Инновационный город в современной культуре

Барабошина Наталья Владимировна ORCID: 0000-0003-2312-9571 кандидат философских наук доцент; кафедра философии и культурологии; Самарский государственный медицинский университет Министерства здравоохранения Российской Федерации 443041, Россия, Самарская область, г. Самара, ул. Братьев Коростелевых, 83, кв. 91 Baraboshina Natal'ya Vladimirovna PhD in Philosophy Associate Professor; Department of Philosophy and Cultural Studies; Samara State Medical University of the Ministry of Health of the Russian Federation 443041, Russia, Samara region, Samara, Korostelev Brothers str., 83, sq. 91 baraboshina@mail.ru

Иливицкая Лариса Геннадьевна ORCID: 0000-0003-3339-9946 доктор философских наук доцент; кафедра философии и культурологии; Самарский государственный медицинский университет Министерства здравоохранения Российской Федерации 443008, Россия, Самарская область, г. Самара, ул. Победы, 99, кв. 123 Ilivitskaya Larisa Gennad'evna Doctor of Philosophy Associate Professor; Department of Philosophy and Cultural Studies; Samara State Medical University of the Ministry of Health of the Russian Federation 443008, Russia, Samara region, Samara, Pobedy str., 99, sq. 123 l.g.ilivitskaya@samsmu.ru

Инновация – это понятие, популярность и активность употребления которого в современном научном и ненаучном дискурсе трудно переоценить. Фактически, обращение к любому феномену с точки зрения его преимуществ или перспектив развития с неизбежностью влечет за собой разговор об инновациях. Связано это с той ролью, которую они играют в современной культуре. Нацеленность на инновации является одной из господствующих установок современной культуры. «Для нашей цивилизации изменение и прогресс становятся самоценностью. Она вроде двухколесного велосипеда, который тогда устойчив, когда движется, а как только остановится – упадет. Инновации здесь – главная ценность» ^{[1, С. 26]}. Инновации сегодня пронизывают все сферы жизни человека, культуры. В них находит отражение логика и динамика развития общества и культуры.

Разговор о таком недавно возникшем феномене и понятии, как инновационный город, можно выстраивать, исходя из разных исследовательских оптик. В центре нашего внимания находятся вопросы, касающиеся того, какой город в настоящее время можно считать инновационным, каким требованиям он должен соответствовать и какие сложности возникают при реализации его проекта? Поиск ответов на эти вопросы в работе будет осуществляться, с одной стороны, исходя из трактовки инноваций, присущей культурологическому дискурсу, с другой, исходя из понимания города, как особого интенционального предмета – феномена, возникающего в ходе коммуникации, диалога участников урбанистических реалий ^[2].

На первый взгляд, обозначенные выше вопросы могут показаться весьма тривиальными, ведь в XXI в. уже существуют многочисленные подходы, оценивающие город с точки зрения его инновационности. В качестве примера можно привести, например, рейтинг инновационной привлекательности городов ^[3] или глобальный инновационный индекс ^[4]. С 2007 г. рассчитывается глобальный рейтинг инновационных городов мира, составляемый международным агентством «2thinknow» (Австралия). Данный рейтинг оценивает потенциал города с точки зрения генерирования, внедрения и трансляции инноваций – показатели валового регионального продукта (ВРП), развитость промышленного производства, наличие штаб-квартир транснациональных корпораций, производственных кластеров, уровень доходов граждан и т.д. ^[4]. Объединяющим основанием для вышеобозначенных примеров (и схожих с ними) является понимание инновационного города как территории «синергии научных исследований, производства и коммерциализации научных разработок» ^{[5, c. 52]}. Такая трактовка проистекает из экономического взгляда на инновации, который устанавливает прямую взаимосвязь между ними и экономической эффективностью социума (работы Н. Д. Кондратьева, Г. Тарда, Й. Шумпетера).

Однако, если брать в расчет не экономический, а культурологический подход к инновациям, которому, кстати, принадлежит историческое лидерство, то осмысление того, что следует понимать под инновационным городом не выглядит уж столь простым. Напомним, что инновации в культурологическом дискурсе указывали (и указывают) на изменения в культуре, выступая антонимом понятию «традиция». Причем, данные изменения, предполагают разновекторный характер движения, который не всегда ведет к положительному результату. Так, например, Э. Морен, говоря о парадигме инновационной сложности, выделял три типа возможных последствий для социальной системы:

– незапланированный с самого начала, «извращенный» результат;

– «нулевой» результат, при которой инновации не приводят к ощутимым изменениям;

– достижения, которые усиливают состояние неопределенности и риски, реализации катастрофических сценариев ^{[6, с. 24]}.

Следует обратить внимание и на то, что инновации не всегда являют собой «прорыв к новому». Зачастую они демонстрируют только видимость инноватики как проявление дополнительного потенциала развития системы, как «ребрендинг» старого, как возвращение к утраченному, как неожиданное совпадение результата со скрытой установкой ^{[7, с. 51]}.

Но все же a priori целеполагание инноваций, с одной стороны, связано с позитивными тенденциями в общем процессе развития любого явления. Согласно С.С. Панарину в инновациях находит отражение стремление «устроить мир лучше, чем он устроен» ^{[8, с. 121]}. С другой, инновации связаны с изменениями, которые привносят в систему, по крайней мере, фактор новизны. Действующая инноватика мыслится в рамках «всеобщей науки о креативном обновлении» ^{[9, с. 24]}.

В отношении города такая трактовка инноваций позволяет говорить о следующих значимых его чертах.

Во-первых, для инновационного города характерна тенденция к движению вперед. Как отмечает А.Н. Павленко, «будущее есть то, что “будет идущим”, что только “на-ходит”. Будущее есть такое отрицание стояния, как и “прошедшее”» ^{[10, с. 89]}. Города в своем развитии должны демонстрировать устойчивый рост. В противном случае о них можно говорить как о «хронологической провинции» (С.С. Аверинцев). А это уже ставит вопрос о перспективах их существования. Города традиционно считались (и считаются) двигателями глобального роста, поэтому улучшение инфраструктуры, расширение публичных пространств и систем коммуникации, поглощение периферии и в целом мегаполизация – это устойчивый тренд избегания старения и упадка городской жизни.

Во-вторых, говоря об инновационности города, необходимо обратить внимание категорию «возможности». В категориях, предложенных М. Эпштейном, возможность определяется через модальности «мочь», «быть» и «знать» ^{[11, с. 7]}. Документально именно эти модальности закреплены в миссии города и позволяют оценить его инновационную перспективность. Новое понимание возможности как отсылки к иной «бытийной альтернативе» (С.С. Хоружий) устанавливает ее самостоятельную ценность и несводимость городской жизни к простой наличной реальности. Она соотносится с переходом города из своего наличного бытия к иному, еще не ставшему состоянию. М.К. Мамардашвили, говоря о принципиальном различии между живым и мертвым, подчеркивает, что живое обладает способностью быть иным, в то время как мертвое такой способностью не обладает. «Быть живым – это быть способным к другому» ^{[12, с. 204]}. Город живет, намечая перспективы, строя планы на будущее, продолжая себя тем самым во времени.

В-третьих, за необходимостью инноваций всегда стоит скрытая или явная неудовлетворенность наличным бытием города. С. Хоружий называет такое состояние «фундаментальным неблагополучием», а Ж. Батай «избытком недостатка». Настоящее города теряет свою ценность и подлежит замещению, переходу в другое, будущее состояние, которое лишено противоречий, присущих текущему моменту. Инновационность в данном случае предстает как сжатая пружина ожидания, которая содержит в себе потенциал развития города, «неудержимость онтогенеза» (А.Г. Гурвич). Она закладывает возможные трансформационные ожидания вне зависимости от вероятности наступления положительной динамики. В каком-то смысле инновационный город – это всегда Утопия. Но как верно отметил О. Уайльда, «если в мире она [утопия] отсутствует, на такую карту мира не стоит и смотреть, потому что не увидим той земли, куда все время стремится Человечество. <…> Прогресс есть претворение Утопий в жизнь» ^[13].

Выделенные черты в той или иной степени присущи всем типам городов, связанных с процессом развития. В частности, речь идет о таких близких по содержанию понятиях как: «идеальный город», «город будущего» и «быстрый город». Представляется, что их разграничение определяется тем, какой аспект процесса движения является ведущим: предметно-содержательный, операционный или динамический ^[14].

Предметно-содержательная сторона процесса развития акцентирует внимание на идеальной модели, желаемом образе, который необходимо достичь. С ней в большей степени соотносятся «идеальный город» и «город будущего». Динамический аспект изменений предполагает оценку города исходя из скорости протекания трансформаций. Этим обусловлено деление городов на «быстрые» (чаще к ним относят мегаполисы, столицы) и «медленные» (малые, провинциальные города). Операционный аспект изменений указывает на факторы, обеспечивающие эффективность будущего процесса. И именно в этом случае речь идет, прежде всего, об инновационных основаниях дальнейшего развития города.

Нельзя сказать, что для инновационного города предметно-содержательная или динамическая стороны не имеют значения. Они, безусловно, предполагаются, но уходят на второй план. Так, если говорить о предметно-содержательной стороне процесса развития, то в случае инновационных городов, она скорее очерчивает общий вектор движения, так как «потеря замысла и его будущего результата прекращает действие» ^{[15, с.42]}. Однако, образ, который ей задается в данном случае носит подвижный, незаконченный характер. Он зачастую только намечает перспективные сценарии возможного развития. Потенциал же инновационности, в первую очередь, заключен в самой идее движения, которая требует от города «держать руку на пульсе», быть в тренде, воплощать в себе свидетельства будущего в настоящем.

И здесь вполне уместно привести в пример такие модели городского развития, которые, несмотря на большую терминологическую вариативность, ^{[16, p. 3]}, объединяются под зонтичным названием инновационного города ^{[17; 18; 19]}. В зависимости от предполагаемых стратегий преобразования исследователи говорят о городах устойчивого развития и культурных городах, инклюзивных и адаптивных городах, «умных» и креативных городах и т. д. Представленные концепты на данный момент не имеют четкой классификации, но для большинства из них потенциал инновационности (связка поступательного развития города с реализуемыми в нем инновациями) выступает как смысловая отличительная черта. Причем, речь идет не об экономических инновациях (что не исключает отсылки к экономическим характеристикам, например, эффективности, конкурентоспособности). Согласно данным концепциям, инновации рассматриваются здесь как – инструмент решения проблем в одних случаях и придания городам «магнетизма» – в других ^{[17, с. 37]}.

Так, например, концепция «креативного города» делает акцент на перспективах творчества и самореализации личности в городском пространстве. В этом плане, наличие креативных территорий (кластеров, публичных мест) и креативных классов (вплоть до маргинальных элементов) является основой этого типа города. Ч. Лэндри, один из создателей модели «креативного города» подчеркивал, что именно благодаря этим ресурсам конструируется инновационный имидж городов, позволяющий развивать туристические кластеры, привлекать новые инвестиции, обеспечивать поддержку творческих людей. Таким образом, креативность, по мнению Лэндри – это важнейшая предпосылка для инноваций и главная задача города – это создание, поддержание и развитие этой инновационной среды ^{[20, с. 110]}.

Говоря о моделях городского развития, необходимо подчеркнуть, что большинство предложенных инновационных схем не дают четкого представления о конечном результате трансформаций. Критерии инновационности довольно спорны и скорее указывают на необходимость непрерывного креативного процесса совершенствования городского пространства. Исследователи Д.П. Фролов и И.А. Соловьёва обращают внимание на то, что при таком подходе приходится отказаться от «...иллюзии возможности выбора одной конкретной модели и ее полной адаптации в каком-либо городе» ^{[19, с. 166]}. В противном случае, первоначальное стремление вперед, к изменениям начинает ослабевать по мере кажущегося приближения к постулируемому идеалу. Но, поскольку «выпадение из движения времени» лишает город статуса инновационного, статичность, даже в случае достижения идеала, представляется невозможной.

Динамический аспект процесса развития города также вносит свой вклад в трактовку инновационного города, беря за основание не только изменения, но и скорость их протекания. Инновационный город в данном варианте противостоит городу традиционному. Следует сразу оговориться, что данное противостояние определяется не оценочными шкалами, крайними точками которых являются позиции «передовой – отсталый», «успешный» – «неэффективный». Не определяется оно и значительностью «исторического стажа»: «исторический город» или «новодел». В различии традиционного и инновационного городов имеют значение другие характеристики. Можно утверждать, что традиционный город в большей степени капитализирует свое прошлое, а инновационный – свое будущее. Традиционный город демонстрирует медленный темп развития. Для него характерно постоянство городских структур и цикличность в динамике, повторяемость инфраструктурных решений и традиционных городских практиках. Основными отличительными чертами «инновационного» города можно считать создание особенного, «урбанизированного» высокодинамичного стиля жизни, в рамках постоянно обновляющейся изменчивой повестки трансформаций.

Выдвижение на первый план динамического аспекта в интерпретации инновационного города порождает свои трудности. С одной стороны, они связаны с поиском ответов на вопросы о цели подобных изменений, скорости и единицах изменения результатов. С другой стороны, сама формула, лежащая в основе понимания инновационного города: чем выше скорость изменений, тем больше оснований считать город инновационным, не всегда ведет к корректному результату. Динамика жизни мегаполиса города может быть представлена как сетевое взаимодействие информационных потоков разной степени интенсивности. Но, при этом, высокая скорость изменений не всегда свидетельствует о процессуальности, поскольку качественная сторона изменений не всегда осмысливается их участниками, демонстрируя тотальную склонность к глобальному переустройству всей жизни. А.Н. Павленко описывает данную динамику как эффект «скольжения» по поверхности, без качественного углубления и понимания. При этом, высокая темпоральность формирует ситуацию отсутствия «телопройденности» настоящего, что лишает его наполненности ^{[21, с. 88-89]}.

Кроме того, и сама скорость изменений получает неоднозначную оценку исследователей. Так, В.А. Емелин, А.Ш. Тхостов отмечают, что «имеет смысл говорить о скорости перемен не как об однополюсной шкале, где перемены противостоят комфорту, а как об определенном континууме, где комфорт присущ лишь некоторой средней зоне. На одном полюсе этого континуума находится зона «застоя». На другом полюсе – мир в эпоху быстрых перемен, как создающих ощущение азарта, витальности, так и переходящих в крайних точках к неустойчивости, хаотичности, непонятности, опасности» ^{[22, с. 15]}. Наличие кардинальных перемен в зоне высокого темпоритма способны привести к процессуальной деформации, что чревато смысловыми «разрывами», потерей связности и последовательности процесса, который превратится «калейдоскоп разорванных фрагментов, живущих очень короткой жизнью» ^{[22, с. 20]}.

Дальнейшие рассуждения об инновационном городе требуют смещения акцента с понятия «инновация» на понятие «город». Как уже было указано выше, мы исходим из той трактовки города, согласно которой он мыслится как «пространство смысла, символическое пространство в самом широком смысле, когда символ понимается не просто как знак, а нечто онтологическое, имеющее общее бытие с тем, что символизируется. <…> Город – это место, которое всегда насыщено смыслами, своей историей, знаками и ценностями» ^[23]. На основе этих смыслов формируется его особый образ, как априорная ментальная конструкция, формирующаяся в структурах жизненного мира. И именно перекодировка или смена смыслов города служит стимулом для трансформации городского пространства: осмысления нового функционала и выбора новых приоритетных задач, которые город будет репрезентировать. Поиск и обретение городом актуальных данному времени смыслов выступает мощным катализатором инновационного развития. Иными словами, именно смыслы могут быть рассмотрены в качестве факторов городских инноваций.

Наличие у города широкого спектра смысловых альтернатив выступает основой для его инновационных возможностей. Развитие города – это возможность выбора «иных» смыслов. Ю.М. Лотман, говоря о Санкт-Петербурге, писал, что он «был задуман как морской порт России, русский Амстердам (устойчивой была и параллель с Венецией). Но одновременно он должен был быть и “военной столицей”, и резиденцией – государственным центром страны, – и даже, как убеждает анализ, и Новым Римом с вытекающими отсюда имперскими претензиями» ^{[24, с. 219]}. Борьба разноплановых смыслов и их апробация на практике в самое короткое время позволили Санкт-Петербургу приобрести то сложное социокультурное «ядро», реализация которого в острой конкуренции с «первой столицей» сохраняет свою инновационную динамику до сих пор.

Небольшой набор и неизменность городских смыслов, в свою очередь, порождает статичность, неизменность, «выпадение» города из времени, остановку его развития. Историко-культурный код такого города оказывается как бы вне истории, так как его достопримечательности «воспринимаются как исконные, вечные, неизменные репрезентанты (и доминанты) определенных территорий» ^{[25, с. 18]}. Т.Ю. Быстрова определяет такое состояние как деградацию – «утрату функции и смысла для людей и территории, на которой находится этот объект, вызванную недооценкой его ценности и социально-экономического и культурного потенциала» ^{[25, с. 27]}. Способом преодоления деградации является нахождении и актуализации новых функций и смыслов, призванных обеспечить появление актуальных связей между городом и человеком. Данный процесс трактуется как «реабилитация» ^{[26, с. 28]}.

Однако трудности инновационного роста, в данном случае могут заключаться в ярко выраженной бинарности – тяготению к сочетанию черт, составляющих абсолютные смысловые противоположности; непоследовательности – постоянным переходом из крайности в крайность; утопизму – тяга к абсолютным ценностям и связанные с этим склонность к глобальному переустройству всей жизни; аффективности – преобладание эффекта значимости мегасобытий над практическими результатами и т.д. Переход на уровень управленческих решений и практик инновационного смыслообразования должен предполагать качественное достраивание пространственной и временной организации города, выявление сильных смысловых доминант, подлежащих форсированию, оценку перспектив формирования новой образности города и т. д. Это сложная задача, поскольку речь идет о том, чтобы обнаружить те смыслы, которые присущи городу в целом на современном этапе его развития, и соотнести их с конкретной локальной спецификой. Ведь смысловая множественность, из которой складывается город, не может быть создана, повторена или воспроизведена в другом месте. Города в этом плане обладают качественным многообразием и неповторимостью.

И тут возникает еще одна сложность, характерная для понимания инновационного города в культурологическом аспекте. Речь идет о локализации смыслов, которые могут быть взяты в качестве образцов для реализации «иного» бытия города. Обращаясь к анализу пространственно-временной динамике российской цивилизации, Д.Г. Горин прибегает к такому методологическому инструментарию как «хронотоп обновления». Обосновывая его, он утверждает, что тем образцы, на которые опиралась российская культура в своей развитии, был присущ как локальный, так и инокультурный характеры. В первом случае они высупали свидетельством ее самобытности, во втором, указывали на заимствования, проявляющиеся, чаще всего в вестернизации ^{[27, с. 176]}. Экстраполируя данный подход на город, можно говорить как о глобальных трендах городского развития, так и об уникальности каждого конкретного города.

Оставляя в нашем случае в стороне глобальные тренды, сосредоточим свое внимание вопросе о поиске образцов, позволяющих проявить крайне важную для любого города индивидуальность. Значимость последней весьма точно определил В.Л. Глазычев, говоря о том, что «город является собой, т. е. приближается к идеалу ровно настолько, насколько он индивидуален» ^[28]. Уникальный образ, сохранение неповторимой атмосферы, обеспечивают городу существование и способность к росту. С.А. Ромашко пишет: «Города умирают не тогда, когда с ними что-либо случается, а тогда, когда ломается их временная ось. Города отстраивались после пожаров, землетрясений и наводнений, возрождались после свирепых эпидемий, переживали вражеские нашествия, смену населения, религии, государственной принадлежности» ^{[29, с. 97]}. Утрата городом «своего лица» лишает его потенциала для развития.

Интерес к уникальности городского пространства в современной отечественной гуманитаристике возник на рубеже XX-XXI в. В это время большом количестве появились исследования, помещающие в фокус своего внимания специфику конкретного города, его культурного пространства. Установка о том, что для всех российских городов характерны общие тенденции развития, нивелирующие их уникальностью, сменилась признанием того, что любая локальность обладает собственными специфическими чертами. «Локальные истории создают свои образные историко- и культурно-географические пространства, не сводимые к традиционным пространствам больших регионов, стран и цивилизаций. Такие небольшие и часто малоизвестные пространства-образы могут быть интровертными, не развернутыми к “большим” истории и географии, но их серьезная роль состоит в накапливании, переработке и глубокой интерпретации местных событий, как бы невидимых издалека и свысока» ^{[30, с. 547]}.

Но именно эта ситуация одновременного существования города в общей и локальной истории, на наш взгляд, во многом определила ситуацию, согласно которой многие практические урбанистические решения во многом были связаны не с поиском собственной смысловой уникальности города, а со стремлением соответствовать той или иной «образной моде». Так, например, на рубеже XX–XXI вв. особой популярностью пользовался феномен третьих столиц. Исследователи даже выделяли базовые тактики формирования данной образности ^[31]. Безусловно, каждый город, находил свое, собственное обоснование для объявления себя конкретной столицей, но одновременно пытался вписаться и в популярный тренд.

Говоря об инновационном городе с позиции смыслов, не следует упускать из виду и уровень необходимой согласованности между городскими смыслами и образам. Как отмечает В.Л. Круткин, «только в геометрическом плане пространство города едино, культурное пространство множественно, оно понимается и переживается по-разному, оно образует противоречивую и конфликтную среду, в которой и через которую люди действуют» ^{[32, с. 40]}. Иными словами, смысловое пространство города не гомогенно. Его видение и значимость может существенно отличаться на уровне конкретных жителей, тех или иных социальных групп, городских сообществ, порождая множественность смысловых реальностей. А это ставит проблему их сосуществования, совместимости. Как отмечает Ж. Бодрияр, «каждое пространство/время городской жизни образует особое гетто, и все они сообщаются между собой» ^{[33, с. 157]}. Разработка инновационных решений в данном случае требует учета согласованности смысловых конструктов по различным линиям и точкам пересечения. От этого процесса зависят перспективы развития городского пространства. В крайнем случае игнорирование вопроса о соседстве различных городских смыслов может привести к диссонансным отношениям между ними, что способно породить «безликость» города, ««фрустрированность восприятия, чувства беспокойства, опасности» ^{[34, с. 56]}, конфликтные и травматичные ситуации, поведенческие аномалии. Ведь как справедливо утверждает Г. Хельд, город – это всегда предпосылка к социальности ^{[35, 238]}.

В целом говоря об инновационном городе с позиции культурологической мысли, можно утверждать, что смысловая множественность может выступать основой, позволяющей определить наиболее значимые для города направления развития, подлежащие форсированию и двигающей город вперед. В то же самое время не следует забывать, что образность города, выступающая в качестве инновационного фактора, содержит в себя ряд проблемных моментов. Первый из них, связан с возможным смещением приоритетов, подменой самого процесса, как свидетельства инновационности, конечной целью, которая может стать условием статичности и а-темпральности. Второй, обусловлен скоростью происходящих изменений. Недостаточный ее уровень не позволят оценивать город как инновационный, слишком быстрый порождает конфликт между антропологическим и инновационным измерением города. Третий аспект ставит вопрос о соотношении инновационности и трендовости в городском развитии. Приоритетность последней по сути дела не позволяет выстроить городу собственную уникальную образность. И последний аспект показывает необходимость согласованности между различными смысловыми конструктами, формирующими новую городскую образность.