифа о Дон Хуане, в легенде явственно звучит тема наказания, воздаяния за грехи. Впрочем, в «Сестре Маргарите» эта тема получает весьма неожиданную трактовку. Дон Хуан сталкивается с вмешательством в его жизнь сверхъестественных сил: вернувшись после долгого отсутсвия в родной дом, он обнаруживает мистическим образом появившееся послание от умершего отца, а также петлю. Однако некрепкие доски не дают герою покончить жизнь самоубийством, и он чудом избегает смерти, получая тут же еще одно укоряющее загадочное послание.

Казалось бы, читателя ожидает такая же концовка, как в легенде «Капитан Монтойя» и любых интерпретациях сюжета о Мигеле де Маньяре: грешник получает видение – предупреждение от высших сил – и раскаивается, начиная вести праведную жизнь (в драме «Дон Хуан Тенорьо» герой раскается не сразу после видения похорон и явления ему призраков, но осознание близости смерти и жертвенной любви к нему доньи Инес также приведут его к раскаянию). К подобной концовке готовит нас и финал истории Маргариты. Возможен и другой вариант – потерпев неудачу в борьбе с высшими силами, герой гибнет, но подводит его тело, а не дух, до конца готовый к бунту (так было в «Саламанкском студенте» Хосе де Эспронседы). Но Соррилья предлагает третий вариант финала:

«Tu creerás, lector amigo,

que don Juan, esto leyendo,

en cuentas entró consigo

y por fin escarmentó;

también yo lo suponía,

pero amigo, nada de eso,

porque aquel clérigo obeso

que esta historia me contó,

me juró, como hombre honrado,

que había después sabido

que este don Juan, perseguido

por la justicia otra vez,

se escapó con su tesoro,

y volvió a su antigua vida,

gastando en Francia su oro

con bizarra esplendidez.» ^[6]

Дон Хуан после вынесенного ему предупреждения продолжает вести распутную жизнь во Франции – финал, невозможный для барочной пьесы Тирсо, где было четкое представление о неизбежности кары за грехи, и нетипичный для романтических трактовок мифа. Он настолько выбивается из общей массы концовок историй о соблазнителе и христианской направленности «Сестры Маргариты», что некоторые исследователи называли его поздним и «неуместным» добавлением к основному сюжету ^{[11, c.88]}. Однако «Сестра Маргарита» занимает особое место в череде интерпретаций сюжета о Дон Хуане в мировой литературе, поскольку использует как наследие Золотого века, так и открытия романтизма, и, скрещивая их, получает весьма ироничное и непредсказуемое обращение к мифу.

Итак, «Капитан Монтойя» и «Сестра Маргарита» свидетельствуют о том, что Соррилья, несмотря на быстроту и кажущуюся легкость создания «Дон Хуана Тенорьо», интересовался историей севильского озорника еще до 1844 года и религиозно-фантастическая драма стала лишь продолжением творческих исканий в этом направлении. Эти две легенды и сам драматург называл «зародышами» своего самого знаменитого произведения («Соррилья … утверждал, что "Капитан Монтойя" не что иное, как «зародыш Дон Хуана», и те же слова использовал, когда говорил о другой легенде, "Сестра Маргарита"»)^[3], и наш анализ текстов этих произведений данный тезис подтверждает. Однако рассмотренные легенды Соррильи представляют научно-исследовательский интерес и вне относительно к известной драме автора, поскольку несут в себе как присущие большинству романтических трактовок мифа черты (герой-бунтарь, образ невинной девы, противопоставленный злостному грешнику), так и новаторские для интерпретаций образа насмешника и соблазнителя элементы (например, неожиданная ироническая концовка «Сестры Маргариты»).