Социальная утопия в викторианской литературе (на материале романа У.Г. Хадсона «Хрустальный век»)

Хасиева Мария Алановна ORCID: 0000-0002-0179-1874 кандидат философских наук доцент; кафедра Социально-гуманитарных наук и технологий; Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования "Национальный исследовательский Московский государственный строительный университет" 129337, Россия, г. Москва, Ярославское шоссе, 26 Khasieva Mariya Alanovna PhD in Philosophy Associate Professor; Department of Social Sciences and Humanities and Technologies; Federal State Budgetary Educational Institution of Higher Education 'National Research Moscow State University of Civil Engineering' Yaroslavskoe shosse, 26, Moscow, 129337, Russia m9288@inbox.ru Другие публикации этого автора

Цховребова Белла Филушовна кандидат филологических наук доцент; кафедра гуманитарных и естественно-научных дисциплин; Институт международных экономических связей 119330, Россия, г. Москва, ул. Мосфильмовская, 35, каб. 503-б TShovrebova Bella Filushovna PhD in Philology Associate Professor; Department of Humanities and Natural Sciences; Institute of International Economic Relations 35 Mosfilmovskaya str., office 503-b, Moscow, 119330, Russia tshovrebova@imes.su

Предметом исследования является определение основных особенностей и векторов развития викторианской утопии на основе анализа романа У.Г. Хадсона «Хрустальный век». На протяжении длительного времени в эпоху античности и Ренессанса одним из основных аспектов развития утопии являлось соотнесение идеального общества с социально-политическими, экономическими преобразованиями и технологическими открытиями. ^[15] Новоевропейская утопия во многом являлась продолжением данной тенденции, все в большей степени сближая социальный и технологический векторы утопизма, когда общественное благополучие напрямую соотносилось мыслителями (Кондорсе, А. Тюрго, И.Г. Гердером и др.) с научно-техническим прогрессом, урбанизацией и механизацией труда. ^[5]

Роман У.Г. Хадсона «Хрустальный век» является сочетанием различных жанров утопической литературы (пасторальная утопия, апокаллиптическая утопия, эскапическая утопия), а потому представляет особый интерес для анализа. В статье использован комплексный методологический подход, сочетающий описательный метод с семиотическим анализом текста романа, произведен анализ исследовательской литературы, посвященной викторианской утопической литературе. Научная новизна исследования определяется малоизученностью романа У.Г. Хадсона «Хрустальный век» в современном культурфилософском дискурсе, при том, что роман содержит не распространенные в викторианской эпохи идеи, характерные в гораздо большей степени для современного постиндустриального общества (экософские стратегии потребления, исключающие пресыщение и расточение ресурсов). Именно эта особенность романа определяет актуальность его изучения в современном социально-философском и культурном контекстах, объясняет интерес к нему со стороны некоторых исследователей современной культуры. ^{[7, 11]} При этом в романе отсутствует техноутопическое представление о научных открытиях и технических изобретениях как залоге социального благоденствия.

Викторианская утопия относится к периоду второй половины 19 в. и соединяет в себе черты новоевропейского прогрессизма с культом природы, характерным для сентиментализма и романтизма, а также предвосхищает некоторые утопические идеи грядущей постиндустриальной эпохи. Отдельное место, не включаясь в этот процесс, занимают утопии «пасторального» и «апокалиптического» жанра. Пасторальные утопии в большинстве своем представляли собой переосмысение в духе футурологии традиционного жанра литературной пасторали, особенно популярной в Европе 16 в. Характерными примерами пасторали являлись романы «Аркадия» Я. Саннадзаро, «Астрея» О. д’Юрфе. ^[8] Общая тенденция пасторали в литературе — поэтизация жизни на лоне природы, распространение рустикальной эстетики и воспевание традиционного уклада жизни, с отрицанием технизации и урбанизации. ^[14] В 18 в. упадок традиционного жанра пасторали сопровождается формированием сходных тенденций в литературе сентиментализма и развитием рустикального стиля в изобразительном искусстве, дизайне и архитектуре. ^[17]

Развитие жанра апокалиптической фантастики, в которой условно можно выделить и утопию как определенный подраздел, относится к периоду начала 19 в. и соотносится с процессами урбанизации и технизации жизненного уклада. ^[9] Отличительной особенностью этого жанра является изображение постапокалиптической реальности, реконструкция сценариев существования мира после какой-либо глобальной катастрофы, неизбежно и бесповоротно приведшей к глобальным изменениям жизненного уклада. ^[12] В 19 в. утопические произведения различных жанров зачастую смешивались, совмещая в себе элементы разных видов. Викторианская литература в целом отличалась жанровым многообразием. Среди многих других направлений беллетристики в этот период начинает активно развиваться направление «семейного романа», сочетавшего в себе психологизм и бытописание реалистической литературы. В произведениях, являющихся примерами семейного романа, находят отражение элементы литературы сентиментализма. Развитие элементов сентиментализма в викторианской литературе происходило в определенных аспектах: так, в некоторых исследованиях утверждается, что культ домашнего очага, семейных ценностей, материнства и детства в викторианской литературе рассматривались как продолжение культа романтической любви. ^[20]

Примером описанного жанрового смешения является роман У.Г. Хадсона «Хрустальный век», который одновременно является отражением сентименталистских интенций в литературе и относится к викторианской литературной традиции. Впервые опубликованный в 1887 г., он занимает в утопической литературе 19 в. отдельное место. Способный одновременно считаться и утопией, и антиутопией, он сочетает в себе черты апокалиптической и пасторальной утопий, по своей содержательной направленности сильно отличаясь от других произведений сходного жанра и эпохи. Хадсон видит основным фактором изменений общества не технические изобретения или научные открытия, а перестройку самых основ человеческого общежития и естественных установок в человеческой природе. Согласно сюжету романа, главный герой, очнувшись от потери сознания, возможно, произошедшем из-за падения с высоты, обнаруживает себя в странном месте, покрытым слоями грязи, в полуистлевшей одежде. Он понимает, что провел в забытьи огромное количество времени. Затем он сталкивается с группой людей, выглядящих и ведущих себя весьма странно, вступает с ними в общение и понимает, что это люди, живущие в новом для него мире по совершенно другим, неведомым ему правилам. Главным нововведением, отличающим новый мир романа от привычного уклада жизни человека, является изменения социального устройства: люди живут в домах, представляющих собой нечто среднее между общиной и семьей, но при этом производить на свет потомство может лишь одна пара в общине, патриарх и матриарх, или Отец дома и Мать дома. Большинство людей в доме связывают братско-сестринские отношения, они не образуют семьи, что полностью соответстует эусоциальной форме организации колоний общественных насекомых (пчел, муравьев и др.). Во многом эта сюжетная особенность описываемой утопии объясняется тем, что, что, будучи натуралистом и орнитологом, Хадсон испытывал несомненный интерес к тому, как биологические основы человеческой природы оказывают влияние на социальную структуру и уклад жизни общества. Поэтому в романе он проводит подобный эксперимент, изменяя сами социобиологические основы жизни людей и базовые принципы человеческой природы. Сталкиваясь с этим мироустройством, главный герой ощущает удивление и неприятие: он не понимает, как, эти люди могут согласиться прожить жизнь, не желая испытать романтические чувства и эротические переживания, иметь собственных супругов и детей. В утопии Хадсона достаточно канонично и традиционно изображен конфликт между желанием личного счастья и свободы индивидов и идеей всеобщего благополучия, конфликт, который Платоном решался в пользу идеи блага общественного и государственного. Жители общин в «Хрустальном веке» отличаются абсолютной честностью, спокойствием и мирным дружелюбием в своих отношениях, они не знают ссор и конфликтов, поскольку не знают ревности и зависти, отличаются «кристальной» чистотой помыслов. Возможность такой бесстрастного и мирного сосуществования автор связывает с отсутствием частной собственности и нуклеарной семьи. Данный сюжетный мотив необходимо рассматривать также в контексте концепции утопического социализма, которая активно распространялась в европейской культуре 19 в. и также подразумевала отказ от частной собственности и традиционной модели семьи и воспитания детей. ^{[2, 18]}

В романе также представлена идея несовместимости общественного благоденствия и личного счастья людей, ведь по мере своей интеграции в общество герой начинает все больше испытывать муки неразделенной любви и страдания от осознания невозможности исполнения своих желаний. Проблема восприятия женщины в обществе находит отражение в образе Матери дома. В романе эта героиня представлена амбивалентно: с самого начала повествования она изображена тяжело больной и не выходит из своей комнаты, общаясь лишь с несколькими членами общины, но при этом активно влияет на жизнь других персонажей и ход событий в романе. Физическая сокрытость, изолированность от общей «профанной» жизни дополняются в данном образе мотивом духовной избранности: Мать Дома обладает доступом к сакральным знаниям, понимает подлинное значение традиций общины и отвечает не только за продолжение рода, но и за трансляцию культурной памяти, моральных и религиозных основ общества. При том, что в романе главные праздненства жителей общины связаны именно с женским началом как символом плодородия, изобилия, социальную систему, изображаемую в романе, нельзя назвать матриархатом: главой Дома является Отец, который не окружен таким ореолом таинственности и занимается решением большинства хозяйственных и административных вопросов, а также вершит правосудие. Мать Дома — единственная, кто может наложить вето на его решения. Впрочем, это связано не с утверждением ее верховного положения, а, скорее, с привычным для викторианского общества распределением ролей: Отец, воплощающий мужское начало, наделен наказующей силой, Мать же, олицетворяющая женское начало, несет милосердие и смягчение наказаний.

Хадсон также во многом отразил в своем произведении трансформацию культурных и нравственных ценностей британского общества 19 в. Изменения ценностей и принципов существования викторианского общества были тесно связаны с переосмыслением роли женщины в социальном развитии, произошедшим в этот период. С одной стороны, викторианская мораль 19 в. во многом отрицает нравы и социокультурные установки прежних эпох: ценности либертинажа 17 и 18 столетий, распространенные в наибольшей степени в аристократической среде, замещаются викторианскими ценностями, которые в наибольшей степени соотносятся с буржуазной и мещанской прослойками общества. ^[1] С другой стороны, индустриализация, урбанизация и технизация жизни людей 19 столетия неизбежно меняли положение женщины в обществе: появление ряда новых профессий, постепенная замена традиционной, многопоколенной семьи на нуклеарную не могли не отразиться на значении и функциях женщины в семье и обществе в целом. Викторианские представления о семейных ценностях определялись началом правовой защиты детства (первые законы, ограничивающие использование детского труда, а также труда беременных женщин и устанавливающие правила охраны здоровья работников, были приняты в Британии 30-е годы 19 в.) и культом женщины-матери, хранительницы домашнего очага. Фокусировка на репродутивном значении брака, а также повышение ценности супружеской верности в глазах общества сопровождались существенной трансформацией отношения к человеческой телесности в викторианскую эпоху, приведя к распространению запрета на обнажение и превознесением духовного над телесным в романтических отношениях. Еще в сентименталистской литературе 18 в. находит новое преломление архетипический образ «девы в беде»: в романе С. Ричардсона «Кларисса» главная героиня, являющая собой образец добродетели, подвергается насилию со стороны Ловеласа, но и после этого отказывается подчиниться ему и действовать вопреки своим нравственным приципам и погибает. Героиня другого романа Ричардсона - «Памела, или вознагражденная добродетель» - обнаруживает ту же нравственную стойкость, но, в отличие от Клариссы, убеждается в целомудрии своего преследователя и вступает с ним в законный брак. Ключевая особенность этих сюжетов — в активной роли самих героинь: если «девы в беде», изображаемые в мифах или рыцарских романах, пассивно ожидали спасения от героев-мужчин и зачастую сами выступали лишь в качестве трофея-награды победителю (Андромеда, спасенная Персеем, Эльза, спасенная Лоэнгрином и пр.), то в романа 18 и 19 в.в. героини активно проявляли свою волю и самостоятельно принимали решения, влияющие на их жизнь. Этот сюжетный элемент воспроизводится затем во многих известных романах викторианской литературы: так, Джен Эйр в одноименном романе Шарлоты Бронте, столкнувшись с обманом со стороны своего жениха, Эдварда Рочестера, сбегает от него, не желая поступиться своими представлениями о нравственном долге. ^[16] Сюжетный мотив активного выбора со стороны женского персонажа в романе Хадсона представлен отнюдь не в привычном виде: значимые решения в романе принимает лишь один женский персонаж — Мать Дома, принимает их она прежде всего за других людей, активно влияя на их жизни, исподволь направляя их мысли и желания. ^[7]

Утопия Хадсона интерпретируется некоторыми современными исследователями как экософский и технико-философский роман, поскольку в данной утопии существенно переосмысляются отношение общества к труду, производству и потреблению, а также отношения общества к природе и технике. При описании общества кристаллитов герой подчеркивает, что там не принято разделение на мужские и женские занятия и виды труда, однако каждый выполняет посильную работу, в наибольшей степени соответствующую его способностям и физическому состоянию. В обществе кристаллитов нет денег, но при этом стоимость труда и материальных благ рассчитывается иначе, нежели в викторианском обществе. Решившись остаться в новом мире, герой оказывается вынужденным целый год работать в поле, чтобы оплатить одежду, которую для него шьют члены общины. Эти костюмы (их всего два) описаны в 10 главе: «Наконец настал радостный день, когда я должен был, во всяком случае внешне, перестать быть инопланетянином, поскольку, вернувшись в полдень с поля и войдя в свою келью, я увидел свои прекрасные новые одежды — два полных костюма, за исключением нижнего белья: один, самого сдержанного цвета, предназначен был только для рабочих часов; но второй, предназначавшийся для дома, в большей степени привлек мое внимание». ^{[10, c. 75]} В книге много внимания уделяется описанию этих костюмов: их цвет и отделка были подобраны портными индивидуально, в соответствии с особенностями внешности героя, его цветом глаз и волос, и в точности в соответствии с его размерами, при этом изготавливались они много месяцев, что по меркам мира героя означало низкую эффективность труда. Но в ходе повествования создается впечатление, что подобные медленные темпы производства связаны не с технологической отсталостью общества кристалитов, а с определенным отношением к процессам потребления: в обществе в наибольшей степени ценится не количество потребленной продукции, а ее качество, потребление рассматривается не как процесс немедленного исполнения всех желаний и утеха собственного тщеславия, а как удовлетворение нужд без пресыщения и избытка, без расточения ресурсов. Эта идея в полной мере соответвует экософской стратегии постиндустриальной эпохи, но совершенно не характерна для индустриализма 19 в. Продолжительность человеческой жизни в мире кристаллитов гораздо дольше, чем в лондоне 19 в.: Отцу дома уже исполнилось 200 лет. При этом герой не может определить, что именно является тому причиной, образ жизни этих людей, или сама их природа. Отношения «кристаллитов» с окружающей средой вообще весьма своеобразны: все они питаются исключительно растительной пищей, не занимаются охотой и не разводят скот на убой, хотя и используют животных в сельскохозяйственных работах. Животные наделены особым статусом в романе, они обладают необычно высоким, почти человеческим интеллектом: собаки и лошади полностью способны самостоятельно выполнять домашние дела и вести сельскохозяйственные работы, подсказывая и напоминая людям о необходимых делах. Данный сюжетный ход напоминает о хрестоматийно известном романе «Путешествия Гулливера» Д. Свифта, где сверхразумные существа, выглядящие как лошади, гуигнгнмы, превозносились в своем нравственном совершенстве над обезьяноподобными йеху, персонифицировавшими человеческие пороки и слабости. Считавший человека эгоистичным по своей природе, Свифт не верил в возможность существования по-настоящему совершенного общественного устройства, ^[3] а потому его роман-путешествие не создает картины идеального мира, скорее, живописует и пародирует недостатки и современного ему общества. Хадсон же в своей утопии избегает мизантропии, характерной для Свифта, соотнося пороки человека скорее с внешними, экономическими, социально-политическими факторами. Людей, живущих в обществе кристаллистов, Хадсон изображает совершенными, избавленными от пороков викторианского общества и одинаково красивыми телесно и духовно. В сцене знакомства главного героя с его возлюбленной Йолеттой, присутствует такое рассуждение:

«— Это красивое имя, оно так приятно звучит, что мне хотелось бы повторять его постоянно, — ответил я — и это справедливо, что вы носите такое красивое имя, потому что… если позволите сказать, потому что вы необыкновенно прекрасны. — Да, но разве это странно — разве не все люди прекрасны? Я подумал о некоторых лондонцах из преступного класса, о старых женщинах с иссохшими обезьяньими лицами и в шалях, прокрадывающихся в трактиры на углах улиц или выходящих из них; а также некоторых людей более высокого класса, которых я знал лично, некоторых даже в Палате общин; и я чувствовал, что не могу согласиться с ней, как бы мне этого ни хотелось, не идя при этом против своей совести». ^{[10, c. 53]}

В ходе повествования развитие отношений главного героя с Йолеттой становится главным элементом сюжета романа, определяя и его завершение: постепенно чувства героя становятся все более глубокими и серьезными, Йолетта же не готова ответить взаимностью на столь чуждое и непонятное для их мира чувство. Ощущая себя не в силах довольствоваться скромной ролью собрата по отношению к возлюбленной, герой начинает попытки положить своим страданиям конец: найдя в библиотеке таинственный флакон с надписью, обещающей избавление от бремени прожитых лет, болезней и страстей, он решает выпить содержимое, надеясь излечиться от своих чувств. Однако выпитая жидкость оказывается ядом. При этом до того, как испустить дух, герой успевает узнать у пришедшей в библиотеку Йолетты, что Мать дома готовила его и Йолетту на роль будущих преемников и продолжателей рода, что сама Йолетта, не показывая того, начала испытывать к нему чувства, а их взаимная любовь должна была стать основой для продолжения жизни будущих поколений общины.

На семиотическом уровне в фабуле романа заключена антитеза двух видов любви, имманнентных человеческой природе: эрос вступает в противоборство с филией, любовь, предполагающая обладание, физическую страсть и рождение новой жизни, противостоит любви дружественной, интеллектуальной. В общинах кристаллитов связывают бесстрастные, и потому бесплодные отношения. Повествование героя как будто подталкивает читателя к заключению, что именно редукция, если не полное изгнание страстной и жизнерождающей любви из общества утопии Хадсона и становится причиной замедления темпов его жизни: долгожительство членов общины сочетается с кране низкой рождаемостью в общине. Так, описывая жизненный уклад общины кристаллитов, герой с удивлением отмечает отсутствие детей: состарившиеся Отец и Мать Дома уже не способны к деторождению, а остальные люди, живущие в общине, лишены права быть супругами и родителями. Изображаемое в романе «Хрустальный век» общество являет собой яркий пример сочетания жанра утопии и дистопии, ^[4] поскольку эусоциальная структура общества кристаллитов отрицает принцип равенства всех людей в их социобиологической природе, также как и абсолютную ценность свободы человеческой личности. При этом мотивы, стоящие за этим подчинением личности обществу, связаны не с евгеническим проектом, как, например, в государстве Платона, а с противопоставлением двух родов любви в человеческих отношениях, с антитезой, в которой эрос связывается со страстями и порождает раздоры и ревность. Это соотнесение в целом характерно для викторианской литературы, несущей в себе традиционное противопоставление в человеке разума и чувств. ^[11]

Гармонию общества кристаллитов Л. Мамфорд в своей книг «История утопий» называет «холодным лунным блаженством», ^{[6, c. 385]} указывая на доминирование идеи всеобщего благополучия над желаниями и личными интересами членов общины. Мамфорд рассматривает утопию Хадсона вместе с романом У. Морриса «Вести из ниоткуда», также рисующей утопический проект идеального общества, но раскрывающей проблему оптимального социального устройства в экономических и производственных аспектах, с уклоном в социализм и либертарианство. ^[19] Мамфорд определяет сходство этих двух утопий в их изображении «сути жизни» общества в укладе и традициях. Проблема социального неравенства раскрывается в утопии в неожиданных аспектах: люди неравны друг другу не в материальном достатке или происхождении, а в значимости своих функций в обществе, при этом любой человек, в том числе инородец, такой, как главный герой, может занять место главы дома. Примечательно, что Мамфорд относит утопию Хадсона к разряду «утопий побега», в противовес «утопиям реконструкции». Отличительной особенностью утопий побега является изображение принципиально отличающегося от текущего положения сценария жизни общества, зачастую требующего изменения человеческой социобиологической природы, в то время как утопии реконструкции фокусируются как правило на изменении и совершенствовании условий окружающей среды, градостроительных, экономических и технологических аспектах. Утопия побега в понимании Мамфорда ассоциируется с перенесением героя в принципиально новую среду с новыми условиями, в то время как утопия реконструкции предполагает программу социальных и технологических улучшений, потенциально способную к внедрению на практике. Мир «Хрустального века» априори нереалистичен и поразумевает существенное изменение человеческой природы: едва ли социальная структура, представленная там, могла бы быть повсеместно распространена в обществе люой эпохи. При наличии определенных типичных для викторианской литературы особенностей утопия Хадсона отличается от других утопий Нового времени по ряду признаков. Прежде всего, в романе отсутствует техноутопическое представление о научных открытиях и технических изобретениях как залоге социального благоденствия. В «Хрустальном веке» вообще не изображаются технологии, опережающие время написания произведения. Основа утопии «Хрустального века» - антропосоциальная трансформация общества, изменение природы человека вместе с социальной структурой.

Социофилософское и социокультурное значение романа Хадсона весьма высоко, поскольку в данном произведении отражается трансформация социальных отношений, уклада жизни и системы ценностей викторианской эпохи: изменение роли женщины в обществе и семье, стремление к гармонизации человека с природной средой в условиях стремительной индустриализации. В семиотическом поле романа можно одновременно определить наследование определенных черт сентиментализма 18 в. и предвосхищение некоторых идей постиндустриального будущего.