Эмиграционные установки студенческой молодёжи Юга России

Константинов Михаил Сергеевич кандидат политических наук доцент, кафедра теоретической и прикладной политологии, Южный федеральный университет 344006, Россия, Ростовская область, г. Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42 Konstantinov Mikhail Sergeevich PhD in Politics Associate professor, Department of Theoretical and Applied Political Science, Southern Federal University 344006, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov-Na-Donu, ul. Bol'shaya Sadovaya, 105/42 konstantinov@sfedu.ru Другие публикации этого автора

Поцелуев Сергей Петрович доктор политических наук профессор, кафедра теоретической и прикладной политологии, Южный федеральный университет 344006, Россия, Ростовская область, г. Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42 Potseluev Sergei Petrovich Doctor of Politics Professor, Department of Theoretical and Applied Political Science, Southern Federal University 344006, Russia, Rostov-on-Don, Bolshaya Sadovaya Street 105/42 spotselu@mail.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке Министерства науки и высшего образования РФ (Государственное задание в сфере научной деятельности проект № FENW-2022-0027)

Введение

В конце 2019-го года были опубликованы результаты проведённого социологами «Левада-Центра» исследования эмиграционных настроений в российском обществе ^[9]. Учёные выявили устойчивый рост распространения установок на эмиграцию среди молодёжи в возрасте 18–24 лет (с 22 % в 2014 г. до 53 % в сентябре 2019 г.). Указанное исследование было широко растиражировано в СМИ и вызвало сильный резонанс как в журналистской, так и в научной среде [см., например: 21], поскольку эта скандальная новость появилась на фоне растущего количества сообщений о росте протестных настроений в российском обществе в целом, и в молодёжной среде, в частности [см., например: 16; 7]. Если в более ранних исследованиях социологов фиксировались характерные для российской молодёжи политическая апатия и абсентеизм [см., например: 10; 12], то в конце второго десятилетия XXI века протестный потенциал молодёжи оценивается гораздо выше ^{[18; 19; 17; 14]}.

Несмотря на то, что последующие исследования «Левада-Центра» показали существенное снижение установок на эмиграцию (до 25 % в марте 2022 г. ^[25]), следует иметь в виду действие новых факторов, с конца февраля 2022 г. оказывающих влияние на эмиграционные настроения населения России. Так, по данным «Левада-Центра», ещё в начале февраля 2022 г. 44 % молодых людей в возрасте от 18 до 24 лет хотели бы уехать из страны на постоянное место жительства ^[25], а летом 2021 года таковых было 48 % ^[26]. Обращает на себя внимание также тот факт, что предыдущий (по отношению к 2019-му году) пик значений установок на эмиграцию в молодёжной среде пришёлся на политически турбулентный 2011-й год ^{[11, 25]}, а минимум – на пронизанный «крымским энтузиазмом» 2014-й год ^[24]. Динамика эмиграционных настроений в российском обществе представлена на рис. 1.

Рис. 1. Динамика эмиграционных настроений в российском обществе, согласно данным «Левада-Центра» [источник: 25]

На приведённом графике обращает на себя внимание то обстоятельство, что если в целом по российскому обществу хоть какая-то зависимость установок на эмиграцию от материального положения ещё наблюдается, то среди молодёжи действуют какие-то другие, нематериальные факторы. В самом деле, 2011 и 2019 годы не были худшими с точки зрения состояния российской экономики, при этом именно на эти годы «выпадают» пики эмиграционных настроений в молодом сегменте российского общества (18–24 и 25–39 лет). При этом в кризисные в экономическом плане 2014-й и 2022-й годы показывает самые низкие по значению уровни установок на эмиграцию среди молодых людей. Более того, существенное снижение уровня этих установок происходит с февраля по апрель 2022 г. (с 44 % до 25 %! ^[25]).

Обзор научной литературы

Данные других социологических служб России вполне сопоставимы с данными «Левада-Центра» (см., например, исследования «Фонда Общественное мнение»: 23; 27), но с некоторыми оговорками. Так, ВЦИОМ также отмечает относительно высокий уровень эмиграционных настроений именно в молодёжной среде (от 31 % в 2018 г. до 38 % в 2020 г. ^{[2; 3]}). Cотрудники ВЦИОМ пришли тому же выводу, который получили коллеги из «Левада-Центра»: «Эскалация конфликта России с Западом, вопреки ожиданиям, привела не к росту, а к снижению эмиграционных настроений. Потенциал эмиграции рос на протяжении последних трёх лет, но теперь упал до уровня 2018 года» ^[4]. Конечно, интересно будет дождаться новых данных, показывающих динамику эмиграционных установок молодёжи после объявленной 21 сентября 2022 г. в России частичной мобилизации, но уже сейчас можно предположить отсутствие устойчивой связи между материальными факторами, и эмиграционными настроениями в молодёжной среде.

В указанном контексте главной проблемой становится выявление мотивационной связи между ростом протестных настроений, эмиграционными установками и политическими кризисами. Одной из наиболее распространённых концепций здесь выступает объяснение кризисных тенденций ухудшающимися социально-экономическими условиями, что приводит к прогрессирующей неэффективности институтов и имеет следствием делегитимацию власти. В социальных науках давно стало общим местом представление о том, что ухудшающиеся социальные и экономические условия рано или поздно приводят к росту протестных настроений с перспективой либо «разрыва» (т. е. массовой эмиграции) с бедным и политически неэффективным государством в пользу более богатых и развитых обществ, либо деградацией рабочей силы и нарастающей политической апатии, что в свою очередь, имеет следствием прогрессирующую институциональную деградацию и коллапс всей институциональной системы [см., например: 8; 20; 1; 5; 6; 28].

Особенно успешно эти объяснительные схемы должны работать в отношении российской молодёжи, которая, с одной стороны, ещё недостаточно «укоренена» в социальном контексте в силу незавершённой социализации и в целом более склонна к социально-экономической и политической мобильности, а с другой стороны, традиционно следует сознательному уклонению от участия в политических практиках [см., например: 10; 12], что в итоге с большей вероятностью может иметь следствием установку на «разрыв» с политическим сообществом. Так, социологи «Левада-Центра» отметили «узость смыслового горизонта» молодого поколения, поскольку его ценностное пространство «задано простыми координатами – по преимуществу развлекательными медиа, масскультурой и глянцем, магическим миражом "больших денег" как самым общим показателем успеха и статуса в нынешних условиях массовидного общества» ^{[12, с. 11]}. Соответственно, при доминировании в молодёжном сознании таких «материалистических» ценностей, установки на эмиграцию должны быть связаны, прежде всего, с уровнем жизни, с социально-экономическим фактором.

Однако подобные концепции не объясняют, почему очень большая часть общества в ухудшающихся социально-экономических условиях не только не стремится к выражению протеста, но даже становится более лояльной к власти. А.О. Хиршман предложил гораздо более убедительную концепцию, связывающую формирующуюся установку на эмиграцию с процессом делегитимации стагнирующих или деградирующих институтов: на смену «критике» (или «голос», “voice”) конкретных институтов или социальности в целом в рамках сокращающейся «лояльности» (“loyalty”) рано или поздно приходит «разрыв» (или «выход», “exit”) с неэффективными государственными и/или экономическими институтами ^{[22; см. также: 15, с. 31–39]}. В этой концепции связаны два противоположных предпочтения: «разрыв» есть следствие неэффективности каналов выражения собственного мнения, т. е. «голоса». Однако в рамках данной статьи ещё более важной мыслью А.О. Хиршмана является утверждение о том, что атрофия дешёвых (в социальном и политическом, а не в экономическом смыслах) и эффективных каналов для выражения недовольства повышает вероятность выбора опции «выход» ^{[22, с. 46]}. Из этого следует ключевая проблема объяснения мотивов роста эмиграционных настроений в молодёжной среде: следует ли этот рост объяснять ухудшающимися социально-экономическими условиями, или же причины скорее политические – увеличивающаяся репрессивность политического режима, сокращающиеся возможности для свободной критики власти, стремление власть предержащих контролировать Интернет и т. д.

В связи с обозначенной выше проблемой возникают вопросы не только отвлечённо-теоретического, но и вполне практического свойства: если, как это предполагают российские социологи ^[9], рост эмиграционных установок обусловлен социально-экономическими причинами («Желанием обеспечить детям достойное будущее за рубежом» и «Экономической обстановкой в России»), то таковой рост продолжится и в обозримом будущем, поскольку прогнозы многих экономических аналитиков для России не лишены некоторого пессимизма. В результате мы получим «потерянное поколение» молодых людей, практически никак не связывающих себя с Россией. Если же причины политические, идеологические, символические и др., то вполне достаточно будет внести некоторые коррективы в правительственную политику, чтобы снизить эмиграционные установки в молодёжной среде. Соответственно, главным вопросом становится мотивация не только тех молодых людей, которые хотели бы эмигрировать, но и тех, кто несмотря на ухудшающуюся экономическую обстановку, отказывается идти на «разрыв» (А.О. Хиршман) со своей страной.

Поэтому целью данного исследования выступает выявление глубинных мотивов эмиграционных установок в студенческом сознании, а также установление силы связи между восприятием ухудшения социально-экономического положения, ценностно-идеологическим контекстом этого восприятия и эмиграционными установками.

Методы

Теоретико-методологический базис исследования составляет авторская концепция когнитивно-идеологических матриц ^{[13; 30; 14]}, предполагающая изучение дорефлексивного уровня индивидуального и группового сознания, на котором зарождаются протоидеологические элементы (идеологемы и концепты), которые, в свою очередь, становятся концептуальным материалом кристаллизации идеологического сознания. В частности, на этой теоретико-методологической базе ранее была установлена связь между установками гражданской идентичности, языком и религиозными ценностями ^[29]. Можно предположить, что миграционные установки российского студенчества также находятся в более глубокой связи между ценностной структурой их сознания, чем с их материальным положением.

В методическом плане исследование опирается на результаты анкетного опроса, проводившегося среди студенческой молодёжи осенью 2019 года на Юге России (в Краснодарском и Ставропольском краях, в Ростовской и Астраханской областях, в Кабардино-Балкарской Республике). Общая выборка составила 2551 респондент, из них: - Краснодарский край: 459; - Ставропольский край: 500; - Астраханская область: 281; - Кабардино-Балкарская Республика (далее «КБР»): 499; - Ростовская область: 812. Стандартное отклонение в целом по выборке составило ±3,4 %.

Результаты анализа

В результате проведённого опроса было выявлено отсутствие прямой связи между социально-экономическим положением региона и эмиграционными установками студенчества.

Таблица 1. Эмиграционные установки студенческой молодёжи Юга России (в процентах, в скобках указано количество респондентов)

Из приведённых в таблице 1 данных видно, что молодёжь на Юге настроена гораздо более патриотично, чем в целом по России: только 20 % молодых людей на Юге определились в своих установках на эмиграцию, в отличие от 53,0 %, полученных социологами «Левада-Центра». Однако региональные различия внутри этих 20 % не могут не бросаться в глаза: наиболее популярны идеи эмиграции в Астраханской области (27,0 % в совокупности по ответным позициям 4 и 5), а наименее – в Ставропольском крае и КБР (17,0 % и 16,2 %, соответственно). Наиболее близки к среднестатистическому показателю Ростовская область и Краснодарский край (20,8 % и 21,6 %, соответственно). Если попытаться выявить причины указанных различий, то в первую очередь можно обратиться к статистическим данным Росстата по регионам (Таблица 2).

Таблица 2. Некоторые социально-экономические показатели регионов Юга России (по данным Росстата, сводная таблица)

Как видно из приведённых в таблице 2 данных, по социально-экономическим показателям пять рассматриваемых регионов чётко делятся на три группы:

- относительно богатые и благополучные на общероссийском фоне Краснодарский край и Ростовская область;

- относительно бедные Астраханская область и КБР, в которых экономическая ситуация либо ухудшается, либо стагнирует;

- относительно бедный Ставропольский край, в экономике которого, тем не менее, наметилась положительная динамика.

Если следовать логике экономической мотивации эмиграционных установок (так называемая «колбасная эмиграция»), то статистическое распределение установок молодёжи на эмиграцию должно более или менее коррелировать с социально-экономическими данными по регионам. Однако этого не наблюдается.

Таблица 3. Контингентность установки на эмиграцию с оценкой собственного материального положения (в процентах, в скобках указано количество респондентов)

Как видно из приведённых в таблице 3 данных, подавляющее большинство настроенных на эмиграцию молодых людей оценивает своё материальное положение как «удовлетворительное» или «хорошее». При этом речь идёт о самооценке собственного материального положения, которое вполне может не совпадать с реальностью (например, студенты самой бедной по данным «Росстата» КБР оценивают своё материальное положение гораздо лучше, чем студенты более благополучных в экономическом отношении регионов). Если молодёжь Астраханской области формирует свои установки в соответствии с «экономической» логикой, то ценности молодёжи Ставропольского края и КБР формировались в явном противоречии с этой логикой. Чем же объясняется этот разброс данных? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно посмотреть на сопряжения эмиграционных установок молодёжи с ценностной структурой их сознания. Например, можно предположить, что адепты либеральной идеологии более склонны к предпочтению наилучших социально-экономических условий, чем традиционных ценностей семьи, языка, общины и др. Правда, при этом следует различать идеологические саморепрезентации студентов (их ответы на прямой вопрос: «Как бы Вы охарактеризовали свои идейно-политические убеждения?»), и реальные идеологические установки, которые можно выявить только через отношение к тем или иным идеологическим ценностям.

Таблица 4. Контингентность установки на эмиграцию с идеологическими саморепрезентациями (в процентах, в скобках указано количество респондентов)

Анализ приведённых в таблице 4. данных уже позволяет обнаружить некоторые связи между идеологическими предпочтениями и эмиграционными установками. Действительно, сопряжение этих переменных показывает достаточно плотную связь этих установок с либеральными ценностями. Ниже среднего значения только ценности студентов Астраханской области и КБР. Объясняется это сдвигом влево: астраханские студенты чаще признают себя социал-демократами. А в КБР наиболее выражена (на фоне других регионов) экологическая повестка, в то время как либеральная идеология наименее популярна. Здесь же наиболее сильны монархические взгляды и довольно популярна социал-демократическая идеология. Однако идеологическая саморепрезентация не всегда совпадает с реальными идеологическими предпочтениями. Поэтому необходимо выявить наличие связи между эмиграционными установками и отношением к идеологическим лозунгам (Таблица 5).

Таблица 5. Контингентность установки на эмиграцию с положительным отношением («Полностью согласен» и «Что-то в этом есть», в совокупности) к политическим лозунгам (в процентах, в скобках указано количество респондентов)

Приведённые в таблице 4 данные показывают всю противоречивость идеологических представлений студентов, в которых сочетаются либеральные ценности личной свободы и прав человека с ксенофобскими и даже расистскими лозунгами «Все беды России – результат жидомасонского заговора!», «Хватит кормить другие народы!» и др. Тем не менее, некоторая тенденция выявляется достаточно чётко. Прежде всего, из числа респондентов, выбравших ответную позицию «Как только появится возможность, – уеду на ПМЖ в другую страну», вполне ожидаемо мы видим высокий уровень поддержки либеральных ценностей, экологических, а также готовность к переменам. Несколько ниже, чем в других группах студентов, поддержка социальной проблематики, внимание к классовым противоречиям, а также к право-консервативным и право-радикальным ценностям. Неожиданно высокий для этой группы уровень поддержки патриотического лозунга «Право оно или нет, но это моё Отечество!», что выглядит несколько странно на фоне намерений эмигрировать из страны. Удивительно высокой оказалась также поддержка студентами из КБР лозунга «Чувства атеистов тоже можно оскорбить!», что может отражать реакцию на уровень религиозной свободы в республике. Выше в КБР оказалась также поддержка этнического лозунга «Славяне всех стран, соединяйтесь!», а также лево-радикального лозунга «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!». В этой же группе студентов – самый высокий уровень антисемитистского лозунга «Все беды России – результат жидомасонского заговора» и антиамериканского «Yankee go home!». Наконец, самым высоким уровнем поддержки среди студентов КБР пользуется лозунг «Перемен требуют наши сердца!», что косвенно может указывать не столько на «революционные настроения» в этой группе, сколько на то, что эти студенты менее склонны выбирать «exit-установку» на разрыв с собственной страной, чем студенты других групп. Именно осмысление указанных противоречий в предыдущих исследованиях привело исследовательский коллектив к разработке концепции когнитивно-идеологических матриц, предполагающей в объяснении формирования идеологических концептов обращение к более фундаментальным ценностям индивидуального и группового сознания. В случае идеологического контекста эмиграционных установок имеет смысл обратиться к анализу более глубинных ценностей идентичности, а также базовых бытовых ценностей (Таблицы 6 и 7).

Таблица 6. Контингентность установки на эмиграцию с самоидентификацией (в процентах, в скобках указано количество респондентов)

Как видно из данных, приведённых в таблице 6, в наибольшей степени к эмиграционному поведению склонны респонденты, имеющие космополитические либо культурно-обусловленные самоидентификации, то есть отождествляющие себя с людьми, разделяющими их взгляды на жизнь, либо с «жителями всей Земли», либо с культурно близкими. И наоборот: этнонациональная («Граждане России» и «Люди моей национальности»), религиозная и языковая самоидентификации здесь пользуются в этой группе российских студентов наименьшей поддержкой. Здесь нельзя не заметить отличие в способе самоиндентификации студентов Кабардино-Балкарской Республики: они в меньшей степени склонны отождествлять себя с жителями всей Земли, зато гораздо более значимыми для них являются национальная, религиозная и языковая идентичности. Любопытно отметить также, что студенты Краснодаского края и Ростовской области оказались в наименьшей степени склонны к «городскому патриотизму», они меньше всех других привязаны к жителям собственных городов. Если в отношении Краснодара это ещё как-то можно объяснить миграционными процессами (с начала «нулевых» годов город фактически удвоил количество жителей за счёт приезжих), то отсутствие городского патриотизма у ростовчан нуждается в дополнительном исследовании.

Таблица 7. Контингентность установки на эмиграцию с бытовыми ценностями (в процентах, в скобках указано количество респондентов; вопрос с множественным выбором – не более трёх вариантов ответа)

Сравнивая эмиграционные установки с базовыми бытовыми ценностями в Таблице 7, можно заметить, что студенты КБР и Ставропольского края больше всего отдают предпочтение семейным ценностям. Это вполне соответствует тому, что мы видели выше в отношении предпочтений самоидентификаций студентов рассматриваемых групп: чем ниже уровень абстрагирования от окружающих (чем менее «космополитична» идентичность респондента), тем больше респонденты ценят нематериальные ценности дружной семьи, своего сообщества и т. д. Как можно видеть из приведённых в Таблице 7 данных, для студентов КБР и Ставропольского края, в отличие от всех остальных, наименьшее значение имеют ценности материального достатка и экологического благополучия. Это объясняется отмеченной выше спецификой самоидентификации этих студентов. И в свою очередь может объяснить крайне низкий уровень установок на эмиграцию, выявленный у студентов Ставропольского края и КБР. Но если в первом случае некоторое значение имеют также социально-экономические факторы (рост экономики региона, повышение уровня жизни и т. д.), то в случае КБР ценностные факторы явно перевешивают социально-экономические. Любопытно, что у всех пяти рассмотренных групп студентов первые три места в иерархии базовых ценностей занимают семья, работа и достаток, но они по-разному распределены в отношении дисперсии отклонений от среднего значения, и именно эта дисперсия позволяет выявить нюансы формирования когнитивно-идеологических матриц в студенческом сознании. Не менее важно также увидеть крайне низкие значения общественной активности всех пяти групп студентов, а также их безразличие к гражданскому миру внутри страны. Анализ соответствующих корреляций показывает, что такие низкие значения релевантны именно для респондентов, выбравших ответную позицию «Как только появится возможность, – уеду на ПМЖ в другую страну». Для студентов, не имеющих установок на эмиграцию (или скрывающих их) ценности общественной активности и гражданского мира внутри страны имеют бóльшее значение (хотя и не радикально – бóльшее только на 10–12 %, что при погрешности в 3,4 % имеет существенное значение). Иначе распределяются также и предпочитаемые объекты самоидентификации – бóльшее значение имеют национальная, культурная и языковая идентичности.

5. Выводы

Подводя итог, можно сделать следующие выводы. Как было показано выше, эмиграционные настроения студенческой молодёжи определяются не столько материальными причинами, но скорее идеологическими контекстами, в которых формируется установка на эмиграцию. Но сами идеологические ценности и установки являются следствием действия гораздо более глубинных механизмов когнитивно-ценностных матриц, на уровне которых формируются протоидеологические элементы, которые в свою очередь, формируют склонность индивида к восприятию тех или иных идеологических ценностей. В рассмотренном примере идеологически обусловленная установка на эмиграцию из страны сформирована в контексте ценностей либеральной и социал-демократической идеологий, которые, в свою очередь, оказались консонансными тем протоидеологическим концептам самоидентификации, которые складывались в процессе ранней социализации студенческой молодёжи.