Обоснование политики церемониального единообразия в Церкви Англии в 1630-е гг.

Левченко Александра Станиславовна ORCID: 0000-0002-5857-466X аспирант; исторический факультет; Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова 119234, Россия, г. Москва, Ломоносовский пр-т, 27к4 Levchenko Aleksandra Stanislavovna Postgraduate student; Faculty of History; Lomonosov Moscow State University 119234, Russia, Moscow, Lomonosovsky ave., 27k4 berton.navs@gmail.com

В силу незавершенности Реформации, проведенной «сверху» Генрихом VIII Тюдором (1509–1547) для Церкви Англии в правление Якова I (1603–1625) и Карла I (1625–1649) Стюартов были характерны споры о природе Церкви. Они были вызваны неопределенностью ключевых элементов доктрины, таких как сущность предопределения, власть епископов, королевское верховенство в вопросах религии и других. В 1630-е гг. архиепископ Кентерберийский Уильям Лод (1633–1641) предпринял попытку устранить существующие противоречия ^{[29, p. 33]} и тем самым установить доктринальную идентичность Церкви и усилить ее влияние в обществе ^{[2, с. 310-311]}. Архиепископ и группировка духовенства, разделявшая его взгляды, попытались насадить в Церкви лодианское видение религии. Его характеризовала арминианская (противостоящая ортодоксальной кальвинистской) доктрина (подробнее см. далее), акцент на богослужебной практике и таинствах, повышенное уважение к духовному сану ^{[13, p. 284]}. Насаждение единообразия в церковных делах, проводимое лодианцами, противоречило более мягкой концепции церковного конформизма, принятой в правление Елизаветы I и Якова I. От священнослужителей теперь требовалось точное следование «Книге общих молитв» (1559), содержащей порядок литургии и собрание молитв для отправления обрядов, архиепископских и епископских указов. В противном случае священников штрафовали, отстраняли от служения и отлучали от Церкви.

В результате лодианской политики увеличилось число противников официальной Церкви. Многие пуритане считали невозможным оставаться в ней и эмигрировали ^{[11, p. 84]}. Лодианство не имело безусловной поддержки и среди не-пуритан – кальвинистов, приверженных Церкви и считающих, что проводившаяся политика угрожает ее единству.

Недовольство религиозной политикой и необходимость очистить Церковь от лодианских нововведений стали одним из ключевых мобилизирующих факторов для выступления парламента против короля ^{[30, p. 105]}. Религия стала не только одним из долговременных факторов, способствовавших возникновению гражданского противостояния, но и его непосредственной поводом. Лода и его сторонников обвиняли в намерении вернуться к католицизму. Слухи о резне в 1641 г. ирландскими католиками английских протестантов многократно усилили подозрения в существовании «паписткого заговора» – предполагаемого плана советников Карла восстановить в Англии католицизм силами ирландских и шотландских отрядов ^{[8, p. 230]}. Недоверие к королю и ярый антикатолицизм способствовали перерастанию конституционного кризиса в военный конфликт.

Целью данной статьи является проанализировать, как сторонники лодианских реформ обосновывали политику церковного единообразия. Это существенно для понимания официальной церковной политики и того, почему она способствовала углублению разрыва между пуританизмом и Церковью Англии.

Актуальность статьи состоит в том, что в ней рассматривается проблема церковного единообразия как причина религиозных разногласий, ставших судьбоносными для страны. Кроме того, тема позволяет обратиться к лодианской полемике, которая не всегда получает достаточное внимание исследователей по сравнению с пуританскими текстами. Анализ теологической основы лодианства дает возможность ответить на вопрос о том, было ли оно совместимо с доктриной Церкви Англии и, следовательно, можно ли было избежать религиозного конфликта.

Источником идеологии лодианской группы и новой церковной политики при Карле I, как убедительно показал британский исследователь Николас Тайэк ^[48], было арминианство – религиозное течение, созданное голландским богословом Якобом Арминием (1560-1609). Его главная идея состояла в том, что искупление грехов доступно каждому, и его можно заслужить благими делами. Эта концепция противоречила ортодоксальной кальвинистской доктрине абсолютного предопределения, согласно которой спасение зависело исключительно от воли Бога и было определено для всех заранее. В Англии арминианство начало распространяться в 1580-е гг. При этом достаточно сложно найти однозначные доказательства приверженности арминианству большинства священников-лодианцев, включая самого архиепископа Лода, который отрицал свою принадлежность к этому течению ^{[24, p. 267]}. Это объясняется их нежеланием провоцировать критику ^{[19, p. 93-95]}.

Об идеях, доминирующих среди церковной верхушки, свидетельствует ограничение проповеди кальвинистских принципов в Англии. В 1626 г. Карл I выпустил прокламацию, запрещающую высказывать мнения, отличающиеся от установленной доктрины Церкви Англии и ведущие к недовольству королем и правительством ^{[45, p. 90-93]}. В прокламации 1628 г. возбранялось участие в дискуссиях как «за», так и «против» арминианства ^{[45, p. 218-220]}. Запрет обсуждения догмата о предопределении распространялся и на кальвинистов, и на антикальвинистов, и был нацелен на умиротворение пуритан. В действительности же, прокламации давали преимущество лодианцам, в чьих проповедях и трактатах делался акцент на церковной практике, а не доктрине.

Ограничение религиозной полемики было в духе лодианства – его представители считали вредным вовлекать неискушенные умы простых людей в сложные богословские дискуссии. Они повторяли, что люди будут судимы Богом не за познания в тонкостях теологии, а за поступки ^{[46, p. 11]}, а «истинное служение Богу состоит в милосердии к ближним и чистоте жизни» ^{[38, p. 39]}. Акцент на добрых делах и вере в основные догматы христианства, такие как воскресение Христа ^{[27, p. 32]}, сопровождался принижением в новой доктрине значения предопределения. Примечательно, что те, кто был на арминианской стороне в споре о предопределении, способствовали повышению значения ритуалов в церковной жизни ^{[47, p. X-XIII]}.

Лодианцы считали необходимым укрепить единство Церкви и восстановить «благопристойность» (decency) богослужения. Этим целям наилучшим образом служили церковные обряды – во время них единство верующих было особенно наглядным. В 1630-е годы особое значение приобрели общие проявления религиозности во время богослужения, такие как крестное знамение при упоминании имени Христа, коленопреклонение для принятия причастия и другие. В соответствии с антикальвинистским «поворотом» и акцентом на богослужении, лодианское духовенство считало молитву более значимой, чем проповедь, и предписывало выказывать большее уважение Святым дарам.

Политика Лода затронула многие аспекты религии, но ключевыми в нововведениях были внешнее богопочитание и единообразное поведение прихожан. В Церкви стали восстанавливаться атрибуты культа, уже вышедшие из общепринятой практики ^{[44, p.87]}. Главной и самой противоречивой мерой архиепископа Лода было перенесение стола для причастия из центра церкви к восточной стене и установление алтарных оград ^{[3, p. 285-287]}. В результате прихожане отделялись от алтаря, который становился доступен только священнику, наделенному в лодианской мысли особым статусом ^[53].

Другим примером позиции лодианцев по отношению к церемониальным аспектам может послужить отношение к убранству церкви. С усилением их влияния в церковной иерархии, в Англии стали активно украшаться церкви и кафедральные соборы ^[13]: стены покрывались сюжетами из жизни Христа, изготавливалась дорогая церковная утварь и купели для крещения. Эти изменения придавали церковному пространству сакральное значение. Из изменившейся доктрины вытекало требование демонстрировать особое почтение к «Дому Божьему», а не подражать пуританам, которые «покушались на святость Его дома, утверждая, что Бог обретается повсюду» ^{[47, p. 8]}.

Политика церемониального единообразия осуществлялась посредством королевских, архиепископских и епископских указов и заключений церковных судов и судов королевской прерогативы. Наиболее развернуто реформы обосновывались в многочисленных проповедях и полемических богословских трактатах духовенства Церкви Англии. Проповеди – это в первую очередь устный жанр, но в XVII в. их начали активно издавать, и они стали составлять большую долю всех публикуемых книг. Об их популярности красноречиво говорит то, что многие из них публиковались уже через 2 недели после произнесения и выдерживали несколько переизданий ^{[33, p. 503-504]}. Аудитория печатных проповедей не ограничивалась лишь представителями верхов общества. Она значительно расширялась и благодаря обмену проповедями среди друзей ^[32].

С одной стороны, проповедь рассматривалась как один из способов, с помощью которого Бог обращается к верующим ^{[31, p. 689]}. С другой – многие проповеди посвящались животрепещущим вопросам религиозной и политической жизни и были близки по своим целям к политическим памфлетам. Напечатанные проповеди обладали большим пропагандистским потенциалом, особенно если они публиковались в рамках «кампаний» в поддержку тех или иных мер. Лодианское духовенство участвовало в ряде таких кампаний: против финансовой помощи пуританским проповедникам ^[16], в поддержку принудительных займов для короны ^[35] и других. Авторы-лодианцы считали возможным повлиять на людей «наставлениями относительно смысла и значения церемоний» ^{[37, p. 30-31]}. Их публикации были нацелены на то, чтобы создать как можно более широкую коалицию в поддержку проводимой церковной политики, и содержали многие положения, общие для всех протестантов. Важно учитывать, что церемониальные особенности лодианства, поскольку они внедрялись в приходах, затрагивали большую часть англичан, что объясняет необходимость их пропаганды.

Значительная часть аргументации лодианцев опиралась на точку зрения о том, что единство религии невозможно без единообразия в богослужебной практике и других внешних аспектах. Согласно традиционному убеждению, единство Церкви нерасторжимо связано с порядком в государстве, а религиозные разногласия несут угрозу стабильности ^{[39, p. 205, 210]}. Подобный способ аргументации обладал убедительностью, поскольку все религиозные группы, включая умеренных и радикальных пуритан, были противниками раздора в Церкви ^{[50, p. 310]}.

Для архиепископа Лода единообразие богослужения было средством для достижения единства Церкви. В «Истории испытаний и судебного процесса» он писал, что своими главными задачами считал «поддержание внешнего богопочитания в Церкви в единообразии, благопристойности и красоте святости (beauty of holiness)» и «защиту Церкви от внешних и внутренних подрывателей (underminings)» ^{[23, p. 407-408; 24, p. 263]}. Очевидно, что эти задачи были для Лода тесно связаны.

В своих проповедях при дворах Якова I и Карла I Лод отстаивал идею о том, что единство в религии является гарантом благополучия нации, ведь «схизмы и расколы в Церкви» – источник неповиновения в государстве ^{[22, p. 157]}. Единство было приоритетом архиепископа – через эту призму он рассматривал все происходящее в Церкви. Так, финансовую поддержку пуританских священников, читающих проповеди вне своих приходов, он считал попыткой «вероломно … свергнуть управляющих Церковью» ^{[24, p. 302-303]}. Разделяя стереотип о лицемерии пуритан, Лод полагал, что пуритане – «главные поборники новшеств в христианском мире», проповедники схизмы и мятежа ^[25], а религия является для них лишь прикрытием для достижения политических целей ^{[23, p. 292]}. По мнению британского исследователя Джейсона Писи, Лод испытывал недоверие к пуританским инициативам. Они требовали участия большого количества людей и подтверждали опасения властей об организованности пуританизма, что, в глазах Лода, было само по себе преступным ^{[34, p. 117-118]}.

Подобно Лоду, проповедник, придерживающийся схожих с ним взглядов, утверждал, что единство является «абсолютной необходимостью … для благополучия Церкви», это «жизнь и душа Церкви», без которого она «распадется на секты» ^{[10, p. 7-8]}. Видный апологет лодианства священник Томас Лоуренс полагал, что «раскол в Церкви обычно ведет к беспорядку в государстве» ^{[27, p. 19]}.

Другим доводом в защиту политики единообразия, был аргумент о адиафоре в религии – вещах «безразличных, или незначительных» (things indifferent), то есть необязательных для спасения. Согласно историкам И. П. Давыдову и И. А. Фадееву «ритуал …, относясь к области адиафоры … целиком зависел от воли Короны и служил целям последней в сфере церковной политики» ^{[1, p. 32]}. Лод считал, что, поскольку церемонии являются «незначительными вещами», у верующих нет причин их не выполнять, нарушая постановления Церкви ^{[24, p. 240, 352-353]}.

Основываясь на адиафоре, лодианцы считали неоспоримым право Церкви определять вопросы дисциплины. Более того, в аргументации, например, епископа Линкольна Роберта Скиннера, Церковь могла устанавливать практику богослужения и потому, что многие ее составляющие не определены четко, либо вовсе отсутствуют в Писании ^{[43, p. 30]}. Поскольку в Библии нельзя найти руководства по поводу всех спорных вопросов, необходимо «подчиняться Церкви в том, что не противоречит Писанию» ^{[43, p. 23]} – т.е. то, что постановила Церковь, принимается за правило.

С помощью священных текстов подтверждалась и необходимость более благоговейного отношения к физическому пространству церкви и таинствам. Так, Р. Скиннер ратовал за соблюдение ветхозаветных обычаев и отношение к алтарю как к освященному месту, указывая, что эти обычаи не были отменены Христом ^{[42, p. 17-20]}, а другой сторонник Лода считал, что англичанам следует подражать ветхозаветным евреям, простирающимся перед скинией Завета, и это не является идолопоклонством ^{[26, p. 37]}.

Как заметил британский историк Эндрю Мильтон, отсылки к ветхозаветным и раннехристианским практикам использовались и священниками-кальвинистами, но если последние применяли их для защиты статус-кво, то лодианцы порой противоречили канонам Церкви ^{[29, p. 59]}. Это позволяло противникам новшеств отстаивать привычную церковную практику, апеллируя к канонам, например, канону 82 относительно расположения алтаря ^{[29, p. 73-77, 44-45]}. Но несмотря на то, что некоторые требования лодианцев противоречили канонам, принцип адиафоры не нарушался, так как эти требования не считались обязательными для спасения.

Приверженное лодианству духовенство предлагало решать спорные вопросы обращением к авторитету Церкви, которая имеет право «устанавливать и менять правила» ^{[40, p. 18-21]}. Согласно известному пропагандисту ритуальных нововведений Джону Поклингтону, священнику и прихожанам необходимо «вести себя смиренно … и в соответствии с благочестивыми и здравыми канонами … Церкви» ^{[36, p. 151]}. Привлечение канонов должно было встретить понимание среди конформистов, так как пуритане действительно не соблюдали многие из них ^{[50, p. 77-79]}. В лодианской полемике верующему не давалось права самостоятельно определять, что является благочестивым поведением – подобающим поведением было то, которое соответствовало предписаниям Церкви.

Для обоснования единообразия привлекался и церковный обычай: он должен был служить ориентиром в спорных вопросах. Авторы-лодианцы часто объясняли политику единообразия восстановлением практики Церкви Англии времен Елизаветы. Для них характерны обращения к елизаветинскому религиозному установлению («Книга общих молитв» и каноны Церкви), и к порядку, установленному в королевских часовнях и соборах, где алтари были расположены в восточной части храма и огорожены ^{[24, p. 121, 127, 201, 206, 210, 221, 373]}. Капеллан Карла I, отвечая на обвинения в том, что Церковь насаждает новшества в богослужении, утверждал, что причастие и другие таинства проводятся так же, как при Елизавете ^{[20, p. 45-47]}. Другой священник в проповеди во время архиепископской визитации в 1635 г., защищал церковные обычаи, поскольку они кладут конец разногласиям ^{[37, p. 30]}.

В сочинениях, поддерживающих политику религиозного единообразия, образ Церкви Англии строился на противопоставлении пуританской религии. Сторонники Лода воспринимали пуритан исключительно как нарушителей порядка, поскольку считали их возражения неискренними. Как показал британский историк Конрад Рассел, апологеты религиозного единообразия считали, что взгляды и предпочтения пуритан ошибочны, а их совесть не может препятствовать исполнению ими церковных обязанностей ^{[39, p. 213-214]}. По мнению лодианского проповедника Джона Элборо, несогласие с насаждаемой церковной практикой (например, протест против алтарных оград) не было основанием для того, чтобы ей пренебрегать ^{[10, p. 18-20]}. Другой лодианец считал, что пуритане отступили от Церкви из-за своей гордыни, от которой проистекали упрямство и тяга к раздору ^{[46, p. 10]}. Именно порядок в Церкви должен был быть ориентиром для поведения верующих.

Образ пуританина, созданный лодианцами был нелицеприятным: его действия – прагматичные, «суждения – нелепые, вера – фарисейская, книги – лицемерные, мнения – анабаптистские, доктрина – схизматическая, слова – ангельские, а действия – дьявольские» ^{[53, p. 13]}. Сторонники Лода считали необходимым «очистить Церковь от невежественных, заблуждающихся, сеющих рознь и порочных священников ^{[46, p. 3]}, которые, оспаривая каноны, открывали дорогу «беспорядку, нечестию и святотатству в Церкви» ^{[36, p. 151]}. В памфлете Г. Виддоуса приведена «классификация» пуритан. Так, автор говорит о «мятежном проповеднике» (factious sermonist), который уверен, что проповедь важнее молитвы; «броунист» (brownist) же считает, что для устранения идолопоклонства необходимо разрушить церкви, а «соблюдающий субботу» (sabbatarian) выступает против всех церковных праздников ^[52].

Интенсивность подобных обличений не случайна. Лодианство во многом обязано своим подъемом волне анти-пуританизма 1620-х гг. Она возникла в ответ на пуританскую агитацию, связанную с тем, что Англия не участвовала в Тридцатилетней войне, и с предполагаемой женитьбой Карла на испанской инфанте, за слухами о которой последовали негативные памфлеты пуритан, обвиняющие двор в прокатолических симпатиях ^{[12, p. 13-14]}.

Враждебную по отношению к пуританам риторику можно рассматривать и как средство привлечения сторонников. В 1630-е гг. анти-пуританские настроения, распространенные как среди мирян, так и среди духовенства ^[18], еще более возросли в связи с пуританской реакцией на преследования. В результате представители духовенства, выступавшие против пуритан, по ассоциации воспринимались как сторонники лодианской программы.

Обоснования церковного единообразия лодианских авторов позволяют утверждать, что основой религии для них было единство верующих во внешнем богопочитании, а обряды виделись главным средством укрепления христианского сообщества. Соответственно, пуритане, которые, по мнению лодианцев, уклонялись от участия в общей церковной практике, воспринимались как нарушители единства этого сообщества. Подобная аргументация способствовала привлечению ряда конформистов, которые считали важным укрепление статуса Церкви. Они поддерживали тенденцию к украшению церквей и настороженно относились к пуританизму, стремясь отмежеваться от ассоциаций с ним. Подобная риторика соответствовала образу лодианства как консервативного течения – лодианцы стремились подчеркнуть свою укорененность в традиции, в том числе из-за постоянных обвинений в религиозных новшествах.

Интересно отметить, что ряд сторонников единообразного соблюдения ритуалов не ограничился традиционными аргументами. Г. Виддоус в своей проповеди 1630 г. традиционно ссылается на авторитет Церкви и ее право устанавливать то, что не изложено в Библии, но не останавливается на этом. Он использует отрывок из Послания коринфянам апостола Павла «Всё должно быть благопристойно и чинно» (Let all things be done decently, and in order. 1 Cor. 14:40). По Виддоусу, «all things» означает необходимость соблюдать «доктрину, дисциплину, ритуалы и церемонии Церкви»: «Что бы ни велела наша реформированная Церковь, всё должно быть выполнено благопристойно и чинно» ^[52]. Проповедник считал, что поклоны кресту и при упоминании имени Христа – это «прямое библейское предписание». Далее он перечислял лодианские элементы богослужения (среди которых были и нововведения): коленопреклоненное принятие причастия, соблюдение праздников церковного календаря, колокола, органная музыка и т.д. ^[52] Таким образом, требование следовать установленной богослужебной практике преподносилось как прямая заповедь Бога. Эти доводы подкреплялись положением о том, что «апостольская традиция идет от Ветхого Завета» ^{[27, p. 12-13]}.

По мнению другого защитника «благопристойности» богопочитания Э. Боуэна, в утверждении из коринфского послания апостола Павла «Всё должно быть благопристойно и чинно» заключена суть обязанностей христианина ^{[5, p. 3]}. Проповедник считал, что Церкви, где каждый служит Богу по-своему, близки к тому, чтобы впасть в ересь ^{[5, p.11]}. Он доказывал, что во всех приходах отправление религии должно быть единообразным, иначе в Англии будет столько же религий, сколько приходов ^{[6, p. 12, 22]}. Главной характеристикой Церкви, по его мнению, является определенный образец внешнего богопочитания. Тем самым из числа истинных христиан исключались все, кто не следовал установленной дисциплине.

В обширном трактате Кристофера Доу, который отвечает на критику пуританина Генри Бертона, утверждается, что «нарушение установлений Церкви, даже в вопросах церемоний, а не в вопросах веры, вызывает порицание еще более тяжкое, чем нарушение моральных законов самого Бога» ^{[9, p. 113]}. Вину нарушителя отягчают «своеволие, а также самооправдание, презрение и поношение власти». «Если не пресекать подобные нарушения со всей строгостью, – продолжает К. Доу, – они в скором времени вызовут в Церкви … анархию и смятение» ^{[9, p. 113]}. В этом отрывке идет речь о равной тяжести нарушения доктринальных и обрядовых проступков. Примечательно, что в проповеди У. Хардвика отношение к обрядам как к «безразличным вещам» отнесено к характеристикам пуритан ^{[17, p. 16, 21]}. Тем самым аналогичным образом нивелируется разница между вещами важными и «безразличными», столь существенная для англиканской теологии.

Необходимо сравнить два рассмотренных выше способа аргументации. Различия в риторике двух групп лодианских авторов вписываются в концепцию Питера Лейка, известного исследователя елизаветинской и раннестюартовской Церкви. В своей монографии «Лодианство: благочестие, полемика и политика в период личного правления Карла I» Лейк выделил у лодианцев «минимальный» и «максимальный» способы обоснования церковного единообразия ^{[21, p. 4-7]}. Первый из них апеллировал к традиции и праву Церкви определять «незначительные вещи» и базировался на ценностях порядка, подчинения и благопристойности. Этот подход имел слабые стороны: лодианцы обращались к постулатам Церкви Англии, однако ее вероучительные и богослужебные документы часто не согласовывались с проводимой политикой. Кроме того, призывы к возрождению старозаветных и апостольских практик приходили в противоречие с преемственностью с Церковью Елизаветы и Якова.

Как следствие нескольких факторов – неудовлетворительности аргументации лодианства, его доктринальных истоков, укрепившейся уверенности официальной Церкви и крайне резкой реакции пуритан на преследования, которая вызвала необходимость с большей силой отстаивать лодианскую позицию – возник «максимальный» способ обоснования. Боуэн, Виддоус, Доу и другие авторы-«максималисты» напрямую обращались к авторитету Библии для оправдания внешних аспектов Церкви Англии, сакрализируя церковные ритуалы. Если, например, проповедник У. Квелч ссылался на церковный обычай как основу в отправлении литургии, крещения, церковных праздников и т.д., так как апостолы не оставили «особых предписаний» на этот счет ^{[37, p. 38-40]}, то лодианцы-«максималисты» видели в апостольском предании прямое руководство по церковной практике.

Несмотря на различия «минимального» и «максимального» способов, то, что церковная практика пуритан стал обличаться интенсивнее, было логическим следствием стремления к единообразию, которое насаждалось на протяжении 1620-х и 1630-х гг. В результате в проповеди лодианцев «неправильное» поклонение Богу порой стало приравниваться к вероотступничеству ^{[7, p. 29-30]}. Настаивая на единообразии богопочитания, лодианцы постепенно трансформировали и доктрину Церкви Англии.

Требование «благопристойности» и единообразия в Церкви было напрямую связано со снижением значения доктрины предопределения. При этом роль, отводимая соблюдению всех ритуальных элементов церковной практики, не соответствовала ни официальным постулатам Церкви, ни пост-реформационной церковной практике. Следовательно, неубедительными являются объяснения лодианской политики, предложенные такими исследователями, как К. Шарп ^[41], Дж. Бернард ^[4] и П. Уайт ^[51], считающими, что в ее основе лежало стремление сохранения порядка в Церкви, а программа обязательного соблюдения богослужебных и иных предписаний не была вызвана изменениями в теологии. По их мнению, лодианская группировка не стремилась пересмотреть церемониальные и доктринальные основы Церкви – лодианцы не выдвигали новых идей, а лишь требовали строгого соблюдения уже существующих правил. Но если бы лодианцы действительно стремились лишь к укреплению порядка и единообразия в Церкви, вероятно, им было бы достаточно имеющихся церковных правил.

Одним из факторов, который способствовал началу в 1642 г. гражданских войн, был религиозный конфликт. Недовольство лодианством было вызвано множеством обстоятельств. Новшества в самой религии возбуждали широкие опасения в том, что в Церкви Англии существует заговор с целью восстановить в стране католицизм. Светских держателей приходов беспокоили покушения на их имущественные права; на Церкви негативно отражалась ее связь с монархом, терявшим доверие подданных; низким был авторитет епископов, вмешивающихся в дела местной администрации и т.д. ^{[15, p. 193]} Хотя многие причины недовольства не были напрямую связаны с религией как таковой (на что активно ссылаются сторонники концепции, рассматривающей лодианство как политику «порядка»), именно лодианская доктрина, которая вдохновила церемониальные и другие преобразования в церковной жизни, стала причиной протестов пуритан.

Автору данной статьи представляется, что религиозная полемика внесла существенный вклад в углубление церковного раскола в правление Карла I. Она позволила прояснить идеологические позиции каждой стороны, так как они формулировались в диалоге – лодианское видение Церкви строилось на противопоставлении пуританскому.

Лодианцы заняли главенствующее положение в Церкви во многом благодаря своему анти-пуританизму, который совпадал с подозрительным отношением монархов к пуританам. Анти-пуританизм содержал в себе противоречие: с одной стороны, пуритане изображались как незначительная группировка, с другой – как экзистенциальная угроза. В пропаганде использовались оба эти представления. Можно предположить, что лодианцы были заложниками собственных анти-пуританских предубеждений: развернув меры по приведению пуритан к единообразию, они не могли снизить накал своей риторики, которая в свою очередь легитимизировала жесткие меры в отношении пуритан.

Несмотря на существующие и до утверждения лодианства разногласия между официальной Церковью и пуританами, именно лодианцы официально назвали тех, кто не всецело одобрял «Книгу общих молитв», «бунтовщиками» и «сектантами» ^{[15, p. 213-214]}. Сторонники Лода, отвечая на сочинения таких провокационных авторов-пуритан, как А. Лейтон, У. Принн, Г. Бертон и Д. Баствик, придавали лодианству характер единственно верной идеологии с библейской точки зрения, в результате чего пуритане оказывались не только нарушителями постановлений Церкви Англии, но и противниками Слова Божьего. Вместо ослабления требований, официальная Церковь отреагировала на недовольство, обратившись к «максимальному» (по терминологии П. Лейка) способу обоснования своей политики и до крайности сузив рамки разрешенного в Церкви.

Пуритане, в свою очередь, также становились все более бескомпромиссными и были готовы порвать как с епископами, которые представлялись им тайными католиками, так и с «Книгой общих молитв». Демонизируя друг друга, обе стороны утрачивали возможность мирного урегулирования разногласий.

Таким образом, религиозный конфликт происходил не только в епархиях, где пуритане вытеснялись из приходов, но и на страницах печатных проповедей и трактатов, достигнув своего накала во второй половине 1630-х гг. и в самом начале 1640-х гг. В ходе полемики в обоих лагерях были созданы образы врага – «паписта» и «схизматика» – которые оказались крайне востребованными накануне и в ходе гражданских войн. Так, в публикациях в поддержку короля 1640-1641 гг., которые отличает сильный анти-пуританизм, использовались уже сложившиеся стереотипы о пуританах ^{[18, p. 108-109]}.

Можно утверждать, что образ пуританина, обретший завершенность в лодианских сочинениях, был одной из ключевых составляющих «конкурирующих мифологий» (“competing mythologies”, термин британского исследователя Энтони Флетчера) – враждебных представлений друг о друге партии короля и партии парламента. В основе этих мифологий была вера в существование заговора: члены парламента в событиях 1640-1642 гг. видели подтверждение теории папистского заговора, а сторонники короля – заговора мятежников и сектантов. Как полагает Э. Флетчер, гражданская война стала результатом взаимного недоверия, начало которому было положено еще в 1620-е гг. ^{[14, p. 413-415]} Оно нашло яркое выражение как в лодианской, так и в пуританской религиозной полемике. Взгляд на пуритан, как на безбожных сектантов, который эксплуатировался в лодианских сочинениях, никогда не был до конца отброшен и сильно влиял на религиозную политику как в 1640–1650-е гг., так и после Реставрации Стюартов в 1660 г.

В заключение нужно сказать, что выраженные лодианцами в 1630-е гг. идеалы способствовали формированию роялистской партии, сплоченной преданностью Церкви Англии. Но также эти идеалы, развитые в трудах «лодианского лобби» в 1640–1650-е гг. ^{[13, p. 274, 284]}, стали основой англиканской идентичности, так как после Реставрации не только произошла окончательная делегализация пуританизма, но и был во всей полноте восстановлен лодианский ритуализм.