Неинституциональная политика и социальные движения как ее акторы

Рыбаков Анрей Вячеславович доктор политических наук профессор кафедры философии, Московский авиационный институт (Национальный исследовательский университет) 125993, Россия, г. Москва, шоссе Волоколамское, 4, оф. ГУК, комн.516 Rybakov Andrew Vyacheslavovich Doctor of Politics Professor, Department of Philosophy, Moscow Aviation Institute (National Research University) 125993, Russia, g. Moscow, shosse Volokolamskoe, 4, of. GUK, komn.516 rybackov@rambler.ru Другие публикации этого автора

Введение. Утверждение о том, что неинституциональная политика, в некотором смысле неформальная, или, иначе говоря, нетрадиционная, приобрела почти равный статус с институционализированной политикой в современных политических системах, особенно демократических, кажется, с одной стороны, кажется очевидным, но с другой стороны, повышение значимости данного типа политики заставляет более глубоко проанализировать ее, чтобы эффективно обосновать такую позицию. Предварительно можно разделить причины такого положения дел на две группы факторов: одни – это те, которые в настоящее время можно охарактеризовать как классические причины развития неинституциональной политики, вторые – новые факторы. К первым относятся:

- кризис современной демократии, который проявляется, в том числе, в интересующем нас аспекте - ослаблении интереса граждан к участию в выборах;

- исчезновение или, по крайней мере, ослабление традиционной оси социального конфликта между трудом и капиталом в пользу культурного измерения, что в значительной степени упразднило классовые различия, а также изменило традиционные отношения между политическими партиями и их классовой базой и предопределило бесчисленные конфликты разного происхождения и в различных сегментах социальной структуры;

- как следствие, растущая важность политики протеста, которая мобилизует и активирует различные части общества для совместных действий и влияния на процесс принятия решений;

- возрастающая роль социальных движений, которые с 1960-х годов последовательно расширяют сферу своего влияния и часто используют протест как способ самовыражения.

- Социальные протестные движения «перешагнули» национальные границы, они разворачиваются по всему миру в странах с разными политическими и культурными традициями. Взаимопроникновение лозунгов и требований превращает социальный протест в транснациональный. ^{[1, c.24]}

В свою очередь, к более современным причинам повышения значимости неинституциональной политики можно отнести развитие средств массовой информации, особенно новых медиа, благодаря которым создаются прочные сети отношений между участниками неинституциональной политики, объединяющимися вокруг вопросов, которые их интересуют. Это облегчает их мобилизацию и эффективность действий, что, в свою очередь, поощряет следующие виды нетрадиционных политических действий:

– правительства проводят политику, основанную на результатах опросов, которая укрепляет различные социальные группы, особенно протестные, в вере в то, что протест может быть эффективной формой воздействия на власть имущих;

– теоретические дебаты о развитии форм политической системы, альтернативных представительной демократии, прежде всего совещательной демократии, что в сочетании с практикой различных низовых инициатив создает политический ландшафт, в котором неинституциональная политика приобретает все большую легитимность;

– правовые и институциональные решения, поддерживающие вовлечение граждан в процесс принятия решений в форме участия в консультациях или даже непосредственно в процессе принятия решений, что является осязаемым проявлением такого рода политики и отношения к ней как к равной традиционной политике;

– глобализация, которая также является одной из причин кризиса демократии, запустила процесс глобальной мобилизации против негативных последствий, которые она приносит, но, прежде всего, она вывела протест на международный уровень.

«Сокращение дистанции» между антиглобалистскими группами, представляющими разные страны, главным образом, благодаря новым медиа, и создание пула общих проблем для различных антиглобалистских групп, способствовало усилению неинституциональной политики на глобальном уровне. Другими словами, общий опыт глобальной борьбы стал одной из главных причин легитимации неинституциональной политики.

В статье будет проанализирована роль социальных движений и их действия в форме протеста в процессе разработки неинституциональной политики. Протест является одной из причин возрастания значимости неинституциональной политики. Это центральная аналитическая категория, вокруг которой должно строиться теоретическое обоснование того, что сегодня неинституциональная политика стала частью так называемой традиционной политики. Принятый тезис определяет и структуру данной статьи, в которой сначала будут рассмотрены вопросы определения неинституциональной политики, затем исторические условия роста значения неинституциональной политики в условиях политизации социальных движений, затем вопросы, касающиеся кризиса современной демократии, а также эмпирические примеры, подтверждающие данные тезисы. Основой для этого станет анализ избранных теоретических направлений, содержащихся в теории социальных движений и фундаментальных проблем современной демократии.

Неинституциональная политика.Попытка определить, какие взгляды, поведение и действия попадают в рамки так называемой неинституциональной политики, непростая задача. Граница между обоими видами деятельности (институциональной и неинституциональной) нечеткая. Неинституциональное политическое участие, реализуемое через социальные движения и активизм, необязательно означает полное отстранение от институциональной политики. Вполне возможно объединение политической активности и присутствия в социальных движениях с иными политическими интересами, реализуемыми в рамках участия в институциональной (основной) политике. ^{[2, c.122]} Варианты моделей поведения, которые считаются проявлениями внеинституциональной политики, многообразны. Чарльз Тилли (Charles Tilly) концептуализирует этот тип деятельности и действий под названием «репертуары разногласий» (repertoire of contention), которые расположены за пределами легитимных политических институтов и создают отдельные наборы процедур для выдвижения определенных требований ^[3]. По сути, концепция «репертуара разногласий» является элементом более широкой теории социальных движений и относится к типу инструментов и действий, связанных с протестом, которые используют социальные движения или связанные с ними организации. К ним относятся, среди прочего: забастовки, митинги, демонстрации, массовые беспорядки, бойкоты, петиции и развивающиеся в настоящее время коммуникации в социальных сетях в Интернете. Эти виды деятельности также разделены на различные типологии, включая традиционные, современные и цифровые. Другое типологическое предложение касается степени их радикализма и указывает на четыре порога этого экстремизма [4. p. 65], а именно: первый порог, при котором происходит переход от конвенциональных способов ведения политики к нетрадиционным (петиции, демонстрации, хеппенинги), второй порог означает изменение методов прямого действия в таком направлении, которое позволяет однозначно отнести их к нетрадиционным, но легальным действиям (например, бойкот), достижение третьего порога означает преодоление барьера законности. Хотя такие действия нарушают закон, они не являются формой насилия. Наконец, четвертый порог – это не только нетрадиционность и нарушение закона, но и насильственные действия. Еще одно разделение предложено Сидни Тэрроу (Sidney Tarrow), Чарльзом Тилли (Charles Tilly) и Дугом МакАдамом (Doug McAdam) которые делят формы протеста на аналитические категории сдерживаемого раздора и трансгрессивного раздора, что означает, что в первом случае эти действия укоренены в традиционной политике и реализуются в соответствии с законом и принятыми обычаями, а во втором случае могут выходить за рамки данного типа политики, носить новаторский характер, а иногда и нарушать закон ^{[3, p. 5]}. Наконец, более современные подходы классифицируют неинституциональный активизм следующим образом: коммуникативный (с использованием новых медиа), индивидуализированный (осуществляемые индивидуально) и коллективный (осуществляемые совместно различными социальными группами). ^{[6, р. 87]}

Попытки организовать неинституциональный политический активизм имеют общий знаменатель. Помимо явно политического характера этих действий, они тесно связаны с феноменом протеста, который в данном случае создает более широкую концептуальную категорию, объединяющую различные проявления протестного репертуара. Соколов А.В. и Палагичева А.В. анализируют различные позиции, сложившиеся в российской науке относительно определения протеста. Так, протест может выступать формой коллективного действия, направленного на изменение социально-политической реальности. Соответственно, есть основания интерпретировать протест как вид обратной связи государства и общества. Конфликт между ними может как разрушать стабильность, так и способствовать ее формированию посредством достижения нового баланса интересов (Никовская Л.И.). В связи с этим протест можно интерпретировать в качестве одной из форм публичного оспаривания, проявляющегося в виде коллективного сопротивления граждан решениям и действиям власти через противодействие их реализации или выдвижение требований об их отмене или изменении (Савенков Р.В.). ^{[7, c. 299]} Определение протеста, отвечающее условию политического характера, предложено также Джерри Д. Роузом. «Протест — это коллективное поведение с использованием нетрадиционных средств выражения, при котором протестующие пытаются реализовать свои требования, направляя свою деятельность в сторону законной власти». ^{[8, p. 74]}

Следует уточнить вопрос понимания протеста как коллективного действия. Для Роуза действия отдельных людей, если они не поддерживаются другими, не являются акциями протеста в смысле коллективных действий, но это не означает, что они не отвечают характеристикам неинституциональной политической деятельности. Иными словами, неинституциональный активизм, как уже было сказано, может принимать как индивидуальную, так и коллективную форму. Что делает протест политическим действием, так это, прежде всего, требования, выдвигаемые протестующими, поскольку они касаются сложившегося общественного порядка (сформированного законом и установленного властью) и приобретают политическое измерение. Поэтому содержание требований определяет политический характер социального протеста. Во-вторых, адресат требований протестующих, пусть и не явно, понимается широко - политическая власть, прямо или косвенно ответственная за причины протеста. Для протеста, характерна способность мобилизовывать общественное мнение посредством нетрадиционных форм действий и давления на лиц, принимающих решения. Это также согласуется с выводом, сделанным известным немецким исследователем Клаусом Оффе (Claus Offe) в отношении западных обществ, согласно которому, с одной стороны, государственная политика получает более заметное и более прямое влияние на граждан, а с другой стороны, именно граждане пытаются получить более прямое и непосредственное влияние на иных граждан, всеобъемлющий контроль над политическими элитами средствами, противоречащими институциональному порядку государства. ^{[9, р. 817]}

Подводя итог, можно сказать, что идеи Оффе, сформулированные в середине 1980-х годов, описывали определенный этап процесса активизации граждан, вовлекавшихся в деятельность новых общественных движений. Этот процесс начался в 1960-х годах, и его последствия были заметны в последующие восьмидесятые годы. Сам по себе этот факт ничего не решал, важнее были изменения, которые привели к развитию того типа коллективной деятельности, который известен как новые социальные движения. Поэтому обратим внимание на процессы, благодаря которым роль неинституциональной политики постоянно растет, начиная с 1960-х годов.

XX век как век социальных движений. Два процесса являются прорывом в плане повышения легитимности неинституциональной политики. Во-первых, это развитие новых социальных движений наряду с изменениями в экономическом, социальном и политическом контекстах, которые способствовали их возникновению. Второе — углубляющийся кризис демократии, и, соответственно, это необходимость переформулировать и адаптировать формы демократии к современным требованиям, диктуемым растущим влиянием общества, с одной стороны, и продолжающимся процессом глобализации с другой. Все остальные причины такого положения являются лишь следствием двух основных факторов. В этом разделе сконцентрируемся на первом из этих процессов.

Во-первых, посмотрим на появление новых социальных движений. Речь идет не о конкретных примерах этих образований, а об условиях, приведших к их созданию. Как указывает Оффе, появление новых социальных движений стало результатом глубоких изменений, затронувших современное общество в экономической, структурной и политической сферах и которые в совокупности можно охарактеризовать как цивилизационный прорыв, связанный с модернизационными процессами. Произошел крах экономического, политического и социального порядка, основанного на либерально-демократическом консенсусе государства всеобщего благосостояния. В нем имело значение процветание, экономическая, социальная и военная безопасность, а также справедливое распределение богатства. Посредством коллективных торгов как способа решения социальных и политических конфликтов доходы распределялись между классами и социальными категориями. Роль посредников играли политические партии, действовавшие от имени своей классовой базы. Важно отметить, что основной социальный конфликт разворачивался между трудом и капиталом, а стороны этого конфликта были представлены рабочим классом, сплотившимся вокруг профсоюзов, с одной стороны, и государством и работодателями — с другой.

С точки зрения изложенных выше соображений, наиболее важным последствием краха старой парадигмы стало возникновение нового разделения на частную сферу и сферу институционализированной и неинституционализированной политики. Роль государства была переопределена, и оно также начало претендовать на присутствие в частной сфере. Построение государства процветания и социальной безопасности привело к своего рода политической инклюзивности, примером которой являются политические партии, включающие новые проблемы в сферу своих интересов и возводящие их в ранг политических проблеv. В ответ на растущую политизацию новых сфер жизни и расширение политических партий, конкурирующих за социальную поддержку, как это ни парадоксально, политизируется частная сфера, но не на условиях государства, а по концепциям новых общественных движений.

Движения пытаются политизировать институты гражданского общества способами, не ограниченными каналами влияния на бюрократические и представительные политические институты, желая тем самым воссоздать гражданское общество, независимое от государственного регулирования, контроля и вмешательства. Для того, чтобы стать независимым от государства, гражданское общество, особенно его институты труда, производства, распределения, семейных отношений, отношений с природой - его стандарты рациональности и прогресса, должны быть подвергнуты политизации. Неинституционализированные формы гражданского общества «отличаются высокой степенью адаптивности, гибкости и способностью быстро реагировать на изменяющиеся обстоятельства. Они могут играть важную роль, несмотря на неофициальный статус и ограниченные ресурсы, в создании общественного мнения, выражении гражданских позиций и влиять на решения публичных властей и проводимую ими политику в области социального партнерства. Неинституционализированное гражданское общество может выступать в роли субъекта социального партнерства, т.к. для решения выдвигаемых им проблем требуется, как правило, участие публичной власти». [10 c.147]

В рамках продолжающейся модернизации произошли и другие важные изменения в политической деятельности новых общественных движений. Во-первых, роль рабочего класса ослаблялась вследствие изменений внутри капиталистической системы, ее децентрализации и технологического развития. Во-вторых, женщины вышли на рынок труда в невиданных ранее масштабах. Если первая тенденция повлияла на организационное измерение протестной деятельности, то вторая имела последствия для содержания требований, которые явно распространялись на вопрос о правах женщин. В-третьих, и это самое главное, произошел специфический культурный поворот, примером которого стало новое, специфическое понимание общего блага. Имеется ввиду, с одной стороны, тот факт, что политическая игра, которая раньше была универсальной (удовлетворение запросов одних социальных категорий лишало другие категории такой возможности), превратилась в многопрофильную, факторную игру, в которой достижение целей приносит пользу всем членам общества. С другой стороны, цели новых общественных движений приняли новую форму. Теперь они больше относились не к материальной, а к постматериальной сфере, которая была следствием, смены ценностей между поколениями, что трансформировало политику и культурные нормы в наиболее развитых обществах. Павлова Т.В отмечает, что «…основа идентичности новых акторов – не классовый, социально-экономический или профессиональный статус, как это было в индустриальную эпоху, а общие идеалы и ценности ^{[11, c.116]}

Cтоит добавить, что примером этих процессов послужили социальные протесты, охватившие наиболее развитые общества мира с середины 1960-х примерно до середины 1970-х годов (Австралия, Бразилия, Великобритания, Бельгия, Дания, Италия, Испания, Мексика, Нидерланды, США, ФРГ, Франция, Швеция, Уругвай). Прямые причины этих коллективных действий были разнообразны: противодействие традиционалистскому обществу, неприятие войны во Вьетнаме и гонки вооружений, необходимость демократизации, оспаривание авторитарного правления, быстрое развитие университетов и, следовательно, увеличение числа студентов. Доминирующей особенностью этих мероприятий было то, что главным организатором (хотя и не единственным) были студенты. Иногда эти протесты называют студенческими. Тем не менее, в протестную деятельность все активнее вовлекались и другие социальные категории (например, пацифистские движения во многих странах мира, рабочее движение во Франции, движение за гражданские права в США). Эта конкретная протестная деятельность была признана Сидни Тэрроу (Sidney Tarrow),одним из трех современных протестных циклов (наряду с «Весной народов» и протестами конца 1980-х — начала 1990-х годов в Центральной и Восточной Европе). Значение протестов 1960-х годов проявляется, прежде всего, в тех последствиях, которые они принесли. Критика потребительства, массового общества, капитализма, империализма и традиционных обычаев оставила значительный след в западных обществах. Это привело к демократизации и развитию гражданских прав, ослаблению традиционных обычаев, сексуальной революции, отказу от коллективизма в пользу прав личности, а также повышению экологического сознания и большему равенству прав женщин и мужчин. Благодаря этим протестам феминистское, экологическое и пацифистское движения получили импульс развития и в последующие десятилетия стали постоянным элементом социального и политического ландшафта во всем мире, особенно на Западе. В тоже время, отмечает Хенкин С.М.: «Массовые протестные движения нового поколения… бросая вызов традиционной политике и традиционным акторам, на практике реализуют иную политику и внедряют иные формы участия в ней. Нередко они перехватывают инициативу у традиционных партий и профсоюзов. Однако заменить и вытеснить последних из большой политики они не могут. Представляется, что впереди длительный период сосуществования и конкуренции социальных движений нового поколения с традиционными организациями, в ходе которого и те и другие окажутся перед необходимостью поиска адекватных ответов на вызовы постоянно меняющейся реальности». ^{[12, c.131-132]}

Подводя итог, можно указать на несколько эффектов появления новых социальных движений. Во-первых, произошло значительное расширение круга проблем, получивших политический статус и находившихся ранее вне политики (например, вопросы охраны окружающей среды, сферы обычаев, внутрисемейных отношений). Процесс расширения этого круга вопросов набрал обороты благодаря деятельности новых общественных движений и продолжается по сей день. Во-вторых, расширилось поле дискуссий, которое все больше питает человеческий активизм и соответствует росту субъектности различных сообществ и групп. Развитие новых коммуникационных технологий в последующие годы лишь усилило этот процесс, расширив доступ к знаниям и информации и способствует повышению социального и политического сознания и, как следствие, политизации гражданского общества. В-третьих, произошло появление значимых политических сил (новых общественных движений и их сторонников), которые получили возможность оказывать постоянное давление на правительство или, шире, политическую систему, основанное на недоверии общества к власти и государству. Это явление может показаться негативным по своей сути, ведь доверие является не только основой эффективного функционирования политических и социальных систем, но фактически является движущей силой постоянного присутствия социальных движений в сфере неинституционализированной политики. Они представляют собой противовес и дополнение к представительной демократии, создавая – как назвал это Пьер Розанваллон (Pierre Rosanvallón) – демократию организованного недоверия, то есть контрдемократию ^[13]. В-четвертых, произошла специфическая перегруппировка сил в сфере политической деятельности. С одной стороны, в западных обществах наблюдается заметный отход от традиционной политики, выражающийся не только в растущем неодобрении традиционной политики и политиков, но и в снижении явки на выборы. С другой стороны, это не означает социальной апатии. Как отметил Рональд Инглхарт (Ronald Inglehart), «несмотря на застойную явку избирателей (во многом вызванную ослаблением лояльности к политическим партиям), западные общества не стали апатичными; наоборот, за последние два десятилетия они стали значительно активнее участвовать в протестах, бросающих вызов элите». ^{[14, p. 296]}. Эти закономерности, замеченные исследователями еще в 1970-е годы, сегодня стали более выраженными, в том числе благодаря развитию информационного общества и сопутствующему увеличению значимости новых медиа. Действительно, более широкие и глубокие экономические, социальные и политические процессы создали основу для развития новых социальных движений.

Политическая природа этих движений выражается по-разному, но основным ее проявлением является протест, который фокусируется на политическом. Прежде всего, новые социальные движения следует рассматривать как противников современности, критиков негативных аспектов цивилизации, политических акторов, ставящих под сомнение существующий мировой порядок.

Кризис и слабости демократии и неинституциональная политика. Растущая роль неинституциональной политики во многом определена кризисом представительной демократии как формы правления. Здесь имеется в виду не критика так называемой либеральной демократии, ибо эта тема дискуссии носит особый характер и во многом идеологически окрашена, а фактическое ослабление демократических политических систем, которое проявляется в снижении явки избирателей, отсутствии прозрачности принимаемых решений и ослаблении демократических институтов и свободы. Также важна все возрастающая роль цифровых медиа, которые, с одной стороны, способствуют мобилизации, но с другой – создают угрозу массового манипулирования, по крайней мере, по отношению к менее образованной части, так называемому общественному мнению, что делает его менее суверенным и более легкомысленным в принятии решений.

Однако отношения между государством и общественными движениями меняются. Эти отношения уходят корнями к периоду формирования национальных государств, а в настоящее время глобализация является важнейшим фактором, влияющим на них. Появление национального государства привело к концентрации политической власти и переместило адресата протестной деятельности на национальный уровень. Это позволило протестам вырваться из захолустья, определяемого рамками власти сеньора, местного правителя, и превратило протесты в действия, характерные для общенациональной арены. Аналогичный сдвиг в протестной активности произошел из-за углубления глобализации, которая вывела протест на транснациональный уровень. Более того, поддержим Пугачева В.П., который отмечает: «Институциональная структура новой глобальной власти отличается гибкостью, большей, по сравнению с национальными правительствами, децентрализацией, развитостью сетевых структур, размытостью центров принятия решений и, вследствие всего этого, непохожестью на существующие национально-государственные структуры власти, что дает основания называть его скрытым, теневым, тайным и т. п. ^{[15, c.14-15]}

Все эти факторы, то есть кризис демократии, развитие национального государства и глобализация, определяют развитие и стимулирование политики разногласий, которая в настоящее время является наиболее явным проявлением неинституциональной политики.

Более того, следует отметить, что более конкретные процессы, связанные с демократической политической системой и укреплением национального государства, сыграли значительную роль в процессах развития политики оспаривания, то есть неинституциональной политики. К ним относятся: традиционно понимаемая децентрализация власти, функциональное разделение властей и объем власти, принадлежащей государству. Совокупный эффект воздействия этих факторов на социальные движения увеличивает количество возможностей и силу давления снизу на государство. Такое положение дел позволяет создать относительно широкий фронт гражданского участия, предоставляет возможности и поощряет участие в процессах принятия решений, а также создает благоприятный климат для создания механизмов совместного управления. Как следствие, это не только приводит к увеличению значимости неинституциональной политики, но и представляет собой корректирующий механизм естественных слабостей демократической системы. Кроме того, это дает повод, основанный на наблюдаемой практике действий, сформулировать «программы восстановления» демократической системы, проявлением которых, среди прочего, является концепция совещательной демократии, расширенной демократии, в которой общественные движения занимают ведущее положение. Обратим внимание на роль социальных движений в исправлении недостатков демократической системы.

Начнем с утверждения о том, что демократия является наиболее удобной средой политических возможностей для деятельности социальных движений и, шире, протестной деятельности. К ее характеристикам относятся особенности, которые дополнительно облегчают коллективную мобилизацию. Исходя из соображений теоретиков демократии, перечень черт, отличающих демократию, включает: свободные выборы, выборный характер государственных должностей, всеобщее право участия в выборах, право политических лидеров участвовать в конкуренции за поддержку демоса и существование институтов, ставящих политику правительства в зависимость от воли граждан, свобода выражения граждан, наличие конкурентных источников информации, право на объединение, наличие демократических процедур (эффективное участие в дебатах наряду с правом публично представлять свои предпочтения, равенство голосов, потребность в различении - каждый гражданин имеет возможность определить и оценить, какое решение для него лучше, контроль голосования и т. д. [16 с. 6-24]

Этот общий набор черт демократии или, как ее называл Даль, полиархии, выдвигает на первый план вопрос общественной дискуссии в контексте деятельности социальных движений. Формулирование своих предпочтений, сопутствующая свобода слова и доступ к средствам массовой информации составляют суть деятельности этих движений. Создание арены для общественных дебатов и участие в них создают возможности влияния на общественное сознание и являются основным средством коммуникации между движениями и обществом. Таким образом, они также формируют повестки дня, определяя, какие вопросы следует обсудить, а затем обработать в процессе принятия решений.

Роль социальных движений за демократию становится еще яснее, если мы посмотрим на слабости этой системы управления. Например, положение, которое сегодня занимает демос. Этот вопрос, кажется, исторически решен, и в демократических системах подавляющее большинство взрослых граждан получили право принадлежать к демосу. Тем не менее, два вопроса кажутся особенно актуальными в этом контексте. Во-первых, это ограниченность участия большинства в процессе принятия решений, которая сводится к уважению голоса меньшинства. Второй – это вопрос разделения власти в условиях демократии на реальную и номинальную власть. Первая принадлежит правящей элите, вторая – народу. В теории демократии этот вопрос был одним из основных направлений дискуссии. В. Парето, Г. Моска, Р. Михельс и Й. Шумпетер отмечали, что настоящее правление народа невозможно, потому что нами всегда управляет элита. Сегодня общественные движения занимаются обоими этими вопросами. В первом случае они зачастую мобилизуют это меньшинство и отстаивают его интересы. Относительно номинального осуществления власти народом, социальные движения, посредством своего участия в процессе принятия решений, минимизируют реальную власть элит в той же степени, в какой они максимизируют участие народа в осуществлении власти. Они заставляют правящие элиты обращать внимание на голос общественного мнения и, как следствие, делиться с ним реальной властью. В этом смысле социальные движения, действующие в сфере неинституциональной политики, корректируют описанную здесь слабость представительной демократии.

Что касается распространенной сегодня гражданской апатии, то она кажется очевидной лишь на первый взгляд. Противоположный ей активизм, который желателен и практикуется социальными движениями, можно рассматривать как попытку преодолеть недостаток гражданской активности. На самом деле этот тезис справедлив при определенных условиях. Сам по себе активизм не приближает к демократии, а иногда он может означать правление некомпетентных масс, которые легко поддаются авторитарным тенденциям или простой дезинформации и недостатку знаний благодаря возможностям, предлагаемым современными цифровыми СМИ. Более того, как показывает практика, чрезмерная активность может вызвать ответную реакцию со стороны правящих элит, которые, опасаясь за собственное положение, будут готовы ограничить демократические права. Поэтому демократия поддерживается не любым активизмом и мобилизацией, а только сознательными действиями, основанными на знаниях и компетентности граждан. С одной стороны, актуализируется роль хорошего образования для демократической системы, а с другой – деятельность общественных движений, которые зачастую играют роль элемента, несущего осведомленность и знания. Их участники обычно составляют ту часть общества, которая вовлечена в общественные дела на уровне выше среднего.

В контексте роли социальных движений за демократию можно сформулировать и более общие выводы. Социокультурные движения, делая упор на активизм, самоуправление и человеческую субъективность, становятся естественными союзниками не только демократических ценностей, но, прежде всего, эмпирической демократии. Можно сказать, что они предоставляют хорошую возможность практиковать и развивать гражданские качества, желаемые в условиях демократии. Более того, социальные движения оказались теми организациями, которые эффективно устраняют недостатки современной демократии в эпоху глобализации. Перенос решений по многим вопросам на глобальный уровень снизил прозрачность процесса принятия решений и заставил общество задавать вопросы о легитимности такого рода действий и формулировать выводы, которые указывали бы на дефицит демократических процедур во многих сферах принятия решений. Возникшие в результате поля недоверия и отсутствия легитимности были в некоторой степени заполнены активностью социальных движений, которые также пытаются предложить новую, лучшую версию демократии. Это последнее утверждение придает социальным движениям определенную роль в третьей демократической трансформации (первая трансформация в Древней Греции, вторая связана с возникновением национального государства и представительной демократии), связанной с отходом от доминирующей роли национального государства в пользу каких-то, пока еще неопределенных форм. Вклад социальных движений, охарактеризованный здесь в форме гражданской мобилизации, компетентности и знаний, интеллектуального активизма, продвижения модифицированных демократических процедур и акцента на максимальное прямое участие граждан в процессах принятия решений, может стать основой для нового, качественно лучшего, чем представительная версия демократии в глобальную эпоху, формата общежития. Причем, «…индикатором роста эффективности участия выступает более широкое, более инклюзивное и более оперативное участие граждан в принятии управленческих решений». ^{[17, c.9]} В.З. Копалиани предлагает свое видение развития социальных движений»: «...по мере того, как партийная демократия истощается, общественные движения сталкиваются с собственной дилеммой. Социальные движения могут сохранять дистанцию от политики и управления ценой политического влияния и реализации желаемых результатов, как в случае с движением «желтых жилетов». Другой путь развития для них заключается в создании гражданских платформ, новых партий и общих инициатив, чтобы внести свой вклад в организацию новых форм демократического управления». ^{[18, c.116]}

В то же время надо осознавать, что не все общественные движения положительно относятся к демократии, что среди них есть такие, чья активность может представлять угрозу этой системе, а ценности, которые они продвигают, противоречат демократическим ценностям. Тем не менее, доминирующей чертой современных общественных движений является их продемократический характер и творческое отношение к демократической политической системе. В этом смысле они представляют собой своего рода авангард или, другими словами, анонс перемен, которые ждут современные демократии. А перемены назрели, не должно «оставаться «священных коров», а самое опасное, что может случиться с нами вслед за «лучшей» частью человечества — превратить демократию (технологии) в идола, поклоняться ему, приносить ему человеческие жертвы и заставлять поклоняться других». ^[19]

Заключение. Сформулированный выше тезис о стирании границ между конвенциональной и неинституциональной политикой и проникновении последней в традиционно определяемую политику представляется верным. Во многом это связано с той ролью, которую социальные движения играют сегодня в общественной сфере. Аргументацию в пользу этого тезиса можно обнаружить в двух основных тенденциях: первая, назовем ее системной, касается трансформаций, которые повлияли на политику, институционализированную в рамках демократических систем за последние полвека; вторая, совместная, относится к многоаспектному развитию общественных движений. Обе охватывают широкий набор факторов, которые взаимодействуют в процессе разработки неинституциональной политики и, как следствие, повышают ее ранг и уровень легитимности.

Системная тенденция относится к роли, которую сыграли изменения в политической, экономической и социальной системах с 1960-х годов. К последствиям этих изменений, существенно повлиявших на повышение значимости неинституциональной политики, относились: изменение социальной структуры и сопутствующее ослабление традиционного социального конфликта между капиталом и трудом, а, следовательно, и его смещение в сторону культурного, ослабление позиций традиционных социальных классов, особенно рабочего класса. Так, основными социальными жертвами глобализации и производственно-технологического уклада, основанного на использовании новейших информационных технологий, стали индустриальные рабочие ^{[20, c. 87]}; растущая децентрализация капитализма и развитие глобализации; отрицание способа распределения богатства, характерного для государства всеобщего благосостояния; культурный поворот в обществе, выражающийся в смене материалистической ориентации на постматериалистическую; политическое участие в решении проблем государственной и частной сфер; кризис демократии, вызванный глобализацией; децентрализация власти с ее функциональным распылением и сокращением количества власти, остающейся в руках государства.

Можно сказать, что факторы системного характера сформировали основу для развития активности общественных движений, особенно новых, и стимулировали низовое социальное давление с целью участия в процессах принятия решений. На этом фоне можно сформулировать причины и факторы развития неинституциональной политики. Отметим следующие из них: институциональное и организационное развитие общественных движений, особенно новых; общий рост социального сознания и социальной субъектности; развитие новых медиа; поставивших политику в зависимость от опросов и сформулировавших привлекательные концепции улучшенной демократии, где важная роль в процессах принятия решений принадлежит социальному активизму.

Конечно, представленный здесь перечень факторов, в большей или меньшей степени ответственных за расширение неинституциональной политики в современных демократических системах, не является исчерпывающим. Деятельность общественных движений остается предметом интереса исследователей. Однако представляется, что сегодня этот интерес должен быть направлен на деятельность по реализации новых, усовершенствованных концепций укрепления демократии, которые особым образом фокусируются на социальных движениях и имеют эмпирическую ценность в контексте кризиса демократии. Именно это направление исследований лучше всего позволит понять и сформировать будущее политической демократии.