Правоохранительная система квази-государств Северо-Восточного Китая в период японской оккупации: организационные основы и правовое регулирование

Дудин Павел Николаевич кандидат политических наук заведующий, ФГБОУ ВО «Восточно-Сибирский государственный университет технологий и управления» 670000, Россия, Республика Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Борсоева, 13 Dudin Pavel Nikolaevich PhD in Politics head of the Department of the Theory and History of State and Law, Constitutional Law at East Siberia State University of Technology and Management 670000, Russia, respublika Buryatiya, g. Ulan-Ude, ul. Borsoeva, 13, kv. 31 dudin2pavel@gmail.com Другие публикации этого автора

Статья подготовлена в рамках гранта Президента Российской Федерации по государственной поддержке молодых российских ученых-кандидатов наук «Квази-государства Внутренней Азии: проблема государственности в контексте борьбы наций за самоопределение» (МК-6398.2016.6)

Правоохранительная система на всем протяжении своего существования была призвана обеспечивать порядок и стабильность общества, спокойствие граждан. И даже, несмотря на то, что в отдельные исторические промежутки времени она выступала одновременно и как карательный механизм, сила, которая господствовала над обществом и обеспечивала власть тех или иных политических акторов ^{[16, p. 3]}, тем не менее, без нее само существование государства было бы крайне затруднительным.

Северо-Восточный Китай территориально, этнически, культурно и духовно близок нашему региону, пережив, как и Россия в первой половине ХХ в. страшные времена войны, к которым добавились годы японской оккупации. Одновременно с военными действиями оккупационные силы создавали государственную систему, существенное место в которой играли правоохранительные органы, которые были призваны обеспечить стабильность режима внутри страны. С другой стороны на них возлагалась задача укрепления правопорядка нового государства. Несмотря на то, что международно-правовой статус Маньчжоу-Го всегда вызывал много споров и так и не был признан Лигой Наций ^{[10, c. 122-154]}, а аналогичный статус Мэнцзяна и других политических организаций подобного уровня не являлся предметом широкой научной дискуссии, на фоне происходящего на международной арене активного роста государствостроительства (Косово, ДНР и ЛНР, Нагорный Карабах и др.) анализ аналогичных процессов в Северо-Восточной Азии позволяет моделировать их и делать необходимые прогнозы.

Целью работы является определение места и роли правоохранительных органов в общей системе органов власти квази-государств, созданных на территории северо-восточных провинций Китайской Республики в 1930-1940-е гг., а также ее значения для обеспечения главной задачи японских оккупационных сил – создания базы для формирования «Великой восточноазиатской сферы совместного процветания». В связи с тем, что в научной литературе широко распространено клеше о «марионеточной сущности» данного политического феномена, нашей задачей явилось также показать серьезность намерений новых властей в становлении стабильной государственности, которая была бы невозможна без эффективных правоохранительных и прочих силовых органов, при это данный тезис характерен для всех квази-государств, создаваемых на территории оккупированных зон проживания национальных меньшинств Китайской Республики в исследуемый период.

Анализ правоохранительной системы квази-государств, образованных в период японской оккупации и ликвидированных после окончания II Мировой войны, уместно проводить в отношении такого политического феномена как Маньчжоу-Го. Во-первых, Маньчжу-Монгольское государство ^{[11, c. 3-5]} было первым в череде подобных и создавало своего рода модель, образец идеального государства для всей т.н. «Великой восточноазиатской сферы взаимного процветания». Во-вторых, государственная система Мэнцзяна после провозглашения независимости в 1936 г. конструировалась с участием японских и маньчжурских специалистов по образцу Маньчжоу-Го ^[5]. И наконец, в-третьих, исходя из предыдущего посыла, можно смело опираться на имеющийся в нашем распоряжении архивный материал русского Юридического факультета г. Харбина, в то время как материал по Мэнцзяну и другим квази-государствам на русский язык не переведен и широкому кругу ученых недоступен. На основе имеющихся научных данных мы имеем возможность изучить правовые конструкции, используемые японскими оккупационными силами посредством властей Маньчжоу-Го, проследить приоритетность правового регулирования тех или иных общественных отношений, оценить эффективность использования имеющихся правовых инструментов, юридическую технику и т.д. Важность и значимость подобных изысканий объясняется тем, что законодательство Мэнцзяна готовилось при участии японских специалистов, уже имеющих аналогичный опыт нормотворчества в Маньчжоу-Го, которых в свою очередь консультировали русские юристы – преподаватели Юридического факультета в г. Харбине. Ценность этих работ заключается в исследовании генезиса маньчжурского и монгольского государства и права, при этом данные работы являются уникальными также потому, что их первоисточники в большинстве своем утрачены и современные исследователи опираются, прежде всего, на харбинских этих.

Следует отметить, что структура правоохранительных органов не являлась статичной, как и вся государственная система Маньчжоу-Го. Основной период существования органов государственной власти, отраженных в настоящей статье – 1932-1935 гг. Согласно маньчжурской хронологии период 1 марта 1932 г. – 1 марта 1934 г. именовался эрой Да-Тун с соответствующим летоисчислением: 1932 г. – 1 г. эры Да-Тун, 1933 г. – 2 г. эры Да-Тун и 1934 г. до 1 марта – 3 г. эры Да-Тун. После провозглашения империи 1 марта 1934 г. – эрой Кан-Дэ: 1934 г. – 1 г. эры Кан-Дэ, 1935 г. – 2 г. эры Кан-Дэ и т.д.

Декларация о создании Маньчжу-Го констатировала политический хаос и, в частности, наличие беспорядка в полицейских и управленческих делах, нарушение правопорядка и преступления ^{[11, c. 3]}, это, в свою очередь, требовало наведения порядка в полицейском и военном ведомствах ^{[11, c. 5]}, что и было предпринято, в том числе посредством правового регулирования соответствующих сфер и создания государственных структур. Потребность в этом носила объективный характер в силу того, что к 1935 г. население территорий, отторгнутых от Китайской Республики, составляло 9,5 млн человек ^{[20, p. 1]} и нуждалось как в управлении, так и в соответствующей защите. В итоге властям нового политического образования удалось не только создать эффективный государственный аппарат, который просуществовал 13 лет, но и принять деятельное участие в создании Мэнцзяна, внешнеполитическая судьба, экономика, силовые и правоохранительные органы ^{[18, p. 15]} долгое время зависели от Маньчжоу-Го.

Закон об организации Государства, выступая основным конституционным актом страны, определял место каждого властного звена в государственной системе Маньчжоу-Го, которую возглавлял император. Статьей 3 предусматривалось, что император является главой государства, которому принадлежит верховная власть. Так император, в соответствии с законами, уполномачивал судебные органы на осуществление судебной власти,устанавливал положение об организации административных учреждений, назначал и увольнял чиновников ^{[11, c. 24-25]}.

Глава V регулировала положение о судебных органах, которые разбирали гражданские и уголовные дела. Структура судебных органов и ценз судей предполагалось устанавливать отдельными законами, однако предусматривался ряд государственных гарантий, в числе которых были самостоятельность, несменяемость, государственное обеспечение, публичный характер судебных разбирательств ^{[11, c. 28]}.

Глава IV Закона определяла место и роль Административной Палаты, являющейся аналогом правительства. В ее состав которой входили, среди прочего, ведомства правоохранительной системы: министерство внутренних дел и министерство юстиции, а также министерство по делам Монголии, обладающее отдельными полномочиями в исследуемых областях.

Во главе министерств находились министры, которые подчинялись премьер-министру и отвечали за вопросы, входящие в круг их ведения. В пределах своих полномочий министерства выступали вышестоящей инстанцией в отношении руководства маньчжурских территорий, могли издавать соответствующие разъяснения и инструкции, осуществляли в отношении дел, входящих в круг их ведения, осуществляли руководство и надзор над начальниками провинций и имели право, получив подтверждение от премьер-министра, приостанавливать или отменять их распоряжения и действия, если тако­вые были признаны противоречащими постановлениям и вредили общественным интересам ^{[11, c. 69]}.

Текущая управленческая деятельность обеспечивалась посредством циркуляров, издаваемых министерствами, Управлениями провинций, Главным Управлением провниций Синь-Ань, Управлением Особого Района Северной Маньчжурии и полицейскими управлениями, которые, по общему правилу, вступали в силу через тридцать дней со дня опубликования.

4 министерства были наделены полномочиями в области правоохранительной деятельности: министерство юстиции (1932-1945 гг.), военное министерство (1932-1937 г.), министерство внутренних дел (1932-1937 гг., 1 июля 1937 г. слито с военным министерством в министерство общественной безопасности, а 1 апреля 1943 г. преобразовано в военное министерство) и министерство по делам Монголии (1934-1937 г., преобразованное в июле 1937 г. в департамент).

Полномочия и круг вопросов министерства юстиции раскрывали Глава V Положения об организации отдельных министерств, в статье 54 которого было сказано, что министерство осуществляет надзор за судами и про­курорскими департаментами и ведает гражданскими, уголовными, охранительными делами и другими делами, касающимися судебно-административного управлении ^{[11, c. 78-79]}. При этом сами суды в структуру министерства юстиции не входили. В министерстве учреждались департаменты общих, гражданских и уголовных дел, а также департамент пенитенциарной системы, тогда как сами тюрьмы подчинялись Верховному прокурорскому департаменту.

Департамент общих дел выступал в роли канцелярии и ведал вопросами хранения казенных печатей и письмоводства, личного состава, счетоводства и хозяйства, исследования и статистики, создания и упразднения учреждений, входящих в состав министерства юстиции. Департамент гражданских дел ведал материальными и процедурными вопросами по гражданским делам и вопросами охранительного производства; делами, касающимися актов гражданского состояния и регистрации, депозита, мировых сделок и нотариата. К ведению департамента уголовных дел относились собственно уголовные дела, дела, касающиеся отправления уголовного суда и расследования дел прокуратурой, дела, касающиеся амнистий и дела, касающиеся выдачи преступников. Департамент пенитенциарной системы отвечал за исполнение наказаний, организовывал работу тюрем и мест предварительного заключения, решал вопросы исправления малолетних преступников и оказания содействия и поддержки освобожденным арестантам, а также вопросы амнистии ^{[11, c. 79]}.

Учреждались следующие должности: начальники департаментов, которые подчинялись министру; секретари, которые ведали секретными делами или особыми поручениями по указанию министра; инспектор по санитарии, который ведал тюремной санитарией; советники; старшие делопроизводители и делопроизводители, младшие чиновники и техники.

Система прокуратуры включала в себя Верховный прокурорский департамент, которому подчинялись высшие прокурорские департаменты провинций и тюрьмы, а также местные (районные и в городах, не обладающих особым статусом) прокурорские департаменты. Председателем Верховного прокурорского департамента были Ли Пан (9 марта 1932 г. – 18 декабря 1939 г.), выпускник Университета Хосэй, юрист, профессор права, один из разработчиков Временной Конституции Китайской Республики 1912 г. и член Верховного суда Китайской Республики; и Сю Вэйсин (18 декабря 1939 г. – 18 августа 1945 г.), юрист, государственный деятель провинции Цзянсу (судьба обоих после падения Японии неизвестна).

Отдельные организационно-судебные функции присутствовали у военного министерства. Так, в соответствии с частью 5 статьи 29 Положения об организации отдельных министерств Административной Палаты к ведению Департамента Генерального Штаба (одного из двух департаментов ведомства) относились и военно-судебные дела ^{[11, c. 73]}.

Статус, структуру и полномочия министерства внутренних дел определяли нормы Главы II Положения об организации отдельных министерств Административной Палаты. В отличие от современной ситуации, МВД ведало не только и не столько вопросами по выработке и реализации государственной политики и нормативно-правовому регулированию в сфере обеспечения защиты жизни, здоровья, прав и свобод граждан и других лиц, противодействие преступности, охраны общественного порядка и собственности и т.д. Полномочия МВД Маньчжоу-Го охватывали вопросы, относящиеся к местному управлению, охране общественного порядка, контролю за оборотом оружия, публичным работам, санитарии, цензуры, землепользования и земельной политики.

Полномочия органов, осуществлявших правоохранительную деятельность, были весьма обширными и содержались в различных нормативных правовых актах, в связи с чем подробно осветить их в настоящей работе не представляется возможным, однако, для более объективного понимания картины остановимся на двух важных моментах. Во-первых, полицейские служащие обладали, помимо перечисленных выше, отдельными судебными функциями, что подтверждают положения Уголовного кодекса Маньчжоу-Го. Так статья 2, которой предусматривалась разделение преступлений по степени тяжести, устанавливала тяжкие, легкие и полицейские правонарушения. Полицейские правонарушения были самым легким видом преступлений, наказание за их совершение ограничивалось либо арестом, либо небольшим денежным взысканием ^{[12, c. 1]} и применялось сотрудниками полиции.

Во-вторых, правоохранительные органы обладали широким кругом полномочий в отношении хунхузов и других лиц, враждебно настроенных против государства. Так судебно-полицейские служащие или лица, официально-признанные несущими обязанности по судебной полиции, самоохране и другие обязанности по поддержанию общественного порядка, при аресте подозреваемых в хунхузничестве лиц, которые намеревались бежать, случайно убивали их ли наносили увечье, такое действие не составляло преступления и не квалифицировалось как убийство или телесное повреждение. Состав преступления отсутствовал даже если в дальнейшем выяснялось, что убитый или раненый подозреваемый не оказался хунхузом. Для избегания наказания достаточно было наличия законного основания, чтобы лицо, исполняющее обязанности по поддержанию государственного порядка, признавало подозреваемого хунхузом в момент убийства или телесного повреждения, но для этого не требовалось, чтобы подозреваемый фактически был хунхузом ^{[11, c. 262-263]}. Этим активно пользовались сотрудники правоохранительных органов для борьбы с инакомыслием.

В исследуемый период министрами внутренних дел были: Чжан Шиъи (9 марта 1932 г. – 21 мая 1935 г.), последний в до-оккупационный период губернатор провинции Ляонин, выпускник Токийской военной академии, после поражения Японии был арестован, заключен в тюрьму для военных преступников в Фушуне, где и умер в 1951 г.; Лю Чжонхуан (21 мая 1935 г. – 7 мая 1937 г.), в до-оккупационный период управляющий КВЖД, юрист, после поражения Японии был арестован советскими военными, перевезен в СССР, заключен в одну из тюрем в Сибири, где и умер в 1946 г.; и Сун Цичан (7 мая – 1 июля 1937 г.), цзилиньский государственный деятель, выпускник Токийского педагогического училища (ныне – Университет Цукуба), его отставка в 1942 г. со всех постов позволила после поражения Японии сохранить свободу, однако в 1951 г. он был арестован и умер спустя 3 года в заключении.

Административно министру внутренних дел подчинялись начальники провинций, главноначальствующий Особого Района Северной Маньчжурии, городской голова Синьцзина и городской голова Харбина, обер-полициймейстер Полицейского Управления Столицы и начальник Полицейского Управления Харбина, а также начальники особых отрядов, земельного бюро, государственных больниц и санитарно-технического завода.

В составе министерства внутренних дел учреждались пять департаментов: общих дел, местного управления, публичных работ, санитарии и полиции. В силу характера нашего исследования, обратимся лишь к последнему. Статья 14 указанного выше Положения относила к ведению департамента полиции дела, касающиеся наблюдения за порядком и общественным спокойствием и дела, касающиеся административной полиции. Учреждались следующие должности: начальники департаментов, которые подчинялись министру; секретари, которые ведали секретными делами или особыми поручениями по указанию министра; а также старшие делопроизводители и делопроизводители, младшие чиновники и техники.

Исключение в области соответствующих полномочий и административного взаимодействия составляло министерство по делам Монголии. Во-первых, в отношении начальников отдельных провинций Синь-Ань, которые подчинялись непосредственно министру по делам Монголии, а не министру внутренних дел.Во-вторых, в пределах территорий, где была введена знаменная система, правоохранительные функции осуществляло данное министерство, в котором, среди прочего, создавался административный департамент, ведавший делами полиции провинций Синь-Ань.

Неоднородность административно-территориального деления Маньчжоу-Го пораждала неоднородность и правоохранительной системы на уровне административных единиц: на уровне [обычных] провинций, на уровне провинций Синь-Ань, на уровне особых городов и на уровне Особого Района Северной Маньчжурии.

Правоохранительная система провинций регламентировалась Положением об организации Управлений провинций и представляла из себя сложную систему соподчинения нижестоящих чинов вышестоящим чинам как полицейских структур, так и непосредственно руководству территорий.

Штат должностей, учреждаемых в каждом отдельном управлении провинции, устанавливается министром внутренних дел. Высшим должностным лицом был начальник провинции, который возглавлял Управление провинции, находился под руководством и надзором министра внутренних дел, но в отношении тех дел, которые входят в круг ведения других министерств, подчинялся соответствующим министрам и исполняли соответствующие распоряжения.

В каждом Управлении провинции учреждались 5 служб: общих дел, административная служба, служба промышленности, служба народного образования и полицейская служба. К ведению полицейской службы относились дела, касающиеся административной полиции, дела, касающиеся судебной полиции и санитарные дела.

Начальник полицейской службы подчинялся начальнику провинции, в области выполнения полицейских дел в пределах провинции осуществлял руководство и надзор над начальниками полицейских управлений, начальниками полицейских бюро, старшими полицейскими инспекторами и полицейскими чиновниками, стоящими ниже последних. Инспектора по надзору в пределах своих провинций наблюдали за фактическими обстоятельствами в области полицейских дел. Предусматривалась должность 14 старших полицейских инспекторов (по 2 – в Мукденской, Гиринской, Лунцзянской и Бинцзянской провинциях, и по 1 – во всех остальных), которые ведали полицейскими делами и в области исполнения полицейских дел осуществляют руководство и надзор над полицейскими инспекторами и другими полицейскими чиновниками. Предусматривалась должность 32 полицейских инспекторов (по 4 – в Мукденской, Гиринской, Лунцзянской, Бинцзянской и Цзиньчжоуской провинциях, по 3 – в Аньдунской провинции и Жэхэ, и по 2 – в Цзяньдао, Саньцзян и Хэйхэ), которые занимались полицейскими делами ^{[11, c. 99]}.

В крупных населённых пунктах создавались полицейские управления, которые возглавляли начальники. Начальники провинций могли часть дел, входящих в круг их ведения, передать начальникам полицейских управлений ^{[11, c. 97]}.

Провинции делились на уезды. В каждом из уездов существовало Управление уездом, которое возглавлял начальник. В Управлении уезда учреждался отдел общих дел и три бюро: внутренних дел, полиции и промышленности. Начальник бюро полиции подчинялся административно начальнику уезда, но за его действиями осуществлял надзор начальник полицейской службы провинции. На должность начальника бюро полиции назначался один из числа делопроизводителей или старших полицейских инспекторов. К ведению бюро полиции относились дела, касающиеся полиции, противопожарных мер и санитарии.

Уровнем ниже находились полицейские участки. Начальник уезда мог передать начальникам полицейских участков часть дел, входящих в круг его компетенции.В каждом уезде учреждались должности старших полицейских инспекторов, между которыми начальником бюро распределялись полицейские, противопожарные и санитарные дела и которые, в свою очередь, осуществляли руководство и надзор над подчиненными полицейскими инспекторами, и полицейских инспекторов, которые занимались полицейскими и санитарными делами.

Провинция Синь-Ань располагалась на Северо-Западе Маньчжоу-Го. Стратегическое значение этого региона, входившего большей частью в состав провинции Хинган ^[8] и известного как Барга ^{[6, 7]}, объяснялось его ролью в качестве буферную зоны между Советской Россией и остальной частью Маньчжурии. Японцы, заняв эту местность, делали все от них зависящее, чтобы выиграть дружбу с местным населением. Регион не был включен в состав провинции Хэйлунцзян, образована отдельная территория с правами широкой автономии, бразды управления находились в руках монгольской аристократии с центром в Хайларе, которой было оставлено право выбора должностных лиц, сбора налогов и другие льготы ^{[19, p. E5]}. Однако с укреплением своей власти японские оккупационные силы все более жестко проводили свою политику и даже в 1936 г. по подозрению в сотрудничестве с врагом расстреляли 4 хинганских князей ^{[17, p. 13]}, что усложнило их взаимоотношения в монгольской политической элитой и едва не подтолкнуло ее на сотрудничество с Советской Россией.

До провозглашения империи (период 1932-1934 гг.) провинция была единой территорией во главе с главноначальствующим Главного Управления провинции Синь-Ань, делилась на округа во главе с начальниками, а округа – на знамена, которые так же возглавляли начальники. Позднее, поделенная на 4 части, провинция имела начальников в каждой из них, которые, в свою очередь, подчинялись министру по делам Монголии ^{[11, c. 106]}, пришедшему на смену главноначальствующему Главного Управления провинции Син-Ань.

В каждом Управлении провинции учреждались две службы: служба общих дел и административная служба, в ведении которой находились полномочия в области организации полиции и местных самоохраняемых структур. В подчинении у начальников провинций находились начальники полицейских бюро провинций, начальники знамен и уездов.

Знамя возглавлял начальник, которому подчинялись прочие административные структуры. В Управлении знамени утверждались три отдела: общих дел, внутренних дел и полиции, к ведению которого относились вопросы полиции, санитарии и организации самоохраняемых структур. Начальник отдела полиции назначался из числа старших инспекторов. Учреждались должности одного или двух полицейских инспекторов разряда Цзянь4-жэнь и трех полицейских инспекторов разряда Вэй-жэнь, а также должности старших полицейских и полицейских, служебное положение последних соответствуют чиновникам разряда Вэй-жэнь ^{[11, c. 123-124]}.

В структуру провинций не входили особые города, которые находились под непосредственным управлением государства. Статусом особого города обладали Чанчунь (переименованный в Синьцзин) и Харбин. На момент японской оккупации Маньчжурия имела несколько крупных, экономически и политически самодостаточных городов, таких как Хайлар, Цицикар ^[3] и др. Однако особое положение Синьцзина было связано с его статусом столицы, в то время как Харбин долгое время играл важную роль во взаимоотношениях с Россией и имел статус, урегулированный нормами международного права ^{[2, c. 147]}.

В особом городе учреждалось Управление особого города. Общая координация дел принадлежала городскому голове, а в самом Управлении учреждались три службы: служба общих дел, административная служба и техническая служба. Несмотря на то, что функционал этих служб в основной части совпадал с функционалом служб в провинциях, города не имели самостоятельных судебных, прокурорских и полицейских структур или структур, в круг полномочий которых входили бы вопросы правоохранительной сферы. Эти функции выполняли Полицейское Управление Столицы, во главе которого находился обер-полициймейстер, и Полицейское Управление Харбина, во главе которого находился начальник. Они подчинявшиеся непосредственно министру внутренних дел, что исключало двойное подчинение правоохранительной системы особых городов и профильному министру, и городскому голове.

В отличие от провинций, в особых городах на сотрудников силовых и правоохранительных ведомств распространялись некоторые ограничения в области управления этими городами. Так в Совет Самоуправления особого города не могло быть избрано лицо, состоящие в данное время на службе, прокуроры, полицейские чины, чиновники по сбору и чиновники казенных учреждений, которые осуществляют непосредственный надзор над делами особого города, военные, состоящие в данное время на действительной службе, учащиеся и чиновники, состоящие данное время на службе особого города ^{[11, c. 133]}, то есть осуществляющие свою деятельность в одном из учреждений Управления особого города. Связано это было с тем, что статус особого города был ниже статуса провинции, а государство стремилось сохранить за собой управление силовыми ведомствами, одновременно предоставив городам отдельные признаки самоуправляемости.

Структуру правоохранительной системы особых городов рассмотрим на примере Харбина, в котором учреждалось собственное Полицейское Управление. Оно находилось в подчинении непосредственно министра внутренних дел и ведало полицейскими делами в пределах подведомственной ему территории.

Регламентируемый законом штат Полицейского Управления включал 430 сотрудников и предусматривал должности начальника Управления, его помощника, 6 старших делопроизводителей, 1 делопроизводителя, 29 старших полицейских инспекторов, 5 инспекторов по надзору (ведали делами в области санитарии и противопожарной безопасности), 4 технических инспекторов, 2 драгоманов, 56 полицейских инспекторов, 50 младших чиновников, 18 техников, 14 переводчиков, 243 полицейских надзирателей ^{[11, c. 257-258]}. Должности от делопроизводителей до драгоманов соответствовали разряду Цзян4-жэнь, должности полицейских инспекторов и ниже – разряду Вэй-жэнь. Помимо этого предусматривались должности старших полицейских и полицейских, занимающих служебное положение, соответствующее служащим разряда Вэй-жэнь. Положение о старших полицейских и полицейских и численный состав устанавливался министром внутренних дел.

Начальник Полицейского Управления обладал весьма обширными полномочиями, включая как общее руководство подведомственными ему учреждениями, так и возможность применения военной в случае необходимости, войска для применения которой обязаны были ему поставлять местные военные командования.

Структура Полицейского Управления Харбина предусматривала семь отделов, которые возглавляли начальники, назначаемые из числа старших делопроизводителей или старших полицейских инспекторов. Полицейский отдел ведал полицейскими делами; особый отдел – квалифицированными полицейскими делами; иностранный отдел – соответствующими вопросами, касающимися иностранных граждан; охранный отдел – делами, касающимися охранной полиции и противопожарных мер; уголовный отдел – судебно-полицейскими делами; санитарный отдел – санитарно-полицейскими делами; и одел сборов ведал делами, касающимися сборов. В ведении Полицейского Управления находились также т.н. противопожарные участки (части). Уровнем ниже находились полицейские участки, которые возглавлялись начальниками, назначаемыми из числа старших полицейских инспекторов или полицейских инспекторов. Противопожарные участки возглавлялись так же начальниками.

Харбин находился на территории Особого Района Трех Восточных Провинций Северной Маньчжурии, который изначально имел экстерриториальный характер и обеспечивал российской стороной эксплуатацию КВЖД. 23 сентября 1920 г. декретом президента Китайской республики был отменен правовой режим экстерриториальности, а спустя 5 дней была прекращена работа российских консульств, силовых подразделений русской городской полиции и охранной стражи КВЖД. 1 октября 1920 г. был принудительно закрыт Пограничный окружной суд в Харбине. Существование российской юстиции в Маньчжурии было официально закончено ^{[4, c. 7]}.

Правоохранительная система Особого Района Северной Маньчжурии регламентировалась особым Положением и представляла из себя следующее. Высшим должностным лицом был главноначальствующий. Данный статус был ступенью ниже статуса министра и предполагал соответствующие полномочия. Главноначальствующий осуществлял руководство и надзор над подчиненными чиновниками и представлял соответствующие доклады министру внутренних дел.

Структуру Управления Особого Района составляли 5 служб: общих дел, административная служба, служба народного образования, земельная служба и служба полицейских дел, контроль за которой осуществляло Полицейское Управление Харбина. К ведению полицейской службы относились дела, касающиеся надзора за общественным порядком и спокойствием, дела, касающиеся административной полиции и дела, касающиеся судебной полиции.

В важных местах в пределах Особого Района Северной Маньчжурии учреждались полицейские участки, наименование, местонахождение, подведомственная территория и штат которых устанавливались главноначальствующим, с одобрения министра внутренних дел, а их начальники назначались из числа старших полицейских инспекторов или полицейских инспекторов. Начальники полицейских участков ведали в подведомственных им территориях делами, касающимися полиции, и осуществляют руководство и надзор над подчиненными им чиновниками ^{[11, c. 92-94]}.

В штате Управления состояли 9 старших полицейских инспекторов, учреждались должности старших полицейских и полицейских. Старшие полицейские инспектораосуществляли руководство и надзор над подчиненными им полицейскими инспекторами, полицейскими надзирателями, старшими полицейскими и полицейскими, а также начальники полицейских участков. Полицейские инспектора, за исключением тех, которые занимают должности начальников полицейских участков, занимались полицейскими делами и осуществляли руководство и надзор над полицейскими надзирателями, старшими полицейскими и полицейскими. Полицейские надзиратели занимались полицейскими делами и осуществляли руководство над подчиненными им старшими полицейскими и полицейскими.

Все государственные служащие делились на 2 группы: высшие – Гао-дэн и низшие – Вэй-жэнь. Должностные лица группы Гао-дэн подразделялись на лиц разряда Тэ-жэнь, разряда Цзянь3-жэнь и разряда Цзян4-жэнь. Должностные лица разряда Цзянь3-жэнь подразделялись, в свою очередь, на два класса ^{[11, c. 166]}. Должностные лица разряда Цзянь4-жэнь подразделялись на восемь классов. Должностные лица группы Вэй-жэнь делились на пять классов.

Что же касается деления на разряды, классы и степени, то первые производятся в зависимости от служебного положения ^{[11, 168-175]}, а последние в зависимости от размера оклада ^{[11, 151-156, 176, 178-179, 184]}.

В целом следует отметить, что государство с момента провозглашения независимости и после проведения денежной реформы ^[9] несло значительные финансовые затраты на содержание государственных учреждений правоохранительной системы ^[14]. Министерство юстиции расходовало в 1932 г. 3 108 000, в 1933 г. – 5 595 000, а в 1934 г. – 8 024 000 гоби (юаней) ^[1].

На содержание министерства внутренних дел в 1932 г. было затрачено 4 284 000 юаней, в 1933 г. эта сумма составила 24 280 000, а в 1934 г. – 32 009 000 ^{[13, c. 16]}, что составляло 4, 16 и 17% от общих расходов государственного бюджета ^{[13, c. 18]}. Но поскольку в ведении этих министерств находились и другие функции, для более полного понимания ситуации необходимо показать расходы на содержание правоохранительных органов и обеспечение их деятельности. Так на содержание полиции было потрачено в 1933 г. – 7 580 000, а в 1934 г. – 10 165 000 юаней ^{[13, c. 23]}, что составляло в среднем 1/3 от общего числа расходов министерства. Расходы на содержание судебных учреждений в 1934 г. составили 4 937 000 юаней, а учреждений прокурорского надзора – 2 700 000 юаней ^{[13, c. 25]}. Учитывая, что власти Маньчжоу-Го уделяли серьезное внимание науке и образованию ^[15], уместно указать и на расходы министерства юстиции, связанные с обеспечением юридического образования и подготовкой соответсвующих кадров, на что в 1934 г. было израсходовано 136 000 юаней ^{[13, c. 25]}.

Столь крупное расходование финансов говорило и о важности правоохранительной системы, и о том месте, которое она занимала в общей системе государственного управления (33 000 000, 41 967 000 и 58 272 000 юаней соответственно тратило только военное министерство, остальные – в несколько раз меньше), и об экономическом благополучии Маньчжоу-Го.

Учреждения выдавали оклады должностным лицам групп Гао-дэн и Вэй-жэнь в определенные дни, но если эти дни являлись неприсутственными, то оклады выдавались накануне. Например, 23 числа каждого месяца оклады получали сотрудники министерства внутренних дел и казенных учреждений, содержащихся за счет этого министерства, а также сотрудники Главного Управления провинций Синь-Ань и казенных учреждений, содержащихся за счет этого Управления; 25 числа каждого месяца – сотрудники министерства юстиции и казенных учреждений, содержащихся за счет этого министерства и т.д. ^{[11, c. 188-189]}

Для сотрудников правоохранительных органов были предусмотрены весьма суровые меры наказания за преступления совершаемые в качестве таковых, ответственность за которые доходила до 10 лет лишения свободы. Так Глава V «Должностные преступления» Уголовного кодекса Маньчжоу-Го включала 2 специальные статьи в отношении лиц, исполняющих судейские, прокурорские, полицейские обязанности, или же оказывающие им помощь. Так статья 103 предусматривала ответственность за злоупотребления своей властью в задержании или заключении других лиц. В отношении виновных наказание включала каторжное тюремное заключение или тюремное заключение на срок до десяти лет. В свою очередь статья 104 предусматривала ответственность за причинение при исполнении своих служебных обязанностей насилия или оскорбительных действий. Данное преступление наказывалось каторжным тюремным заключением или тюремным заключением на срок до семи лет ^{[12, c. 19-20]}.

На основе проведенных ранее исследований государственной системы Мэнцзяна, уместно обозначить соответствующие параллели и в отношении Маньчжоу-Го. Во-первых, политическая судьба Монгол-Го после провозглашения независимости в 1936 г. схожа с судьбой Маньчжоу-Го, в которой деятельное участие принимали японские советники и консультанты, фактически конструировавшие государственную модель того и другого политического образования. Во-вторых, имея маньчжурский положительный опыт, его стремились перенести и на монгольские территории – об этом говорит схожесть государственных систем, в том числе и в правоохранительной сфере ^{[5, c. 94-99]}. В-третьих, территориальная организация монгольских земель предполагала наличие [обычных] административно-территориальных единиц (аймаков), территорий с особым статусом (провинций, бывших до 1939 г. полу-самостоятельными политическим образованиями), а также городов с особым статусом, что позволяло конструировать правоохранительную систему аналогично маньчжурской и на этом уровне власти ^{[5, c. 191-203]}. В-четвертых, эффективность принятых мер наглядно демонстрирует рост государственного бюджета и, как следствие, увеличение расходов на содержание правоохранительных органов ^{[5, c. 166-167]}.

Подводя итог анализу правоохранительной системы квази-государств Северо-Восточного Китая, сделаем соответствующие выводы. Важность и значимость правоохранительных органов японскими оккупационными силами осознавалась в полной мере, именно поэтому, участвуя в создании и маньчжурского, и монгольского государственного аппарата, они уделяли особое внимание исследуемым нами сферам, как на общенациональном уровне, так и в территориях. Их статус, порядок формирования и взаимоотношения друг с другом и с нижестоящими структурами были направленны на достижение максимального результата от их работы, а проводимые реформы и преобразования говорили о гибкости и готовности властей к изменению как всей системы, так и ее отдельных элементов в случае их неэффективности или необходимости повышения управляемости.

Сходство методов создания государственных институтов, этническое, религиозно, культурное и духовное родство народов, населяющих регион, а также хаос и низкая эффективность центральной власти обеспечили необходимый результат. Следовательно, уместно говорить об универсальной модели государственной системы в целом и правоохранительной системы – в частности, которую японские оккупационные силы стремились распространять на занятые территории и только поражение во II Мировой войне помешало им реализовать эти планы в полном объеме.