Китайский фактор в формировании американской внешнеполитической доктрины «открытых дверей» (1899-1900)

Байбакова Лариса Вилоровна доктор исторических наук профессор, кафедра новой и новейшей истории, МГУ имени М. В. Ломоносова 119192, Россия, г. Москва, ул. Ломоносовский Проспект, 27 корпус 4, каб. Г-421 Baibakova Larisa Vilorovna Doctor of History Professor, Section of Modern and Contemporary History, History Department, Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, g. Moscow, ul. Lomonosovskii Prospekt, 27 korpus 4, kab. G-421 larisa.baybakova@yandex.ru Другие публикации этого автора

В настоящее время правящие круги Америки, умело разжигая локальные военные конфликты во всех уголках планеты, отчаянно пытаются сохранить свою гегемонию в качестве единственной сверхдержавы. И хотя США не фигурируют в справочниках как колониальная империя, даже сами американские исследователи называют свое государство крупнейшей в мире метрополией. По их словам, утверждение политического и экономического господства Вашингтона происходило, как правило, не путем прямого захвата территории, а посредством установления контроля за мировыми экономическими, финансовыми и интеллектуальными ресурсами, приспособления существующих международных институтов (ВМФ, ВТО, НАТО и др.) к обслуживанию непосредственно американских интересов ^{[42; 37]}. Подобная «институционализация системы превосходства», позволившая Вашингтону к концу ХХ в. (после упразднения СССР) превратиться в центр гегемонии планетарного масштаба ^{[34, с.133-146; 25, с.190-197]}, обусловливает необходимость установления и осмысления исходного момента, с которого США начали построение своей глобальной империи. В данном случае речь идет о рубеже ХΙХ-ХХ вв., когда страна, полностью оправившись от разрушительных последствий Гражданской войны 1861-1865 гг., вышла на качественно новый уровень экономического развития, переживая стадию всеобъемлющей индустриальной модернизации. В течение нескольких десятилетий аграрные Соединенные Штаты превратились в одну из самых мощных в мире индустриальных держав, обогнав к началу ХХ в. большинство стран по объему промышленной продукции.

Осознание непосредственной потребности в экспансии усилилось в американском обществе после экономического кризиса 1893-1897 гг., когда возможности внутренней колонизации западных земель были полностью исчерпаны, а развитие международной торговли с целью вывоза за границу товарных излишков осложнялось острой конкурентной борьбой с европейскими странами за сырьевые рынки. Парадоксально, но США, будучи колонией Великобритании, получившей независимость в 1789 г., первоначально осуждали империализм европейских держав, намеренно отказываясь от создания колоний. Однако через столетие после освобождения от ненавистного гнета британской империи, они приступили к установлению контроля над западным полушарием в соответствии с провозглашённой в 1823 г. доктриной Монро. Одним из воплощений на практике имперских амбиций США стала испано-американская война 1898 г., в ходе которой они получили не только первые колонии (Кубу, Пуэрто-Рико, Филиппины и Гуам), но и оформили аннексию королевства Гавайи, установив, тем самым, стратегический контроль над бассейном Тихого океана. Так создавалось особое политико-экономическое пространство, получившее впоследствии название “Pax-Americana”.

В отличие от старых колониальных держав правящая элита США, поспешив отречься от наследия традиционного европейского колониализма, назвала новоприобретенные владения «неинкорпорированными территориями», введя на них систему гражданского управления с выборным парламентом, действовавшим под собственным контролем. Так, в ходе трехгодовой оккупации Кубы видимость демократизации политического режима создавали проведённые американцами реформы об отделении католической церкви от государства, создании верховного трибунала и городской полиции, отмены неуплаченных прежней метрополии налогов и проч. Правда, несмотря на взятое США международное обязательство о предоставлении острову независимости, Белый дом в 1903 г. навязал кубинцам включение в текст их конституции так называемой «поправки Платта», согласно которой американцы получили право вмешательства во внутренние дела Кубы и организацию военно-морских баз ^{[18, с.253-260]}. И хотя звездно-полосатый флаг не развивался над правительственными зданиями островного государства, оно оказалось в колониальной зависимости от США. В дальнейшем кубинская «модель» колониализма, устанавливавшая марионеточные режимы, использовалась для ограничения суверенитета Панамы, Доминиканы, Никарагуа и Гаити.

Белый дом стремился сочетать методы военно-силовой конфронтации с более гибкими, ненасильственными подходами в целях укрепления геополитических позиций в странах Латинской Америки, составлявших «внутренний двор» США. В частности, в американский протекторат были превращены Филиппины, где путем политического маневрирования, военных угроз, а нередко и прямого вмешательства во внутренние дела отрабатывались новые, по сравнению с другими колониальными державами, изощренные методы осуществления власти. Несмотря формальный характер прав и свобод, предоставляемых местному населению, само их провозглашение «делало политику США в глазах мировой общественности значительно более либеральной, чем политика старых колониальных держав» ^{[15, с.15]}. По словам американского ученого А. Шлезингера, речь шла о складывании в начале ХХ в. неформальной империи, «без колоний в политическом смысле», но богато оснащенной разбросанными по всей планете атрибутами империализма (войсками, кораблями, военными базами и проч.) ^{[35, с.206]}.

В других частях планеты, не входивших в сферу непосредственного влияния США, Вашингтон стремился строить внешнеполитический курс с опорой на «мягкую силу», при помощи методов экономического либерализма, что объяснялось выходом страны на ведущие экономические позиции в мире. Приспособив прежние колониальные практики к собственным запросам, американская правящая элита оказывала косвенное влияние на местные режимы, обрамляя путь империализма лозунгами демократии, свободы и соблюдения прав человека. С начала ХХ в. универсальным орудием экспансии США стала доктрина «открытых дверей и равных возможностей», на формирование которой оказал сильное влияние китайский фактор.

Причины и сущность формирования этой геополитической парадигмы активно изучались советскими учеными на основе ленинской теории империализма, рассматривавшими ее в качестве инструмента политики США применительно к сложившейся ситуации в восточноазиатском регионе ^{[19, 32, 14, 12, 33]}. По их общему признанию, она «отражала воинственную природу американского империализма, готовившегося к тому, чтобы под флагом «открытых дверей» превратить Китай в сплошную американскую «сферу влияния» ^{[17, с. 332]}.

В современных российских исследованиях, которых относительно немного, концепция советских ученых, абсолютизировавшая методы военно-силового давления и недооценивавшая более гибкие подходы внешней политики США, признана чрезмерно идеологизированной. Ныне доктрина «открытых дверей» рассматривается в большей степени в контексте конкурентной борьбы западных стран за захват обширного рынка Восточной Азии. Тем самым фактически подтверждается версия советских ученых о том, что разработанная идеологами Белого дома так называемая «цивилизованная» формула беспрепятственного проникновения иностранных капиталов в любую часть китайской территории защищала интересы, прежде всего, американского бизнеса, располагавшим огромным экономическим потенциалом для вытеснения европейских стран не только из Китая, но и всех остальных рынков мира ^{[31, 27, 29]}.

Единства мнений нет и среди американских специалистов: одни их них, исходя из реалистического анализа ситуации в регионе, делают упор на прагматизме доктрины «открытых дверей», ориентированной преимущественно на развитие внешней торговли, а другие критикуют данный подход за излишний морализм, отмечая, что осуществление на практике принципа свободной торговли и беспрепятственного проникновения американского капитала на рынки других стран до сих пор является недостижимым идеалом ^{[38, 41, 44, 54, 39, 36]}. Тем не менее, большинство из них, вслед за утверждением исследователя У. Уильямса, высказанного еще в 1959 г., сходятся в одном ‒ создание неформальной колониальной империи США началось с принятия на вооружение правящей элитой «империализма открытых дверей» ^[53].

Дополнительные возможности для оценки разнообразных трактовок американской внешней политики предоставляют архивные материалы министерства иностранных дел Российской Империи.Дело в том, что пока США воспринимались в Европе не более как государство, находящееся на задворках Европы, великие державы не воспринимали всерьез угрозы, исходящей из-за океана, но стоило американской армии одержать победу в испано-американской войне, как российское правительство потребовало от дипломатических ведомств глубже подойти к анализу ее военно-промышленного потенциала. В АВПРИ содержится более 20 дел, в которых детально анализируется формирование и механизм корректировки доктрины в ходе ее практической реализации госдепом и дипломатическими представительствами в Китае. Подобные материалы позволяют осветить более широкий спектр проблем, которые первоначально не принимались в расчет администрацией президента У. Маккинли. Это, прежде всего, относится к восстанию ихэтуаней, побудившему Белый дом внести существенные изменения в тактику своих действий в восточноазиатском регионе.

В данной статье главный упор сделан на анализе формирования политической части доктрины «открытых дверей», которую ранее недооценивали советские ученые, а также не затрагивали современные исследователи. На рубеже ХІХ-ХХ вв. у Вашингтона не было достаточных средств для силового решения всех внешнеполитических проблем: реорганизация вооруженных сил была далека от завершения, а транспортные терминалы, используемые в качестве перевалочных баз, только создавались на приобретенных после испано-американской войны Кубе и Филиппинах. Исходя из сложившейся ситуации становилось ясно, что отстоять собственные геополитические интересы можно было только с помощью «мягкой силы», направленной на создание благоприятного имиджа Вашингтона в восточноазиатском регионе. Вот почему столь важно выяснить, какие способы предлагал Белый дом цинскому двору в решении торговых и общеполитических проблем, ради каких целей им допускалась некая степень поощрения начавшегося в Китае процесса модернизации государственно-административного управления, носившего архаический характер.

Напомним, что американцы заинтересовались богатствами Поднебесной империи только тогда, когда она была уже поделена на сферы иностранного влияния: Англия подчинила Центральный Китай с бассейном реки Янцзы, Франция арендовала юго-западные провинции, Германия захватила провинцию Шаньдун в низовьях реки Хуанхэ, а Япония распространила контроль на Тайвань (Формозу) и Пескадорские острова. Обширных уступок добилась Россия, сферой влияния которой стал Северо-восточный район, включавший Манчжурию и Монголию. Кроме того, на территории Китая существовали концессии Италии, Бельгии и Австро-Венгрии, которые в той или иной степени участвовали в дележе китайского «пирога». Конкуренция между европейскими государствами резко обострилась после китайско-японской войны 1894-1895 гг., когда Россия, Франция и Германия заявили об исключительных правах на различные части Китая, а правящая элита США определила Манчжурию, входившую в российскую сферу влияния, в качестве объекта собственной экспансии. И хотя американским дипломатам в Лондоне и Берлине были даны заверения в том, что права их граждан не будут никоим образом ущемлены, Британия и Германия вскоре признали законность собственных привилегий. Тогда же российский посол А. Кассини сообщил царскому правительству о решении Италии «потребовать от Китайского Правительства концессию в порте Сямынь (пров. Чжецзян), дабы устроить там морскую станцию, равно как и прочие преимущества» ^{[1, л.72]}. Американцы и сами помышляли о военно-морской базе (либо на острове Чжоушань, либо в бухте Самса, провинции Фуцзянь) ^{[32, с.169]}.

Соглашения с европейскими странами, подписанные цинским двором в период с 1896 по 1898 гг., стали важным инструментом членения Китая на особые сферы влияния, называемые также зонами «монопольных интересов» или «особых привилегий». В новообразованных территориальных единицах создавались иностранные поселения и военно-морские базы, которые выводились из-под местной юрисдикции и становились зарубежными анклавами, что свидетельствовало о частичной потере Китая государственного суверенитета ^{[28, с.37]}. Так, согласно статьям тяньцзиньского (1858) и пекинского трактатов (1860) иностранцам разрешалось иметь дипломатические учреждения, осуществлять торговлю в открытых портах, арендовать дома и земельные участки для строительства домов, больниц, церквей и даже кладбищ. Они могли совершать поездки во внутренние районы Китая, обеспечивая свободу передвижения христианским миссионерам, принадлежащим к протестантской и католической деноминациям, а также учреждать концессии с особым правовым режимом, включая создание местных органов самоуправления и полиции ^[51]. По мнению отечественных востоковедов, к началу ХХ в. в цинской империи сложилась система насильственного вовлечения ранее закрытого китайского общества в общемировую структуру, при этом в перечне так называемых «капитуляций» иностранцам, определяемых неравноправными договорами, числились низкие ввозные пошлины, внешний контроль над таможенной системой, консульская юрисдикция, грабительские займы, право экстерриториальности, создание чужеземных сеттльментов и т.д. ^{[23, с.48-49]}

С начала 1890-х гг. доля экспорта США постоянно росла в восточноазиатском регионе, что представляло серьезную конкуренцию европейским странам, имевшим свои геополитические интересы в Китае. Под предлогом свободы судоходства американские танкеры обосновались в Шанхае, являвшимся самым оживленным портом Поднебесной империи, а торговцы заняли львиную долю китайского рынка нефтепродуктов (керосина) и текстиля. Согласно донесениям российских дипломатов, «если наиболее серьёзным конкурентом Соединенных Штатов в ввозе первого из означенных предметов является Россия, вследствие дешевизны русского продукта, то главным конкурентом этой страны в отношении ввоза в Китай хлопчатобумажных товаров являются Великобритания и Германия. Первая из них находит хороший сбыт своих мануфактур на Юге Китая, в долине р. Янцзы, тогда как Соединённые Штаты держат в своих руках рынки северного Китая и главным образом Манчжурии» ^{[1, л.157]}.

Предприниматели, объединившись в «Американо-китайскую компанию по развитию» во главе с Дж. Рокфеллером и У. Гарриманом, подписали в декабре 1898 г. меморандум, в котором потребовали от Белого дома принять надлежащие меры для защиты их коммерческих интересов ^{[43, р. 382-383]}. Их беспокоило не только соперничество с русскими купцами в Манчжурии, но и наличие дискриминационных тарифов в портах, контролируемых европейскими державами. По мнению российских дипломатов, американцы «смотрят на эту обширную Империю, как на рынок для американской торговли и промышленности, развитие которых принимает слишком большие размеры, чтобы удовольствоваться существующими иными местами сбыта американских произведений» ^{[1, л.72]}. Кроме того, Китай мыслился в качестве перевалочного пункта для дальнейшего освоения территории азиатско-тихоокеанского региона. Не случайно, государственный департамент был завален письмами бизнесменов, предлагавших всевозможные проекты по освоению Дальнего Востока. Одно из них, например, касалось планов компании “Pacific Coast Investment”, которая хотела «устроить правильные пароходные рейсы из С. Франциско во Владивосток с намерением привозить из Калифорнии железную руду для Приморского края, а оттуда вывозить каменный уголь для американских портов Тихого океана, чтобы компетировать с австралийским углем, цена которого в последние годы сильно увеличилась» ^{[10, л.2]}.

Любопытно, но идею освоения китайского рынка американцам подкинули англичане, нуждавшиеся в единомышленниках в борьбе за азиатские рынки сбыта и источники сырья. Опасаясь превращения «сфер влияния» в фактические колонии, Великобритания усиленно искала союзников по сдерживанию экспансии европейских держав. Провозгласив общность интересов англо-саксонских стран в виде союза «тевтонской расы», английский премьер-министр Р. Солсбери в марте 1898 г. обратился к американскому правительству с предложением о противодействии дальнейшему разделу Китая. Популяризатором выработки совместного внешнеполитического курса стал английский адмирал Чарльз Бересфорд, который, возвращаясь на родину из своего путешествия по Востоку, ненадолго остановился в США в феврале 1899 г. ^{[16, с.43-54]}. В честь иностранного гостя госсекретарь Дж. Хэй устроил обед, а президент У. Маккинли обсудил с ним необходимость изменения правил торговой политики, которой следовало придержаться Великобритании и Соединенным Штатам, чтобы пресечь конкуренцию великих держав в Восточной Азии. Своими размышлениями о возможных коммерческих выгодах адмирал охотно поделился с представителями торговых палат Сан-Франциско, Чикаго, Вашингтона и Нью-Йорка, заявив, что Великобритания «не преследует в Китае никаких эгоистичных целей; она желает открыть весь Китай для торговли всего мира и устранить все препятствия, которые существуют для означенной торговли» ^{[1, л.54-55]}. По его мнению, английские и американские интересы тождественны в отношении всего, что касается Китая, поэтому экономическая целесообразность обусловливает выстраивание общих основ единого внешнеполитического пространства.

Подробно остановившись на делении китайского рынка на экономические сегменты, Бересфорд «пытался доказать своим собеседникам, что если по несчастию Державы примут политику «сфер влияния», то Россия сделается всемогущей на севере Китая, Франция – на юге, Англия и Германия возьмут все остальное, и Соединенные Штаты будут лишены, таким образом, силой обстоятельств какого бы то ни было влияния» ^{[9, л.3]}. Выход из создавшегося положения адмирал усматривал в предоставлении всем заинтересованным сторонам равного доступа к любому из портов, открытых для торговли в Китае. Данная идея не была новой для американской дипломатии, так как этот принцип был закреплен в ряде документов США. Однако Белый дом из-за господства в общественном мнении идей изоляционизма, предполагавшего отказ от вовлечения в вооруженные конфликты вне американского континента, отклонил предложенный план действий, хотя между правительствами обеих стран возникло взаимопонимание в отношении общей цели внешней экспансии в Поднебесной империи. Показательно, что в переписке с дипломатом Г. Уайтом от 24 сентября госсекретарь Хэй сетовал на то, что «союз при нынешнем положении вещей пока еще остается недостижимой мечтой» ^{[49, р.221]}.

Формулирование бизнесом социального запроса относительно освоения новых территорий было с пониманием встречено в правящих кругах, а президент Маккинли одним из первых высказался в пользу внешней экспансии. По его словам, «Соединенные Штаты не были равнодушным наблюдателем чрезвычайных событий, происходящих в Китайской империи, в результате чего части ее приморских провинций переходят под контроль различных европейских держав». Более того, он заявил о желании «отстаивать свои интересы в этой части земного шара всеми средствами» ^{[47, р. LXXІІ]}. И поскольку объем прав в сферах влияния европейских держав не был четко обозначен, Белый дом потребовал от них определить гарантии свободы для предпринимательской деятельности американских граждан. Правда, президент смягчил категоричность выдвинутого требования заявлением о том, что «мы не ищем для себя на Востоке каких-либо преимуществ, которые не были бы общими для всех. Прося открыть дверь для себя, мы готовы предоставить открытую дверь другим. Возможности для бизнеса… зависят не столько от обширных территориальных владений, сколько от адекватной коммерческой основы, широких и равных возможностей» ^{[47, р.907]}.

Маккинли предложил особую тактику экономического проникновения деловых кругов в Китай, требующую наименьших издержек со стороны государства. Освоение территории Поднебесной империи предполагалось осуществить не силой оружия, а посредством солидного финансового потенциала, с помощью которого США могли в недалеком будущем установить господство в восточноазиатском регионе. По словам президента, «все то, что мы производим сверх нашего внутреннего потребления, должно иметь выход за границу… Господа, давайте всегда помнить, что мы заинтересованы в согласии, а не конфликте, и что наше истинное величие покоится на мирных победах, а не войнах» ^[45]. В этой связи российские дипломаты отмечали, что в послании к конгрессу в декабре 1898 г. Маккинли «высказался в весьма энергичных замечаниях о выдающемся торговом значении, которое Соединенные Штаты вправе иметь в Китае, и о твердости, с которым Правительство не замедлит в случае необходимости защитить американские интересы в этой стране ^{[1, л.333]}.

Стратегию выстраивания новых отношений с Китаем президент поручил госсекретарю Хэю, который выступал за создание свободного и открытого рынка для предпринимателей всех национальностей, работавших в Китае на основе положения о наиболее благоприятствуемой нации. Одобрение принципа «открытых дверей», с его точки зрения, должно было предотвратить конфликты между европейскими державами, имевших геополитические интересы в стране. Однако сам госсекретарь плохо разбирался в ценностных основах внешней политики Цинской империи. В подведомственном ему учреждении отсутствовали эксперты подобного профиля, а назначенный в 1898 г. чрезвычайным посланником в Пекин Эдвин Конжер не обладал соответствующим дипломатическим опытом, занимая до этого место в нижней палате конгресса США. Выходом из сложной ситуации стало привлечение к разработке основ внешнеполитического курса дипломата У. Рокхилла, работавшего ранее в Китае. Тот с детства интересовался китайской историей, став первым американцем, научившимся говорить по-тибетски. В 1883 г. его жена, получив в наследство 70 тыс. долл., помогла молодому человеку занять неоплачиваемую должность атташе американской миссии в Пекине. И тот по собственной инициативе предпринял экспедицию в Монголию и Тибет, после чего опубликовал итоги путевых заметок под названием «Страна лам», высоко оцененных королевским географическим обществом.

Начав работу над порученным заданием в январе 1899 г., Рокхилл четко осознавал, что борьба европейских стран за территориальное расчленение Китая неминуемо ведет к усилению империалистического соперничества, обусловливая, тем самым, его еще большее дробление. Он считал, что геополитические интересы Соединенных Штатов в восточноазиатском регионе требуют сохранения жизнеспособного китайского государства, поэтому цинскому двору нужно помочь в поддержании территориальной целостности. К разработке текста документа Рокхилл привлек приятеля-англичанина А. Хипписли, служившего в британской морской таможне. Оба эксперта, хорошо зная текущую ситуацию в Китае, ратовали за устранение каких-либо барьеров для свободной рыночной торговли на основе положения о наиболее благоприятствуемой нации. Они считали, что совместные англо-британские интересы могут быть лучше всего защищены, если получат поддержку со стороны великих держав в форме официального соглашения о принципах существования в рамках единого экономического пространства. Облекая внешнюю экспансию в форму некоего международного соглашения, англосаксонские идеологи хотели заставить более сильных в военно-политическом отношении конкурентов играть по предложенным правилам, перенеся силовое соперничество в торгово-экономическую область, где их коммерческое превосходство было несомненным.

Выработанный ими к концу августа 1899 г. текст документа был формализован в виде официального обращения Белого дома к европейским державам. 6 сентября госсекретарь Хэй направил дипломатическую ноту правительствам Великобритании, Германии и России, а в конце ноября ‒ Италии, Франции и Японии, в которой сформулировал основные положения доктрины «открытых дверей». В ней говорилось, что правительство США «искренне желает, чтобы интересы его граждан в Китае не нарушались исключительными правами любых из контролирующих держав в «сферах интересов» и надеется на сохранение там открытого рынка для всей мировой торговли, а также устранения всех опасных источников международного раздражения…» ^{[52, р.283]}. Не оспаривая закрепленные в неравноправных договорах привилегии иностранных держав, он, тем не менее, призывал каждую из них покончить с конкурентными преимуществами для собственных граждан и соблюдать равные коммерческие права для всех заинтересованных сторон. В документе, носящим преимущественно экономический характер, американское правительство настаивало на принятии европейскими державами ряда четких обязательств: речь шла не только о прекращении вмешательства в торговые интересы друг друга, но и отказа от взимания дискриминационных портовых тарифов и железнодорожных сборов в пределах сфер собственного влияния. Примечательно, что в экземплярах американской ноты, посланной в Россию и Великобританию, содержалось дополнительное требование о целостности Китая, а в документах, переданных другим странам, его не было. Данный факт свидетельствует о том, что сама по себе доктрина «открытых дверей» не являлась чисто торговой политикой. Мечтая об экономическом освоении территории Поднебесной империи, правительство США считало, что ей предварительно следует восстановить суверенитет, поскольку «в интересах всего мира было бы лучше, чтобы Китаем управляла одна держава, а не какое-либо большее их число» ^{[50, р.12-13]}.

Из текста подготовленного в госдепе документа следовало, что Китай мыслился в качестве мощного колониального анклава США в Восточной Азии. Однако, не рассчитывая на установление монопольного господства в условиях жесточайшей конкуренции, американское правительство выступило в роли защитника Китая в борьбе против европейских колонизаторов. Стремясь убедить цинский двор в исключительно дружественных намерениях и отсутствии желания лишить его властных полномочий, Белый дом одобрил проведение местных административных реформ, ведущих к восстановлению суверенитета страны. Выступая за модернизацию основ государственного управления, необходимую «для укрепления Императорского Правительства и сохранения целостности Китая» ^{[52, р.279-280]}, американцы поддержали преобразовательную «политику самоусиления», проводимую цинским двором на протяжении 1860-1890-х гг. Они поощряли мероприятия китайских реформаторов по перевооружению армии и флота, созданию военных учебных заведений, широко использовавших опыт европейских государств, либерализации частнокапиталистического предпринимательства на основе заимствования западных технологий, включая американский технологический трансфер ^{[30, с. 78-98; 24, с.447-502]}. С подачи миссионеров начался процесс вестернизации системы образования посредством преподавания иностранных языков в школах и колледжах ^{[21, с.5-15]}. Главным итогом реформирования государственных учреждений стало создание в административной иерархии Цин в 1861 г. министерства иностранных дел (под названием «цзунли ямэнь»), осуществлявшего связь между китайским правительством и послами иностранных держав. Белый дом не упускал случая засвидетельствовать добрую волю в отношении высших сановников, стремясь в той или иной степени удовлетворить их запросы и пожелания.

В этой связи особый интерес представляет высказанное в дипломатической ноте предложение американцев о повсеместном переходе на китайский таможенный тариф, лишив, тем самым, иностранных чиновников права самостоятельного взимания пошлин в обозначенных сферах влияния. В тексте документа, в частности, отмечалось, что «независимо от того, к какой национальности [порт] может принадлежать..., пошлины взимаются правительством Китая». И здесь представляется возможным согласиться с мнением советского историка А. А. Фурсенко, считавшего, что замысел американского правительства был рассчитан на то, чтобы, с одной стороны, «путем централизации управления в Китае снять лишние преграды для коммерческой торговли, имевшие место на муниципальном уровне, для облегчения деятельности американских предпринимателей, а с другой, облечь в некие юридические формы идею об «объединённых» действиях европейских держав под лозунгами целостности и неприкосновенности китайской территории в противовес сепаратной политики, выразившейся в виде оформленных «сфер влияния» ^{[32, с.152-153]}. Анализируя в целом значение доктрины «открытых дверей», стоит признать, что ее наиболее характерной чертой стало неприятие европейской модели колониализма как глобального проекта западного доминирования в восточноазиатском регионе. Правящая элита США требовала обеспечить для американских кампаний беспрепятственный доступ к обширному китайскому рынку, превратив императив «открытых дверей» в универсальный принцип мировой торговли, который в сочетании с теорией передвижной границы (фронтира), изложенной в трудах Ф. Тернера, активно применялся для обоснования движения империи “Pax-Americana” на восток.

Госсекретарь Хэй стремился придать международную легитимность обнародованному принципу «открытых дверей», считая, что «принимаемые Державами обязательства могут иметь силу только в том случае, если все Правительства придут к тождественному соглашению» ^{[9, л.70]}. Между тем реакция европейских стран на предложение США была на редкость вялой. Россия ответила на американский демарш формальным согласием. По словам российских дипломатов, «до настоящего времени Соединенные Штаты не имеют политических связей с Китаем и едва ли могли бы указать на какую-либо часть страны, как на сферу своих преимущественно интересов. В виду этого так называемая политика открытой двери для них представляет существенные преимущества» ^{[9, л.8]}. Исходя из этого, министр финансов С. Ю. Витте рекомендовал царскому правительству определить допустимые пределы естественного влияния европейских держав, поскольку, с его точки зрения, «точное определение этих границ… составляет одно из важнейших условий для суждения о проектируемом соглашении между Россией и Соединенными Штатами Северной Америки» ^{[9, л.35]}. В частности, он протестовал против предложенного американцами уравнения тарифов на железных дорогах (Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской), где действовали льготные для России расценки. Такого же мнения придерживался российский посол Кассини, считавший, что нужно «отвечать в общих лестных для Соединенных Штатах выражениях о том, что торговые интересы американцев в Китае будут уважаемы в нашей сфере влияния, как и всегда, но не должно входить в подробности и особенно связывать себя письменными обязательствами». Он был уверен, что «остальные Державы ответят в том же смысле» ^{[2, л.190]}. Примечательно, что на донесении посла император Николай ІІ начертал синим карандашом слова о том, что, «кажется, Кассини прав». В конечном счете, министр иностранных дел М. Н. Муравьев распорядился «ограничиться в настоящее время ответом в общих выражениях, не связывающий нас на будущее и указывающее на необходимость предварительного тщательного изучения всех подробностей дела» ^{[9, л.37]}. Царское правительство ждало реакции великих держав, чтобы точно обозначить свою позицию в соответствии с текущими потребностями Российской империи.

Однако в Европе не спешили с ответом. В течение нескольких месяцев ни одна из стран не дала письменного ответа на ноту Вашингтона, обусловив ее принятие согласием всех заинтересованных сторон. По сведениям российского посла Кассини, только в начале ноября «Берлин уведомил о получении запроса. Ответа из Парижа еще не получено» ^{[1, л.464]}. В середине ноября стало известно, что французское правительство, оценив свои геополитические интересы, находящиеся в долине Янцзы, суммой «300 миллионов франков французских капиталов, вложенных в разные преимущественно железнодорожные предприятия», заявило о своем согласии ^{[9, л.22]}. Тем не менее, американское посольство в Париже только 16 декабря 1899 г. получило официальный ответ, в котором говорилось о желании французского правительства «применять на территориях, которые сдаются в аренду, равное обращение к гражданам и подданным всех национальностей, особенно в вопросах таможенных пошлин и навигационных сборов, а также тарифов на железнодорожные перевозки» ^{[52, р.279]}. В Берлине тогда же заявили, что «германская политика на Дальнем Востоке есть de facto политика открытых дверей, и Германия намерена соблюдать ее и впредь» ^{[1, л.501]}.

Конечно, особое значение для США имела позиция Великобритании, но в начале декабря «Лондон ответил словесно, в выражениях весьма успокоительных» ^{[1, л.333]}, отметив при этом, что хотя английское правительство одобрило американское предложение, но его окончательное принятие «зависит от подобного же согласия прочих Держав при подобных условиях» ^{[2, л.195]}. В этой связи российские дипломаты указывали, что вряд ли «Великобританское Правительство согласилось чем-либо способствовать обеспечению развития в Китае торговли Державы, как Соединённые Штаты, подвигающейся на Дальнем Востоке, гигантскими шагами и грозящей сделаться в недалёком будущем более опасным соперником, чем Германия» ^{[9, л.45]}. Тем не менее, как только прояснилась позиция Британии, царское правительство приняло окончательное решение. В послании министра иностранных дел М. Н. Муравьева отмечалось, что «Англия, Германия и Франция заявили, что они в сферах их влияния в Поднебесной Империи готовы следовать политике открытых дверей. При таких условиях, я полагаю, для нас не представляется возможным идти наперекор общепринятому Державами политико-экономическому началу» ^{[9, л.55]}. Несмотря на имевшиеся разногласия между европейскими странами, 7 марта 1900 г. госсекретарь Хэй объявил «их согласия решительными и окончательными» ^{[9, л.89]}. И хотя полученные ответы отнюдь не соответствовали преувеличенным ожиданиям Белого дома, принцип «открытых дверей» как новый способ международных отношений, хотя и не закрепленный каким-либо договором, в той или иной мере был признан западными державами, а США с их негласного одобрения закрепили за собой право на эксплуатацию естественных ресурсов Китая.

Начавшееся осенью 1898 г. националистическое движение ихэтуаней, известное ранее под названием «восстание боксеров» из-за схожести практикуемых восставшими физических упражнений с приемами кулачного боя ^{[20, с.344-347]}, поставило под угрозу саму идею реализации доктрины «открытых дверей». При поддержке вдовствующей императрицы Цыси выступление народных масс, направленное против ускоренной модернизации страны по западному образцу ^{[26, с.150-152]}, переросло в жесткий социально-политический конфликт, унесший жизни сотен иностранцев, не говоря уже о местном населении. Насильственная реакция рядовых китайцев против хозяйничавших в стране «заморских дьяволов», деятельность которых ассоциировалась с разрушением утвердившихся столетиями традиций и абсолютизированием достижений европейской цивилизации, выразилась в разрушении католических церквей, нападении на новообращённых христиан, убийствах высокопоставленных дипломатов и чиновников. Простые обыватели, в своем большинстве неграмотные крестьяне, являясь сторонниками конфуцианства, считали, что знают, как правильно жить, поэтому им нечему учиться у чужаков. Акции народного протеста были направлены исключительно против иностранцев, поскольку на знамени повстанцев фигурировал лозунг «уничтожим чужеземцев, спасем династию!».

Несмотря на явную угрозу жизни и собственности подданых, правящие круги США долго отказывались действовать совместно с европейцами, утверждая, что хотя обстоятельства порой и требуют, чтобы правительство «действовало в соответствии с принципами, аналогичные тем, которым следуют другие договорные державы, оно должно делать это в одиночку» ^{[48, р.111]}. Правительство Маккинли, хотя и поддержало общее требование о подавлении народного выступления и наведении порядка в стране, первоначально отказалось отправлять воинские формирования для защиты сограждан, считая, что вмешательство во внутренние дела Китая с применением силы будет расценено как нарушение суверенитета Китая. Кроме того, американцы не имели здесь постоянного контингента вооруженных сил, поэтому их развертывание на территории иностранной державы могло вызвать серьезный разлад среди правящей элиты, часть которой, оставаясь на позиции изоляционизма, требовала не вмешиваться в очередной конфликт европейских держав. Выбор в пользу применения военной силы мог иметь негативные последствия и на состоянии международных отношений, так как интернационализация внутреннего конфликта могла привести к дальнейшему разделу Китая, навсегда закрыв для США только что приоткрывшуюся дверь в Поднебесную империю.

Ситуация существенно изменилась в конце ноября 1899 г., когда цинский двор разослал местным властям указ о необходимости борьбы с иностранцами. В нем говорилось, что «все державы взирают на нас глазами прожорливых тигров», поэтому губернаторам провинций следует «приказать генералам и солдатам бить врага до конца, не только не говоря, но и не думая о мире» ^{[13, с. 66-67]}. В ответ европейские державы потребовали от китайских властей положить конец бесчинствам восставшей черни, при этом с призывами о наведении порядка наиболее активно выступил американский посланник Э. Конжер, слывший ранее «человеком миролюбивого и спокойного характера». Под давлением усиленных жалоб миссионеров он неожиданно для китайцев, «возлагавших большие надежды на дружелюбное к ним отношение Северо-Американских Соединённых Штатов, заговорил столь решительным и угрожающим языком», что китайские власти пошли на смещение с поста губернатора Шаньдуна Юй Сяна, поощрявшего действия ихэтуаней. На его место был назначен реформатор Юань Шикай, игравший активную роль в преобразовательной «политике самоусиления» ^{[3, л. 210]}. Он не только издал указ о запрещении деятельности «бандитов ихэтуаней», но и потребовал казни лиц, одобрявших их действия. Однако ряд влиятельных сановников открыто поддержал повстанцев, включив их в состав официального ополчения. Таким образом, в стране сложилась парадоксальная ситуация: цинский двор, призывая к борьбе с иностранцами, одновременно осуждал насильственные методы повстанцев, а местные власти склонны были действовать по своему усмотрению.

В начале 1900 г. число ихэтуаней, обосновавшихся в столичной провинции Чжили, достигло 100 тыс. чел. Они целенаправленно продвигались к Пекину, громя все на своем пути ‒ мосты, железнодорожные станции и телеграфные линии, рассматривая их в качестве новшеств ненавистной прозападной индустриализации. Несмотря на все усилия американцев отмежеваться от европейских держав и изобразить себя дружественным торговым партнером цинского двора, китайцы в своей массе не видели разницы между христианами разной национальности, которых следовало изгнать из страны. Все это означало, чтона фоне усиления националистического движения Белому дому все же нужно было определиться с собственным внешнеполитическим курсом.

Уточнение позиции Вашингтона произошло в январе 1900 г. в ходе совместного демарша аккредитованных при цинском дворе представителей четырех иностранных держав (Франции, Германии, Великобритании, США), которые обратились в цзунли ямэнь с протестом, требуя жестоко наказать участников народного движения ^{[4, л. 21]}. Правда, в тот раз госсекретарь Хэй пожурил посланника за поддержку позиции европейских стран, заявив, что считает более предпочтительным, если бы c американской стороны было сделано отдельное представление ^{[48, р.112]}. В марте европейские державы вновь потребовали от китайских властей усилить репрессии против восставших, угрожая послать вооруженный десант в взбунтовавшиеся провинции Шаньдун и Чжили. Американский посланник даже допускал в порядке устрашения возможность «военно-морской демонстрации, проведенной двумя или тремя кораблями каждого государства в Чжилийской бухте» ^{[48, р.105]}. И хотя Белый дом сомневался в алармистских заявлениях высокопоставленного дипломата, тем не менее военно-морскому ведомству было отдано распоряжение о переброске одного корабля с Филиппин в Таку. В итоге планируемая рядом европейских держав демонстрация военной силы не состоялась. Причина тому ‒ позиция правительств США и Франции, давших указания дипломатам «быть осторожными» в своих действиях.

И действительно, в ответных нотах иностранные послы сообщили, что они удовлетворены «заявлением цзунли ямэня, что он приступит к дальнейшему рассмотрению вопроса об обеспечении безопасности христианского населения» ^{[4, л. 81-82]}. Достигнутый компромисс временно снял остроту противоречий дипломатических представительств с местными властями. Правда, по мнению российского посланника М. Н. Гирса, «положение может стать серьезным, если Китайское правительство не примет решительных мер против боксеров, а ограничится, как до сего времени, лишь несколькими арестами и изданием указов, осуждающих боксеров» ^{[5, л.236]}. По его словам, «если иностранные Державы убедятся, что Китайское Правительство бессильно обеспечить спокойствие в столице, то они сами озаботятся о безопасности своих подданных и каждая будет хозяйничать по-своему» ^{[5, л.237]}.

Переговоры иностранных послов с цинским двором продолжились в начале мая, когда в ответ на бездействие местных властей состоялось общее собрание глав европейских дипломатических представительств, на котором было «решено потребовать от Китайского Правительства принятия следующих мер: наказания всех, кто занимается боксерством на улицах или храмах; наказания людей, печатающих или расклеивающих прокламации против иностранцев; подстрекателей к поджогу и убийству; обнародование этих мер в столице и северных провинциях Китая и строгого наказания всех полицейских чинов, не наблюдающих за исполнением их. Все посланники пришли к соглашению, что если в течение пяти дней эти меры не будут приняты Китайским Правительством, то вызвать десанты» ^{[5, л.246]}. Полученный вскоре дипломатическим корпусом меморандум китайских властей, составленный в общих выражениях, был признан «неудовлетворительным». Более того, ряд послов заявил, что «высадка десантов является мерой недостаточною, и что настало время более активного вмешательства Держав» ^{[5, л.250-251]}. Посланник Конжер также разделял озабоченность европейских правительств в связи с активизацией движения ихэтуаней, хотя согласно указаниям Белого дома ему рекомендовано было «действовать самостоятельно в защиту американских интересов, где это возможно, и одновременно с представителями других держав, если возникнет такая необходимость» ^{[48, р. 143]}. В свое оправдание он ссылался на запросы миссионеров, выступавших в поддержку «совместных действий как единственно возможной защиты». И хотя до мая ихэтуани ни разу не нападали на здания американской миссии, Конжер требовал от китайских властей «добросовестно выполнять положение международного договора, касающегося прав американских граждан» ^{[48, р.122-123]}.

Однако сам дипломат неожиданно оказался замешанным в целом ряде скандалов. Один из них был связан с обнаружением им в близлежащем книжном магазине запрещенных книг, содержащих клевету на иностранцев. Его требование о немедленном изъятии из обращения контрафактной литературы было выполнено местной жандармерией, которая сожгла ее в присутствии должностных лиц. Вторая неприятная ситуация произошла со слугой посланника в ходе службы в миссионерской часовне пресвитерианской миссии, которому на голову едва не упал брошенный кем-то через стену снаряд. Конжер немедленно обратился в цзунли ямэнь с требованием разобраться с инцидентом, указав при этом на наличие в сопредельных зданиях развешенных плакатов с угрозами в адрес иностранцев.

В середине мая стало известно, что восставшие «начали разрушать железную дорогу и сожгли несколько станций, в том числе ближайшую к Пекину». По сообщению Конжера, «поезда в Тяньцзинь больше не ходят» ^{[5, л.252]}. Телеграфная связь иностранных ведомств с внешним миром была прервана из-за дальнейших действий повстанцев, которые в знак протеста срезали провода на телеграфных столбах и разбирали рельсы железнодорожного пути. Дипломатическая корреспонденция из Китая в Вашингтон стала приходить с оказией и большим опозданием, хотя секретари цзунли ямэня в качестве жеста доброй воли иногда доставляли ее адресатам. В частности, обмен зашифрованной информацией между госсекретарём Хэем и сотрудниками дипмиссий в Пекине осуществлялся посредством «добрых услуг» китайского посла в Вашингтоне У. Тинфана. Не получая систематических указаний из Белого дома, американские представительства (миссия и консульства) должны были сами принимать решения с оглядкой на постоянно менявшуюся конъюнктуру в стране.

21 мая Конжер отправил в Белый дом отчаянное послание, в котором сообщил следующее: «Деревня в 40 милях от Пекина сожжена. Убито 60 коренных католиков. На иностранцев пока не нападали. Китайское правительство встревожено и обещает немедленное подавление. Дипломатический корпус потребовал принятия немедленных действенных мер» ^{[48, P.127]}. Тогда же в императорский дворец была направлена коллективная нота европейских послов, в которой были перечислены меры первостепенной важности против движения ихэтуаней: речь шла, во-первых, об аресте лиц, провоцирующих беспорядки на дорогах и распространяющих плакаты с угрозами в отношении иностранцев, во-вторых, аресте владельцев мест общественного пользования, где собирались повстанцы, в-третьих, наказании должностных лиц, потворствующих бунтовщикам, и в-четвертых, казни виновных в убийствах и поджогах имущества иностранцев.

Конжер, несмотря на указание Белого дома идти своим путем и действовать независимо от европейских держав, все же подписал совместное обращение к цинскому дому. При объяснении своей позиции он заявил: «Иностранные правительства не могут больше сидеть, сложа руки, и наблюдать за всеми этими репрессиями и убийствами. Я могу говорить только от имени своего правительства… Оно всегда было и остается хорошим другом Китая и желает ему только процветания, но теперь оно более чем когда-либо полно решимости поддержать договорные права американских граждан и новообращённых христиан». Он отмечал, что «газеты Европы и Америки рассылают самые тревожные телеграммы о существующем здесь состоянии анархии, и что… правительство Китая, либо пособничает этим кровавым разбойникам, либо слишком слабо, что их подавлять и контролировать». Посланник пригрозил, что «если угроза со стороны толпы не будет предотвращена, придется ходатайствовать об отправке достаточного количества американских пехотинцев для обеспечения безопасности миссии». В ответ китайские власти попросили дипломата повременить с окончательным решением, обещая восстановить порядок в стране в ближайшее время («О, не делайте этого, в этом нет необходимости») ^{[48, р.128-129]}. Одновременно «китайское Правительство обратилось к Посланникам с просьбой отложить вызов десантов на три дня, дабы убедиться, что китайские войска в состоянии водворить спокойствие» в стране ^{[5, л.255]}.

И действительно, 25 и 29 мая были опубликованы императорские указы, в котором говорилось о необходимости строго, вплоть до ареста, наказывать вождей мятежников. Однако ко всеобщему ужасу европейцев присланные солдаты вместо того, чтобы наводить порядок в столице, стали с первых же дней нападать на европейцев и забрасывать их камнями. В окрестностях Пекина были сожжены мосты, механические мастерские и близлежащие к столице железнодорожные станции, при этом обслуживающие их иностранные специалисты были осаждены в своих домах, а новообращённые китайцы из американской методистской миссии убиты. Повстанцы метили дома иностранцев кровью, что означало обречение дома на сожжение, а его хозяина ‒ на смерть. Самая страшная новость касалась призыва ихэтуаней идти без промедления на Пекин ^{[48, р. 133]}. В такой тревожной остановке 26 мая было спешно созвано очередное совещание дипломатического корпуса, на котором было решено без промедления дополнительно организовать вооруженную охрану миссий. Императорский двор согласился не чинить в этом препятствий, но ограничил число военнослужащих в каждой из них до 30 чел.

30 мая послы Великобритании, России, Франции и США лично явились в цзунли ямэнь, чтобы обсудить условия отправки в столицу дополнительной охраны. И хотя переговоры с китайскими властями проходили в форме «дружеской просьбы», звучали и открытые угрозы в адрес цинского двора. В частности, Конжер требовал от властей «немедленно арестовать убийц, быстро и адекватно их наказать, а оставшимся в живых христианам предоставить такую же беспрекословную защиту, которая позволит им… остаться в мире и безопасности в своих домах». Его позиция полностью совпала с мнением европейских дипломатов, утверждавших, что нельзя полагаться исключительно на правительственные войска, предназначенные для охраны миссий. По их общему мнению, если «китайское правительство откажется удовлетворить разумную просьбу, то охрана прибудет без разрешения, и без сомнения в значительно большем количестве, чем ныне предполагалось». Прощаясь с официальными лицами, дипломаты вновь заявили о решимости «придерживаться принятого решения о вводе сюда войск, с разрешения или без разрешения» местных властей ^{[48, р.138-139]}.

Конжер, как и остальные главы европейских миссий, в очередной раз запросил разрешение госдепа об отправке в Китай дополнительного подкрепления ^{[48, р.131]}. В ночь на 1 июня в порт Таку прибыли 15 иностранных кораблей с десантом, включая «350 английских, русских, французских, японских, итальянских и американских гвардейцев, которые существенно успокоили ситуацию в Пекине» ^{[48, р.132]}. Американцев представлял отряд из 48 морских пехотинцев и 3 матросов с крейсера “USS Newark” под командованием капитана Дж. Майерса. Их прибытие носило своевременный характер, так как всего через несколько недель столица была окружена повстанцами, начавшими массовое истребление миссионеров и новообращённых в христианство китайцев, именуемых «второразрядными чертями»: им вспарывали животы, отрубали головы и заживо сжигали. В Пекине распространялись «слухи об убийстве французского епископа, сожжении Миссии в Мукдене и отравлении мукденского дзянь-дзюня» ^{[7, л.49]}. 4 июня Конжер с оказией отправил очередную депешу в Белый дом, полученную только 24 октября из-за длительного сбоя в работе почты. В ней он сообщал, что «вопреки всем нашим ожиданиям, общее положение с каждым днем становится все более серьезным», поскольку число повстанцев в столице постоянно растет на фоне поддержки со стороны армии и вдовствующей императрицы, враждебно настроенной по отношению к иностранцам. По его мнению, «правительство не хочет или не может (вероятно, и то и другое) справиться с ними» ^{[48, р.140-141]}.

14 июня началась полномасштабная осада дипломатического корпуса в Пекине, где 525 солдат и офицеров охраняли 900 человек. Очевидцы сообщали, что артиллерия повстанцев вела прицельный огонь по дипломатическим представительствам, поэтому «Австрийская, Итальянская, Голландская, Бельгийская Миссии, часть Французской разрушены. Русская, Германская, Американская, часть Французской, Японская и Английская Миссии продолжают защищаться… Ощущается недостаток в провизии и боевых запасах» ^{[6, л.43,16]}. По словам Конжера, «едва ли не было часа, в течение которого не велась стрельба по какой-либо части наших позиций и некоторым посольствам, варьирующая от одного выстрела до непрерывной атаки по всей линии… Снаряды сыпались так густо, что, когда боеприпасы у осаждённых кончались, в одном месте за час собирали по пять литров китайских пуль и переливали в новые» ^{[48, р. XІІ]}. Начавшиеся в столице пожары уничтожили большую часть ее делового центра, где располагались банки, театры, рестораны, торговые и сувенирные лавки, при этом многие люди погибли в огне. Здания американской миссии также были сожжены, поэтому все ее сотрудники скрылись в английском посольстве. Связь между дипломатическими учреждениями США, расположенными в Пекине, Шанхае, Гуанчжоу, Шеньяне и Ухане, была прервана. По свидетельству Конжера, ситуация в городе близка к анархии, поскольку «ни в каком разумном смысле нельзя говорить, что в Китае все еще существует какое-либо правительство» ^{[48, р.155]}.

Европейские страны не могли не предпринять меры по усилению военного присутствия на северо-востоке Китая, куда прибывали войска из Европы. 16 июня они предъявили коменданту крепости форта Таку, готовому выступить на стороне ихэтуаней, ультиматум о капитуляции, подписанный представителями Японии, Великобритании, Франции, России и Германии. Американская сторона заявила о нейтралитете из-за отсутствия полномочий вести военные действия против Китая, но позволила использовать канонерку “ Monocasi” в качестве убежища для размещения мирных жителей. Китайские войска пытались оказать сопротивление, но были разбиты объединенным контингентом войск. Потеря стратегически важного военного объекта подтолкнула местные власти встать на сторону ихэтуаней, отказавшись от прежней нейтральной позиции. 19 июня большой совет императорского двора объявил войну иностранцам и назначил главнокомандующим всех войск принца Туана, известного как непримиримого врага европейцев. 20 июня Императрица Цыси подписала указ об объявлении войны европейским державам. В нем говорилось, что иностранцы с каждым годом наглеют, прибирая к рукам богатства страны и относясь с презрением к китайским святым, поэтому «негоже влачить жалкое существование, обрекая себя на позор в глазах потомков. Не лучше ли двинуть войска в карательный поход и решить судьбу сразу!» ^{[13, с.116]}. Тогда же правительство разорвало дипломатические отношения с иностранными державами и предложило их представителям срочно, в течении суток, покинуть страну. Для устрашения иностранцев ихэтуани учинили в ночь с 23 на 24 июня «варфоломеевскую» резню, в ходе которой погибло около 30 тыс. чел., преимущественно китайцев, принявших христианство. Повстанцы нападали на дома «заморских дьяволов», избивали их до смерти и убивали, залив христианской кровью китайскую столицу. Вершиной насилия стали убийства советника японского посольства А. Сугияма и германского посла К. фон Кеттелера.

В сложившейся ситуации дипломаты, опасаясь за свою безопасность, отказались покидать обжитые здания миссий, забаррикадировавшись в посольском квартале. Суть их тревог предельно четко выразил Конжер, заявив, что «в цивилизованной стране, конечно, не было бы и вопроса о нашей безопасности, но здесь, где практически отсутствует правительство, армия которого составляет лишь мятежную орду диких головорезов, нельзя предвидеть того, что они могут предпринять» ^{[48, р.145]}. Между тем императорский двор, поспешив принести извинения за случаи тяжкого оскорбления иностранцев, имевшие место якобы по недоразумению, попросил правительство США убедить западные державы воздержаться от продолжения боевых действий и решить возникшее недопонимание путем переговоров. В подтверждении своих слов китайские власти обязали губернаторов всех провинций взять на себя ответственность за защиту жизни и собственности европейских граждан ^{[48, р.275]}. Со своей стороны, госсекретарь Хэй проинформировал командование экспедиционного корпуса об этой просьбе китайских властей, выразив при этом надежду на ее возможное выполнение, но отказался общаться с другими державами ^{[48, р. 279]}.

В середине июля международные силы, состоявшие из военных подразделений Англии, Франции, Германии, России, США, Японии, Австро-Венгрии и Италии, сформировав экспедиционный корпус, начали наступление на Пекин. Американским десантом численностью в 3420 морских пехотинцев, прибывших на кораблях “Oregon” и “Newark”, руководил полковник Э. Чаффи, получивший вскоре за свои заслуги звание генерал-майора. Именно ему принадлежало красочное определение цели американской интервенции как «экспедиции по оказаниюпомощи Китаю». С его подачи была разработана неформальная система объединённого командования, в соответствии с которой главы национальных воинских подразделений действовали самостоятельно, а собирались вместе только на так называемые «конференции» для принятия стратегически важных решений. Характеризуя роль США в вооружённых силах международного альянса, современники отмечали, что американцы приняли «самое деятельное участие в военных действиях», стремясь создать «такое впечатление, как будто во всех этих событиях первенствующая роль принадлежит Соединенным Штатам» ^{[8, л.54]}.

Для разъяснения своего участия в подавлении восстания ихэтуаней госсекретарь Хэй распространил 3 июля 1900 г. обращенную к европейским державам вторую дипломатическую ноту, в которой содержалась новая интерпретация принципа «открытых дверей». В ней говорилось, что «политика правительства Соединенных Штатов заключается в поиске решения, которое может обеспечить Китаю надежную безопасность и мир, сохранить его территориальную и административную целостность, защитить все права, гарантированные договорами и международным правом, а также обеспечить миру принцип равенства и непредвзятости в торговле со всеми частями Китайской империи». Среди намерений Белого дома, обязующегося действовать в согласии с другими европейскими державами, упоминалось восстановление каналов телеграфной связи с дипломатическими представительствами, содействие в защите жизни и собственности американцев, а также «помощь в предотвращении распространения беспорядков в других провинциях Империи и повторения подобных бедствий» ^{[48, р.300]}.

Призыв госсекретаря к сохранению суверенитета страны, территория которого была задолго до того поделена между европейскими державами, объективно подвергал сомнению законность иностранных сфер влияния и одновременно создавал почву для активизации дальнейших американо-китайских контактов. Предложенная Белым домом программа действий не обязывала американцев защищать территорию страны от других колониальных держав, а предлагала заинтересованным сторонам всего лишь придерживаться принципа равной и беспристрастной торговли во всех частях Китайской империи. И хотя ни одна из великих держав не дала утвердительного ответа на новую инициативу госдепа, Хэй вскоре объявил о получении принципиального согласия всех заинтересованных сторон. Доктрина «открытых дверей» становилась мощным политическим орудием правящей элиты США в борьбе с европейскими соперниками в восточноазиатском регионе.

Анализируя предложение американкой стороны, российские дипломаты с иронией отмечали, что «в переговорах с Китайским Правительством всякая нота Вашингтонского Правительства принимает вид грозного ультиматума. В политических картинках “Uncle Sam” изображается исполинского роста с обнаженной саблею в руке, а на хвосте его фрака приютились лилипуты-союзники, или же “Uncle Sam” защищает целость и неприкосновенность Китая от жадных и алчных союзников» ^{[8, л.52]}. Тем самым подчеркивался факт того, что дипломатическая нота Белого дома, не имевшая обязательной силы, в дальнейшем не могла помешать какой-либо державе претендовать на ту или иную часть территории Китая. В любом случае, запрос императорского дома, отправленный 16 июля в Вашингтон, «относительно возможности получении от договорных держав гарантий территориальной целостности Китая» остался без ответа ^{[48, р.279]}.

В середине июля в связи с приближением к столице международного контингента войск посольский квартал подвергся ряду вооруженных атак со стороны повстанцев.16 июля Конжер отправил в Белый дом полную отчаяния телеграмму, в которой было всего две фразы: «В британской миссии находимся под непрерывным обстрелом китайских войск. Немедленная помощь необходима для предотвращения массовой резни» ^{[48, р.156]}. Его душераздирающие призывы отражали реальное положение дел, поскольку из-за разрушения телеграфных линий общение Белого дома с дипломатическими учреждениями шло только через руководителя генерального консульства в Шанхае Дж. Гудноу. Одновременно в помощь американским дипломатам был послан главный разработчик доктрины открытых дверей У. Рокхилл, от которого требовалось «информировать госдеп обо всех ставших известными вопросах, касающихся общего положения дел в Китае и особенно обо всех пунктах, каким-либо образом затрагивающих интересы США» ^{[48, р.57]}. Однако в условиях осады посольского квартала он мало что мог сделать.

Между тем к Пекину с боями прорывалась многонациональная военная коалиция численностью более 55 тыс. чел., в которой отряд американцев составлял 3125 чел. Среди его руководства существовали разногласия по поводу общей стратегии действий: одни страны (Англия и Германия) выступали за штурм столицы, а другие, возглавляемые Россией, склонялись к дипломатическим переговорам. В такой ситуации цинский двор, опасаясь полного разгрома, обратился 19 июля за помощью к президенту Маккинли. В посланном ему секретном послании говорилось, что «для преодоления нынешних трудностей Китай придает особое значение США» и надеется, что Белый дом «возьмет на себя инициативу в обеспечении согласия держав в восстановлении порядка и мира» в стране ^{[48, р.294]}. В ответном письме от 23 июля Маккинли заявил, что намерения правительства Соединенных Штатов в пользу территориальной и административной целостности Китая, изложенные ранее с достаточной ясностью, нисколько не изменились, поскольку «народ Соединенных Штатов не желает Китаю ничего, кроме того, что праведно и справедливо», а целью отправки войск в Пекин являлась элементарная защита американцев, находившихся в стране. Что же касается дальнейшего двустороннего сотрудничества, то, с точки зрения президента, оно возможно только после восстановления полноценной работы дипмиссий и устранения опасности для жизни их сотрудников ^{[48, р.295]}.

Через неделю госсекретарь Хэй, выполняя поручение президента, вновь призвал императорский двор усилить защиту дипломатических представительств, возложив ответственность за их безопасность на китайские власти. По его словам, «правительство не будет вступать в какие-либо договоренности… без предварительной свободной связи с послом Конжером» ^{[48, р.260]}. Полученная через несколько дней ответная телеграмма из цзунли ямэня несколько успокоила горячие головы в Вашингтоне. В ней говорилось: «Все иностранные послы в Пекине пребывают в безопасности и здоровы. В последнее время овощи, фрукты и провизия им доставлялись неоднократно. Отношения самые дружеские» ^{[48, р.282-283]}. Благосклонность цинского двора, внутри которого обострилась борьба различных группировок, объяснялась отсутствием среди правящих кругов понимания того, чего они хотят ‒ воевать с иностранцами или закончить дело миром. Отсюда воинственные указы сменялись постановлениями об усиленной охране миссий, а обстрелы – подарками. Усиленное внимание к нуждам американских дипломатов имело в своей основе еще одну причину ‒ их планировали сделать главным посредником в переговорах с представителями дипломатического корпуса. И действительно, в начале августа ряд влиятельных китайских сановников обратились к Дж. Гудноу, являвшемуся генеральным консулом в Шанхае, с просьбой остановить движение союзных войск в направлении столицы ^{[48, р.285]}. Дипломат переадресовал их запрос главе американского экспедиционного корпуса Чаффи, который заявил, что Белый дом может согласиться на подобное посредничество только после выполнения всех требований, изложенных в июльском послании президента ^{[48, р.285]}.

Между тем, в начале августа ситуация в столице приняла критический характер: более 230 иностранцев и тысячи обращенных в христианство китайцев были убиты, при этом число людских потерь в американской миссии составило 60 человек убитыми и 120 ранеными. По словам Конжера, дипломаты оказались на пороге голода: «половину порции конского мяса уже съели, а еды хватит только на две недели» ^{[48, р.159]}. Как и раньше, отсутствовала телеграфная связь с внешним миром, поэтому единственно возможный вариант выезда из Пекина в Таку мыслился под прикрытием вооруженной охраны. Речь шла о конвое, сопровождавшим большую группу людей, ‒ порядка «8000 европейцев, включая 50 раненых, 200 женщин и детей и более 500 христиан, которые будут убиты, если останутся здесь» ^{[6, л.144]}.

3 августа многонациональная военная коалиция вплотную подошла к китайской столице. Цинский двор безуспешно пытался организовать уличные бои, но оказавшись в безвыходной ситуации, был вынужден инициировать переговоры со своими противниками. Главным переговорщиком с европейскими державами был назначен известный своими реформаторскими взглядами Ли Хунчжан, которому предстояло найти взаимоприемлемые условия мира. Встретившись с консулом Гудноу, он напрямую ему заявил, что сейчас «у Америки появилась возможность продемонстрировать свою дружбу», а в случае получения отказа ему «будет нечего сказать» европейцам. Суть переговоров сановник свел к получению ответа только на один вопрос: «Если между послами и их правительствами будет восстановлена свободная телеграфная связь, смогут ли американцы добиться от союзников того, чтобы они не наступали на Пекин в ожидании переговоров?». В ответ американский дипломат заявил, что китайское правительство, «угрожая жизни большого числа американцев, заняло очень недружественную позицию и вряд ли может ожидать такого же дружественного отношения со стороны Америки» ^{[48, р.263]}. Он еще раз подтвердил официальную позицию Белого дома, заключавшуюся в необходимости восстановлении прерванных связей с дипломатическими представительствами и получении гарантий в безопасности их сотрудников и членов семей ^{[48, Р.261]}.

5 августа был опубликован императорский указ о свободе дипломатических сношений, но он уже не играл особой роли, поскольку объединенный контингент восьми союзных стран через неделю вошел в Пекин, сняв осаду посольского квартала, которая длилась 56 дней. И хотя ихэтуани покинули столицу еще до начала штурма, «цивилизованные» союзники занялись разграблением города. Американцам был передан юго-западный район, в котором Чаффи официально запретил грабежи и убийства. Однако по свидетельству очевидцев, столица была отдана на откуп мародерам. Тысячи невинных горожан были разорены и убиты, в то время как дипломаты не успевали наполнять железнодорожные вагоны «безделушками» (мехами, шелками, драгоценными вазами, слитками серебра и прочими артефактами), а морские пехотинцы занимались разбоем ^[40]. Одновременно американцы продолжали заверять императорский двор в том, что «политика Соединенных Штатов заключается в поиске решения, способного обеспечить постоянный мир и безопасность в Китае, а также сохранить его территориальную и административную единицу» ^{[48, р.265]}. Непоследовательность позиции правительства США выражалась в том, что, с одной стороны, оно отвергало все предложения о длительной оккупации китайской территории и ратовало за вывод иностранных войск из Пекина сразу же после окончательного разгрома восстания, а с другой, ‒ добивалось от местных властей подписание мирного договора на чрезвычайно жестких условиях.

В целом участие в вооруженном «альянсе восьми наций» имело для США серьезные последствия, поскольку китайцы утратили веру в добрые намерения американцев, не сумевших отмежеваться от европейских держав, жаждущих поделить Китай между собой. Их недовольство усилилось после одобрения в Вашингтоне заключительного протокола 1901 г., потребовавшего от разоренной страны огромной денежной компенсации в 450 млн. таэлей серебра, размещения в столице иностранных войск и отказа от экономической автономии.И хотя в дальнейшем Белый дом продолжал ратовать за режим наибольшего благоприятствования в торговле, цинский двор не был столь сговорчивым. Попытки американского бизнеса «отпереть» двери Манчжурии, застолбив принцип открытых дверей при строительстве железных дорог и банковских инвестиционных проектов потерпели провал ^{[22, 11]}. Двусторонние отношения не улучшил широкий жест Белого дома по возврату полученной от китайцев контрибуции при условии ее использования для учреждения в Пекине университета западного образца. Серьезным ударом для правящих кругов США стало подписание 16 октября 1900 г. англо-германского соглашения на основе принципа открытых дверях, опровергнувшего лозунг о едином фронте англосаксонских стран. И хотя его участники заявили, что их главной целью является совместное противодействие распространению влияния России в Манчжурии, американцы чувствовали себя обделенными в дележе китайского «пирога».

Можно согласиться с мнением современных американских историков, считавших, что если бы Соединенные Штаты не вмешались в восстание ихэтуаней, применив военную силу, то история двусторонних отношений могла бы пойти иным, более благоприятным путем ^{[46, р.7-9]}. Но в истории нет сослагательного наклонения, поэтому США в результате недальновидной политики заняли соответствующее место в ряду колониальных держав. И хотя внешнеполитическая идеологема изначально не достигла своих целей, авторы не считали ее несостоятельной в силу ряда специфических факторов, связанных с восстанием ихэтуаней. В дальнейшем Вашингтон продолжал следовать в ее русле по всему миру, создавая арсенал новых политических и экономических методов, официально оформленных в качестве общепринятого международного принципа в договоре девяти держав Вашингтонской конференции 1922 г.