Жизненный путь и этапы просветительско-педагогической деятельности К.М.Атажукина (1841 – 1899 гг.)

В атмосфере нынешних событий, направленных на изменение духовно-нравственного сознания нашего общества, объективная интерпретация культурных процессов, происходящих в XIX столетии на Северном Кавказе, и выявление лепты наиболее видных деятелей педагогики того времени становятся у современных исследователей главными задачами, решение которых поспособствовало бы более серьезной проработке проблемы общественно-просветительской мысли горских народов.

Новое восприятие культурного наследия прошедших времен поможет в преодолении ранее сложившихся стереотипов в отношении духовных ценностей разных этносов. Здесь необходима тесная связь времен: нынешнего с минувшим и грядущим. Только такая комбинаторика может указать основные направления в становлении и развитии педагогической мысли этнических сообществ.

Аппеляция к духовному богатству горцев подскажет нам много конструктивного не только в воспитательно-образовательной практике современной школы, но также и в сфере урегулирования межнациональных конфликтов, так как кавказские просветители являлись миротворцами, приверженцами высоких гуманных идеалов. Их разуму было подвластно оптимистическое отображение действительности, абсолютная вера в цивилизирующее назначение России, которая несла политико-экономическое и культурно-просветительское обновление краю.

Принимая во внимание, что просвещение и образование народа стало насущной необходимостью, представители горского просветительства неоднократно фокусируются на проблемах образования, нередко становясь учредителями учебных заведений. Именно такой многоаспектностью и многогранностью отличается научное, просветительское и педагогическое подвижничество одного из известных деятелей Кабардино-Балкарии второй половины XIX столетия Кази Мусабиевича Атажукина (1841-1899 гг.), вся жизнь и творчество которого являются для нынешних поколений адыгов образцом бескорыстного и беззаветного служения своему этносу.

Не смотря на значимость оставленного К.Атажукиным наследия, его просветительские и педагогические идеи до сих пор остаются недостаточно изученными, не смотря на то, что некоторые грани его общественной деятельности запечатлены в обобщающих трудах по истории образования на Северном Кавказе С.А. Айларовой, Л.М. Аппоевой, Р.С. Бозиевой и др.; просветительским воззрениям посвящены работы Т.Х. Кумыкова, Г.Ф. Турчанинова, Е.Е. Хатаева и др.; анализ некоторых его трудов представлен Г.Ш.Каймаразовым. А.Х. Хакуашевым, Р.Х.Хашхожевой и др.; рамками одной статьи ограничили жизнь и творчество К.Атажукина Б.Ч. Бижоев, М.З. Саблирова, Н.М. Шиков; предприняли попытки рассмотреть педагогические позиции просветителя А.Г. Кудзаева, Б.Н. Османова, исследовали публицистическую деятельность А.Р. Психомахова, А.Г. Чшиев. Однако, вопреки наличию массива научных изысканий, комплексный анализ этапов его педагогической деятельности и просветительских воззрений не стал объектом специального исследования, предметом постижения, что и подвигло автора данной статьи к осмыслению взглядов одного из наиболее ярких и блестящих организаторов учебного дела на Северном Кавказе - К.М.Атажукина.

В 2018 году исполнится 177 лет со дня рождения известного кабардинского педагога и просветителя, одного из резидентов славной когорты общественной интеллигенции второй половины XIX века.

Родился Кази Мусабиевич в 1841 году в кабардинском селении Атажукино III (ныне Куба). По этому поводу в Центральных архивах двух республик Северной Осетии и Кабардино-Балкарии имеются данные о его княжеском происхождении ^[14-25]. В весьма юном возрасте он остался без родителей (мать рано умерла, а отец переселился в Турцию) и воспитывался у родственников (впоследствии, когда он с братом сделает попытку вернуть свое наследство, то им будет отказано) ^{[18, л. 1-4]}.

После окончания сельской школы Кази со своими друзьями Бекмурзой Ахловым, Хакяшей Блаевым и Адыль-Гиреем Кешевым поступает в Ставропольскую гимназию, которая пробуждает в юноше интерес к истории, литературе, фольклору и языкам. В классном журнале напротив фамилии Атажукин (Атажуков) всегда стояла цифра 1, что означало «первый ученик». Из ведомостей, хранящихся в архиве, мы узнаем, что Кази имел следующие оценки по Закону Божьему, истории, географии, латинскому и французскому языкам пять, и только по рисованию неудовлетворительно ^{[14, л. 23]}.

В апреле 1859 года, «будучи восемнадцати лет от роду», Кази вынужден был поступить на воинскую службу, хотя карьера военного его не привлекала. Не знаем, как бы сложилась дальнейшая судьба просветителя, если бы ему в то время не встретились знаменитый российский педагог П.К.Услар и земляк У.Х.Берсиев, которые, видя склонность юноши к научной деятельности, поручили Кази составить азбуку для кабардинских детей.

Еще одно знакомство привело к осуществлению желания Кази стать просветителем. В этом плане любопытен такой эпизод. Когда в 1865 году прапорщик Атажукин начинает хлопотать об открытии первой педагогической школы на Северном Кавказе, военные чиновники решают его отправить в Назрань. Тогда Кази обращается к своему земляку Д.С.Кодзокову, занимающему важный административный пост с просьбой о помощи. Получив известие о том, что дело просвещения в Кабарде может остановиться, Дмитрий Сергеевич незамедлительно обратился с письмом в канцелярию начальника Терской области (от18 октября), в котором есть такие слова: «Прошу Вас устроить это полезное дело, которое на первом же шагу встречает такие затруднения...»^{[21, л.1]}.

По этому ходатайству Кази был отрекомендован в Нальчик, где его назначили заведующим педагогической школой ^{[19, л. 7]}.

После недолгого функционирования и быстрого закрытия своего детища Кази Мусабиевич продолжил проживать в Нальчике и по сохранившимся данным, учительствовать в горской школе (преподавать кабардинский язык). Вскоре чиновники поняли, что Атажукин может быть полезен для выполнения особых поручений по административному управлению округом ^{[22, л. 18]}. В связи с этим он получил должность помощника председателя мирового горского суда Кабардинского округа.

Работая в должности помощника судьи, Кази осознал, что необходимо реформировать старую судебную систему, основанную на законах адата и шариата, заменив ее мировыми судами по примеру русских. В этом плане интересна его публикация, помещенная в газете «Терские ведомости» под названием «Заметка на статью г. Краббе», в которой он высказывает свои доводы о судебном переустройстве. Полемизируя с адвокатом Краббе, который настаивает на прежней судебной системе, Атажукин не умаляя достоинств этой судебной системы, говорит, что она должна быть реорганизована, так как состоит из коллизий «из-за этого немало дел не могут дождаться справедливого разрешения, так как образовалась особая форма суда, в котором невозможно теперь отличить, какие именно приемы внесены туземными адатами и какие шариатом... Поэтому неопытный судья с большим трудом может правильно определить виновность или невиновность того или иного лица. Система же российского судопроизводства более упорядочена. Поэтому чем скорее будет устранено старое судопроизводство, тем будет лучше» ^{[3, c. 151-156]}. Способности молодого человека были оценены и через год его перевели помощником председателя по освобождению зависимых сословий в Кабарде ^{[23, л24-27]}.

В декабре 1869 года Кази Мусабиевича перевели во Владикавказ, в ту пору являвшимся административно-хозяйственным и культурным центром Северного Кавказа, в канцелярию для «письменных занятий» в распоряжение начальника Терской области. Но эта рутинная работа не привлекает Кази и он переводится сначала в Нальчикский батальон, а затем в станицу Уманскую делопроизводителем ^{[16, л. 13; 24, л. 27]}.

Во время работы делопроизводителем занимается фольклором. Он издает записи Нартского эпоса в «Сборнике сведений о кавказских горцах»: повествования о Ашамезе, Сосруко, Пши-Бадыноко. В журнале «Кабардинская старина» он печатает сказания о Андемиркане и Созырыхо, а также рассказы «Отцовское завещание», «Коварная жена», «Гоаша-Махо», «Абадзех-кровомститель», «Два друга». «Этими произведениями, - по выражению. Р.Х.Хашхожевой, - Кази Атажукин заложил базис адыгской научной фольклористики» ^{[13, c. 3-39]}.

В феврале 1886 года в чине капитана и с небольшой пенсией Кази выходит в отставку и поселяется в сел. Атажукино II. Там он активно участвует в общественной жизни и состоит членом Нальчикского благотворительного общества, известного своей просветительской деятельностью. Одновременно продолжает заниматься научно-просветительской работой. Тяжелая болезнь прерывает его кипучую деятельность и, не дожив до 58 лет, он умирает ^{[15, л. 20]}. По последней просьбе Кази аульчане похоронили его на родине. Могила просветителя пользуется особым почтением и сохранилась до нынешнего дня.

Всю просветительско-педагогическую деятельность Кази Атажукина мы разбили на 2 этапа: 1 – с 1858 по 1864 годы. В это время культуртрегер занимается составлением алфавита кабардинского языка и переводом книг российских и арабских авторов, создаёт «Кабардинскую азбуку» и тиражирует её; 2 этап – с 1865 по 1899 годы, связываются с открытием педагогической школы и обобщения опыта в различных публикациях.

Первый этап характерен тем, что в нем Кази Атажукин мечтает о введении у кабардинцев письменности. Для осуществления этой мечты совместно с учеными П.Усларом и У.Берсеевым он составляет алфавит кабардинского диалекта, а в июне преподает свою азбуку горцам, проверяя правильность ее составления.

Постоянно занимаясь улучшением алфавита, педагог посещает кабардинские аулы, дает показательные уроки, отрабатывает методику преподавания. Однако его первые пробные занятия, по мнению Т.Х.Кумыкова, «были встречены служителями мусульманского культа в штыки» ^{[10, с.40]}.

Состоя на службе во Владикавказе, Кази напряженно работает над переводной литературой. В этом аспекте известны его несколько рассказов из «Гюлистана», два фрагмента Нартских сказаний «О Сосруко». В декабре 1864 года просветитель завершает эти переводы и отправляет их на экспертизу и утверждение в Канцелярию при Главном штабе Кавказской армии. Эти книги были одобрены и выпущены тиражом по 300 экземпляров каждая. «Азбука» же исследовалась специальной комиссией, представленной М.Шардановым, И.Балкароковым и М.Баратовым, которые сочли её «прекрасным руководством по обучению юных кабардинцев родной грамоте» ^{[25, л.4, 6-26]}. Немного погодя «Кабардинская азбука» была отлитографирована в той же военно-походной типографии в Тифлисе количеством 600 штук.

Помимо этого мы в республиканском архиве Северной Осетии обнаружили 2 рукописи переводов статей К.Д.Ушинского, датированные 1865 годом под названием «Вода, её свойства и видоизменения» и «Воздух и его свойства», переведенные К.Атажукиным ^{[22, л. 6-6об]}.

Вторым этапом просветительско-педагогической деятельности мыслителя явился период учреждения педагогической школы. Для этого в 1866 году был издан приказ всем управлениям и войскам по Терской области за № 101 (на рус. и каб. языках) об открытии Нальчикской школы (этот документ также мы нашли в архиве Северной Осетии) ^{[22, л. 17]}.

Имперские чиновники возлагали большие надежды на новую методику обучения грамоте, предложенную Кази Мусабиевичем, что наглядно видно из рапорта Управляющего Терской областью от 4 февраля 1866 года: «Преподавание в школе этой состоит в обучении правильно, внятно и отчетливо читать по-кабардински и писать на этом языке с соблюдением главных правил правописания, а также в сообщении понятий об арифметике: о числах и способе выражать оные арифметическими знаками и выговаривать и о первых четырех действиях простыми и именованными числами... Учениками этой школы избираются кабардинцы, заявившие желание поступить в оную, - преимущественно те из них, которые ознакомлены уже с русскою или арабскою грамотою и в особенности аульные муллы» ^{[22, л.15об]}.

Открытие школы официально состоялось 15 марта 1866 года. С этого момента она была вверена особому присмотру начальнику округа и отныне должна была находиться под его постоянным надзором. Помимо этого существовала специальная Инструкция Кавказско-Горского управления, определяющая условия функционирования школы.

В новую школу намечалось набрать горцев из местных, которые по окончании трехмесячного курса обучения должны будут сдать экзамены. Сам основатель писал о своём детище следующее: «Число учеников в ней было определено от 10 до 20; курс учения назначен трехмесячный. В ученики избирались преимущественно кабардинцы, ознакомленные уже с русскою или арабскою грамотою, в особенности аульные муллы. Окончившие курс учения и выдержавшие экзамен в присутствии начальника округа получали свидетельства на звание сельских учителей и вносились в список сельских учителей, заведенный при Кавказском горском управлении» ^{[6, c. 131]}.

Аттестат сельского педагога выдавался всем обучающимся, сумевшим выдержать экзамены, при этом назначение учителю постоянной заработной платы не оговаривалось, хотя была обещана премия за каждого выучившегося в сумме 5 рублей. Кази надеялся, что его школа будет функционировать до тех пор, пока не обеспечит кадрами все сельские школы области. В связи с этим он писал: «…кроме того, тех из сельских учителей, которые основательно выучили бы более 50 человек, имелось в виду награждать медалями, званием юнкеров и другими преимуществами. Общее заведование школами в учебном отношении возлагалось на учителя школы для приготовления учителей» ^{[6, с.136]}.

Однако эти благие намерения столкнулись с жизненными трудностями в лице мусульманского духовенства, которое начало травлю школы Атажукина. В крае поползли слухи о том, что «воспитанники живут среди русских, которые их агитируют против веры, чтобы впоследствии, став учителями, распространять христианскую веру вместо магометанской. К тому же они пользуются «сумасшедшими книгами», разработанными их учителем» ^{[19, л. 2]}. Так К.Атажукин попал в разряд «гяуров», вероотступников.

Не смотря на это, Нальчикская школа вызвала огромный интерес в среде местных жителей, потому что число желающих попасть туда превосходило ее возможности. Как впоследствии вспоминал сам заведующий, ученики с огромным увлечением учились читать и писать, делая при этом большие успехи. Однако в рапорте начальника округа полковника Нурида говорилось: «Успехи обучения в этой школе пока еще довольно посредственные, но есть надежда, что со временем популяризация грамотности в Кабарде станет общим стремлением народа» ^{[22, л.15]}.

Первыми слушателями Нальчикской школы стали 13 человек, но только 6 из них: Асланбеку Кучмазукину, Жамботу Тохтамышеву, Жамботу Кошеву, Заурбеку Исакову, Магомед-Мирзе Кудашеву и Асланбеку Шипшеву выдали диплом об окончании. О судьбе остальных известно из рапорта Начальника Кабардинского округа от 28 июня 1866 года за № 873, в котором содержалась просьба разрешить «оставить Жутова, Дльчепарова и Шурдумова продолжать обучение, с тем, чтобы они были подвергнуты экзамену, когда достаточно будут приготовлены, но не позже одного года, считая со дня учреждения школы, и собрать снова желающих обучаться грамоте от 15 до 20 человек» ^{[22, л.31]}.

В октябре 1866 года заведующий провел еще один набор слушателей. Во вторую группу было зачислено 9 человек, но окончить они его не смогли на основании закрытия обучения 1 июня 1867 года. Причину этого проф. Р.Х.Хашхожева видит в странном поведении местного начальства, которое «отказалось поддерживать сельских учителей и предоставило их собственной инициативе» ^{[13, с.14]}. По нашему мнению, причиной явилось еще и то, что курс обучения в новометодной школе был очень мал (3 месяца) и люди, не знавшие грамоты, не могли его осилить. Потому и не прошли экзаменационное испытание.

Однако сама администрация в лице полковника Нурида видела причину неудачи в том, что «кабардинцы по имеющейся свойственной их духу лени и совершенному безразличию к образованию не выразили ни какого желания и стремления к изучению и популяризации народной своей грамотности» ^{[23, л. 5]}. Чиновники хотели снять с себя ответственность за погубленное дело. К тому же сыграло свою роль и выступление духовенства против школы. К.Атажукин же неудачу объясняет тем, что «она не была следствием невозможности вообще привить к кабардинцам грамотность, а зависела от совокупности внешних причин, которые если будут устранены и если, самое главное, новая письменность будет введена официально, можно рассчитывать на то, что большинство стремящихся к знаниям горцев получит возможность обучаться в школах» ^{[6, c. 133]}.

Несмотря на фиаско, Кази мечтает об открытии сети светских школ. В 1866 году в публикациях «Проект развития школьного дела в Кабарде», «Мнение о введении письменности в Кабарде», «Записка об учреждении школ в Кабарде», он излагает свои мысли о становлении образования в крае и предлагает конкретные пути по улучшению постановки обучения в национальных школах. Поскольку эти публикации имеют отношение к заявленной теме, рассмотрим их подробнее.

В «Проекте развития школьного дела в Кабарде» ^{[6, c. 131-141]} К.Атажукин подробно излагает свое видение постановки школьного образования в крае. В статье он акцентирует внимание на обучении горских детей грамоте. Здесь он отмечает, что вопреки стремлению горцев «привить образование», дети, обучаясь в духовных школах, его не приобретают. По этому поводу он пишет: «Каждый аульный мулла устраивает при своей мечети медресе (школу) и обучает в ней детей грамоте. Религия предписывает родителям строго обучать детей своих настолько, чтобы они могли, по крайней мере, прочесть Коран, и каждый кабардинец поставляет в обязанность себе отдать сына своего в медресе на учение, почему аульный мулла никогда не имеет недостатка в учениках». Однако тут же замечает, что такое обучение лишено смысла, поскольку молодые горцы обучаются «совершенно непонятной арабской грамоте» ^{[6, c. 131]}. В этом плане он представляет свой проект ликвидации такого явления: «...если ...ученикам этим вместо безалаберной арабской азбуки (выделено нами – Н.Б.) преподавать сперва кабардинскую, то они научились бы в течение года или двух свободно читать и писать на родном языке и этим самым желающим учиться арабскому языку, чтобы достигнуть звания муллы, облегчилось бы изучение письма арабского. Если мулла, найдя полезным, начнет учение с кабардинской азбуки, то мудрено, чтобы кто-нибудь отказался от этого, хотя побудительная причина учения есть набожность; но тут должны взять перевес: удовлетворительно читать и писать на родном языке и возможность этим самым легко изучить арабскую грамоту». Как видим, просветитель здесь впервые выдвигает положение о нужности и полезности начинания преподавания у младших школьников с родного языка: «чуждый им арабский язык, на обучение которого выделяется слишком много времени и усилий необходимо заменить отцовским, а также ввести письменность на кабардинском диалекте, которую ученики смогут освоить быстро» ^{[6, c. 132]}.

Кази Мусабиевич предлагает обучение родного языка начинать в мечетских школах, выражая уверенность в том, что священнослужители с энтузиазмом отнесутся к этому делу: «Наши муллы почти все из низшего сословия, вольноотпущенных и бедных 3-й степени дворян, которые избирают себе сан муллы не из религиозного призвания, а потому, что ремесло священнослужителями выгодно и легко. И стараются они быть учеными настолько, чтобы безукоризненно исполнять свою должность. Вследствие этого наши муллы не слишком хладнокровны к мирским искушениям. ...Корыстолюбие, легкомыслие и тщеславие, не чуждые им, рождают в них желание приобрести богатство и почет между соотечественниками, что вынуждает их на многие предметы глядеть иначе, чем это предписано Кораном» ^{[6, с.138]}.

Далее просветитель обращает внимание на то, что сельские священники хорошо относятся к русским: «...они на деле не питают особенного пренебрежения к гяурам, не осуждают служащих и сами они не отказались бы служить правительству, принимать он него подарки, деньги и носить его знаки отличия. Я знаю нескольких мулл, которые носят медали, пожалованные им за усердие, с особенным тщеславием и при всяком удобном случае выставляя их напоказ. Ни один мулла не только не избегает поручения начальства, но особенно рад, если ему начальство что-нибудь поручит, и ревностно старается оправдать доверенность начальства, которым при удобном случае не преминет похвастаться перед служащими кабардинцами» ^{[6, c. 134]}.

Педагог верил, что если мулы и эфендии займутся обучением на природном языке, то грамотность вскоре может распространиться по всей области. Уверенность его поддерживалась тем, что имеющийся алфавит, составленный еще его учителем У.Берсеевым, был доступен для обучения каждого горца: «Нет никакого сомнения, что азбука г.Берсиева, при незначительной, даже посторонней поддержке, имела бы быстрый успех в народе, благодаря своему происхождению от арабского алфавита, который, как мы заметили выше, более или менее известен почти всему населению. Ученики из горцев, возвращавшиеся на время каникул домой и имевшие привычку прочитывать своим односельчанам басни и рассказы, записанные буквами г.Берсиева, были осаждаемы просьбами сохт и мулл, желавших выучиться этой азбуке» ^{[6, c. 137]}. Однако причину отсутствия обучения этой азбуки Кази видел в неохоте имперской администрации «просвещать народ» и самих мулл, которые были уязвлены тем, что сами не додумались составить алфавиты для обучения: «Муллы были задеты за живое тем, что они, столь хорошо знакомые с арабской грамотой, сами не домекнули составить при помощи ее азбуку родного языка, а с другой стороны, любознательность побуждала их основательнее изучать азбуку, дававшую им возможность читать и писать без особенного труда на своем языке, и для усвоения которой не требовалось больших усилий, вроде надламывания руки для письма, чуждого и совершенно противоположному тому, к которому она привыкла, что иногда бывает почти непреодолимо, и заучивания букв, до того вовсе не известных» ^{[6, с.134]}.

Возвращаясь к просветительской политике чиновников, Кази Атажукин говорит, что без поддержки руководства невозможно исправить ситуацию в области образования и потому он настоятельно рекомендует тиражировать азбуки и буквари для горцев, которые могли бы поспособствовать овладению грамотой, привить интерес к учению.

Для того чтобы священноучители охотнее обучали детей, нужно их материально заинтересовать, что было подвластно только администрации: «Поэтому, если начальство объявит, что желает для собственной же пользы кабардинцев ввести письменность их родного языка и что оно считает способными привести в исполнение это одних только мулл, то я уверен, все они с радостью согласятся на это, чтобы сделать приятное начальству и в надежде, что их труды будут оценены и не останутся без вознаграждения. Желанию начальства много будут содействовать также и влиятельные лица, которые вполне сознали пользу и необходимость иметь собственную письменность» ^{[6, с.138]}.

О том, как и где возмещать материальные расходы, Кази сообщает следующее: «…о помещении и пище собранных мулл и их учеников, по старому обыкновению, они позаботятся сами, потому что все школы сами себе добывают пищу, или сбирая по аулам доброхотливые подаяния, или получая из своих домов». Остальную сумму затрат, считает педагог, можно взять из штрафов, собирающихся с местного населения. К тому же, продолжает он, «…расходы на покупку скамеек и письменных принадлежностей, пера, чернил, бумаги и т.п., могут быть сделаны из кабардинской общественной суммы, которая и без того не слишком часто тратится на полезные дела» ^{[6, c. 139-140]}. Здесь К.Атажукин говорит о нерациональности прежних трат и ратует за то, чтобы при их правильном оформлении можно было заинтересовать священников, и тогда успех образования гарантирован.

В публикации «Мнение о введении письменности в Кабарде» ^{[5, c. 128-131]}, изданной им 6 лет спустя, К.Атажукин, видя, что дело народного образования, никак не сдвигается с «мертвой точки» опять обращается к теме национального просвещения. Прежде всего останавливается на проводниках духовного обучения – муллах: «…вследствие этого самого характера мулл и при содействии влиятельных лиц начальство легко убедит значительнейших мулл собраться со своими наиболее учеными и способными учениками в одном ауле и в течение пяти или шести месяцев поучиться азбуке с тем, что и они впоследствии обучение мальчиков грамоте начинали с кабардинской азбуки, а не с арабской. Те, которые будут отговариваться невозможностью оставить на такое долгое время свою паству, могут быть легко заменены взрослыми учениками, которые, впрочем, одни и учат большею частью детей начинающих азбуке. Занимаясь с ними в продолжение пяти-шести месяцев, можно выучить свободно читать и писать и, кроме того, дать им ясное понятие, как и они в свою очередь должны обучать детей» ^{[5, c. 128]}. Таким образом, педагог, опираясь на свой опыт, считал, что обучить грамоте можно за 5-6 месяцев.

Администрация края полагала, что грамотность распространить можно силами одной только Нальчикской школы, хотя К.Атажукин настаивал, что необходимо учредить и медресе, так как одна школа не может решить вопрос. Далее в статье он мечтает о времени, когда будут повсеместно появляться государственные светские учебные заведения, так как имеющиеся представляют из себя «святилища, недоступные для непосвященных смертных, а тем более для адыгов, которые не видят никакого побудительного мотива посещать их» ^{[5, с.130]}.

Акцентируя тот факт, что родной язык все-таки был введен в обучение, он, тем, не менее, с горечью говорит, что ему отводится мало времени. От дидактики, переходя на личность педагога, Кази Мусабиевич пишет: «…учитель, который работает в качестве переводчика, не может выполнять дополнительно педагогическую работу, так как смотрит на нее как на второстепенную. Поэтому вряд ли стоит надеяться, что дети будут увлечены занятиями и тем более не «воспылают желанием» учить других» ^{[5, c. 131]}.

В другой публикации «Попытки введения кабардинской письменности» ^{[2, c. 131-141]} К.Атажукин вновь поднимает проблему родного языка: «Со времени открытия в кабардинском округе аульных судов, облеченных значительною властью и правами, чувствуется большая потребность в грамотных людях, которые могли бы принять на себя звание сельских писарей, и местное начальство до сих пор тщетно изыскивает средства для удовлетворения этой потребности. В настоящее время шнуровые книги для записи решений аульных судов, прихода и расхода штрафных сумм аула, числа родившихся, умерших и пр., переписка аульного управления в большей части аулов ведутся муллами на арабском языке». Дальше просветитель продолжает: «Не зная этого языка, старшины и члены аульного суда не могут следить, насколько верно передаются их мысли. Участковые начальники и другие власти не имеют также возможности поверять шнуровые книги в аулах; получаемые ими бумаги лежат неопределенное время, так как на весь округ только один письменный переводчик. К этому надо присовокупить, что аульные общества, не будучи в состоянии контролировать знание мулл, а также прельщаясь незначительностью платы, очень часто выбирают в муллы такое лицо, которое едва может читать Коран и исполнять религиозные требы. Поэтому в шнуровых книгах и в переписке аула встречались иногда недопустимые курьезы» ^{[2, c. 131-133]}.

Останавливается Кази Мусабиевич и на найме русских делопроизводителей для местной администрации, говоря, что этот метод не устраняет всего дискомфорта, потому что для горцев нет разницы в том, ведется ли делопроизводство на арабском или русском языке, так как оба этих языка им одинаково чужды (выделено нами. – Н.Б.), но оно также накладно для народа, потому что цена за наем писарей (никак не менее 180 руб.) слишком высока» 2, c. 133]. Для ликвидации такого неблаговидного явления, Кази предлагает выход, заключающийся в привитии самому народу грамотности на родном языке и переводе всей служебной документации с арабского на кабардинский язык.

В этой статье педагог подробно вскрывает причины закрытия педагогической школы в Нальчике и её неудовлетворительной работы. Одной из причин, вынуждавших школьников постепенно покидать школу, бывший заведующий называет «неудачный» выбор учеников, случившийся в результате того, что воспитанники прежде обучались в русских педагогических заведениях, т.е. были «лицами высшего сословия, не обременявшими себя черной работой образования детей» ^{[2, c. 134]}. Этот недостаток организатор школы сам не мог устранить, так как не имел полномочий в этом вопросе.

Другую причину провала курсов просветитель объясняет равнодушием властей к выпускникам: «Сельские учителя, отправленные в свои аулы для обучения детей, лишены были всякой поддержки со стороны общества или местной власти и принуждены были или собственными средствами устранять все встречавшиеся им затруднения, или отказаться от обучения» ^{[2, c. 135]}.

Третью причину К.Атажукин видит в настроении общества и духовенства, смотревших на школу и ее выпускников неприветливо и враждебно: «это настроение общества было виною, что ученики 2-го курса, большею частью сохты, должны были покинуть школу, вследствие ежедневно делаемых им упреков в том, что они живут в Нальчике, среди русских, не исполняют намазов, учатся русской грамоте и, быть может, хотят сделаться русскими» ^{[2, c. 135-136]}.

Понятно, что сельские учителя, молодые люди 17-18 лет, без посторонней поддержки не могли выстоять против всех трудностей, возникших на их пути: «...Трудно было ожидать, чтобы они без посторонней поддержки, по собственной инициативе, решились бороться против всех затруднений, которые должны были встретиться им при первом же шаге, и шли бы неуклонно к своей цели, то будет совершенно ясно, как необходимо было на первый раз помочь им, по крайней мере, набрать учеников, приискать помещение для школы, где таковое не имелось, и снабдить их руководствами и письменными припасами» ^{[2, c. 137]}.

Имелась еще одна причина закрытия учебного учреждения, заключавшаяся в отсутствии у педагогов постоянного заработка. Жалование было до того мизерным, что педагоги вынуждены были заниматься не столько учебной деятельностью, сколько своим подсобным подворьем: «Если бы учителям было назначено какое-либо постоянное жалованье, то это бы могло еще побудить их идти против предрассудков и стараться преодолеть встречавшиеся им препятствия. Так, бывших воспитанников учебных заведений привлекло в школу более всего содержание, которое они должны были получать. Плата же, назначенная за обученных учеников, была незначительна и не могла служить достаточным вознаграждением для тех, которые, оставив заботы о хозяйстве, вздумали бы посвятить себя исключительно обучению детей, что необходимо, если рассчитывается достигнуть какого-нибудь результата» ^{[2, c. 138-139]}.

Пятой причиной закрытия школы послужила установка чиновников на непременное знание слушателями преподавания арифметики, которое значительно увеличивало срок обучения: «учителя, не знавшие прежде арифметики и не имевшие возможности основательно изучить ее в школе в течение трех месяцев, притом не имея руководства, не могли в непродолжительный срок выучить ей детей. Премия же не могла быть заманчивой даже для мулл, которые и без того заняты обучением детей, при этом они не отвлекаются от этого дела никакими заботами по хозяйству» ^{[2, c. 140]}.

Таким образом, анализируя причины неудачи его детища, К.Атажукин приходит к выводам о невнимании к нуждам сельских учителей администрации и общества, не осознававших пользы введения письменности на природном языке, которая сможет стать популярной только тогда, когда исчезнут указанные причины, и такая письменность станет официальной при документообороте.

Заключая статью, педагог отметил, что вопреки своему недолгому существованию, вверенное ему учебное заведение доказало, что оно может реально принести пользу, выучив даже небольшое количество учеников. И неудача, постигшая школу, явилась совокупностью причин, описанных выше. Их необходимо учесть в дальнейшем, поэтому он выражает надежду, что первая попытка создания школы для педагогов доказала нужность такого дела.

В 1869 году Кази Атажукин, прикомандированный в распоряжение руководителя Терской области во Владикавказ, не расставаясь со своей мечтой об открытии подлинно народной школы, стремится продолжить просветительскую деятельность и занимается в основном, публицистикой. В 1871 году на русском языке выходят в свет два сказания из Нартского эпоса, где автор акцентирует свое внимание на нравственной характеристике героев, которые «преследуют не личные интересы, а борются за благо людей, обороняя попавших в беду или малоимущих» ^{[8, c. 97-105]}. К проблеме фольклора он вернется через 20 лет, выпустив сказания «Ашамез» и «Пши-Бадыноко» ^{[4, c. 113-123]}.

Первый фрагмент «О Сосруко» («О Сосрыкъо»), повествует о том, как главный герой добывает огонь у великанов. Для этого ему пришлось применить весь свой ум и хитрость. В этом эпизоде просветитель говорит о пользе умственного развития. В этом плане не менее любопытен и второй отрывок, где рассказывается о поединке Сосруко с Тотрешем Алибековым, своим двоюродным братом. И здесь автор акцентирует внимание на том, что острый ум всегда победит грубую силу.

Знаменательно то, что все написанные Кази сказания, в том числе «Ашамез» и «Пши-Бадыноко», имели дословный перевод, при помощи которого было полностью сохранены смысл и уникализм народного эпического рассказа.

В своем последнем рассказе о детстве Ашамеза, К.Атажукин говорит о его подвигах, о кровной мести Тлебице, убийце его отца. Сказание «Пши-Бадыноко» занимает 8 журнальных страниц и повествует о том, как главный герой искал себе друзей у нартов. Здесь просветитель делает акцент на главных словах героя, говорящего. Что он не ищет пиршества, покровительства и милостей, а хочет стать свободным и безупречным наездником. Причем автор останавливается на богатой внутренней и внешней силе героя. Побуждая читающих к самосовершенствованию ^{[9, c. 112]}.

Во всех фольклорных произведениях К.Атажукина, помимо ярко выраженной воспитательной направленности, существуют и обучающие моменты, так как они содержат много метких выражений, интересных фразеологических оборотов, которые знакомят детей с красотой родного диалекта.

Известный ученый и педагог П.К.Услар высоко оценил достоверность и надежность фонетики атажукинских сказаний, в которых были полностью сохранены методы и приемы народной поэтики. Он отмечал: «Песня о Сосруко на кабардинском языке, записанная г. Атажукиным, представляет отрывок из великой поэмы о нартах, которая распространена по всему протяжению Кавказского хребта: в Дагестане она известна так же, как и на берегу Черного моря. Много времени пройдет, прежде чем эта поэма – теперь еще в отрывочном, хаотическом состоянии – предстанет в стройном виде перед светом: для этого потребуется участие множества разноязычных деятелей на Кавказе. До сих пор известен только напечатанный в «Записках» Академии наук рассказ «О маленьком Батразе», записанный г. Цораевым и возбудивший живейшее участие. Г. Атажукину принадлежит честь второго приношения» ^{[12, c. 13]}.

Но не только этим интересна атажукинская фольклористика. Его эпические произведения и сегодня служат материалами для воспитания нравственных качеств у школьников 7-12 лет. В них в понятной для детского ума форме отражены нравственные императивы добра и зла, осуждаются пороки и невежество. Опубликовав на родном языке эпизоды Нартовских сказаний, автор руководствовался дидактическими принципами природосообразности, учетом возрастной и индивидуальной специфики, связью воспитания с жизненными ценностями, гуманизмом.

Образы нартовских героев, которые олицетворяют собой нравственные добродетели, в описаниях Кази представляются необыкновенно отважными, сильными, ловкими.

Одновременно со сказаниями у просветителя выходит перевод книги Саади «Гюлистан» названный на родном языке «Саади и «Гюлистаным» щыщу таурыхъ зыбжанэ» («Несколько рассказов из «Гюлистана» Саади») ^{[7, c. 40-85]}. В этой книге Атажукина привлекло то, что известный мыслитель Саади, живший еще в XIII веке, обращался к простым труженикам с моральными нравоучениями о добродетели. В книгу Кази включил 53 рассказа и еще 1 главу, состоящую из афоризмов.

Примечательно, что это издание переводилось Кази не с арабского, а с русского языка, подготовленного еще К.Ламбросом в 1862 году. Согласно переводу К.Ламброса, книга состоит из 7 глав («О пользе дервишей», «О жизни царей», «О пользе молчания», «О превосходстве умеренности», «О любви и молодости», «О воздействии воспитания», «О слабости и старости»). Последняя глава состоит только из одних афоризмов.

Атажукинский перевод «Гюлистана» начинается предисловием, в котором описана жизнь и творчество Саади. Основное внимание автора привлекли три первые главы: «О нравах дервишей», «О превосходстве умеренности», «О жизни царей» тем, что в них наиболее прорисовываются нравственные установки того времени. Особый интерес просветителя вызвали рассказы, где осуждается угнетение, насилие, где добро побеждает зло. Правителям он дает такие рекомендации:

«Стань Человеком в помыслах, в делах -

Потом мечтай об ангельских крылах

И добрые, и злые - все умрут,

Так лучше пусть добром нас помянут» ^{[7, c. 41]}.

Кази в главе «О нравах дервишей» говорит о жадности и корыстолюбии адыгского духовенства, которым он заменил духовников Саади. Знаменательно, что для удобства восприятия он убирает имена царей, названия многих городов, ведет разговор от третьего лица.

Книгу просветитель заканчивает афоризмами, которые призывают помогать ближним, ценить истинную дружбу, быть милосердными и т.д.

Как видим, в «Гюлистан» К.Атажукин вложил свою интерпретацию содержания. Адыгский просветитель, как и Саади, полагал, что только путем нравственного воспитания можно реформировать и изменить в лучшую сторону неразумное общество. Кази хорошо знал, какое огромное понятие адыгская мудрость вкладывает в понятие «честь», которое каждый горец обязан был заслужить: «Къулеягъыр – сабэш, пщIэр лъынIэш» («Богатство – прах, а честь – дорога»), «Цiыхум пшIэуэ яхуэпщIым хуэдизщ къыпхуащIыжынур» («Сколько чести отдашь людям, столько же они и тебе воздадут»). Вот почему, при переводе Саади, он акцентирует внимание на воспитании не только личных добродетелей, но и уважительного отношения к чести и достоинству всех людей. Заканчивается эта имеющая большую ценность книга афоризмами, в которых содержится обращение о помощи ближним, милосердии, умении ценить дружбу.

Помимо собирания народного фольклора особое значение просветитель уделял созданию кабардинской письменности. Для этого он составил алфавит, максимально приближенный к особенностям кабардинского языка. После чего сочинил учебник «Къэбэрдей алыфбейм» («Кабардинская азбука») по форме и содержанию книг К.Ушинского «Хрестоматия», «Детский мир» и «Родное слово» ^{[1, 86 c.]}.

Учебник по объему невелик, состоит из 86 страниц, но по содержанию массивен. В нем содержится большое количество необходимого для начального обучения материала. Он представлен предисловием, тремя главами. Книга открывается предисловием, в котором имеются для лучшей усвояемости материала методические рекомендации, затем следуют кабардинский алфавит и грамматические правила.

По поводу атажукинского алфавита мнение всех исследователей единогласно. При его составлении автор, взяв за основу алфавит П.Услара, который тот создал для абхазского и черкесского языков, проделал кропотливую работу, дабы «придать предельную точность в выражении специфических звуков родного языка, сделать его удобным для письма, легко воспринимаемым учащимися. Шлифуя алфавит П.К.Услара, Атажукин создает, по существу, свой оригинальный вариант» ^{[9, с.118]}.

Первая глава завершается уроками по изучению правил грамматики. На ее долю отводится 43 листа (т.е. половина объема «Азбуки»).

Во вторую главу включены материалы, которые предназначены для чтения прошедшему курс обучения первой части, т.е. выучившемуся основам алфавита. Материал располагается по дидактическому принципу от простого к сложному: сначала идут короткие слова, затем словосочетания, и только потом предложения. Например, там есть такие афоризмы: «Человек, не знающий грамоты, - слепой»; «Когда страны воюют, - это бедствие для народа»; «Из сока кукурузы делают сахар»; «Калмыцкий хан часто нападал на Кабарду» и т.д. Как видим, эти выражения позволяют школьникам осмыслить нравственные, исторические и политические явления, пробудить в них любопытство. Некоторые изречения носят назидательный смысл: «Если ты когда-нибудь сделал доброе дело, - это тебе пригодится»; «Обидное слово ранит сильней, чем острая сабля» и т.д. Вторая глава содержит 14 страниц (43 – 57 стр.).

И, наконец, третья глава учебника, представлена 12-ю короткими рассказами и эссе «Происхождение мира» (58 – 84 стр.). Обращая пристальное внимание на воспитание нравственности школьников, Кази Мусабиевич здесь представил бытовые сказания о животных. Все они доступны для понимания ребенка. Например, в басне «КьэкIумэкIыхьхэмрэ бажэхэмрэ» («Зайцы и лисы») зайцы, которые воевали с орлами, обратились с просьбой о помощи к лисам, но последние не захотели помочь; в басне «АдакъитI» («Два петуха») рассказывается о петухе-победителе в битве со своими сородичами, который так загордился, что не заметил орла, и погиб в его когтях; в басне «Бадзэ» («Муха»), высмеивается тунеядство и хвастовство: одна муха рассказывает другой, что она устала, так как «пахала», сидя на воле.

Помимо кабардинских иносказаний, в третью главу включены и 2 басни грека Эзопа (VI в. до н.э.): «Женщина и курица» («Фызымрэ джэдымрэ») и «Человек и смерть» («ЦIыхумрэ ажалымрэ»). Первая из них говорит о курице, которая у бедных людей несла золотые яйца, а жадная ханша, отобравшая у них курицу, перекармливает ее, и птица перестает нестись. Жадность, таким образом, наказывается. В другой басне говорится о любви к жизни и человеческом достоинстве, которое не умирает вместе со смертью.

Наравне с этими баснями в учебнике представлен рассказ «ЩIалэ губзыгъэ» («Умный юноша»), где говорится об уме и находчивости молодого человека, который на вопрос старика, хотевшего унизить его, о том, что с возрастом умные глупеют, отвечает, что видимо, сам этот старик был в юности умен.

Что касается единственного очерка, включенного в книгу под названием «Происхождение мира», то он был посвящен религиозной мусульманской легенде о сотворении Аллахом мироздания. В ней есть такие слова: «Два дня заняло творение неба и земли, которые поначалу были единым целым. Небо было создано из дыма и составлено из семи сводов, на самом верхнем помещался трон Божий, на ближнем к земле располагались солнце, луна, звезды и знаки зодиака; четыре дня ушло на творение того, что находится на земле. Все это было создано Аллахом для человека, чтобы тот жил счастливо и прославлял имя Божье, но человек не оценил милостей Аллаха, возгордился и получил предупреждение для «ходящих по земле горделиво». На небе живут ангелы (малаика, форшита), сотворенные из света и передающие людям вести от Аллаха» ^{[1, c. 80]}.

Интерполяция этого фрагмента в учебник объясняется той ситуацией, в которой конфессиональному образованию придавалось большое значение, и в этом аспекте изучение Корана являлось обязательным атрибутом любой учебной системы, присутствовало оно даже и в Нальчикской школе.

Заключают «Азбуку» 2 листа по арифметике, состоящими из правил счета и сокращенной таблицы умножения.

Все материалы, помещенные в «Кабардинской азбуке» отличались простотой в понимании, но являлись масштабными по содержанию. Они помогали воспитывать в детях положительные качества и любить свой народ. Анализ учебника дает нам основание считать К.Атажукина не только прогрессивным просветителем, но и прекрасным педагогом, учитывающим в своей работе основные принципы дидактики, которыми он смог грамотно распорядиться в непростых политико-социальных обстоятельствах того времени. Введением кабардинской письменности Кази Атажукин пошел против мулл и духовенства, считавших, что она горскому населению не нужна. В те времена это был смелый и мужественный поступок.

Кази Мусабиевич Атажукин являлся видным деятелем второй половины XIX века. Формированию его просветительских воззрений способствовала учеба в Ставропольской гимназии и дружба с У.Берсеем, Д.Кодзоковым, Ш.Ногмовым, П.Усларом и другими видными просветителями, что подтолкнуло к занятиям литературной и педагогической деятельностью.

В просветительской деятельности Кази Атажукина можно выделить два этапа: 1 – просветительский – с 1858 по 1864 годы. В это время культуртрегер занимается составлением алфавита кабардинского языка и переводом книг российских и арабских авторов, создаёт «Кабардинскую азбуку» и тиражирует её; 2 этап – с 1865 по 1899 годы, связанные с открытием педагогической школы и обобщения опыта в публикациях «Попытки введения кабардинской письменности», «Мнение о введении письменности в Кабарде» и др.

В публикациях К.М.Атажукин рассматривает составленную им программу внедрения письменности на материнском языке, считая, что на родном языке сохты быстрее овладеют грамотой. Для более ускоренного введения кабардинской письменности автор предлагает воспользоваться многочисленными мечетскими школами и услугами учителей-мулл. Однако, прекрасно понимая всю сложность этой затеи, Кази апеллирует к государственным органам, говоря, что без поддержки правительства и установления делопроизводства на местном языке массовое обучение родному языку будет не под силу. Образование, как справедливо считает К.Атажукин, должно стать наипервейшим государственным делом. Вместе с этим Кази Мусабиевич предлагает конкретные меры и по дидактическим принципам обучения, которые с известной поправкой можно применить и в наши дни:

- методы воспитания и обучения должны быть цивилизованными и ориентированными на оказание содействия в овладении родным и русским языками;

- нельзя в обучении применять схоластику и догматизм;

- нужно использовать принципы от простого к сложному, всячески формировать познавательный интерес;

- необходимо составлять дидактические пособия и учебники с учетом национальной специфики (одним из них являлась «Кабардинская азбука»);

- национальное образование должно быть светским, общедоступным и бесплатным;

- обучение не должно отставать от жизни, а идти в ногу со временем и давать знания, необходимые для жизни;

- воспитание должно носить нравственно-этический характер;

- усилить контроль за качеством обучения, для чего ввести обязательные выпускные испытания;

- учителю за свой труд полагается выплачивать жалованье.

Жизненный путь К.М.Атажукина во многом был схож с судьбами других адыгских просветителей, которым приходилось работать в трудной общественно-политической обстановке, когда правительственные круги и мусульманское духовенство выстраивали непреодолимые барьеры на пути к развитию образования. Не смотря на это, заслуги К.М.Атажукина на поприще просвещения, бесспорны и очевидны. Ему принадлежит пальма первенства в создании алфавита и издании первых учебников и книг на родном языке, в учреждении первой школы для сельских педагогов. Он был пионером и в теоретическом обобщении имеющегося практического опыта, который он сумел квалифицированно применить в сложной политико-социальной обстановке, сложившейся в Северокавказском регионе во второй половине XIX столетия. Воззрениям К.М.Атажукина свойственно оптимистическое видение действительности, абсолютная вера в цивилизирующее назначение России, под руководством которой происходило социально-культурное возрождение края и потому они имеют непреходящее значение и в наши дни.