Аннотация: В современной архитектуре и средовом дизайне уже давно популярна тема «духа места», которую еще в 1970–1980-е гг. начал развивать норвежский архитектор Кристиан Норберг-Шульц. Эта идея оказалась близка китайским проектировщикам, особенно тем из них, кто наследовал идеи «литераторов» вэньжэнь, и через призму западных идей они по-новому взглянули на собственную традицию. Цель исследования – выявить некоторые характерные черты современной китайской проектной культуры, связанные с влиянием на нее «литераторов» вэньжэнь. Мы полагаем, что эта специфика в большой степени связана с поэтикой воспоминаний, пониманием пространства как череды трансформирующихся и перетекающих друг в друга образов, «метаморфоз бытия». Объект исследования – продукты художественной и проектной культуры «литераторов» вэньжэнь и проектировщиков, переосмысляющих их традицию.   В ходе исследования традиционной эстетики вэньжэнь мы в большой степени опираемся на труды отечественного синолога В. В. Малявина, а также на китайских и японских авторов. Говоря, о современной версии этой эстетики, мы обращаемся к текстам и проектам архитектора Ван Шу, дизайнера Сун Тао, фотографа Сунь Цзюня и др. Изначально вэньжэнь – это человек высоких моральных качеств, затем – ученый и чиновник. Традиционно жизнь вэньжэнь – это уединение и даже отшельничество, отсюда ощущение сна и тема воспоминаний в их творчестве. Кроме того, это «любительство», непрофессиональное увлечение «изящным» – живописью, музыкой и пр. В эстетическом плане – это изящная, но непритязательной красоте «я» 雅. Также с культурой вэньжэнь связана традиция «скрытых смыслов» 寓意 и «чистых даров» 清供.
Под влиянием в большой степени культуры «литераторов» вэньжэнь многие китайские проектировщики ХХ века обратились к поэтике воспоминаний и даже теме ностальгии, интерпретируя пространство как череду трансформирующихся образов, где настоящее переплетаются с прошлым, а естественное – с тем, что сделано руками человека. Как безусловно китайская сегодня ощущается традиционная концепция «дома-сада», когда внутреннее пространство уподобляется рельефу, а рельеф мыслится как жилище.

Abstract: The theme of the "spirit of place" has long been popular in modern architecture and environmental design, which was developed by the Norwegian architect Christian Norberg-Schultz in the 1970s and 1980s. This idea turned out to be close to Chinese designers, especially those of them who inherited the ideas of the literati (wenren), and through the prism of Western ideas they took a new look at their own tradition. The purpose of the study is to identify some characteristic features of modern Chinese design culture associated with the influence of the literati on it. We believe that this specificity is largely related to the poetics of memories, the understanding of space as a series of images transforming and flowing into each other, "metamorphoses of being." The object of research is the products of the artistic and design culture of the literati and designers rethinking their tradition. In the course of researching the traditional aesthetics of literati, we rely on the works of the Russian sinologist V. V. Malyavin, as well as on Chinese and Japanese authors. Speaking of the modern version of this aesthetic, we turn to the texts and projects of architect Wang Shu, designer Song Tao, photographer Sun Jun, etc. Initially, wenren is a man of high moral qualities, then a scientist and an official. Traditionally, the life of the literati is solitude and even hermitage, hence the theme of memories in their work. In addition, this is "amateurism", an unprofessional passion for the "elegant" – painting, music, etc. Aesthetically, it is an elegant, but unassuming beauty of the "ya". The tradition of "hidden meanings" and "pure offers" is also associated with the literati culture.
Influenced to a large extent by the culture of the literati, many Chinese designers of the twentieth century turned to the poetics of memories and even the theme of nostalgia, interpreting space as a series of transforming images where the present is intertwined with the past, and the natural with what is made by human hands. The traditional concept of a "garden house" is certainly felt today, when the interior space is likened to a relief, and the relief is thought of as a dwelling.

Аннотация: Статья посвящена вопросу понимания «тоскливой» красоты в разных культурах. Объект исследования – влияние представлений о тоске на понимание красоты в русской и корейской культуре. Цель исследования – определив и сопоставив связь «тоски» и красоты в Корее и в России, выявить специфику «тоскливой красоты» в обеих культура, и прежде всего, в русской. Методологической базой исследования является компаративный метод, а также методы этнолингвистики, позволяющие рассматривать культуру с помощью «ключевых слов». Сначала в статье даётся определения «тоски». Если русская тоска – это ощущение «тесноты простора», а также «переживание богооставленности», то «корейская тоска» хан – это «неосуществлённое желание», которое возникает в результате ограничений или несчастий. И русская тоска, и корейское хан содержат ощущение надежды. Кроме того, их сближает преодоление через творчество. Затем рассматривается влияние чувства «тоски» на представления о красоте в обеих культурах. Авторы приходят к выводу о том, что в русской «тоскливой» красоте «тоска пустого фона» обычно уравновешивается ликами изобразительных орнаментов, которые служат "опорой в пустоте". Корейская же «неправильной красоты» мот – это красота потока, ритма и его нарушения (в связи с чем, она обычно не связывается с цветом). Чувство хан в красоте мот уравновешивается радостью творчества хын, из-за чего в объектах мот есть ощущение как иронии, так и тоски.

Abstract: This article is dedicated to the question of understanding of “melancholic” beauty in different cultures. The object of this research is the influence of the idea of melancholy upon comprehension of beauty in the Russian and Korean cultures. Having defined and compared “melancholy” and beauty in Korea and Russia, the author attempts to determine the specificity of “melancholic beauty” in both cultures, primarily, in Russian. Methodological foundation is the methods of comparison and ethnolinguistics that allow viewing culture based on “keywords”. First, the article provides definition to “melancholy”. If Russian melancholy is the feeling of “narrowness of the expanse” and “feeling abandoned by God”, the Korean Han is an “unrealized desire” that appears as a result of constraints or misery. Both, Russian melancholy and Korean Han contain the sense of hope; they are also similar in overcoming through creation. Then, the article explores the impact of the sense of “melancholy” upon the perception of beauty in both cultures. The conclusion is made that in Russian “melancholic” beauty, the “sadness of blank background” is usually balanced with the ornamental images that serve as a “pillar in the blankness”. The Korean “improper beauty” of meot – is the beauty of flow, rhythm and its disturbance (therefore, traditionally it is not associated with color). The feeling of Han in beauty of meot is balanced by joy of Jeong. Thus, the meot objects contain senses of both, irony and melancholy.

Аннотация: В статье впервые сопоставляются две похожих и одновременно различных эстетических категории, получивших распространение в культуре потребления: западная показная роскошь гламур и японская гротескная «милота» каваии. Цель исследования – определить те различия в этих категориях, которые обусловлены их региональной спецификой. Такой сравнительный анализ позволит в дальнейшем выявить национальную специфику российского дизайна в условиях культуры потребления. В эстетике и гламура, и каваии есть коммерческий компонент: гламур – симулякр красоты, связанной с очарованием роскоши, идеальной внешности, успешности, а современное каваии – симулякр «милоты», связанной с очарованием объектов любви и привязанности, с несовершенной или незрелой красотой. Обе эстетики имеют схожие функции в современной культуре потребления, являясь основой коммерческих мифов о привлекательности. Если для Запада более характерна «гламуризация», то для Японии – обращение к «кавайному». Обращение к разным эталонам привлекательности обусловлено межкультурными различиями. В ходе исследования мы опираемся на известное эссе «Похвала тени» (1934) японского писателя Танидзаки Дзюнъитиро (1886–1965), в котором он называет западную эстетику – «эстетикой света», а японскую – «эстетикой тени». Гламур, важнейшим средством выразительности которого является блеск, представляет западную «эстетику света». А современная эстетика каваии связана с традиционной японской «эстетикой тени», и, прежде всего, с категорией ики, которая соединяет в себе вызов и смирение, роскошь и умеренность. "Скромность" в эстетике каваии - детские пропорции, бледность и пр., действительно, может граничить с вызовом.

Abstract: In her research Tretyakova compares two similar yet different aesthetic categories that have got widespread use in the culture of consumption: Western brave Glamour and Japanese grotesque Kawaii. The aim of the research is to outline differences in these categories that are caused by their regional specifics. Such comparative analysis allows to define national specifics of Russian design in terms of the culture of consumption. Aesthetics of both Glamour and Kawaii have got an advertising component: glamour is a simulacrum of beauty that presents the charm of luxury, ideal appearance, and success, and contemporary Kawaii is a simulacrum of 'cuteness' that presents the charm of love and tenderness and imperfect or immature beauty. Both aesthetics have similar functions in contemporary culture of consumption as the basis of advertising myths about attractiveness. While glamourization is more typical for the West, Japan is more appealing to Kawaii. This is caused by cross-cultural differences. The research is based on the analysis of a famous essay In Praise of Shadows written by a Japanese writer Jun'ichiro Tanizaki (1886–1965) in 1934 where he called Western aesthetics as 'aesthetics of light' and Japanese aesthetics as 'aesthetics of shadow'. Using shine and brilliance as the most important expressive means, glamour presents the Western 'aesthetics of light'. Contemporary aesthetics of Kawaii relates to the traditional Japanese 'aesthetics of shadow' and, first of all, to the category of iki that unites a challenge and submission, luxury and mildness. In aesthetics of Kawaii sumbission presents child-like proportions, faintness and etc. which can verge on challenge. 

Аннотация: Хотя изучению прекрасного посвящено немало исследований, известно, что в европейской традиции эстетические категории абстрактны и потому малоприменимы на практике, например, в дизайне. В связи с этим автор предлагает выявлять категории традиционной эстетики, определять пути их конкретного воплощения, а затем уже применять на практике. Таким образом, цель исследования – выявить одну из модификаций прекрасного в нашей культуре, рассмотрев для этого одну из ключевых категорий русской традиционной эстетики, в данном случае тоски, и определив её конкретное воплощение в предметной среде. В основу такого подхода был положен труд японского философа Куки Сюдзо (1888–1941) «Структура [красоты] ики», в котором он определил конкретное воплощение традиционной категории японской эстетики ики в разных сферах, в том числе в интерьере, орнаменте и цвете. С опорой на труд С. Куки, а также на трактовку тоски у Н. А. Бердяева (1874–1948), автором статьи было предложено конкретное осмысление тоскливой красоты. В ходе исследования автор сформулировал «структуру тоски» и затем перенёс эту категорию в сферу изобразительного, определив «тоскливую красоту» в орнаменте и цвете. Автор пришёл к выводу о том, что тоскливая красота тесно связана не только со зримой пустотой, но и с орнаментом как выразителем духовных устремлений, что сделало декор неотъемлемой частью представлений о красоте в России.

Abstract: Although there are many researches concerning the Beauty, as known in Europe as well as Russia aesthetic categories are traditionally abstract and consequently not applicable in practical use for example in design. Therefore, the author of this research offers to find concrete categories of traditional aesthetics and then incarnate it in objects. As an example of this approach, he takes a work of Japanese philosopher Shuzo Kuki (1888–1941) “The Structure of Iki [Beauty]” and basing on it, he offers concrete incarnation of such Russian aesthetics category as Toska [Melancholy]. Using interpretation of Toska by Nikolay Berdyaev (1874–1948) the author formulates “Structure of Toska” and extends Toska to arts defining melancholic beauty of Toska in ornaments and colors. The author concludes that melancholic beauty of Toska in our culture is connected not only with the visible void but also with an ornament, which expresses our spiritual aspirations and therefore becomes an essential part of the Beauty in Russia.