Мировоззренческие модели современных россиян (по результатам анкетного опроса 2023 г.)

Константинов Михаил Сергеевич ORCID: 0000-0003-2781-789X кандидат политических наук доцент; кафедра теоретической и прикладной политологии; Институт философии и социально-политических наук; Южный федеральный университет 344006, Россия, Ростовская область, г. Ростов-На-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42 Konstantinov Mikhail Sergeevich PhD in Politics Associate Professor; Department of Theoretical and Applied Political Science; Institute of Philosophy and Socio-Political Sciences; Southern Federal University 105/42 Bolshaya Sadovaya str., Rostov-On-Don, Rostov region, 344006, Russia konstantinov@sfedu.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке Министерства науки и высшего образования РФ (Государственное задание в сфере научной деятельности, проект № FENW-2023-0059, тема «Когнитивно-ценностная структура мировоззренческих моделей современного россиянина: поколенческие и региональные различия»)

Введение

Мировоззрение современных обществ представляет собой крайне любопытный феномен, который, с одной стороны, достаточно наглядно манифестирует себя в неких инвариантных константах, которые затрудняют проведение тех или иных изменений в обществе, в случае если проводимая политика диссонирует этим константам, но с другой стороны демонстрирует впечатляющую лабильность, достаточную для того, чтобы самым причудливым образом сочетаться с различными идеологическими концептами вроде традиционалистского революционизма, породившего феномен консервативной революции в Германии 20–30-х гг. XX в. [см., например: 1, 2]. Соответственно, крайне затейливые перипетии взаимообусловленности мировоззренческой базы и идеологических дериватов не раз становились объектами исследований различных учёных [см., например: 3-13 и др.] Однако данная работа в качестве теоретико-методологической базы использует теорию самокатегоризации исследования мировоззренческих моделей современного российского общества стал принцип «метаконтраста» в теории самокатегоризации ^{[14, 15 и др.]} В соответствии с данным принципом категоризация самого себя и своей группы («ингруппы», в терминах Дж. Тёрнера) происходит на основе сравнения со значимыми другими индивидами и «аутгруппами», и на основании выявленных контрастов происходит рефлексия самого себя и своей социальной группы. Соответственно, выявление представлений индивидов о себе и наиболее значимых для них социальных группах производится на основании принципа «метаконтраста» – выявления представлений индивида о самом себе, своей «ингруппе» и «аутгруппах» с целью определения тех характеристик, которыми индивид наделяет самого себя и свою группу. На этой концептуальной базе было подготовлено социологическое исследование, основные результаты которого изложены ниже. Объектом исследования выступили четыре основных поколения современной России, а в качестве предмета – мировоззренческие модели этих поколений.

Материалы и методы

Социологическое обследование мировоззрения россиян проводилось в ноябре-декабре 2023 г. сотрудниками кафедры теоретической и прикладной политологии Института философии и социально-политических наук Южного федерального университета при участии коллег из Финансового университета при правительстве РФ, из Рязанской областной универсальной научной библиотеки им. Горького, а также из Луганского государственного университета им. В. Даля.

Поскольку в соответствии с целями проекта в качестве генеральной совокупности было принято всё российское общество [согласно данным Росстата на 01.01.2023 г. всё население России составило 146 447 424 человек. См.: https://rosstat.gov.ru/compendium/document/13282], репрезентативную выборочную совокупность составили 1600 респондентов, что при доверительной вероятности в 95 % составляет погрешность в 2,45 %. В соответствии с задачами исследования, выборка проектировалась вероятностной и стратифицированной. Стратификация выборки предполагалась по двум критериям: возрастному и региональному (по месту проживания). В соответствии с этими критериями были опрошены четыре возрастные когорты по 400 респондентов в каждой, распределённых пропорционально на восемь российских регионов (по 200 респондентов в каждом).

Для исследования были выделены следующие возрастные когорты, соотносящиеся с четырьмя ключевыми поколениями современной России:

- 18–24 лет («поколение Z», «зумеры», «айдженеры» [см., например: 16 и др.] – родившиеся в «нулевых» годах XXI в.);

- 25–39 лет («поколение Y», «послеперестроечное» [см., например: 17 и др.], «миллениалы» [см., например: 18, 19 и др.] – рождённые с 1984 г. до конца 90-х гг. XX в.);

- 40–59 лет («поколение X», «перестроечное» [см., например: 17 и др.] – родившиеся со второй половины 60-х и до середины 80-х гг. XX в.);

- 60 лет и старше («поколение "беби-бумеров"», «застоя» [см., например: 16 и др.] – родившиеся с середины 40-х до середины 60-х гг. XX в.

Географию опроса составили следующие регионы:

- Владивосток и Приморский край;

- Екатеринбург и Свердловская область;

- Казань и Республика Татарстан;

- Луганск и Луганская область (ЛНР);

- Москва и Московская область;

- Новосибирск и Новосибирская область;

- Ростов-на-Дону и Ростовская область;

- Рязань и Рязанская область.

В половине регионов (Московская область, Ростовская область, Луганская область (ЛНР), Рязанская область) опрос проводился интервьюерами в поле, но с частичным использованием конструктора анкет сервиса онлайн-опросов «Анкетолог» [см.: https://anketolog.ru/] (оставшуюся часть составили распечатанные анкеты); в половине (Новосибирская область, Приморский край, Свердловская область, Республика Татарстан) использовалась панель респондентов сервиса «Анкетолог».

Полученные результаты обрабатывались в программе SPSS.

Результаты

Анализ сопряжений позволяет выявить достаточно чёткую структуру связей мировоззренческих моделей россиян. В соответствии принципом метаконтраста, в анкету опроса была заложена матрица из 34-х ответных позиций, которая составила основу для трёх вопросов, - характеристики собственного поколения; - характеристики более молодого поколения и - характеристики более старшего поколения. Респондентам предлагалось выбрать 5 ключевых характеристик поколения, с которым они себя идентифицируют, из 34 предложенных. Полученные результаты уже позволяют произвести соответствующую типологизацию мировоззренческих моделей, поскольку во взглядах респондентов обнаружились необходимые различия (см. рис. 1).

Рисунок 1. Структура самокатегоризации поколений в сравнении (значения приведены в процентах)

На рисунке 1 приведено сопоставление специфики самокатегоризации поколений («ингрупп» ^[12]) в исследованных возрастных когортах. При анализе структуры мировоззрения поколений образцом выступал морфологический анализ идеологий, предложенный М. Фриденом [см., например: 20], в соответствии с которым в идеологиях выделяется ядро, окружённое смежным поясом концептов, который в свою очередь окружён периферийными концептами. При этом самым важным в этой схеме является взаимная деконтестация концептов – «подстройка» их смысловых значений друг к другу с целью достижения логической связности. Основные элементы этой схемы (ядро и смежный пояс; периферийные концепты для экономии места пришлось опустить) реализованы на диаграмме на рис. 1. Но в отличие от М. Фридена, полагавшего, что ядро идеологии составляет один-два наиболее значимых концепта, вокруг которых выстраивается вся идеологическая структура, в данном подходе отражён выбор респондентами пяти наиболее значимых характеристик собственного поколения, поколения более молодого и более старшего. Соответственно, смежный пояс также составили пять концептов, которые менее значимы в структуре категоризации поколений.

Итак, мы видим, что ядро представлений молодёжи возраста от 18 до 24 лет о собственном поколении составили 5 ключевых характеристик: на первое место они поставили активность (42,4 %), затем стремление к свободе (40,6 %), работоспособность (38,8 %), открытость новому опыту (34,8 %), а также потребность в саморазвитии (33,6 %). В смежном поясе оказались самохарактеристики тоже с достаточно высокими показателями: ориентация на личный успех (29,8 %), оптимизм (27,6 %), вера в собственные силы (25,8 %), ответственность (25,3 %) и индивидуализм (25,3 %). Однако по мере взросления происходит очень интересная вещь: ещё относительно молодые люди 25–39 лет в основных моментах сохраняют структуру мировоззренческого ядра, хотя и с некоторыми сдвигами в ценностной значимости выбранных характеристик (на первое место выдвигается работоспособность (48,5 %); активность с первого места смещается на второе со значением 38,8 %; стремление к свободе со второго места переходит на четвёртое (31,5 %); третье место занимает ответственность, которая со значением 33,8 % из смежного пояса переходит в ядро, заменив потребность в саморазвитии, характерную для возрастной когорты 18–24; наконец, на пятое место с четвёртого переходит открытость новому опыту со значением 32,5 %. Никаких других значимых сдвигов в мировоззренческой структуре между поколениями 18–24 и 25–39 ещё нет, за исключением отмеченного обмена ответственности и потребности в саморазвитии между ядром и смежным поясом: во всех остальных мировоззренческих концептах смежный пояс поколения 25–39 повторяет структуру мировоззрения поколения 18–24.

Но этот сдвиг, обмен ценностной значимостью между тягой к экспериментаторству, открытостью к новому опыту и т. д. в пользу ответственности представляет собой весьма значимое начало, которое производит ценностный сдвиг во всей структуре мировоззрения по мере взросления: вместе с ответственностью, которая в мировоззренческом ядре поколения 40–59 занимает уже второе место со значением 61,3 % сразу после работоспособности (63,8 %), придут терпеливость (третье место со значением 38,0 %) и чувство долга, которое со значением в 37,0 % занимает пока ещё четвёртое место (но у поколения 60 лет и старше выйдет уже на третье место). На пятом месте оказывается оптимизм (28,3 %), который, безусловно, является обратной стороной терпеливости и чувства долга. Существенные изменения происходят и в смежном поясе мировоззрения поколения 40–59: ориентацию на личный успех, характерную для более молодых поколений, сменяет бережливость (27,0 %); оптимизм, перешедший в ядро, – активность (26,0 %); потребность в саморазвитии, коррозия которой началась уже у поколения 25–39, заменяется на умение ценить настоящее (22,0 %), а индивидуализм – коллективизмом (17,5 %).

Отмеченные ценностные сдвиги усиливаются у поколения 60+: из его мировоззренческого ядра исчезает оптимизм, а ему на смену приходит коллективизм (36,3 %), проникший в смежный пояс мировоззрения ещё у поколения 40–59, хотя коллективизм занимает лишь четвёртое место (перед терпеливостью – 34,5 %), уступая два первых места тем же концептам, которые и у поколения 40–59 занимали первые места (работоспособность – 73,0 % и ответственность – 72,0 %), а также чувству долга (66,3 %), которое вышло на третье место в ядре, потеснив терпеливость. В смежном поясе также происходит только одна замена: из ядра мировоззрения 40–59-летних в смежный пояс переходит оптимизм, на место перешедшему в ядро у 60+-летних коллективизму, и теперь структура смежного пояса включает следующие концепты: бережливость (34,3 %), оптимизм (32,3 %), активность (25,0 %), вера в собственные силы (21,0 %) и умение ценить настоящее (19,5 %).

То есть, мы наблюдаем постепенное уменьшение значимости ценностей свободы, саморазвития, открытости к экспериментам и новому опыту, которые начинают вытесняться категориями ответственности и связанными с ней чувством долга, терпеливости, бережливости и умением ценить настоящее. Этот процесс начинается в достаточно молодом возрасте и набирает силу по мере всё большей интеграции в общество, обрастанием социальных связей, создания семьи, получения постоянного места работы и т. д. Это скорее возрастные характеристики, чем поколенческие (хотя в данном случае одно не исключает другое, но окончательный ответ на этот вопрос можно будет дать только после анализа соответствующих мировоззренческих ценностей). Но что обращает на себя внимание уже сейчас, это достаточно высокая значимость индивидуализма и ориентации на личный успех в среде молодых (18–24 и 25–39), которые сочетаются с оптимизмом, активностью и верой в собственные силы и которые полностью заменяются на противоположные мировоззренческие ценности коллективизма и бережливости, которые оказываются в том же концептуальном окружении, но на противоположном мировоззренческом полюсе в отношении ценностей сообщества. Подобный сдвиг возрастом уже не объяснишь, здесь скорее культурные особенности (но тогда эти ценности в той или иной мере были характерны для всех поколений), либо, что более вероятно, именно поколенческие, а не возрастные или культурные.

Если же за описанной возрастной мировоззренческой динамикой попытаться увидеть некие константы, то мы сразу обнаруживаем таковых два: в ядре концепт работоспособности, высоко ценимый всеми поколениями (видимо, это следует отнести на счёт культурных особенностей населения России, поскольку по мере взросления поколений изначальная высокая значимость данного концепта лишь усиливается с возрастом – от «стартового» значения в 38,8 % до 73,0 % у поколения 60+ и 56,0 % в среднем по выборке), а в смежном поясе – вера в собственные силы, значимость которого колеблется у всех поколений в районе 20–25 % (в среднем по выборке – 22,6 %). Видимо, эти два концепта представляют собой культурные доминанты, структурирующие саморепрезентации всего российского общества.

Кроме того, можно увидеть, что основной межпоколенческий раскол пролегает между двумя младшими (18–24 и 25–39) и двумя старшими (40–59 и 60+) поколениями: в ценностно-мировоззренческом плане молодые поколения гораздо ближе друг к другу, чем к любому из старших; то же можно сказать и о старших поколениях. Объяснить это можно тем, что социализация молодых поколений пришлась на период перемен в нашей стране, в то время как старшие поколения социализировались в СССР, система воспитания которого транслировала иные ценности, по сравнению с системой воспитания новой России.

Рисунок 2. Структура категоризации более молодого поколения в сравнении (значения приведены в процентах)

В отношении к молодому поколению (ответ на вопрос «Как бы Вы охарактеризовали более молодое (по отношению к Вашему) поколение в современной России?) мы также наблюдаем весьма любопытное преломление ценностей (см. Рис. 2) и возрастную ценностную динамику. Прежде всего, в глаза бросается достаточно снобистское в поколенческом аспекте отношение молодёжи (когорт 18–24 и 25–39) к более молодым людям. Так, в ядро представлений о более молодом поколении в возрастной когорте 18–24 входят безответственность (39,1 %) и импульсивность (33,6 %). Такое «старческое ворчание» не может не удивлять, поскольку вообразить, что 18-летний человек действительно и всерьёз осуждает безответственность и импульсивность 16-летних (или ещё более юных), достаточно трудно. Навряд ли молодые люди в этом возрасте живут представлениями о необходимости быть ответственным и терпеливым, параллельно осуждая отсутствие таких качеств у более молодого поколения. Напротив, здесь можно предположить (в соответствии с теорией самокатегоризации Дж. Тёрнера ^[14]), что ментальное пространство представлений о собственном поколении («ингруппа», в терминологии Дж. Тёрнера) формируется, в том числе, посредством сравнения самих себя с alter ego – с более старшими (в качестве репрезентативной структуры дóлжного) и более младшими (в качестве проекции представлений об «ошибках прошлого», о «неразумной юности», о том, как, возможно, было когда-то и с кем-то из знакомых, но быть не должно). Если эта гипотеза верна, то на следующем шаге нашего анализа – в исследовании структуры представлений о более старших поколениях – мы увидим проекцию дóлжного на старших (кстати, сам этот факт, если он подтвердится, может говорить о сохранении в российском обществе традиционалистских рудиментов, связывающих образы дóлжного со старшими поколениями; в обществах, утративших традиционалистский фундамент, старшие поколения уже не выступают в качестве образцов для формирования представлений о дóлжном, даже наоборот, в подобных обществах (США, Канада, некоторые страны Европы) имеет место своеобразный эйджизм, наделяющий особой ценностью молодость; старшие поколения в подобных обществах также стремятся выглядеть более молодо, соответственно, полюса формирования дóлжного меняются: молодые и успешные начинают диктовать свои представления о жизни в качестве образцов для подражания – молодящийся дедушка в подобных обществах более типичен, чем ворчащий по-стариковски о «разнузданной и безответственной молодёжи» 18-летний юноша).

В таком контексте отношение к более молодым зеркалирует собственные представления о своих «ошибках молодости», о том, от чего удалось избавиться (кстати, подобная установка характерна для более молодых людей [см., например: 21]; с возрастом критичность в этом отношении сглаживается). И здесь крайне показательно, что антиценность безответственности входит в ядро представлений о более молодых поколениях во всех возрастных когортах – все они считают более молодых безответственными. Таким образом, антиценность безответственности культурно «зеркалирует» культурные ценности работоспособности и (в значительной степени) ответственности. Что скорее всего также говорит не о поколенческих различиях, но скорее об общекультурных константах.

Антиценность импульсивности входит в ядро представлений двух более молодых когорт (18–24 и 25–39), вытесняясь у более старших (40–59 и 60+) ориентацией на личный успех. И это также весьма симптоматичный момент: как мы видели выше, для молодых людей от 18 до 39 лет ориентация на личный успех не является антиценностью, напротив, они собственное поколение характеризуют при помощи этой ценности (хотя и в смежном поясе, а не в ядре). И здесь мы явно видим поколенческий, а не только культурный раскол.

Не менее интересно наличие стремления к свободе в ядре представлений о более молодом поколении всех возрастных когорт. Здесь, судя по всему, при сохранении самой ценности, по мере взросления меняется её полюс: как было установлено выше, данная ценность входит в ядро самокатегоризации двух возрастных когорт – 18–24 и 25–39; более старшие же поколения не включали данную ценность даже в смежный пояс самокатегоризации. На этом основании можно предположить, что проекция стремления к свободе со стороны молодых людей (от 18 до 39 лет) на более молодое поколение выступает в роли объединяющей ценности, в отличие от антиценностей безответственности и импульсивности, на основании которых молодёжь противопоставляет себя более молодым поколениям. Для старших же поколений ценность стремления к свободе по мере взросления утрачивает позитивную окраску, деконтестируясь в окружении индивидуализма и ориентации на личный успех. Похожая ситуация и с индивидуализмом, который для поколений Z и Y, судя по всему, имеет вполне положительные коннотации, в то время как для более старших поколений начинает оцениваться всё более негативно, смещаясь из смежного пояса у поколения X в ядро у поколения «беби-бумеров». Окончательно эту гипотезу можно будет подтвердить или опровергнуть ниже, по результатам анализа отношения к старшим поколениям, а также наличия или отсутствия корреляций с другими мировоззренческими ценностями. Здесь же пока отметим ещё один момент: в ядро представлений возрастной когорты 18–24 о более молодом поколении одновременно входят и активность (30,1 %), и пассивность (25,8 %), в то время как у более старшей группы молодёжи – 25–39 – пассивность уходит из ядра в смежный пояс, вытесняясь праздностью. Здесь можно увидеть начала того тренда, который в качестве гипотезы приводился выше: формирование концептуального каркаса, деконтестирующего стремление к свободе в контексте мировоззренческих концептов праздности, индивидуализма и ориентации на личный успех.

Теперь сравним эту критическую проекцию с репрезентацией представлений о дóлжном в связи с более старшим поколением (ответ на вопрос в анкете: «Как бы Вы охарактеризовали более старшее (по отношению к Вашему) поколение в современной России?»).

Рисунок 3. Структура категоризации более старшего поколения в сравнении (значения приведены в процентах)

Здесь (см. Рис. 3) обращает на себя внимание факт удивительного единообразия представлений о старшем поколении: четыре из пяти характеристик в ядре (работоспособность, ответственность, терпеливость и бережливость) воспроизводятся во всех возрастных когортах; расхождения касаются только пятой характеристики: то, что молодыми людьми (от 18 до 39 лет) воспринимается как консерватизм, более старшие связывают с чувством долга. Не менее интересны также сходства в смежном поясе: все четыре возрастные когорты видят в старшем поколении коллективизм, три из четырёх поколений (X, Y и Z) – умение ценить настоящее и интерес к политике; молодёжь (18–24 и 25–39) отмечают стремление всё планировать, а старшие (40–59 и 60+) – оптимизм.

Удивителен сам факт воспроизводства некоего набора характеристик относительно более молодых и более старших поколений, который воспроизводится несмотря на возрастные различия, что не может не наводить на мысль о том, что этот набор характеристик – не объективно присущие этим поколениям качества, но некоторая проекция собственного культурно обусловленного представления о дóлжном. Разве может поколение, скажем, нынешних 40–59-летних, быть одновременно безответственным, индивидуалистичным, ориентирующимся на личный успех, праздным, импульсивным и т. д. (как оно характеризуется представителями возрастной когорты 60+), и при этом работоспособным, бережливым, ответственным, терпеливым, консервативным и т. д. (как оно характеризуется представителями возрастной когорты 25–39 лет)? Разумеется, нет. Именно об этом и говорит теория самокатегоризации через значимых других: представления о других группах являются проекцией собственных представлений о дóлжном, в результате чего формируется (конструируется) представления о собственном поколении («ингруппе», в терминах Дж. Тёрнера).

Заключение

Как было установлено в процессе исследования, в сознании россиян обнаруживаются некоторые культурные константы, объединяющие все поколения как в их самокатегоризации, так и в противопоставлении другим поколениям, а также в когнитивно-ценностных предпочтениях. Так, работоспособность и вера в собственные силы как характеристики собственного поколения выделили представители всех исследованных возрастных когорт, что позволяет говорить о культурных инвариантах, а не поколенческих различиях. Эти же константы проявляются и в негативном смысле – в противопоставлении своего поколения более молодому, которому приписываются качества безответственности и импульсивности всеми возрастными когортами, включая даже самых молодых (18–24). При этом стремление к свободе как характерную для более молодых поколений также отметили представители всех возрастных когорт, но смысл, который вкладывается в это понятие, явно отличается у разных когорт: более молодые явно вкладывают позитивный смысл, в то время как более старшие сочетают концепт стремления к свободе с индивидуализмом, импульсивностью и др. антиценностями.

Старшие поколения, напротив, явно выступают в роли проекции собственных представлений о дóлжном: все возрастные когорты наделяют более старшие поколения такими качествами, как работоспособность, ответственность, бережливость, терпеливость, чувство долга и консерватизм. Такое однообразие в описании более старших поколений также позволяет скорее говорить о культурных константах, проецирующихся на образ старшего поколения, чем о реальных поколенческих различиях. Тем не менее, таковые различия (а в некоторых вопросах даже расколы) тоже имеются, манифестируя существующие поколенческие различия.