Cоциально-демографический состав иранского революционного подполья в Сирии и Ливане в 1970-х гг.

Вишнякова Ирина Андреевна ORCID: 0009-0008-7219-113X аспирант, кафедра Истории стран Ближнего Востока, Санкт-Петербургский Государственный Университет 199034, Россия, Санкт-Петербург, г. Санкт-Петербург, наб. Университетская, 7-9 Vishnyakova Irina Andreevna Postgraduate student, Department of History of the Middle East Countries, St Petersburg State University 199034, Russia, Saint Petersburg, Saint Petersburg, nab. University, 7-9 iranvishnyakova@gmail.com

Благодаря активной деятельности в в регионе Леванта палестинских военизированных группировок, входивших в состав «Организации освобождения Палестины» (сокр. «ООП»), в том числе возглавляемого Я. Арафатом (1929-2004) «Движения за освобождение Палестины», более известного по перевернутой аббревиатуре «ФАТХ», в 1960-х ‑ 1970-х гг. Ливан (и в меньшей степени Сирия) являлись объектом притяжения для революционных сил со всего мира. В палестинских лагерях проходили военное обучение сторонники самых разных политических течений из различных стран Европы, Ближнего и Дальнего востока и Латинской Америки. Постепенно к мысли о необходимости сотрудничества с палестинцами пришла и иранская исламская оппозиция, в частности, представители возникшего в первой половине 1960-х гг. Исламского движения под руководством айатоллы Р. Хомейни (1902-1989).

Период активной деятельности иранской исламской оппозиции в Сирии и Ливане продлился около 8 лет, со второй половины 1970 г. по февраль 1979 г. За это время сиро-ливанский регион превратился в один из основных зарубежных центров иранского оппозиционного движения. Тем не менее, деятельность иранской оппозиции в Ливане никогда не становилась предметом отдельного научного исследования. В работах по истории Исламской революции и внешней политики Ирана второй половины XX в. содержатся лишь фрагментарные сведения о деятельности иранских оппозиционных сил в ближневосточном регионе, в частности на территории Ливана ^[1-5]. Однако, как представляется, изучение истории создания и функционирования иранского революционного подполья в Леванте, в частности, изучение социально-демографического состава революционеров, может стать важным шагом на пути воссоздания процессов, происходивших в Иране накануне Исламской революции, а также внести вклад в изучение новейшей истории ближневосточного региона в целом.

Целью данного исследования выступает анализ биографических данных членов иранского революционного движения и создание на их основе социально-демографического портрета революционеров. Источниковую базу исследования составили воспоминания активных участников иранского революционного движения, действовавших на территории Ливана. Необходимо отметить, что за последние три десятилетия иранскими исследователями и специалистами по устной истории было издано множество автобиографий и воспоминаний деятелей Исламской революции. Большой популярностью пользуется также жанр «мемуаров-биографий» (воспоминаний об ушедших товарищах) и беллетризованных биографий, написанных на основе интервью с участниками и очевидцами революционных событий. В рамках данного исследования были проанализированы мемуары и интервью Асгара Джаммалифарда (род 1945) ^[6], Али Джаннати (род. 1949) ^[7], Ибрахима Йезди (1939-2017) ^{[8, 9]}, Джалаладдина Фарси (род. 1934) ^[10], Марзийе Хадидчи-Даббаг (1939-2016) ^[11] и других участников Исламского движения, действовавших в Ливане в 1970-е гг.

В ходе данного исследования было установлено, что в 1970-х гг. на территории Сирии и Ливана действовало от нескольких сотен до нескольких тысяч иранских революционеров-нелегалов. Столь широкий разброс данных о численности членов революционного подполья объясняется самим характером их деятельности, при осуществлении которой делом первостепенной важности являлась конспирация. В результате, единственным источником информации о примерном количестве действовавших в Сирии и Ливане революционеров выступают воспоминания членов оппозиционного движения.

В результате анализа источников удалось установить имена 52 революционера, действовавшего в 1970-х гг. в Сирии и Ливане. Для 38 человек (четверо из которых – женщины) стало возможным восстановить и проанализировать общие биографические сведения и составить их социальный портрет. Систематизация полученных данных производилась с использованием методики, предлагаемой в работах по истории народнического движения в Российской империи и деятельности партии социалистов-революционеров ^[12-14]. Данный выбор был обусловлен, в первую очередь, наличием определенного типологического сходства между иранскими революционными группами и российскими подпольными организациями второй половины XIX – начала XX вв. Представляется, что данное сходство выражается в конспиративно-элитарном характере данных организаций, их установке на вооруженную борьбу, ведении масштабной деятельности за рубежом и ряде других признаков.

Исходя из анализа данных о возрасте революционеров, можно сделать вывод о том, что костяк революционного подполья в Сирии и Ливане составляли люди, рожденные во второй половине 1940-х (7 из 38, или 18%) и первой половине 1950-х гг. (14 из 38, или 37%), то есть представители так называемого «второго поколения революции» - молодежи 1970-х гг.. Британо-американский исследователь Э. Абрахамян, занимавшийся, в том числе, вопросом о возрастном и социальном составе иранской оппозиции, отмечал, что в отличие от «первого поколения революции», для которого основной причиной недовольства властями являлись государственный переворот 1953 г. и последующий курс шахского правительства на сближение с США, молодежь 1970- х гг. главным образом испытывала недовольство социально-экономическим развитием страны, установлением еще более тесного сотрудничества с Соединенными Штатами и Израилем, а также повсеместным проникновением западных ценностей и западной культуры ^{[15, c. 17]}.

Нижний порог возраста революционеров из указанной выборки на момент отъезда в Сирию и Ливан составлял 17 лет (2 человека из 38), верхний – 36 лет (1 человек). Большая часть из них, а именно 22 человека из 38, то есть 58%, на момент поездки в сиро-ливанский регион находилась в возрасте от 20 до 30 лет.

Значительное число революционеров из указанного списка, а именно 22 человека (60%), родились в провинциях Тегеран и Исфаган – крупнейших экономических и промышленных регионах страны. Анализируя данные о месте рождения в совокупности, можно сделать вывод о том, что по большей части участники рассматриваемой выборки являлись уроженцами городов – столичного Тегерана, провинциальных и уездных центров (10, 9 и 11 человек, или 27%, 24% и 29%, соответственно). Лишь 4 человека из 38 (11%) родились в деревнях. Тем не менее, к моменту своего присоединения к оппозиционному движению все 34 человека, место жительства которых удалось установить, проживали в городах.

Говоря о социальном составе иранского революционного подполья в Сирии и Ливане, стоит отметить, что социально-классовая структура стремительно модернизирующегося иранского общества в 1970-х гг. (в особенности, городских его слоев) отличалась нечеткостью и расплывчатостью границ, поэтому распределение революционеров по сословиям и сословным группам представляется весьма затруднительной задачей. За образец были взяты критерии, предложенные Э. Абрахамяном в работе «Radical Islam. The Iranian Mojahedin» ^{[15, с. 17]}.

Большая часть революционеров, сословную принадлежность которых удалось установить, а именно, 20 человек из 38 (53%), принадлежала к «современному среднему классу», основу которого составляли служащие, специалисты, студенты высших образовательных учреждений ‒ то есть, в большинстве своем, выходцы из других сословий и сословных групп. Примечательно, что согласно данным государственной переписи 1976 г. «современный средний класс» составлял лишь 10% взрослого населения Ирана, что разительным образом контрастирует с данными выборки ^{[15, с. 16]}.

Напротив, представители низших городских слоев (рабочие крупных и мелких промышленных предприятий, работники магазинов и лавок, мелкие торговцы, слуги, сезонные рабочие, безработные), к которым относилось 32% взрослого населения Ирана, в анализируемой выборке составили лишь 10% (4 человека из 38). Крестьян, доля которых среди населения страны равнялась 45% ^{[15, с. 17]}, среди рассматриваемой группы революционеров не оказалось вовсе. Примерная корреляция между данными переписи и данными выборки наблюдается лишь в случае представителей «традиционного среднего класса» из числа владельцев малого и среднего бизнеса – ремесленных мастерских, базарных лавок и т.д. (10% по данным переписи ^{[15, с. 16]} и 8%, то есть 3 человека из 38, по данным выборки).

Значительную долю полученной выборки, а именно, 24%, или 9 человек из 38, составили представители духовенства. По данным переписи 1976 г., число представителей духовного сословия из 23 млн. иранцев в возрасте от 10 лет и старше составляло всего несколько десятков тысяч человек ^{[16, с. 14]}. Примечательно, что большинство представителей духовенства из анализируемого списка, а именно 6 человек из 9, являлись учениками исламских духовных академий-медресе. Их доля среди общего числа революционеров составила 16% (6 человек из 38). Всего же в Иране к 1975 г. насчитывалось около 10 тыс. студентов духовных академий (туллябов) в возрасте от 15 до 31 года, причем около 6,5 тыс. из них обучалось в крупнейшем религиозно-образовательном центре страны – хаузе (традиционной шиитской духовной академии) города Кум, состоявшей из нескольких богословских академий-медресе ^{[17, с. 47]}.

Непропорционально высокая доля представителей духовного сословия, в частности, обучающихся медресе в полученной выборке может послужить еще одним свидетельством высокой степени политизированности иранского исламского духовенства 1970-х гг. Помимо собственно исламских учебных дисциплин туллябы 1960-х‒-1970-х гг. активно интересовались светским знанием. Многие ученики старались после занятий в медресе посещать уроки в обычной средней или старшей школе, а в медресе Хаггани, в котором обучалось 4 революционера-тулляба из анализируемого списка, был введен особый учебный план, включавший в себя историю и философию, основы психологии и международных отношений, иностранные языки и т.д. Кроме того, среди туллябов возрос интерес к чтению газет и прослушиванию радиопередач, что до этого считалось недопустимым занятием для представителя духовенства. Радиоприемник считался в то время предметом роскоши, в связи с чем распространению радио среди учеников медресе за занимались отдельные активисты ^{[7, с. 57]}.

Еще одной большой группой революционеров в составе полученной выборки стали студенты высших учебных заведений. В абсолютной величине их доля составила 39%, или 15 человек из 38. Относительно общего количества представителей «современного среднего класса» студенты составили 75%, или 15 человек из 20.

Высокий уровень политической активности студенческой молодежи объяснялся, главным образом, тем, что на протяжении 1960-х ‒ 1970-х гг. произошли стремительные изменения в ее качественном и количественном составе. Благодаря увеличению числа государственных стипендий и утверждению новых правил обучения в высших учебных заведениях произошло расширение социальной базы студенчества ^{[15,с. 85]}. Если ранее в университетах преимущественно обучались дети крупных землевладельцев, высокопоставленных государственных служащих и богатых предпринимателей, то начиная с 1960-х гг. основную массу студенчества составляли выходцы из семей младших государственных служащих, мелких торговцев и ремесленников, священнослужителей и даже крестьян. Эта тенденция прослеживается и в данных полученной выборки. Поскольку во многих из этих семей религия была неотъемлемой частью повседневной жизни, социальная трансформация университетов способствовала значительной исламизации студенческой среды ^{[17, с. 48]}.

Еще одним закономерным следствием расширения социального состава студенчества стало увеличение общего числа студентов в стране. В период с 1960 по 1976 г. оно возросло практически в 8 раз, с 24 до 190 тыс. человек. Вместе с тем увеличилась территориальная концентрация студенчества. К середине 70-х годов более 40% всех обучающихся высших учебных заведений были сосредоточены в восьми крупнейших университетах Тегерана и провинциальных центров ^{[17, с. 48]}. В частности, из 15 студентов, фигурирующих в полученном списке, 2 человека обучалось в вузах Тегерана, 3 – в Исфаганском университете и еще 3 – в университете Табриза. Кроме того, в 1970-е гг. произошел стремительный рост числа иранцев, получавших образование за границей. В 1975 г. их численность составила 38 тыс. человек, то есть более 20% всех иранских студентов ^{[17, с. 48]}. Около половины (7 человек из 15) революционеров-студентов из полученной выборки обучались за рубежом – в США (5 человек), Франции и ФРГ (по одному человеку, соответственно). Благодаря увеличению численности и концентрации студенчества в крупных городах Ирана, а также в иностранных образовательных центрах выросла и консолидация студенческой молодежи, что, в свою очередь, также способствовало радикализации студенческой среды.

Несмотря на большое количество студентов в выборке, 8 революционеров (21%) получили лишь среднее образование (что также достаточно высоко котировалось в иранском обществе), а еще 3 человека (8%) по разным причинам смогли окончить только первые 6 классов (ступень основного общего образования) ^{[18, с. 3]}. Тем не менее, вне зависимости от уровня полученного светского образования, всех революционеров из полученной выборки объединял интерес к исламу. Большинство из них родились в традиционных и религиозных семьях и с детства были знакомы с азами веры и Кораном. Для революционеров ислам был не просто религией или идеологией, а образом жизни и средством спасения не только в будущей, посмертной жизни, но и в жизни земной. Вполне закономерно, что и ответы на вопросы о принципах справедливого мироустройства они пытались найти в религии ^{[11, с. 73]}.

Согласно полученным данным, 12 человек из 38, чей уровень светского и религиозного образования удалось установить, в разное время прослушали курс лекций в медресе. Еще 21 человек посещал занятия по толкованию Корана и публичные лекции богословов в мечетях и различных исламских обществах и культурных центрах. Происламски настроенные студенты из Тегерана слушали лекции и религиозные диспуты в знаменитом культурно-просветительском центре «Хосейнийе-йе эршад» (перс. حسینیه ارشاد, «место собраний [для] наставления»), в котором с 1967 по 1973 г. регулярно выступал философ Али Шариати ^{[7, с. 68-71]}. Жители торгово-ремесленных кварталов столицы и провинциальных городов посещали занятия в местных мечетях и залах собраний ^{[19, с. 75]}. На подобных занятиях зачастую обсуждались не только религиозные, но и насущные политические и экономические вопросы. Так, например, описывал свой опыт М. Боруджерди, приступивший к изучению ислама в очень раннем возрасте – около 7-8 лет:

«Когда я ходил на эти занятия, читал Коран и понимал смысл его аятов, мои глаза и уши открылись на многие вопросы… Я понял, кто такой имам [Хомейни] и почему его изгнали из страны» ^{[20, с. 3]}.

Анализируя вопрос о месте жительства участников полученной выборки к моменту их поездки в Сирию или Ливан, удалось установить, что большая часть из них– а именно, 14 человек из 38 (37%), проживали в Тегеране. Еще 13 человек (34%) проживало в крупных провинциальных и уездных центрах Ирана (в частности, в Исфагане, Куме и Табризе). За границей проживало 10 революционеров, причем 6 из них – в США.

Говоря о семейном положении действовавших в Сирии и Ливане революционеров, стоит отметить, что в полученной выборке количество женатых мужчин превышает количество холостых (14 и 13 человек, соответственно). У 10 из женатых мужчин к моменту отъезда за границу уже были дети. Каждая из четырех женщин из анализируемого списка на момент поездки также состояла в браке, и у трех из них также были дети. Революционерка М. Хадидчи Даббаг, у которой в Иране остались муж, восемь детей и внуки, выехала в Сирию в одиночку, тогда как три оставшиеся девушки, на момент поездки в Сирию и Ливан являвшиеся студентками, в этом путешествии сопровождали своих мужей ^{[11, с. 109]}.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что большую часть из действовавших в Сирии и Ливане на протяжении 1970-х гг. революционеров, чьи биографические данные удалось установить в ходе данного исследования, составляли люди, рожденные во второй половине 1940-х ‒ первой половине 1950-х гг. На момент поездки в сиро-ливанский регион им было от 20 до 30 лет. Большая часть революционеров обоих полов на момент отъезда состояли в браке, причем у значительного числа из них к моменту отъезда были дети. Большинство из них на момент отъезда проживали в крупных иранских городах или за границей, главным образом, в США. По роду занятий они являлись студентами, учениками медресе, безработными, представителями сферы торговли и работниками мелких ремесленных мастерских. У значительной части революционеров было высшее или полное среднее образование, а также опыт получения духовного образования или самообразования. Абсолютное большинство из них принимало участие в деятельности полулегальных организаций по исламскому просвещению.

Следует отметить, что история иранского революционного подполья в Сирии и Ливане оставляет простор для дальнейших изысканий. В частности, большой интерес представляют сведения о деятельности в сиро-ливанском регионе представителей иных течений иранской оппозиции, в особенности, прокоммунистических сил, и сравнительный анализ данных представителей Исламского движения и «левого» крыла иранской политической мысли.