Министр внутренних дел А.А. Макаров и газетная кампания против Григория Распутина в общественном мнении (январь-март 1912 г.)

Сычев Николай Федорович аспирант; исторический факультет; Московский государственный университет 119234, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1, кв. Б1324 Sichev Nikolai Fedorovich Postgraduate student; Faculty of History; Moscow State University 119234, Russia, Moscow, Leninskie Gory str., 1, sq. B1324 n.sichev@yandex.ru

Введение

Александр Александрович Макаров оказался на посту министра внутренних дел в условиях все нараставшего напряжения внутриполитической ситуации в стране. Гибель премьер-министра П.А. Столыпина не изменила правительственный курс, однако сам кабинет в это время не отличался особым единодушием в его реализации. К тому же, новый премьер – В.Н. Коковцов – не обладал значительными ораторскими способностями и политической волей и, соответственно, испытывал серьезные затруднения в отстаивании политики правительства перед общественным мнением. Очевидно, что подобное состояние власти не могло не отразиться на действиях политических партий в свете грядущей предвыборной кампании.

Лидер «Союза 17 октября» А.И. Гучков имел в то время наиболее выгодные «стартовые позиции» для осуществления предвыборной стратегии своей партии. Прикрываясь именем покойного Столыпина и пользуясь репутацией лидера умеренной по своим взглядам партии, он повел последовательную кампанию против верховной власти. Она состояла из отдельных выпадов, главной целью которых, судя по всему, был сильный общественный резонанс, призванный убедить образованную часть населения империи в неспособности верховной власти вести страну по пути модернизации. И если на обвинение в адрес охранного отделения по организации покушения на П.А. Столыпина императору и правительству удалось найти достойный ответ, то следующий выпад Гучкова имел гораздо большие последствия для власти и, в частности, самым непосредственным образом повлиял на репутацию А.А. Макарова.

На сей раз мишенью лидера октябристов стал Григорий Распутин. В конце 1911 года он вступил в конфликт с саратовским епископом Гермогеном (Долганевым), который вскоре был выведен из состава Святейшего Синода и направлен на свою кафедру. Однако, епископ отказался вернуться в свою епархию, объясняя данное решение государя «происками Распутина». 17 января император отправил Гермогена на покой, а местом пребывания определил Жировицкую пустынь. В это время в газетах появились первые резкие материалы, затрагивавшие не только Распутина, но и критиковавшие Церковь. «Русское слово» опубликовало статью под заголовком «Лилипуты», автор которой определил текущие события как «войну между лилипутами воинствующего клерикализма» ^[2]. М.О. Меньшиков в статье «Распутица в Церкви» заступился за епископа Гермогена: «Да, - он очень неудобен, как простой епископ, как член Синода, но может быть потому именно и неудобен, что в нем говорит настоящий хозяин церкви…» ^[24]. Это стало началом широкой газетной кампании против текущего положения дел в окружении верховной власти. Министру внутренних дел А.А. Макарову предстояло не только пресечь публикацию подобных материалов, но и успокоить общественное мнение.

История изучения проблемы

Интерес к изучению «распутинской темы» в качестве одной из причин отставки Макарова впервые обозначился в отечественной историографии в 1960-х гг. в работах А.Я Авреха^[1]. В монографии «Царизм и третьеиюньская система» исследователь пришел к заключению, что падение Макарова целиком было обусловлено его тактическим промахом в отношении Распутина, имея ввиду внешнее бездействие министра в отношении газетной кампании против «старца». Тем не менее, Аврех утверждал, что настоящей целью кампании вокруг Распутина был вовсе не Макаров, а премьер-министр Коковцов. Иную точку зрения в своих трудах высказал В.С. Дякин, объясняя отставку Макарова общим усилением правых тенденций в Думе и, тем самым, снижая роль «распутинского» фактора ^[19]. В современной историографии сохраняется тенденции изучения данной проблемы в контексте иных сюжетов, что отчетливо прослеживается в книге А.Н. Варламова, посвященной Григорию Распутину ^[3]. В ней автор, в значительной степени опираясь на источники личного происхождения, реконструирует достаточно подробную картину событий первых месяцев 1912 года, однако не приходит к какому-либо конкретному выводу по указанной выше проблеме. В монографии Ф.А. Гайды проводится связь газетной кампании против Распутина с выработкой предвыборной стратегии партии «Союз 17 октября» ^[8]. При этом исследователь не склонен считать Распутина виновником дальнейшей отставки Макарова, которая произошла спустя несколько месяцев после указанных событий. Таким образом, несмотря на то что изучение «распутинской темы» в качестве причин отставки Макарова с поста главы МВД велось в контексте иных сюжетов, можно говорить о формировании отдельных точек зрения на данную проблему.

Запрос в Думе

Пребывание А.А. Макарова на посту министра внутренних дел оказалось непродолжительным, но весьма насыщенным разного рода политическими событиями. Первым из них стала газетная кампания против Распутина, развернувшаяся в ряде периодических изданий в январе марте 1912 года. В советской историографии сложилось мнение, что именно в этот момент Макаров совершил свой первый серьезный тактический промах, не сумев самостоятельно избежать скандала. В источниках аналогичное мнение обнаруживается в воспоминаниях В.И. Гурко, который утверждал, что «Макаров на должности министра внутренних дел сравнительно недолго, как я уже сказал, ничем не отметив своего пребывания во главе внутренней политики государства. Споткнулся он на том же Распутине» ^[15].

Вечером 25 января 1912 года в Государственной думе по инициативе октябристов был внесен спешный запрос Министерству внутренних дел. Поводом к нему послужила конфискация Главным Управлением по делам печати №19 газеты «Голос Москвы», где было опубликовано письмо в редакцию за подписью известного религиозного публициста Михаила Новоселова под заголовком «Голос православного мирянина». Данный текст содержал резкую критику личности Распутина: «Quousque tandem abutere patientia nostra. Эти негодующие слова невольно вырываются из груди православных русских людей по адресу хитрого заговорщика против святыни, церкви и гнусного растлителя душ и телес человеческих, Григорий Распутина, дерзко прикрывающегося этой самой святыней церковной» ^[12]. При этом, основной темой письма видится прямое обращение к Святейшему Синоду и архиереям, так или иначе выступающим против фигуры Распутина. Автор недвусмысленно упрекает их в бездействии и попустительстве действиям «старца»: «Доколе, в самом деле, Святейший Синод, пред лицом которого уже несколько лет разыгрывается этим проходимцем преступная трагикомедия, будет безмолвствовать и бездействовать. Почему безмолвствует и бездействует он тогда, когда Божеская заповедь – блюсти стадо от волков хищных – казалось бы, с неотразимой силой должна была сказаться в сердцах архипастырей, призванных «право править слово истины». Почему молчат епископы, которым хорошо известна деятельность наглого обманщика и растлителя» ^[12]. В завершение письма Новоселов заявляет о готовности представить в Синод необходимые доказательства своей оценки личности Распутина.

Следует отметить, что выдержки из вышеуказанного письма были опубликованы №50 газеты «Вечернее время», что также привело к последующей конфискации данного номера. Однако инициаторы запроса обратили особое внимание депутатов не на сам факт конфискации номеров газет, а на способ воздействия на печать со стороны власти. «Выяснилось, что предварительно редакторам этих газет, а равно и других газет в Петербурге и Москве, были предъявлены со стороны представителей высшей администрации требования ничего не печатать об известном Григории Распутине. Признавая, что такой способ воздействия на свободу печати, сопровождаемы теми характерными мерами, которые нашли себе применение в отношении названных газет, являются незакономерными действиями со стороны агентов МВД…» - указывалось в тексте запроса ^{[13, c.1014]}. Более того, как следует из формулировки запроса, данные меры воздействия со стороны власти признаются незаконными: «1) Известно ли Министру Внутренних дел, что представителями администрации было предъявлено требование редакторам газет в Петербурге и Москве ничего не писать о Григории Распутине и что неисполнение сего требования имело последствием конфискацию газет и привлечение редакторов к ответственности; 2) Если известно, то какие меры им приняты к восстановлению законного порядка» ^{[13, c.1014]}. Далее последовало обсуждение спешности запроса, кульминацией которого стало выступление А.И. Гучкова, имевшее большой успех среди депутатов. Лидер октябристов убеждал Думу в том, что газеты лишь выполняли свой долг и озвучивали те вещи, которые уже давно обсуждаются в обществе. «Почему безмолвствует голос иерархов, почему бездействует государственная власть? И тогда патриотический долг, долг службы независимой прессы и долг нашей совести, долг совести народного представительства, возвысить свой голос, дать исход тому общественному негодованию, которое накапливается в стране» - возглашал Гучков под одобрительные голоса из зала ^{[13, c.1014]}. Интересно, что оратор требовал избежать разного рода расследований и обсуждений вопроса о конфискации газет, настаивая на крайней спешности данного запроса: «Незакономерность налицо; и фактическая и юридическая стороны дела настолько бесспорны, что не требуется никакая предварительная комиссионная работа, никакое комиссионное расследование и обсуждение. Государственная Дума может и в настоящем положении обсудить и решить этот вопрос» ^{[13, c.1014]}. Речь Гучкова подержал следующий оратор – В.Н. Львов, в то время представлявший в Думе группу независимых националистов. Его выступление было более кратким и во многом повторяло точку зрения лидера октябристов: «…затыкать рот печати, единственной возможности в этом странном темном деле раскрыть правду, это, по-моему, недостойно великой страны, и поэтому я надеюсь, что вы примете и спешность, и самый запрос» ^{[13, c.1014]}.

Итоговое решение было принято почти единогласно. Все депутаты, за исключением барона Черкасова, выступили за спешность данного запроса. Однако в общественно-политических кругах не наблюдалось подобного единодушия. Например, князь Мещерский усомнился в честности Гучкова: «А было ли это запрещение? Никто кроме Гучкова и авторов этого запроса не слыхал о том, что было такое запрещение» ^[9]. «Московские ведомости» пытались дать наиболее взвешенную оценку происходящему: «Принятие запроса, радостного для врагов существующего порядка, лицами, составляющими несомненных его защитников, показывает, что гнилая язва стала нестерпимой <…> Дай Бог, чтобы язва была бесповоротно устранена из отравляемого ею организма. Не входим больше ни в какие рассуждения. В такую минуту неуместно многословие» ^[26].

«Речь» опубликовала следующую заметку: «Палка обновления» ударила по его (запроса) творцам и слугам. Гучков, перед лицом которого 5 лет творилось административное воздействие на печать – тот самый Гучков, который посредством «Голоса Москвы» науськивал власть неугодных ему людей и газеты, - теперь, когда палка коснулась его детища, возопил» ^[30]. «Гражданин» идет дальше и находит «опасность» не в Распутине, а … в Гучкове, «великом лицемере» Гучкове» ^{[17, c.13]}.

В продолжение темы «Голос Москвы» приводит выдержку из газеты «Вечернее время» с рассказом о том, как епископ Таврический Феофан пострадал от размолвки с Распутиным. Якобы разочаровавшийся в «старце» архиерей выступил с разоблачениями, что поначалу возымело положительный для него результат – Распутин был выслан из столицы. Однако вскоре «старец» вернулся, и пришла очередь владыки Феофана отправиться на окраины империи ^[20].

Распутинский вопрос всколыхнулся с небыва­лой силой. Так часто, как зимой 1912 года, имя сибирского крестьянина не появлялось в печати и не обсуждалось преж­де никогда. И никогда не производило столь гнетущего впечатления. Это была не просто либеральная фронда, но нечто вроде акции гражданского неповиновения ^{[3, c. 307]}. В.Ф. Джунковский впоследствии отмечал: «это был очень неосторожный шаг Государственной Думы; первый раз законодательная палата затронула в своем запросе интимную сторону жизни царской семьи и этим невольно заронила в сердцах некоторых кругов России тень недоверия, неуважения к монарху» ^{[16, c. 628]}. Спустя несколько дней после принятия запроса о конфискации газет в Думе, 29 января в Зимнем дворце состоялся парадный обед по случаю приезда короля Черногории, на котором присутствовал и Макаров. В источниках сохранилось свидетельство о разговоре императора с министром внутренних дел по окончании торжественной части. Сообщается, что темой разговора были антираспутинские публикации в прессе. В.Н. Коковцов в мемуарах приводит слова императора: «После обеда Государь долго разговаривал с Макаровым, как выяснилось потом, все по поводу Распутина, и вторично высказал ему свое неудовольствие на печать, опять требуя обуздать ее, и сказал даже: «Я просто не понимаю, неужели нет никакой возможности исполнить мою волю», и поручил Макарову обсудить со мною и Саблером, что следует предпринять» ^{[23, c. 31]}. Однако в других источниках не обнаруживается сведений об этом разговоре императора с министром. Весьма поверхностно данный сюжет затронут в воспоминаниях генерала А.А. Мосолова, без указания на время и место разговора: «Все инсинуации прессы относительно Распутина просачивались в Думу, вносились запросы, в кулуарах высказывались совершенно невозможные сплетни, да и во время прений, с трибуны, допускались безусловно непристойные речи и возгласы. Государь требовал у Макарова прекращения этих обидных для императрицы пересудов <…> Макаров ничего сделать не мог» ^{[27, c. 166]}.

О всей серьезности данного разговора для Макарова свидетельствует тот факт, что на следующий день министр внутренних дел поспешил исполнить поручение императора. Вместе с обер-прокурором Синода они собрались у Коковцова, о чем последний не забыл упомянуть впоследствии в мемуарах: «На следующий день, в понедельник, 30-го числа, вечером, у меня собрались Макаров и Саблер, чтобы обсудить, что можно сделать для исполнения поручения Государя» ^{[23, c. 32]}. Премьер-министр сообщает, что собравшиеся пришли к выводу о необходимости удаления Распутина из столицы. Можно предположить, что Макаров не видел возможности обуздать прессу и поэтому был склонен устранить саму причину пересудов, оскорбляющих императорскую семью. Далее Коковцов сообщает о визите к министру Императорского Двора барону Фредериксу, чтобы иметь возможность наиболее деликатно представить государю предполагаемое решение «распутинской» проблемы. «С Бароном Фредериксом наша беседа была, очень коротка. Этот недалекий, но благородный и безупречно честный человек, хорошо понимал всю опасность для Государя Распутинской истории и с полной готовностью склонился действовать в одном с нами направлении. Он обещал говорить с Государем при первом же свидании, и Макаров и я настойчиво просили его сделать это до наших очередных докладов, — Макарова в четверг, а моего в пятницу, так как к его докладу Государь отнесется проще, чем к нашему, будучи ужераздражен в особенности против Макарова, за его отношение к печатным разоблачениям, и несомненно не доволен и мною за то, что я высказал Ему еще раньше те же мысли по поводу мер воздействия на печать» - приводит подробные детали разговора премьер-министр ^{[23, c. 33]}.

Однако встреча Фредерикса с императором, как утверждает Коковцов, не принесла желаемого результата: «Государь крайне недоволен всем происходящим, винит во всем Государственную Думу и, в частности, Гучкова, обвиняет Макарова в «непростительной слабости», решительно не допускает какого-то ни было принуждения Распутина к выезду…» ^{[23, c. 33]}. В дневнике императора она отмечена в записи от 31 января 1912 года: «Завтракал Фредерикс перед отъездом в отпуск» ^{[18, c. 640]}. Император не счел нужным даже намекнуть на содержание их разговора, что может косвенно свидетельствовать о тяжелом характере данной беседы.

Неудивительно, что глава правительства и министр внутренних дел предприняли попытки самостоятельно обсудить положение Распутина лично с императором. По свидетельству Коковцова «доклад Макарова в четверг кончился ничем» ^{[23, c. 33]}. Далее он приводит ответ государя на затронутый министром вопрос: «Государь перевел речь на другую тему, сказавши ему: «мне нужно обдумать хорошенько эту отвратительную сплетню, и мы переговорим подробно при Вашем следующем докладе, но я все-таки не понимаю, каким образом нет возможности положить конец всей этой грязи» ^{[23, c. 33]}. Однако в дневнике императора этот доклад отражен не был. Можно допустить, что Николай II не стал писать о приеме Макарова ввиду того, что затронутая министром тема была ему неприятна. Тем не менее, в записи от 3 февраля государь отмечает: «Принял Коковцова в 10 ч.» ^{[18, c. 640]}. Не менее любопытные записи обнаруживаются у премьер-министра в мемуарах: «Государь слушал меня молча, с видом недовольства, смотря по обыкновению в таком случае в окно, но затем перебил меня словами: «Да, нужно действительно пресечь эту гадость в корне, и я приму к этому решительные меры. Я Вам скажу об этом впоследствии, а пока — не будем больше об этом говорить. Мне все это до крайности неприятно» ^{[23, c. 33]}. Мы видим, что беседа с Коковцовым все же упомянута в дневнике, несмотря на крайне неприятное для государя ее содержание.

В продолжение февраля 1912 года ажиотаж вокруг фигуры Распутина не только не утих, но и приобрел более значительные масштабы. В современной историографии звучат мнения о связи распутинской истории с предвыборной борьбой, от чего наибольшую выгоду получили октябристы. Вряд ли можно считать случайным, что именно Гучков был наиболее активным инициатором запроса в Думу касательно публикаций о Распутине, и что именно в его газете были помещены эти публикации. Можно предположить, что распутинская тема стала для лидера октябристов своего рода «предвыборной войной», на что он недвусмысленно намекает в письме к брату: «Есть надежда, что с Распутиным и всей его эрой можно покончить, но при условии ne pas demordre. Будь добр насесть на Новоселова Михаила Александровича, чтобы он безотлагательно исполнил мою просьбу – или приехал в Петербург сделать сообщение, или дать материал (по возможности, целую записку), которую можно было бы передать тому, от кого все зависит. Родзянко обещает взять это на себя. Убеди Новоселова» ^[4]. Решительный тон письма на фоне текущей внутриполитической ситуации может указывать на твердое стремление Гучкова «доиграть» историю с публикациями о Распутине до конца. В подобном ключе составлены и последующие письма лидера октябристов к брату: «Вожусь с Гришкой Р[аспутиным]. От этого дела не отвяжусь. Уж очень большие гнусности раскрываются. Неужели наверху не понимают, какую опасную игру играют» ^[5].

Имя А.А. Макарова упоминается в переписке братьев Гучковых в связи с возможным ответом правительства на запрос депутатов Думы от 25 января 1912 года. Особый интерес представляет характеристика министра внутренних дел, из которой ясно, что Гучковы не рассматривают его в качестве серьезного оппонента: «Я имею сведения, что министр внутренних дел будет отвечать на Ваш запрос, указывая, что газеты арестованы не за Распутина, а за оскорбление Синода. Но как объяснит он предшествовавший аресту факт воздействия администрации на редакции газет? Думаю, запутается он на таком объяснении» ^[5]. Возможно, в подобном ключе оценивал положение Макарова и Джунковский, впоследствии в мемуарах упоминая о «малодушии высших правительственных сфер в этом болезненном для России и для всех любящих свою Родину вопросе, благодаря чему «Распутиниада» росла, захватывая все большие и большие круги» ^{[16, c. 628]}.

Действительно, тема «сибирского старца» стала одной из наиболее обсуждаемых в общественных кругах, и любое свидетельство о сомнительном поведении Распутина и даже слухи об этом, могли породить очередные скандальные публикации в прессе. Подтверждением тому служит повторный арест тиража газеты «Голос Москвы», произведенный 15 февраля после выхода статьи «Исповедь одной жертвы» об изнасиловании одной неназванной особы ^[22]. На следующий день в газете вышел комментарий под названием «Неприкосновенность личности», где сообщалось о конфискации тиража предыдущего номера и высказывалось, что «упоминание в печати его [Распутина] имени немедленно приводит в движение сложный и громоздкий механизм административной и судебной машины. Такой оберегающей заботливости властей мог бы позавидовать и сам председатель Совета министров» ^[28]. В конце статьи публицист сделал любопытное замечание: «Остается ждать отмены неписанного закона о неприкосновенности Распутинской личности» ^[28].

В источниках не отражены сведения о реакции самого А.И. Гучкова на очередной арест его газеты, однако сохранилось письмо его брата Федора, которое выглядит достаточно спокойным и даже оптимистичным: «Сегодня «Голос Москвы» опять арестован за фельетон «Исповедь жертвы Распутина». Из этой исповеди тщательно исключено все слишком откровенное. Ясно, что дело здесь не в порнографии, а в Распутине. Нам, конечно, это только на руку при запросе. Пусть теперь ссылаются на оскорбления Синода! ^[6] Такую реакцию можно объяснить тем, что Гучков вряд ли бы решился поместить в газете столь провокационную публикацию, не просчитывая возможные последствия, из которых арест будущего тиража газеты виделся наиболее вероятным.

Очередной всплеск интереса к «распутинским похождениям» определил в общественном мнении две главные темы на ближайший месяц: возможный отъезд Распутина из Петербурга и вероятная отставка министра внутренних дел Макарова. Что касается первой темы, то уже 18 февраля «Речь» сообщала о посещении Распутиным Коковцова двумя днями ранее. «Передают, что Коковцов остался доволен Распутиным» - утверждалось в заметке ^[31]. На следующий день «Голос Москвы» повторил новость о посещении Распутиным премьер-министра, где первый провел более двух часов. Говорилось также о его отъезде в Сибирь «для приведения своих дел в порядок» ^[14]. Стоит отметить, что газете эта поездка представлялась заранее спланированной и «мнимой». Утверждалось, что Распутин является орудием некоего плана, задуманного «одним небезызвестным титулованным лицом» ^[29]. Тем не менее 22 февраля в газете появились сообщения об отъезде Распутина на родину, в Сибирь, однако, указывалось на его возможное скорое возвращение ^[21]. Вместе с тем возникли слухи о повторном запросе в Государственной думе по личности Распутина и его «безстыдных действиях», инициатором которого называли В.Н. Львова – депутата от фракции октябристов ^[21].

Таким образом, в конце февраля 1912 года «Голос Москвы» достаточно активно обсуждал не только возможный отъезд Распутина из Петербурга, но и вероятный запрос в Думе, который мог касаться уже не конфискации газет, но самих действий «сибирского старца». В связи с этим в печати также появились слухи о скорой отставке А.А. Макарова. Любопытное сообщение по этому поводу разместил все тот же «Голос Москвы»: «И думские партии, и все русское общество ждут того дня, когда на кафедру поднимется г. министр внутренних дел и доложит Г. Думе свои объяснения действий правительства» ^[25]. Утверждалось, что Макарова ждет провал, его положение «кажется всем страшно трудным, тяжелым и щекотливым». Далее публицист обозначил ожидания от будущего разъяснения представителя министра, коим, очевидно, будет министр внутренних дел. «Во имя спокойствия страны, во имя чести России, и во имя достоинства объединенного правительства, мы желали бы, чтобы его представитель, входя на трибуну, имел право сказать, что Распутин и его ближайшие агенты уже лишены возможности нарушать спокойное течение государственной жизни, и что России уже нет больше основания опасаться с их стороны нового повторения подстрекательств к нарушению законов. Только начавши речь с такого заявления, министр может быть сочувственно выслушан Г. Думой» ^[25].

Одним из наиболее вероятных кандидатов на пост министра внутренних дел считался черниговский губернатор Н.А. Маклаков, который, по мнению современников, был полной противоположностью Макарову. «В сущности, Маклаков напоминал не столько провинциального администратора, сколько известный тип состоящего при таком администраторе чиновника по особым поручениям» - вспоминал В.И. Гурко ^{[15, c. 996]}. Слухи о возможном назначении не замедлили дойти и до самого Маклакова, который упоминал об этом в письме к своей супруге: «Безак открыто говорил, что Балашев и целая уйма националистов выставляет меня как кандидата в министры внутренних дел, и, если уйдет Макаров, Балашев предпримет все, чтобы выбор Государя остановился на мне…» ^[7]. Нет возможности оценить истинное отношение Маклакова к своему возможному переводу в столицу, однако. Вероятнее всего, он считал новое назначение вполне осуществимым.

Слухи о грядущей отставке Макарова имели широкое распространение в обществе вплоть до середины марта 1912 года. Их ослабление может быть связано с отъездом самого министра в отпуск, на что «Голос Москвы отреагировал следующим образом: «Сегодня говорят, что получаемый отпуск является концом его министерской деятельности и из отпуска на свой пост Макаров уже не вернется» ^[10]. На следующий день публицист газеты обозначил еще одну возможную кандидатуру на пост министра внутренних дел – речь в данном случае шла о С.Е. Крыжановском. В качестве главного аргумента приводилась его опытность в ведении избирательной кампании. «В смысле знания техники выборов Крыжановский считается незаменимым» - утверждал публицист ^[11]. Что интересно, в других периодических изданиях в это время отсутствуют какие-либо упоминания о возможной отставке Макарова и о предполагаемых кандидатах на его место, что свидетельствует о целенаправленном распускании подобных слухов в октябристской прессе. С отъездом государя, министра внутренних дел и Григория Распутина из Петербурга «Голос Москвы» лишился почвы для новых слухов, а Гучков переключился на другие направления своей политической деятельности, в частности, препятствовал принятию законопроекта о выделении Холмской губернии из состава Царства Польского.

Заключение

Газетная кампания против Распутина и верховной власти завершилась так же стремительно, как и была запущена ранее. В апреле 1912 года широкий общественный резонанс вызвали события на ленских золотых приисках. Министру внутренних дел пришлось в спешном порядке отвечать на думский запрос с целью успокоения общественности, однако его разъяснения оказались неубедительными, что вызвало новую волну критики в его адрес. Распутинская тема на время покинула страницы периодических изданий и не привела к незамедлительной отставке А.А. Макарова, но, тем не менее, существенно подпортила репутацию министра в общественно-политических кругах. Можно также предположить, что Николай II в определенной мере разочаровался в Макарове, поскольку газетная кампания против Распутина коснулась частной жизни его семьи, а Макаров, в свою очередь, не смог исполнить просьбу императора прекратить публикацию материалов о «сибирском старце». В конечном итоге министр сохранил свой пост до декабря 1912 года, когда его прошение об отставке было без промедления удовлетворено государем.