Проблема внутренней безопасности европейских империй межвоенного времени в экспертном дискурсе США

Нестеров Дмитрий Александрович кандидат исторических наук доцент; кафедра всеобщей истории, права и методики обучения; Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Самарский государственный социально-педагогический университет» 443099, Россия, Самарская область, г. Самара, ул. Максима Горького, 65/67 Nesterov Dmitrii Aleksandrovich PhD in History candidate of Historical Sciences, Associate Professor of the Chair of World History, Law and Teaching Methods, Samara State University of Social Sciences and Education 65/67 Maxim Gorky str., Samara, Samara region, 443099, Russia dmitriynesterov1994@gmail.com Другие публикации этого автора

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-18-00011 «Трансферы колониального порядка: модели внутренней безопасности после Великой войны» (http://rscf.ru/project/22-18-00011).

Введение

Глобальные империи в межвоенный период столкнулись с целым рядом вызовов своей внутренней безопасности – бурным распространением идей национализма, панисламизма и коммунизма, являвшихся идеологической основой антиколониальных протестов и национально-освободительных движений в колониальных владениях и подмандатных территориях ^[5]. Все это сопровождалось комплексным снижением бюджетных расходов метрополий после Великой войны ^{[9] [30]}.

Проблемы обеспечения внутренней безопасности глобальных империй, их положение в версальско-вашингтонской системе международных отношений, перспективы развития колониальных владений и мандатных территорий, а также специфика отношений империй друг с другом и с Соединенными Штатами (впервые активно вмешавшихся в конфликт на европейской территории и в конструирование новой конфигурации международных отношений) становились предметом исследования и обсуждения широкого круга официальных и полуофициальных институций, политических, военных, общественных и научных деятелей, как внутри самих глобальных империй, так и в США ^{[2] [7] [8] [11] [14] [36]}.

Одновременно с этим в межвоенный период фиксируется устойчивый рост количества и степени влияния на внешнюю политику ведущих государств экспертных институций, традиционно именуемых аналитическими центрами. При этом в процессе их создания активное участие принимали влиятельные политические и государственные деятели, привлекавшие к обсуждению вопросов обеспечения международной безопасности экспертов в разных областях и специальностях.

Особенности развития внешнеполитической экспертизы США в межвоенный период

Деятельность американских фондов в Европе, финансировавших экспертные организации, часто интерпретировалась в качестве проявления «американизации», распространения американских практик и идей на континенте и увеличения мягкой силы Соединенных Штатов, одновременно открывая новые рынки для растущей экономики страны ^{[26] [38] [41, p. 56] [46, p. 118-119]}.

С другой стороны, существует литература, представляющая американские фонды как «основу для интернационализма», неустанно работающих над преодолением традиционного «изоляционизма» США, фактически европеизируя концепцию американской внешней политики ^{[13] [16] [25] [39]}.

Оба подхода отличались друг от друга во многом трактовками понятия «национальные рамки» и метафоры взаимопроникновения и сопротивления, являвшихся в тоже время продуктами изучаемых же ими дебатов межвоенного периода. В частности, понимание изоляционизма как разворот США спиной к миру, активно продвигалось в межвоенный период такими организациями, как Фонд Карнеги, чтобы представить внешнеполитические решения в качестве выбора между отсталостью и современностью, между страхом и разумом, между участием в истории и отрицанием ее законов.

При этом, понятие «американизации» в неамериканском контексте, понимаемое как форма культурного империализма, было придумано теми, кто находился по другую сторону дебатов, чтобы делегитимизировать нежелательные культурные и социальные явления как чуждое, по существу насильственное навязывание ^[17].

Вместо того, чтобы конституировать бинарные противоположности – как «интернационалисты» против «националистов» или «изоляционистов» – многие участники экспертных дебатов межвоенного периода выступали за разнообразные модели международной системы, основанные на конкурирующих нормах и интересах.

Так, американский сенатор Уильям Бора, один из представителей «изоляционистской» фракции страны, в своем выступлении в Совете по международным отношениям сформулировал альтернативный нарратив. В то время как либеральные интернационалисты видели в новой «близости» к народам Европы и Азии начало взаимопонимания и сотрудничества, на самом деле, по его мнению, все было наоборот. Точно так же, как близость заставляла жильцов густонаселенных городов с подозрением относиться к своим соседям и запирать двери своих квартир, возросшая взаимозависимость между нациями усилила, а не ослабила межнациональную вражду. Между тем, на ферме его отца, где в радиусе нескольких миль не было ни одного соседа, дверь всегда была открыта ^{[28, p. vi]}.

Очевидно, Бора подразумевал, что сельская модель общества более применима к международным отношениям и позволила бы снять целую серию проблем, связанных с международной безопасностью, но с другой стороны его модель не подразумевала удовлетворение националистических амбиций народов на окраинах глобальных империй.

Рост количества экспертных организаций в США межвоенного периода объясняется тем, что из-за американской тенденции к изоляционизму определенные группы, связанные тесными деловыми и академическими контактами с европейскими партнерами, хотели убедить политические элиты и американскую общественность в том, что в интересах США играть более активную роль в международной политике.

Двойственность, которая помогла сформировать природу и характер этих ранних аналитических центров, была подмечена Джорджем Фориолом, заявлявшем, что «очевидная сила американской экономической системы и потенциальное применение ее идеалов на глобальной основе породили определенное чувство миссии, усиленное разочарованием в традиционном международном поведении (примером может служить катастрофа Первой мировой войны). Но эти же самые разочарования подчеркивали национальное чувство неуверенности в отношении любого глубокого участия США в мировых делах» ^{[32, p. 12]}.

Несмотря на это, как справедливо отмечает П.А. Зуева, «хотя сами США не вошли в Лигу Наций, а Версальский договор не был принят Сенатом США, программа В. Вильсона стала базисом для формирования нового мировоззрения среди населения США» ^{[4, c. 94]}. Фактически политические силы Соединенных Штатов ориентировались на согласование национальных интересов с международными нормами, на усиление и углубление экономической экспансии в Европе, развитие и закрепление военной мощи в Тихом и Атлантическом океанах, а также увеличение своего международного влияния ^{[3, c. 110]}.

Это проявилось в том, что в межвоенный период целый ряд экспертов на страницах журнала «Foreign Affairs», издаваемым Советом, опубликовали свои оценки отношениям между Великобританией и США ^{[34] [47]}. В них, с одной стороны, отмечалось, что между двумя государствами необходимо установить «особые отношения», основанные на общности культурных и мировоззренческих установок, экономических и геополитических интересов. С другой стороны, эксперты отмечали, что и США, и Великобритания в межвоенный период являются друг другу конкурентами. Правительству США, по их мнению, необходимо использовать закредитованность Великобритании, мятежи на окраинах империи для того, чтобы занять ее место на привычных рынках – в особенности в сфере нефтедобычи. Таким образом, эксперты Совета под «особыми отношениями» понимали возможность закрепить геополитические и экономические позиции Соединенных Штатов.

Своеобразным итогом этих трансформаций стала сформулированная Ч. Бирдом концепция «континентализма», утверждавшая, что доктрина американизма не подразумевает изоляционизма, а наоборот требует установление связей с государствами Европы и Азии ^{[15, p. 87]}. И внешнеполитическая экспертиза в межвоенный период по отношению к глобальным империям была направлена прежде всего на достижение этой цели. Отсюда их тесная связь с представителями имперских политических и финансовых элит, а также с институтами Лиги Наций. При этом, отсутствие четкой иерархии экспертного сообщества подчас приводило к острой конкуренции между организациями, дублирующих друг друга по функциям и целям.

Хоть экспертные организации и разделяли в той или иной степени идеи вильсонианства, это не делало их монолитными в идеологическом плане. Во-первых, сами по себе данные идеи определяли лишь общий концептуальный контур подходов, а не идеологическую догматику. Так, знаменитый принцип самоопределения был прописан американским президентом довольно размыто, предполагал различные варианты его институционализации и по отношению к колониям предлагал учитывать права местных народов совокупно с интересами метрополий ^{[10, c. 125]}.

Подобное позволяло экспертам маневрировать в вопросах национально-освободительных движений на окраинах глобальных империй от медленного реформирования колониальной системы до насильственного подавления повстанческих движений. Тем более, что и сам Вудро Вильсон инициировал многочисленные вооруженные интервенции, включая многолетнюю оккупацию Гаити и Доминиканской Республики, пограничную войну с Мексикой, использование морской пехоты для охраны американских граждан во время беспорядков в китайских городах и, наконец, вооруженную интервенцию в охваченную революцией Россию ^{[1, c. 376]}.

Более того, многие из внешнеполитических экспертов меняли свою идеологическую ориентацию в зависимости от собственных политических интересов. Например, в 1919-1920 гг. многие из наиболее видных должностных лиц и попечителей Фонда Карнеги за международный мир, включая Николаса Мюррея Батлера, Джеймса Брауна Скотта и Элиу Рута, ранее поддержавших идеи президента Вудро Вильсона и радевших за распространение либерального интернационализма, перешли на сторону «резервистского» лагеря, открыто выступив против членства США в Лиге Наций в ее нынешнем виде ^{[31, p. 439-455] [37, p. 59] [48, p. 824-825] [50, p. 55]}.

Подробная трансформация объясняется тем, что будучи лояльными республиканцами, они были обеспокоены тем, что президент Вильсон мог использовать мирный договор, с целью вбить клин между представителями американской политической элиты в преддверии выборов 1920 года, тем самым не позволив республиканской партии, которую эксперты Фонда Карнеги считали наиболее представительной для «умных» элементов американского общества, вернуть себе президентское кресло ^{[21, p. 460]}.

Сам Батлер в том же году начал злополучную гонку за свое выдвижение от Республиканской партии, в связи с чем не мог открыто выступать в защиту Лиги Наций ^{[43, p. 276-296]}. Подобные условия показывали, что внешняя политика перестала быть прерогативой либеральных элит, а стала объектом массовой демократии, оказывая непосредственное влияние на внутренние политические процессы в США.

Во-вторых, экспертные организации межвоенного периода базировались на концепции о том, чтобы с помощью академического опыта и научных знаний найти решения всех существующих в мире проблем ^{[42, p. 540]}. Типологически они представляли собой учреждения, где академические эксперты, официальные и неофициальные акторы международной политики и другие лица, имеющие собственные интересы в данной сфере, могли бы собраться вместе, сосредоточиться на сиюминутных или долгосрочных международных проблемах, предложить потенциальные способы их решения и попытаться влиять на принятие важных государственных решений, а также формировать общественное мнение через СМИ или публикацию докладов.

Проблема безопасности и разрешения конфликтов европейских империй в экспертном дискурсе

Неудивительно, что уже в самом первом номере журнала Foreign Affairs (он стал прямым преемником журнала «Международные отношения» и также издавался Советом по международным отношениям) была опубликована статья, посвященная войне в Ирландии ^[20]. Данная публикация Эрнста Бойда не носила аналитический характер, а ставила своей целью, во-первых, сформировать мнение о бессмысленности восстания, а, во-вторых, показать, что повстанцы боролись не в интересах ирландского народа. Так, в саркастической форме автор высмеивает попытку повсеместного перехода на ирландский язык и чрезмерную бюрократизацию местного самоуправления ^{[20, p. 87-88]}.

Помимо этого, Э. Бойд насмехается и над целью повстанцев, которая, по его мнению, заключается лишь в «принуждении людей работать на них» ^{[20, p. 89]}. Единственной причиной, по которой восстание долгое время не было подавлено, Э. Бойд называет нерешительность властей. По его мнению, необходимо было сразу же физически уничтожить всех мятежников ^{[20, p. 90]}.

Следует отметить, что Э. Бойд не упоминает действия британской армии по подавлению повстанческого движения в Ирландии, но полностью поддерживает заключенный 6 декабря 1921 года англо-ирландский договор, по которому Южная Ирландия стала доминионом под названием Ирландское свободное государство. Более того, по мнению автора, если бы не повстанцы, то это событие произошло значительно раньше ^{[20, p 95]}.

Можно констатировать, что публикация Э. Бойда была адресована преимущественно ирландскому населению США, ставя своей целью сформировать у них негативное отношение к ирландскому повстанческому движению. Этим и объясняется игнорирование деятельности британской армии, так как описание их действий могло вызвать у ирландских эмигрантов сочувствие по отношению к мятежникам.

Данную тему продолжал известный испанский журналист, писатель и философ Рамиро де Маэсту в своей статье «Международная политика Испании». В ней он на примере Испании показывал, что поражение империй в антиповстанческих операциях приводит к дестабилизации ситуации не только в колониях, но и в самой метрополии ^{[29, p. 136-143]}. Помимо этого, эксперт отмечал необходимость международной взаимопомощи.

Так, он писал: «Для нас было бы большим облегчением работать в Марокко по соглашению с Францией, при условии, что последняя будет уважать нашу зону. При таком соглашении испанское правительство, вероятно, рассчитывало бы на помощь Франции в подавлении сепаратистских элементов и в каталонском национализме» ^{[29, p. 143]}.

В статье «Итальянская колониальная политика в Северной Африке» К. Шанцер продолжал идеи предыдущих авторов о том, что обеспечение имперской безопасности в колониях является благом для народов их населяющих. Особенно автор подчеркивал приверженность итальянских властей принципу минимума силы при осуществлении антиповстанческой деятельности. Его суть автор видел в том, что колониальные войска наносили удар лишь по партизанам, стремясь минимизировать ущерб мирного населения, которое сохраняло лояльность имперским властям ^{[44, p. 449]}.

В целом, необходимо отметить, что внешнеполитические эксперты межвоенного периода чаще всего анализировали не общие вопросы международных отношений и обеспечения безопасности, взаимодействия метрополий и колоний, а разбирали конкретные проблемы и события, часто сосредотачиваясь на конкретных регионах.

По этой причине одни эксперты преимущественно концентрировались на тех аспектах, в которых являлись профессионалами, а другие соотносили свои заключения с изменениями в политических идеях, теориях, доктринах.

Так, вслед с развитием идей утилитаризма И. Бентама и Дж. С. Милля по отношению к дальнейшему колониальному правлению в Индии и позицией лейбористской партии по колониальным вопросам с критикой милитаризации международных отношений ^{[6, c. 145-146]}, многие эксперты также корректировали свое отношение к национально-освободительным движениям, правда, весьма избирательно – преимущественно по отношению к Индии.

Например, в рецензии на книгу Л. Раи «Политическое будущее Индии», профессор Колумбийского университета Гарри Карман отмечал, что индийский народ достиг такого цивилизационного, экономического и политического развития, что достоин получить статус доминиона, как и Канада с Австралией. Если власти Британской империи откажутся от такого решения, то это приведет к окончательной потери Индии и к серьезным экономическим и геополитическим потерям ^{[22, p. 156-158]}.

В свою очередь Таракнат Дас, рассматривая проблему борьбы Индии за независимость, подытоживал: «Махатма Ганди не только ведет политическую революцию в Индии, но и работает над социальной революцией в Индии, и в то же время дает новый идеал цивилизованному миру. Он одухотворяет революцию, он опирается на ненасилие» ^{[27, p. 214]}. Таким образом, Совет по международным отношениям призывал власти Британской империи согласится на условиях М. Ганди, поскольку иначе на его место могут прийти более революционно настроенные лидеры.

Однако, существовало и другое мнение о возможном суверенитете Индии. В частности, финансовый консультант вице-короля Индии Бэзил Блэкетт полностью отрицал способность Индии быть независимым государством. По его мнению, нахождение ее под колониальной властью Британии способствовало экономическому развитию колонии. Поэтому корни национально-освободительного движения носят цивилизационный, а не экономический характер. Сюда относится и расовый антагонизм внутри Индии, и борьба между Востоком и Западом, и противостояние индуизма с исламом. И решить эти проблемы, по мнению Б. Блэкетта, британцам не под силу ^{[19, p. 49-50]}. Какие-то собственные предложения колониальным властям эксперт не дал, за исключением продолжения проведения политики «разделяй и властвуй».

Одним из серьезных скептиков индийского суверенитета был известный британский журналист и дипломат, участник делегации на Парижской конференции, один из первых членов Британского института международных отношений Валентин Чироль. Однако, его критика национально-освободительного движения в Индии и на других имперских территориях была тесно связана с исламофобией.

В своей статье «Ислам и Британия», опубликованной Советом по международным отношениям, В. Чироль подчеркивал, что Британия по стечению обстоятельств превратилась в великую азиатскую империю, в состав которой входит четверть всего мусульманского населения мира. Это, в свою очередь, привело к серьезному для метрополии вызову, так как большая часть повстанцев на перифериях империи выступили именно под флагом ислама ^{[24, p. 48]}. Однако, эксперт по какой-то причине забыл упомянуть, что в Первую мировую войну арабы выступили на стороне Британской империи в борьбе против Турции.

Таким образом, В. Чирол сознательно демонизировал ислам, представляя его в качестве воинствующей религии, собрав воедино все существующие на то время стереотипы. Особой критикой он также отметил открытие в феврале 1921 года Индийского законодательного собрания, в состав которого вошли депутаты-мусульмане. При этом, В. Чирол заметил, что подобное решение в будущем приведет к отделению исламских территорий Индии и их конфронтации с индуистскими землями ^{[24, p. 52-53]}.

Также автор полагал, что именно исламский фактор станет одной из причин дестабилизации ситуации на Ближнем и Среднем Востоке, поскольку мусульманское население легко подвержено антизападной пропаганде, что дополнительно облегчается фактом того, что при этнической разрозненности народы данных регионов объедены не только религиозно, но и лингвистически ^{[24, p. 57-58]}. И здесь эмоциональные исламофобские выпады вполне объяснимы, так как в восприятии В. Чирола именно панисламизм ставил под угрозу привычную для него колониальную систему Британской империи на Востоке.

Однако, с вышеизложенной позицией об опасности ислама, как политической силы, был в корне не согласен эксперт Совета по международным отношениям Дэвид Хогарт. Тот утверждал, что «нет никаких признаков того, что сейчас или в будущем, как и во время последней войны, мусульмане объединят силы в общем стремлении снова одержать победу, как это сделали их первые халифы» ^{[35, p. 414]}.

Д. Хогарт призывал не поддаваться исламофобии, так как, во-первых, не было никаких признаков возможности реального осуществления в жизнь идей панарабизма, так как межплеменная вражда сильнее ненависти к европейским империям, а, во-вторых, любое возможное восстание легко может быть подавлено бронеавтомобилями и авиацией ^{[35, p. 413]}.

Тем самым, эксперт поддерживал политику колониальных властей «разделяй и властвуй», и полагал, что превосходство в военной технике является лучшим средством в противодействии мятежей на окраинах империй. Помимо этого, Д. Хогарт возлагал на империи и цивилизационную обязанность, так как «ваххабитский фанатизм, порожденный примитивными условиями жизни, достиг пределов высших цивилизаций, где новые контакты изменят его так же быстро, как это произошло после его первого подъема более ста лет назад» ^{[35, p. 413]}.

Не менее важными вопросами, рассматриваемыми экспертами межвоенного периода, являлись сионизм, ваххабизм и будущее подмандатных и колониальных территорий на Ближнем Востоке. При этом, ряд экспертов отмечали созидающую роль сионизма в регионе, так как еврейское население должно «стать посредником между Европой и Азией» ^{[45, p. 432]}. Но для этого, по их мнению, необходимо было избавиться от исламофобии, начать воспринимать арабов как самостоятельных акторов в регионе, так как «в долгосрочной перспективе не может быть стабильного урегулирования, если арабы не будут убеждены, что они выиграют от присутствия евреев» ^{[45, p. 432]}.

Все это, по мнению Л. Стейна, не исключало финансовую и военную поддержку Трансиордании со стороны британских властей, так как присутствие контингента колониальных войск (преимущественно ВВС и бронетехники) является гарантией безопасности в регионе и сможет позволить предотвратить попытки ваххабитов устроить мятеж и «погрузить Палестину в хаос» ^{[45, p. 416]}.

Если говорить о положении Франции в этом регионе, то эксперт Совета по международным отношениям Л. Мартин отмечал, что политическая ситуация на Аравийском полуострове после окончания Первой мировой войны характеризовалась pax Britannica, поскольку у Франции «слишком много собственных забот, чтобы проводить агрессивную политику в регионе» ^{[40, p. 681]}. Помимо этого, эксперт отмечал, что именно Британия играет стабилизирующую роль в регионе, одновременно поддерживая ваххабитского султана Неджда и Ибн Сауда.

Рассматриваемые войны за объединение Аравии во главе с Абдул-Азиз ибн Саудом в контексте их опасности для национальной безопасности Британии, эксперт Совета по международным отношениям А. Мусил отмечал, что данные события сложно обозначить в качестве традиционных мятежей на окраине империи, поскольку речь идет лишь об объединении разрозненных кочевых племен, связанных между собой лишь общей религией.

В том же русле выдержана и статья Дж. А. Шамье «Англия и военно-воздушная мощь», в которой автор указывал, что, хотя Англия содержит армию в основном в качестве гарнизона для заморских владений, задача армии становится сложнее по мере того, как потенциальные противники совершенствуются в военном образовании и вооружении. Он предполагал, что увеличение помощи, оказываемой военно-воздушными силами, может устранить необходимость в значительном увеличении военной мощи, подчеркивая растущую важность военно-воздушных сил в оборонной стратегии Англии ^{[23, p. 315]}.

Автор также обращается к необходимости компенсационных корректировок расходов на оборону, указывая на признание меняющейся динамики ведения боевых действий и важности перераспределения ресурсов для адаптации к растущему значению военно-воздушных сил в военных операциях.

Однако, другой эксперт Ф. Франкфуртер полагал, что милитаризация не разрешит проблему, а лишь увеличит степень конфронтации. По его мнению, британским властям необходимо добиваться «прекращения агитации, повышения уровня образования всех классов, расширения социальных и экономических контактов и акцентировать внимание на общих интересах всех слоев населения» ^{[33, p. 434]}.

Того же мнения придерживался и А. Уилсон, полагавший, что Британской империи следует поднимать экономический и культурный уровень жизни населения Ближнего Востока, создавать рабочие места, промышленные предприятия. Это, по мнению эксперта, потребует меньше расходов, чем содержание контингентов войск в регионе, поскольку будут представлять собой выгодные инвестиции в местную экономику и снимут недовольство среди местного населения ^{[49, p. 110]}.

Выводы

Таким образом, отношение внешнеполитических экспертов к глобальным империям отличалось явным дуализмом. С одной стороны, колониальные системы находились в явном кризисе, связанном с ухудшившимся после Великой войны финансовым положением метрополий, ростом национально-освободившихся движений на окраинах империй. С другой стороны, эксперты полагали, что глобальные империи продолжали оставаться определенными гарантами международной безопасности в различных регионах мира.

Не было единства и по отношению к будущему колониальных систем. Очевидность распада «старого порядка» в отношениях метрополия-колония вынуждали экспертов искать возможные варианты минимизации данного процесса. Здесь высказывались концепции «цивилизационной миссии» империй, которые характеризовались несомненным расизмом по отношению к колониальным народам, целью которых являлась «европеизация» местных элит с последующей передачей ими полномочий по управлению бывшими колониями.

Не менее важным вопросом являлся характер будущих отношений США с глобальными империями. И тут аналитические центры, экспертные организации сыграли ведущую роль в формировании, так называемых «особых отношений» между США и Великобританией, в обосновании их особой роли в современных международных отношениях, несмотря на очевидную борьбу во внутренней политики самих Соединенных Штатов по идеологическим координатам «изоляционизм VS интернационализм».