Механизм формирования политических представлений выборщиков в России в начале ХХ в.

Селунская Наталья Борисовна доктор исторических наук профессор, кафедра источниковедения, Московский государственный университет 119991, Москва, ГСП-1, Ломоносовский проспект, д., 27, корп.4 Selunskaya Natal'ya Borisovna Doctor of History professor of the Department of Source Studies at Lomonosov Moscow State University 119991, Moscow, GSP-1, Lomonosovsky prospekt 27, korp. 4 selounsk@mail.ru Другие публикации этого автора

Процесс вовлечения населения в выборный процесс являлся влиятельной составной частью политического развития России начала ХХ в. Политизация российского общества этого исторического периода представляла необходимое условие и одну из форм проявления процесса зарождения демократической культуры в России и формирования политической самоидентификации граждан, их политического самосознания. Демократическая культура, несомненно, означает позитивное отношение к демократии. Однако это понятие более широкого исторического содержания ^[1]. Процесс демократизации общества, как известно, проявляется в масштабах и ограничениях развития избирательного права, формировании институтов представительной власти, то есть участии различных слоев и групп населения через «представительство» в решении жизненно важных вопросов, а также в складывании многопартийной системы, в усилении роли политических партий. Демократическая культура предполагает осведомленность общества о существовании политических партий, деятельность партий и других объединений и ассоциаций по профессиональным, экономическим интересам, общественных организаций, религиозных объединений, общин, в том числе, в ходе таких масштабных акций как выборный процесс. Особое значение имеет развитие политического, в том числе, гражданского самосознания, которое мотивируется в обществе желанием равного участия в решении социальных проблем. Таким образом, демократическая культура прежде всего связана с возможностями вовлечения простых граждан в сферу политической жизни, со степенью их реальной вовлеченности в эту сферу. Для успешного функционирования демократии необходимо как формальное законодательство, так и известные предпосылки, называемые демократической культурой. Вот почему особого внимания заслуживает рассмотрение выборного законодательства в плане предоставления им условий и возможностей для демократизации российского общества и его воздействия на политизацию граждан, отдельных социальных групп, прежде всего крестьянства России. Кроме того, изучение процесса политизации российского общества требует ответа на вопрос о том, как происходил «выбор» политических предпочтений избирателей, какие факторы определяли этот выбор. Особую значимость приобретают те изменения, которые происходили в российском обществе в период 1905-1907 гг., когда прежняя административная и политическая культура получила серьезный вызов со стороны того, что можно назвать демократической культурой.

Процесс образования большинства политических партий России пришелся, как известно, на период 1905-1907 гг., когда правительство впервые вынуждено было взять курс на провозглашение политических свобод. В 1905 г., например, объявили о своем существовании и организовали свои съезды кадетская партия, октябристы, мусульманская партия, торгово-промышленная партия, партия правового порядка, а также такая организация, как Совет объединенного дворянства и другие. Как отмечается в историографии, «в противовес западной модели партийного строительства политические партии в Российской империи начали свое формирование не в центре, а по окраинам, прежде всего западным – Польше, Финляндии, Прибалтике, позднее – в Закавказье, а также в губерниях с чертой еврейской оседлости. Для Сибири, Дальнего Востока, а также таких национальных окраин, как Средняя Азия и Северный Кавказ, напротив, был характерен замедленный темп образования политических партий» ^[2]. Особенности «пространственного контекста» формирования политических партий в России включают и специфику оформления российского политического пространства. Оно начало формироваться, в отличие от Запада, не «справа-налево», то есть не с создания «структур консервативного и либерального толка». «Россия ступила на стезю партийности с левого, радикально-социалистического фланга» ^[3]. Именно это обстоятельство определяло, по мнению исследователей, и характер формирования национальных партий регионального масштаба, число которых превысило 220. Некоторые из них успешно интегрировались в общероссийские. Заметим, что, по мнению историков, численность общероссийских политических партий на протяжении всего дореволюционного периода была настолько значительна, что превышала даже теоретически возможные альтернативы, которые они могли представлять.

Касаясь вопроса о том, насколько процесс формирования политических партий регламентировался представителями правительственной администрации в центре и на местах, обратим внимание на некоторые аспекты правительственной регламентации деятельности политических партий. Как известно, Манифест 17 Октября 1905 г. возвестил в числе прочих демократических свобод и о свободе союзов и собраний, что повлекло за собой стремительный процесс объединения либеральной и консервативно настроенной общественности в многочисленные политические партии. С их образованием перед правительством остро встал вопрос о необходимости разработки законодательных основ существования и деятельности общественных организаций. В результате тщательной работы нескольких Министерств и ведомств 4 марта 1906 г. правительством был издан Указ «О временных правилах об обществах и союзах». Этот Указ законодательно регулировал деятельность широкого круга общественных организаций, имевших цели различного характера, в том числе культурно-просветительские, хозяйственно-экономические и общественно-политические. Следует отметить настоятельное употребление в Указе, как и в других законодательных документах этого периода понятия «общество», а не партия, по отношению к общественно-политическим организациям. Для царского правительства политических партий в западном понимании в России не существовало. Под «обществом» понималось соединение лиц с определенной целью, под союзом – соединение нескольких обществ.

Высшей инстанцией в процессе регистрации – рассмотрения и учета, а также легализации – процесса признания допустимости их существования и деятельности законом, – общественных объединений выступало Министерство внутренних дел. Чтобы иметь возможность свободно – насколько это было возможно в условиях России того времени – функционировать, организации должны были пройти следующие процедуры. Прежде всего, необходимо было подать заявление о регистрации с приложением устава губернатору, а затем – в Присутствие по особым делам об обществах, которое было учреждено на основании упомянутого Указа. Далее эти документы поступали в МВД, где и осуществлялась регистрация обществ после представления их устава соответствующему министру в зависимости от характера и направления деятельности общества. Однако регистрация не всегда заканчивалась легализацией общества. Этот процесс мог затянуться на длительное время. Так, только в феврале 1908 г. после долгих тяжб Сенат окончательно отказал в легализации главной партии либеральной оппозиции – кадетам. Кроме того, в соответствии с Указом, МВД предоставлялось право закрывать общества, если их деятельность представлялась ему угрожающей спокойствию и безопасности.

На местах, в губерниях России, общество могло быть закрыто губернатором, который осуществлял административные функции и власть которого в начале ХХ в. была очень значительной, в случае если, по его мнению, общество носило явно антиобщественный характер. Это решение санкционировалось Присутствием по особым делам об обществах, которое обычно одобряло все решения губернатора. I Департамент Сената был окончательной инстанцией в такого рода спорах. Поэтому многие партии, как в центре, так и на местах, испытывали значительное давление и притеснения со стороны административно-контролирующих органов, полицейской администрации. Примером тому, в частности, являются многочисленные телеграммы, посланные в разгар предвыборной кампании в Думу, в марте-апреле 1906 г. нижегородским комитетом партии кадетов, в которых говорилось о губернаторских притеснениях, запрещении партийных собраний по причине отсутствия легализации партии, хотя заявление было сделано Министерству внутренних дел ^[4]. Так, 6 апреля 1906 г. сообщалось телеграммой о том, что «в Нижнем вновь не разрешено партийное собрание, между тем разрешаются собрания Белого Знамени».

Заметим, что периферийные организации лево- и праволиберальных партий формировались как их отделения и руководствовались в своей организации и деятельности уставами этих партий, выработанных и утвержденных в центре. Но в условиях административно-полицейских запрещений и взысканий в связи с затянувшейся легализацией, местные отделения кадетской партии вынуждены были искать всяческие пути их преодоления, дабы продолжить деятельность партии в нормальном режиме. Так, например, нижегородские кадеты телеграфировали в Московский отдел конституционно-демократической партии, интересуясь ситуацией в вопросе о легализации партии и возможностью легализации отдельных местных групп ^[5].

В значительно более благоприятных условиях находились право-монархические организации. Прежде всего, отметим, что большинство правых организаций и в «центре» и «на местах» в период 1905-1907 гг. формировались независимо друг от друга, имея каждая свой устав. Так, например, Нижегородская монархическая организация «Союз Белое Знамя» образовалась в 1905 г. Устав ее был представлен 10 января 1906 г. нижегородским губернатором в МВД, а утвержден уже 18 января 1906 г. И «Белое Знамя» не испытывало никаких сложностей по причине легализации своей деятельности.

Кроме того, многие местные праворадикальные организации вступали впоследствии в общероссийские партии, пользуясь преимуществами, но и не теряя при этом своей автономии. Так, тот же Нижегородский Союз «Белое знамя», войдя в состав «Союза русского народа» и став его губернским филиалом, однако, пользовался своими прежними уставными и программными документами вплоть до 1911 г.

Бесспорно, что при изучении влияния политических партий на ход выборов на местах особое внимание уделяется партии кадетов. Очевидно, что кадеты имели самый широкий электорат, завоевывая его с необыкновенным искусством ориентирования и приспособления к местному, порой весьма разнообразному политическому ландшафту, использования доминирующих партийных пристрастий, особенностей менталитета различных слоев местного электората. Совершенно очевидно, что кадеты на ограничивались близостью социально-классовой идентичности при завоевании сочувствующих, привлекая электоральные группы различной социальной и этно-культурной принадлежности.

Таким образом, в период выборов в Думу параллельно шло и конституирование партий, образование более или менее определенного контингента их сторонников, «сочувствующих», хотя еще четкого разделения на сторонников «правых» и «левых» не было. Появились альтернативы для выбора политических предпочтений у избирателей. Вместе с тем, с появлением первого, хотя и несовершенного механизма выборов в стране появились первые признаки политической борьбы – популистская тактика, политическая мимикрия, попытки фальсифицировать выборы, но в очень небольших ограниченных размерах. Широкому распространению этих тенденций объективно мог препятствовать Высочайший Указ 8 марта 1906 г., направленный против злоупотреблений на выборах.

Первые выборы в Думу, буквально всколыхнувшие общественную жизнь России, обнажили представления и настроения различных слоев общественности, людей разной сословной принадлежности. Они же показали растерянность бюрократии, допустившей впервые в истории России почти полную свободу агитации во многих губерниях.

Рассыпанные в описаниях очевидцев и участников событий, распоряжениях и докладах администрации, в цифрах и непосредственных репортажах с места событий многочисленные свидетельства о выборах дают весьма интересный материал об общественных настроениях. Среди материалов, имеющихся в Российском Государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге, в фонде «Особое делопроизводство по выборам в Государственную Думу» обращает на себя внимание одно из дел – «О причинах успеха на выборах в Государственную Думу крайних партий» ^[6]. В нем собраны подробные ответы губернаторов на шифрованную телеграмму министра внутренних дел П.А. Дурново от 29 марта 1906 г., в которой он просил изложить их собственное мнение на причины значительного успеха кадетов на первых выборах в Думу. Характерно, что министр просил сообщить, заключались ли причины «в самой системе выборов» или «в усиленной пропаганде левых». В телеграммах, которые были разосланы по двадцати пяти губерниям, содержалось следующее обращение: «Благоволите сообщить со всею подробностью мнение Ваше о причинах успеха на выборах крайних партий. Лежат ли эти причины в условиях самой системы выборов, и каких именно, или в равнодушии умеренных классов общества и энергической пропаганде крайних партий или иных обстоятельствах. Сообщите также Ваше заключение о степени добросовестности приемов политической предвыборной агитации и равно сведения о наблюдавшихся при выборах случаях злоупотреблений, подкупа и угроз и степени влияния этих обстоятельств на исход выборов» ^[7]. Ответы губернаторов могут расцениваться как достаточно объективные, так как писали они о выборной кампании почти сразу же по завершении выборов в губерниях. В это время итоги избирательной кампании уже были известны для европейской части России и руководители правительственной администрации на местах уже не были заинтересованы в «лакировке» событий. Скорее наоборот, им было важно предоставить в министерство наиболее объективную информацию, чтобы обеспечить солидную базу для выработки правительственного курса в отношении новых выборов в следующую Думу, обеспечив таким путем себе твердую почву для борьбы с местными представителями оппозиции. В ответных письмах из 24 губерний европейской России губернаторами приводятся различные соображения на запрос министра, начиная от огромных финансовых средств, потраченных кадетами на проведение выборов. Так, по сообщению московского градоначальника, в Москве монархисты истратили на выборы 1065 рублей, умеренные – до 335 тысяч рублей, а кадеты – больше 700 тысяч рублей ^[8]. Среди ответов были и такие, в которых указывалось на общее недовольство населения своим «экономическим положением» и унизительным для России исходом русско-японской войны. Однако всеобщее недовольство и раздражение населения констатировалось только двумя губернаторами: петербургским и симбирским. Так, по сведениям симбирского губернатора, «анархия в крестьянстве и мещанстве увеличивается возвращающимися с войны солдатами». Пагубное влияние этого факта проявилось в том, что «крестьяне отказываются составлять раскладки податей и всякое взыскание сборов, даже на мирские и волостные расходы, является неисполнимым», «что требуют от своих однообщественников не поступать на правительственную службу» и поэтому происходит массовое оставление постов полицейских стражников и надзирателей. Духовенство, по оценке губернатора, «вполне разделяло либеральные идеи, а «Временные правила» правительства «дают повод думать, что оно не сдерживает обещаний Манифеста 17 Октября». Наконец, «слухи о том, что принимаются все меры, чтобы распустить Думу», по словам губернатора, заставили примкнуть к кадетам даже консервативные элементы губернии.

Таким образом, власть видела и стремилась оценить «два мощных рычага» воздействия на политическое поведение электората в Государственную думу: выборное законодательство и политическую агитацию и пропаганду.

Российское выборное законодательство было мощным институтом. Оно воздействовало на процесс вовлечения российского общества в выборный процесс, который, по крайней мере, может рассматриваться как шаг на пути к демократизации. Забастовки, волнения, политические митинги оказывали давление на правительство в плане осознания им необходимости предпринять действия в русле демократизации. Закон о выборах от 6 августа 1905 г. был задуман и провозглашен, как попытка российской верховной власти следовать в своем политическом курсе европейской модели демократизации. Манифест 17 Октября и закон о выборах 11 Декабря 1905 г. были дальнейшими шагами на пути модификации этого курса.

Основная идея модели выборов определялась представлениями о России как аграрном обществе и по сути дела даже крестьянском обществе и состояла в признании крестьянства как основы обеспечения «лояльности власти». В соответствии с этой идеей выборное законодательство предоставляло крестьянству значительное представительство, как в составе самой Думы, так и в составе выборщиков избирательных собраний депутатов в Думу. Преобладание крестьянского представительства в Думе, которую они сами часто называли «крестьянской Думой», было результатом того, что, по крайней мере, в начальных вариантах выборного законодательства для этой курии не предусматривались цензовые ограничения, связанные с обладанием собственностью. Достаточным условием была принадлежность к сельскому обществу или волости. Более того, для того, чтобы числиться выборщиком от крестьянской курии, было достаточно быть членом общины, даже если его деятельность не связана с занятием сельским хозяйством. В различных источниках имеются сведения о том, как проходили избирательные собрания, в ходе которых крестьяне получали еще дополнительные преимущества. Так, например, процедура проведения подобных собраний предусматривала, что оно должно было начинаться с выборов депутатов от крестьян. Кроме того, существовала известная практика «двойного голоса» для крестьян, владевших купчей землей, так как они считались одновременно и крестьянами и землевладельцами и, следовательно, обладали правом голоса от обеих этих курий.

Говоря о «городском обществе» и его возможностях участия в выборах, мы должны иметь в виду, что речь идет о различных категориях людей, которые являлись городскими жителями. Вот почему важно рассмотреть, в каких условиях в соответствии с выборным законодательством, оказались различные категории городского населения как часть электората на начальных стадиях выборного процесса.

Городская курия обеспечивала наибольший шанс участия в выборах для представителей различных социальных слоев, поскольку предоставляла некоторое множество вариантов цензовых условий и в этом смысле в определенной мере расширяла возможности преодоления цензов и получения права голоса по этой курии. Основаниями для цензов были и весьма близкие к социально-классовым, как, например, в случае с «имущественным» цензом, так и связанные с характером деятельности («промысловый», «служебный») или просто с кредитоспособностью претендента («квартирный»). Представляется возможным рассматривать такого рода цензовые условия (в особенности, «служебный» ценз) как проявление «демократической» тенденции в российском выборном законодательстве, так как они в определенной мере расширяли возможности участия в выборах населения и являлись альтернативой цензовым условиям, которые определялись исключительно размерами собственности (владение землей, недвижимостью) или определенным уровнем доходов, условиям, которые в начале ХХ в. все еще были распространены в большинстве стран Европы. Таким образом, «служебный ценз» играл особенно важную роль для избирателей по городской курии. Он открывал возможность участия в выборах для государственных и негосударственных служащих, для всех, кто находился на жалованье или на пенсионном обеспечении, включая представителей земской или городской администрации, железнодорожных служащих, сотрудников сословных учреждений и др. То есть, низший слой «белых воротничков», мало обеспеченные слои интеллигенции, могли проходить по городской курии, используя условия этого ценза. «Квартирный ценз» также был полезным в плане облегчения доступа в городскую курию. Очевидна тенденция снизить «планку» по этому цензу до размеров годовой квартирной арендной платы. Этот ценз открывал «городскую курию» для людей так называемых «свободных профессий», в т.ч. интеллигенции. В целом же, введение этих цензов объективно увеличивали возможности расширения участия населения в выборном процессе.

В то же время следует отметить, что новые возможности для участия в выборах не ограничивались указанными возможностями для определенных слоев населения, в том числе и не только для зажиточной части сделать свой голос услышанным во время выборов. Множественность цензовых условий приводила к тому, что в одной курии были объединены люди различного социального положения. В этом смысле показателен «промысловый ценз», по условиям которого открывались возможности, как для владельца промышленного предприятия, так и для наемного работника, находящегося на зарплате.

Следует отметить, что в докладах губернаторов прямые указания на «несовершенство самого избирательного закона» встречаются редко – за исключением довольно решительного замечания московского градоначальника о том, что закон не обеспечивает достойного представительства «меньшинства» в Думе. Но в этих письмах есть фактически все предпосылки для тех изменений, которые были внесены в систему выборов «разъяснениями Правительствующего Сената» во время выборов во вторую Думу.

Вопрос о представительстве различных социальных групп в выборном процессе, обусловленного законодательством, и его влияние на ход и результаты первой избирательной кампании рельефно присутствует в ответных письмах губернаторов и привлекает внимание при их прочтении. Так, некоторые губернаторы непосредственно отметили в качестве одной из основных причин успеха левых влияние представителей мелкого землевладения на съездах землевладельцев, или вовлечение в выборы огромного пласта избирателей, состоящего не только из владельцев минимального имущественного ценза в городах и сельской местности, но и избирателей по жалованию или пенсии по государственной службе.

В отношении поставленного министром внутренних дел вопроса о том, почему не сработал механизм выборов, рассчитанный на конкретные цели, интересным представляется рассуждение курского губернатора. Он, в частности, заметил, что «система выборов, по-видимому, рассчитана на консервативные традиции крестьянства», но в действительности перспектива наделения землей и улучшения материального быта отодвинула эти традиции на задний план, и в Государственной Думе крестьяне видели только учреждение, способное разрешить самый острый для них вопрос о земле. Знакомство со всем комплексом писем губернаторов убеждает в том, что было бы неверно сводить объяснение притязаний крестьян Курской губернии на землю и их «измену» консервативным традициям лишь к особому земельному дефициту в губернии российского Черноземья. Так, в Новгородской губернии, где имелся избыток пахотной земли, крестьяне, по свидетельству новгородского губернатора, «еще больше, чем низшие классы городов», смотрели на Думу как «на учреждение, исключительно призванное удовлетворить их материальные (земельные) нужды» и стремились не допустить в Думу цензовых землевладельцев. Особый интерес для анализа выборной системы и выборного законодательства как рычага воздействия на социально-политические изменения в российском обществе, его политизации, представляет тот факт, например, что в той же Новгородской губернии съезды землевладельцев в некоторых уездах «сплошь состояли из крестьян». По мнению губернатора, крупные землевладельцы прошли только благодаря тому, что на предварительные съезды явилось ничтожное количество крестьян - мелких землевладельцев, а в противном случае, если бы их пришло больше, крупное землевладение не получило бы никакого представительства, ни одного места. Интересно, что, по свидетельству губернатора, население Новгородской губернии («мещане и все крестьянство») совершенно спокойно и даже сочувственно относилось к мероприятиям правительства по наведению порядка на выборах. Такое поведение крестьян - мелких землевладельцев на выборах, их отношение к помещикам и духовенству как к конкурентам не было каким-то особым случаем.

В письмах губернаторов содержится и информация о различиях в поведении на выборах не только отдельных социальных групп (курий), но и этнокультурных групп электората. Так, в Таврической губернии, согласно мнению губернатора, русские крестьяне - мелкие землевладельцы, в отличие от татарских, вели себя пассивно. На съездах мелких землевладельцев в губернии присутствовало только 1-2% от положенного количества. Лишь в Симферопольском уезде участвовало значительно больше избирателей - мелких землевладельцев за счет татар, неукоснительно исполнявших постановление мусульманских съездов 1905-1906 гг. «принять участие в выборах в Думу».

Однако наиболее значимой тенденцией было проявление особого интереса к Думе и выборам той части крестьян, которая была представлена мелкими землевладельцами. В этом плане ярким примером является описание выборов в Смоленской губернии, сделанное известным публицистом, землевладельцем этого уезда, журналистом из умеренного лагеря С. Шараповым сразу после выборов ^[9]. На уездном съезде уполномоченных от волостей, который он посетил из любознательности, преобладали «средние», «сермяжные» крестьяне, среди которых почти не было «зажиточных». И они, по его оценке, не проявили никакого «определенного отношения» ни к Думе, ни к выборам. Но на уездном съезде землевладельцев, в котором приняли участие 23 крестьянина, избранных на предварительном съезде мелких землевладельцев, крестьяне вели себя очень энергично. По выражению автора, они «со злыми глазами» ставили требование о земле, поддерживая кадетов. Автор с возмущением пишет, что они отнюдь не были безземельными, а являлись «собственниками купчей земли, приобретенной через Крестьянский банк».

Весьма часто встречается в ответных письмах губернаторов указание на блок между крестьянами и кадетами и о поражениях на губернских собраниях представителей «правых» в силу позиции крестьянского большинства. Так, по воспоминаниям депутата первой Государственной думы Д.Д. Протопопова о выборах в Самарской губернии, большинство крестьян рассуждало, что «эти, мол, (кадеты) что-нибудь для мужика может быть и сделают, а от наших господ да купцов чего ждать» ^[10]. «Обязательным крестьянином» от губернии в Думу был избран И.И. Пустовойтов, находившийся под наблюдением полиции за агитацию среди крестьян. Он, по словам Д.Д. Протопопова даже устраивал банкеты крестьянам в своем доме зимой 1905 г. Результатами голосования 94 крестьян по его кандидатуре были 86 избирательных и 8 неизбирательных голосов^[11].

Что касается поведения городского электората, то количественные пропорции представительства выборщиков по отношению к общей численности населения городов установить весьма затруднительно. По общим оценкам, «первичный электорат» составлял около 10-15% от общего населения, однако этот показатель был значительно ниже для крупных городов, таких как Москва или Петербург, где он составлял лишь 3-5%. Однако, эти показатели значительно возрастут, если мы будем считать долю «первичного электората» в соотношении не со всем населением, а той частью, которая законодательно определена как «допущенная» к выборам с учетом поло-возрастных ограничений, то есть с «потенциальным электоратом» того исторического периода. Так или иначе ясно, что нет оснований для восторгов по поводу масштабов тех возможностей, которые открывали цензы по городской курии, но нельзя и не замечать эти возможности. Кстати, заметим интересный факт, касающийся различий в политическом радикализме общественности двух столиц – Москвы и Петербурга, который подтверждается данными. Так, обращает на себя внимание сообщение московского градоначальника о том, что население Москвы «жаждет порядка», а «агитация кадетов совершенно непопулярна в огромной массе населения. Среди выборщиков, делегированных городскими избирателями Московской губернии, был высокий процент правых и умеренных выборщиков: 4 октябриста, 24 кандидата торгово-промышленной партии, 2 правых и 21 представитель кадетов, 1 прогрессист и 11 беспартийных выборщиков городской курии. По Петербургской губернии – 13 кадетов, 1 прогрессист, 3 октябриста, 2 правых. Только по Москве во всех трех куриях – городской, землевладельческой и крестьянской преобладали умеренные и правые. Как следует из статистического отчета Московской городской управы о первых выборах в Думу, примерно треть избирателей Москвы, имевшей отдельное представительство в Думу, отдала голоса за кандидатов умеренного направления. Тем не менее, 64% проголосовали за кадетских кандидатов в выборщики, в городское избирательное собрание, 30,3% – за кандидатов Союза 17 Октября, 5,2% – за монархические партии, 0,5 – за «прочих» кандидатов. Отчет содержал интересные приложения в виде таблиц, которые позволяют получить полное представление о социальной структуре и результатах голосования московских избирателей по всем избирательным участкам. По итогам проведенного в отчете анализа «экономического положения избирателей», оказалось, что более 75% первых московских избирателей обладали «самостоятельным экономическим положением», то есть являлись плательщиками тех или иных прямых налогов (с недвижимости, личного промыслового занятия, квартирного налога). Сравнение социального статуса избирателей и результатов их голосований по избирательным участкам (имеется в виду, сколько избирателей проголосовали за «партию народно свободы» и сколько за другие партии) показывает, что соотношение было достаточно стабильным – 2:1 или 3:2. Таким образом, говорить о ярко выраженной зависимости между количеством более состоятельных цензовиков на участке и итогами голосования вряд ли возможно. В итоге, хотя треть избирателей Москвы и отдала свои голоса за партии более правого направления, избирательное собрание выборщиков города полностью состояло из кадетских кандидатов.

Согласно отчету управы, на собрание пришло 171 из 178 выборщиков (156 общегородских выборщиков и 15 рабочих города). В качестве кандидатов были предложены только представители кадетской партии – Ф.Ф. Кокошкин (166 записок), С.А. Муромцев (165 записок), М.Я. Герценштейн (145), П.А. Долгоруков (28), Ф.А. Головин (1), В.А. Маклаков (1). Наборщик типографии «Русских ведомостей» И. Савельев, проведенный в Думу кадетской партией и впоследствии примкнувший к социал-демократам, получил 160 записок с его именем в качестве кандидата для баллотировки. Долгоруков, Головин и Маклаков отказались от баллотировки. В итоге от Москвы в Думу прошли известные профессора-юристы С.А. Муромцев, Ф.Ф. Кокошкин и известный экономист М.Я. Герценштейн, а также представитель рабочей курии типографский рабочий И. Савельев.

Анализ выборного законодательства, дает основания убедиться в том, что высшая государственная власть была настроена весьма оптимистично в отношении своих возможностей получить поддержку широких слоев общества, в том числе с помощью куриальной и цензовой системы. Однако уже в самом законодательстве содержались угрозы для реализации этих возможностей, в том числе в плане вполне прогнозируемого состава выборщиков по основным избирательным куриям как основы их политического поведения. Так, даже условия формирования самой «консервативной», частновладельческой курии, позволяли не ограничивать ее социальный состав классом-сословием помещиков-дворян, а открывали доступ для других групп землевладельцев российской деревни, в частности, и для представителей крестьянского сословия, владевших земельной собственностью определенных размеров (крестьяне с купчей землей). Понятно, что таким образом не мог быть изменен состав курии сколько-нибудь кардинальным образом. Но в данном случае важно обратить внимание на сами принципы формирования куриальной системы накануне первой выборной кампании, которые бесспорно способствовали усилению в различной степени неоднородности состава выборщиков по куриям. Вместе с тем нельзя не заметить при объяснении этих принципов своеобразного влияния на их выработку социальных процессов, которые протекали, в том числе, в аграрном российском обществе, переживавшим «ломку» сословно социальной структуры и формирование «размытых» социальных слоев и групп.

Подтверждением высказанных предположений является, на наш взгляд, и широта и неопределенность оснований формирования состава крестьянской курии. Основным требованием в этом случае была «принадлежность к сельской общине», «аграрному сообществу», а не сельскохозяйственные занятия или характеристики, связанные с землевладением и землепользованием. Сформулированные таким образом условия обеспечили, в частности, возможности «проникновения» в состав выборщиков по этой курии «политических активных» людей, в том числе радикально настроенных, не связанных по роду деятельности с сельским хозяйством, и имевших лишь формальные связи с российской деревней, основанные на происхождении. Представители различных социальных групп городского населения, если они не принадлежали к группам, «лишенным права голоса», также имели шансы участия в выборах по городской курии.

Выборное законодательство существенно воздействовало на масштабы вовлеченности масс в политический процесс и их представительность. Характер и степень политизации различных групп российского электората в различных регионах России определялись воздействием региональных конкретно- исторических условий, особое место среди которых занимала роль политических партий, их успешность в ведении агитации и пропаганды во время выборных кампаний «на местах».

Надо сказать, что в сообщениях губернаторов понятие «агитация» приобрело реальное содержание, из абстракции превратившись в хронику реальных событий. Так, особенно полными были сообщения губернаторов об агитационной деятельности кадетов, в которых отмечалось, что партия вела активную агитацию как среди крестьянства, так и особенно среди городских жителей. «Главным пособником успеху пропаганды» служили органы печати как столичной, так и провинциальной, а в промежутках между предвыборными собраниями устраивались лекции или чтения лиц, приглашенных той же партией. Интересно, что в письме владимирский губернатор, в частности, счел «необходимым добавить», «что как в предвыборных собраниях, так и на лекциях, при веских возражениях представителей правых партий, конституционал-демократы доказывали, что их программа в сущности нисколько не противоречит воззрениям противников, благодаря чему многие из правых партий перешли на их сторону». Гибкость и эластичность агитации кадетов замечена губернатором и в отношении «завоевания» более широкой социальной аудитории. Так, по его свидетельствам, кадеты, учитывая, что эти собрания посещались «в большинстве своем малоразвитым классом населения и рабочими », они настойчиво повторяли заявления, что их партия «сама стоит за Царя, что представители ее в Думе добьются почти дарового раздела земли между крестьянами и восьмичасового рабочего дня». Подчеркивая «проворность кадетов» в рекламировании своих кандидатов в печати и с помощью афиш, с чем «всегда запаздывали более умеренные партии», губернатор отметил, что «случаев подкупа, угроз, злоупотреблений» по вверенной ему губернии не было, однако «в некоторых съездах городских избирателей (Судогородском, Ковровском, Владимирском) обнаружены были со стороны членов кадетской партии попытки уговоров голосовать за намеченных ими кандидатов и предлагались услуги писать, вместо избирателя бюллетени…», которые, по его мнению, «имели значение на результаты выборов» ^[12].

Письма губернаторов в МВД позволяют выявить основные тенденции в общественных настроениях во время первой выборной кампании в Государственную думу. Здесь явно выделяется тенденция полевения значительной части умеренных слоев под впечатлением от репрессивных мер правительства. Это особенно подчеркивалось в письмах московского, петербургского и тамбовского губернаторов, в губерниях которых применялось положение чрезвычайного законодательства. Свидетельства других губернаторов, как и общероссийские итоги избирательной кампании, в частности, биографические данные о перводумцах, подтверждающие, что многие из них сидели в тюрьме, подвергались аресту во время выборов, показывают, что эта тенденция присутствовала повсеместно. Исключение составляли лишь те немногие губернии, откуда в Думу были избраны исключительно правые кандидаты и «благонадежные» крестьяне. Так, московский губернатор писал, что население считает «каждого, подвергшегося судебной или административной мере, невинным страдальцем или героем», поэтому мероприятия правительства во время выборов способствовали усилению левого лагеря – избиратели в виде протеста примыкали к партиям «требующим, между прочим, и политической амнистии». Интересное наблюдение тамбовского губернатора, который сообщал, что равнодушие умеренных классов к выборам не подлежит никакому сомнению, но под влиянием репрессивных мер, сведения личных счетов и превышения чинами своих полномочий «умеренные классы вотировали бессознательно за к-д».

Переход землевладельцев на сторону кадетов был наиболее проблематичен, так как у этого класса населения было больше всего оснований не принимать кадетскую программу по вопросу о земле. Лишь некоторые из них готовы были допустить ущемление своих интересов и пойти, как говорили выступавшие в дебатах депутаты Думы первого созыва, на самопожертвование, самоуничтожение себя как сословия крупных и средних земельных собственников, отдав часть своей земли крестьянам «по справедливой оценке» ^[13]. Однако, среди «помещиков-инородцев» Западного края, по свидетельства, в частности, минского губернатора, проявлялось большее сочувствие кадетской партии, так как партия народной свободы выступала за гражданское равноправие национальных меньшинств. Отмечая, что большинство «аграриев» губернии принадлежали к националистам, он упоминает и о том, что некоторые «причисляли себя к кадетам», «хотя едва ли были многочисленны» и «оставались таковыми лишь пока дело не касалось вопросов аграрных» ^[14].

Неустойчивость «симпатий», подвижность политических предпочтений российского электората в первую Государственную думу и даже «неосознанность» выбора под воздействием меняющихся конкретно-исторических условий констатируется многими губернаторами. Так, столичные губернаторы возмущенно писали, что обыватель, часто «неосознанно» голосуя за кадетов, «забыл уже, что так недавно он громко кричал об ответственности правительства за его жизни и имущества, теперь только страдают его нервы при виде принимаемых мер к предотвращению повторения восстания». Вместе с тем, с негодованием отмечали, что «умеренные элементы земских и городских учреждений не только перестали реагировать против оппозиционных деятелей, но активно начали им содействовать» ^[15].

Конечно, информацию губернаторов в МВД нельзя механически интерполировать на реалии общественно-политической жизни в России в начале ХХ в. Но они являются отражением этой реальности, хотя и представленной взглядом очевидцев «от власти», несомненно, заинтересованным взглядом. Однако, они тем и любопытны и полезны для историка, стремящегося «разглядеть» и реконструировать процесс «пробуждения» масс, понять и объяснить мотивацию поведения российского избирателя на стартовой точке демократизации нашей страны в хаотичности его социальных действий, порой в преобладании в них чисто материальных побуждений, в приспособленчестве к «ветру перемен». Итоговые же, оценочные выводы губернаторов вполне определенны. Они сводятся к признанию, с одной стороны, «несовершенства избирательного закона», состоящего, прежде всего, в его «излишней демократичности» Указа 11 декабря 1905 г., допустившего к выборам сравнительно малоимущие слои российского общества, а с другой стороны, в обобщенном утверждении «отказа крестьянства от консервативных традиций», на которые был рассчитан этот закон. Четко сформулирована губернаторами и оценка роли агитации и пропаганды политическими партиями во время избирательной кампании и ее влияния на электорат: «В указанной среде избирателей, как показали события прошлого года, пропаганда социалистических идей имела крупный и несомненный успех, эта среда выступила уже на путь активной борьбы с существующим порядком и явилась ко времени выборов в достаточной мере оппозиционной. Естественно, что все симпатии ее могли лежать только на стороне конституционалистов-демократов», а Указ 11 декабря 1905 г. «создал правительству и умеренным партиям безвыходное положение» ^[16].

В своем дневнике 8 сентября 1906 г. известный русский историк В.О. Ключевский писал: «Перестраиваются не политические понятия и общественные интересы, а политические чувства и социальные отношения; думают не о том, что делать и как устроиться, а о том, что можно сделать и захватить и чего нельзя, кто враг и кого потому надо побить и кого опасно бить. Политическая революция разделывается в социальную усобицу, и само правительство превращается в одну из социальных партий, только маскируясь в личину государственного органа» ^[17]. Именно эта «перестройка политических чувств» в контексте взаимоотношений власти и общества в драматические периоды русской истории весьма любопытна для историка. Чтобы «увидеть» и понять этот сложный процесс весьма интересными могут быть наблюдения современников и участников событий, очевидцев «от власти», в том числе. Прочтение такого рода свидетельств требует особого внимания к раскрытию исторического контекста их рождения, а также помещения их в окружение других по происхождению, но близких и дополняющих их по содержанию исторических источников той поры.