Проблема соотношения между прикладной и теоретической культурологией

Бесков Андрей Анатольевич ORCID: 0000-0003-4080-1614 кандидат философских наук заведующий научно-исследовательской лабораторией «Трансформация духовной культуры в современном мире», ФГБОУ ВО «Нижегородский государственный педагогический университет им. Козьмы Минина» 603005, Россия, Нижегородская область, г. Нижний Новгород, ул. Ульянова, 1, каб. 227 Beskov Andrey PhD in Philosophy Head of the research laboratory "Transformation of Spiritual Culture in the Modern World", Nizhny Novgorod State Pedagogical University. Kozma Minina" 603005, Russia, Nizhegorodskaya oblast', g. Nizhnii Novgorod, ul. Ul'yanova, 1, kab. 227 beskov_aa@mail.ru Другие публикации этого автора

Если поискать в РИНЦ публикации с ключевыми словами «прикладная культурология», мы найдём более сотни разнообразных публикаций. Может сложиться впечатление, что эта область знания (или практики – в зависимости от трактовки самого понятия «прикладная культурология») активно развивается. Однако если углубиться в изучение публикаций на эту тему, то вскоре приходится сделать менее оптимистичные выводы. До сих пор нет ни единого подхода к вопросу, что такое прикладная культурология, ни ответа, кому и зачем она нужна. Точнее, на последний вопрос можно с ходу найти ответ – она нужна тем, кто ей занимается, пишет статьи и учебные пособия о том, что это такое. Но это, скажем прямо, слишком узкая группа людей. Меня же интересует другой вопрос – может ли прикладная культурология быть дисциплиной, востребованной со стороны российского и мирового научного сообщества и человеческого общества в целом?

Чтобы в своих соображениях оттолкнуться от какой-то исходной точки, я рассмотрю некоторые публикации на тему прикладной культурологии, но для начала объясню, что мне не нравится в массиве таких публикаций в целом. Это общая для большинства из них черта – рассуждать о культуре очень абстрактно. Если выжать из этих текстов «воду», то в сухом остатке окажется следующее: культура – это хорошо, недостаток культуры – плохо, потому культурология, как наука о культуре – это хорошо и заниматься ею (преподавать её, изучать её) – тоже хорошо. Очень ярко эта позиция представлена в недавней публикации кандидата культурологии Г. В. Царевой, чьё название («Роль культурологии в подготовке авиаспециалистов») говорит само за себя. Отвечая на напрашивающийся (и, по словам автора, действительно часто задающийся) вопрос о том, зачем курсанту авиационного вуза нужно изучать культурологию, автор ссылается на готовую фразу из учебника по культурологии: «Культура как накопленная, так и становящаяся, помогает обществу выжить» ^{[1, с. 13]}. И далее: «В последнее время актуализировался практический пласт культурологического знания – Прикладная культурология. Действительно, можно ли успешно совершать полеты в разные страны и города, не зная национальных особенностей и специфических черт их культур?» ^{[1, с. 14]}. (Здесь и далее выделение текста в цитатах принадлежит автору цитируемой публикации.) Не отрицая пользу эстетического и нравственного развития для каждого человека, я всё же не готов поверить в то, что без культурологического компонента в их образовании авиаторы не смогут «успешно совершать полёты в разные страны и города». Кроме того, вызывает вопрос необходимость изучения культурологии для культурного становления человека. Можно задаться вопросом – что, в России не было культурных людей вплоть до появления в номенклатуре научных специальностей культурологии? И разве нельзя приобщать людей к культуре без изучения этой дисциплины, за счёт вовлечения непосредственно в разные виды культурного досуга? И неужели суть прикладной культурологии заключается именно в том, чтобы таким вот волюнтаристским, административно-командным образом прилагать культурологию к разным, далёким от неё сферам деятельности?

Ничего не даёт нам для понимания специфики прикладной культурологии и такая солидная на вид фраза: «Прикладная культурология строится на обоснованной фундаментальной культурологией классификации функций культуры (Б. Малиновский, Г. Спенсер, Э. Дюркгейм, Т. Парсонс, Э.В. Соколов) и вытекающих из них направлениях социально-культурной деятельности: на идее многообразия и обеспечения диалога и взаимовлияния культур (С.Н. Артановский, М.М. Бахтин, В.С. Библер, С.Н. Иконникова, Э.А. Орлова, В.А. Ядов), на концепции эволюционизма (Э. Тайлор, Л. Морган, Л. Уайт), диффузионизма (Ф. Ратцель, Т. Хейердал и др.), на принципах социодинамики культуры (М. Вебер, П. Сорокин), на теории культурно-исторических типов и локальных цивилизаций (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби) как методологической базе дифференциации и интеграции современных технологий вовлечения разных групп населения в мир культуры» ^{[2, с. 59]}. Даже если не брать в расчёт, что перечисленные авторы не причисляли себя к культурологам (эту практику задним числом зачислять представителей разных научных дисциплин в разряд культурологов ранее уже критиковал В. М. Межуев ^{[3, с. 1]}) и вряд ли думали, что занимаются фундаментальной культурологией, смысл процитированных слов видится тем более размытым, чем больше в него вдумываешься. Как творческое наследие этих весьма непохожих друг на друга авторов помогает вовлекать «разные группы населения в мир культуры» в реальной жизни? А главное, что значит «вовлечение в мир культуры», зачем в этот мир кого-то вовлекать и разве могут какие-то группы населения не быть, так или иначе, вовлечёнными в мир культуры? Какие у нас есть объективные основания чтобы предпочесть одну культуру другой? А ведь это предпочтение прямо предполагается – должны же мы выделить какую-то культуру в качестве образца, дабы в неё кого-то вовлекать. Слова о «современных технологиях вовлечения» звучат даже как-то зловеще, напоминая о «тоталитарных сектах» и техниках вербовки террористов.

(Ещё более удручает нахождение в статье процитированного автора – доктора культурологии – масштабных неоговорённых заимствований из работ других культурологов, например, И. М. Быховской ^[4]. Сама же цитата целиком заимствована из автореферата докторской диссертации по культурологии М. А. Ариарского «Прикладная культурология как область научного знания и социальной практики» (http://irbis.gnpbu.ru/Aref_2000/Ariarsky_M_A_2000.pdf, с. 5). В итоге соображения о высокой роли культуры в жизни общества при несоблюдении элементарной научной культуры выглядят крайне неубедительно.)

Но и другие публикации вызывают вопросы. А. Я. Флиер писал ещё в 1997 г., что прикладная культурология «изучает, планирует и разрабатывает методику целенаправленного прогнозирования и управления социокультурными процессами в рамках государственной социальной и культурной политики, в рамках деятельности специализированных культурных институтов и общественных организаций» ^{[5, с. 128]}. В недавней публикации К. Г. Антонян отражена схожая позиция, правда упомянута ещё и такая категория, как практическая культурология: «От понятия прикладной культурологии необходимо отличать практическую культурологию, которая имеет свои принципиальные декларируемые отличия, несмотря на, казалось бы, схожее значение этих понятий. Практическая культурология представляет собой не исследовательскую деятельность, а конкретное применение в профессиональной и жизненной практике культурологического подхода… ^{[6, с. 176]}. Далее это отличие расшифровывается так: «в 2011 году вышло две коллективные монографии со схожим названием: «Философия и культурология в современной экспертной деятельности» и «Культурологическая экспертиза: теоретические модели и практический опыт». В изданиях содержатся как разделы, где авторы размышляют о возможностях практического применения философско-культурологического инструментария в экспертной деятельности, анализируют нормативно-правовую обеспеченность такого рода деятельности (то есть, собственно то, что можно назвать «прикладной культурологией»), так и разделы, в которых представлен опыт проведения различного рода экспертиз, а также примеры конкретных экспертных заключений (то есть «практическая культурология»)» ^{[6, с. 177]}. В итоге что прикладная, что практическая культурология напрямую связаны с экспертизой, которая в нашей стране востребована только государственным аппаратом. Вот и А. Я. Флиер упоминает прикладную культурологию в контексте государственной политики. Получается, вне сферы государственных интересов прикладная культурология не существует? То есть это вовсе не наука, а очередная «служанка идеологии»? (Впрочем, об этом уже писал другой часто цитируемый культуролог – профессор И. М. Быховская: «Чисто функциональное определение прикладной культурологии, отождествление её лишь с процессом использования знания, по сути, выводит её за рамки собственно научного пространства, и в таком случае нет никаких оснований рассматривать прикладную культурологию как составную часть науки культурологии» ^{[4, с. 29]}).

Кроме того, мне, как читателю подобных статей, хронически не хватает конкретных примеров, иллюстрирующих мысли авторов. Например, что имеет в виду К. Г. Антонян, когда пишет: «В контексте прикладной культурологии … обнаруживаются те болевые точки, где именно культурологический подход может дать максимально объёмный результат» ^{[6, с. 177]}. Что за подход? Что за болевые точки? Что за результат? Вопросы множатся, а ответов всё нет. Далее я сформулирую своё понимание того, что же такое (или, точнее, чем может быть) прикладная культурология и постараюсь проиллюстрировать свои соображения некоторыми примерами, что, быть может, поспособствует оживлению вялотекущей дискуссии о характере и значении этой дисциплины.

Итак, как и прочие авторы, я попробую оттолкнуться от названия, от самого словосочетания «прикладная культурология». Если говорить о прикладных науках, то сразу всплывают в памяти прикладная физика, прикладная математика, прикладная социология. Все они существуют потому, что в них есть объективная потребность – либо со стороны смежных наук, либо со стороны бизнеса, может быть, даже со стороны отдельных клиентов, которым требуется те или иные консультации, расчёты, рабочие модели. Более того, можно представить себе прикладное историческое исследование (даже если это словосочетание и звучит непривычно) – микроисторического, краеведческого, генеалогического характера. Сложнее представить себе прикладное философское исследование, хотя тот или иной тип философствования может иметь вполне отчётливое прикладное (практическое) значение, прямо влиять на общественное сознание и социально-экономическую практику, направлять ход научных исследований (например, марксизм). Но представить себе культурологию, отчётливо влияющую на общество, крайне затруднительно. Почему?

На мой взгляд, причина в том, что российская культурология была создана сверху, а не вызрела сама собой. Надо сказать, что этот сюжет – возникновение российской культурологии, сам по себе достоин вдумчивого научного анализа, который пока никем не проведён. А. Я. Флиер вкратце описывает обстоятельства её институционального оформления в начале 1990-х годов и неприятие этого процесса в научной среде, упрёки в лженаучности ^{[5, с. 124]}. В научной среде утвердилось мнение, что культурология была возведена в ранг отдельной науки для того, чтобы трудоустроить оказавшихся не у дел преподавателей марксизма-ленинизма [7. С. 5]. В итоге научный процесс оказался перевёрнутым с ног на голову – спешно стала создаваться некая теория (теоретическая культурология), под которую далее предстояло подгонять какие-либо факты (хотя как раз с фактами у российских культурологов отношения довольно натянутые, так как эмпирические исследования в области культуры проводят в основном антропологи). Как пишет К. Г. Антонян: «Культурология … занята не столько полевым изучением мира культуры (в этом плане антропология во всех своих вариациях – культурная, физическая, социальная и даже философская ближе к конкретному описанию и анализу культурного мира, как мира человека), сколько толкованием и интерпретацией процессов и феноменов, то есть она в большей степени проблематизирует материал, а не описывает» ^{[6, с. 175]}.

Подтверждают этот тезис и мои личные наблюдения, сделанные в качестве рецензента журналов философской и культурологической направленности. Основной поток публикаций – это рассуждения и интерпретации, пересказ чьих-то теоретических концепций и попытка на их основе сконструировать наукоподобный текст. Какого-то фактологического подтверждения (или опровержения) этим концепциям авторы не ищут, в итоге вся «теоретическая культурология» у нас уподобляется средневековой схоластике, но отнюдь не современной науке, всё более настойчиво требующей от авторов раскрытия актуальности темы, описания её изученности, обоснования избранной методики исследования и каких-то конкретных выводов.

И здесь следует вспомнить, как формируется теоретическая часть естественнонаучного знания. Сначала (на протяжении сотен лет) накапливались различные факты, причём происходило это зачастую в тесной связи с насущными потребностями общества – так, развитие астрономии было жизненно необходимо для совершенствования навигации. Получаемые посредством наблюдений и экспериментов факты требовали своего осмысления, рождались обобщающие эти факты теории, они опровергались новыми фактами и в результате появлялись более совершенные теории. Но в культурологии мы наблюдаем обратную картину – теория предшествует эмпирическим данным, более того, последние, кажется, и вовсе не интересуют исследователей. Уж не это ли и составляет суть пресловутого «культурологического подхода»?

Закономерен вопрос – насколько можно доверять такой теории, которая не подтверждается фактами? Вновь процитирую статью И. М. Быховской: «…наличие богатой теоретико-концептуальной палитры является своего рода барьером, который должен преодолевать исследователь всякий раз, переходя от размышлений о многообразии интерпретаций культуры к формированию стратегии и тактики конкретного прикладного исследования. Из всего этого богатого, обобщающего культурологического знания важно выбрать ту парадигму, в рамках которой можно наиболее эффективно решить конкретные задачи исследования» ^{[4, с. 32]}.

Здесь не совсем понятно, каким критерием следует руководствоваться при выборе этой самой парадигмы. Личным вкусом? Неким чутьём? Модой? Сложившейся в данный момент научно-идеологической конъюнктурой? А самое главное – обязательно ли выбирать какую-то теоретическую парадигму для изучения конкретного культурного феномена? Что, если его можно вполне успешно изучить и без обращения к чьему-то теоретическому наследию?

На Западе уже достаточно давно пробивает себе дорогу мысль, что строгое, рационально организованное эмпирическое исследование не нуждается в методологической теории ^[8]. У нас столь смелые мысли пока не высказываются (или мне пока не попадались), хотя надежды на создание методологически единой культурологии уже предлагается оставить ^{[9, с. 52]}, что, как мне кажется, является шагом в том же направлении. Тем не менее, пока традиционным для российской культурологии остаётся подход, который мы находим, например, в статье доктора философских наук А. С. Балакшина, где сказано: «Прикладной уровень культурологии должен быть ориентирован на использование фундаментальных знаний о культуре…» ^{[10, с. 278]}.

Но что это за фундаментальные знания о культуре? Какие они? В естественных науках всё понятно – вещество состоит из атомов, те – из элементарных частиц. Скорость света в вакууме – предельная скорость движения частиц во Вселенной. E=mc². Вот то, что можно назвать фундаментальными научными знаниями. Все они экспериментально или математически проверяемы, то есть верны. И эти знания так или иначе можно использовать на практике, в том числе давая прогнозы на будущее. Но есть ли (и можно ли помыслить) какие-то фундаментальные, непреложные законы культуры, на основе которых мы можем делать более или менее точные прогнозы о её дальнейшем развитии?

Какие теоретические наработки в области культурологии могли полвека назад прогнозировать появление интернета и результаты его влияния на самые разные сферы человеческой жизни, а значит и культуры? А могут ли какие-то теоретические изыски помочь предсказать, какие телевизионные форматы будут востребованы зрителем? (Если бы культурологи были на это способны, это была бы очень востребованная и хорошо оплачиваемая профессия.) Но изменения в культуре, как и будущее человечества в целом, в значительной степени (если не сказать, абсолютно) непредсказуемы. Этот тезис наглядно подтверждают события, связанные с боевыми действиями на Украине и небывалыми санкциями против России, затронувшими в том числе и культурную сферу. Очевидно, что на культуру сильнейшим образом воздействует и внутренняя политика различных государств, и геополитика, которая, в свою очередь, зависит от внутренней политики в разных странах – от того, какие политические силы или лидеры приходят к власти. На нашу жизнь, сознание, и, как следствие, культуру влияет множество факторов, многие из которых к тому же скрыты от глаз общественности, в том числе и научной. Так, всё сложнее понять, когда мы имеем дело с какими-то естественными изменениями в сознании людей, а когда они являются последствиями информационных манипуляций или даже диверсий. В этих условиях кажется вполне очевидным, что знание о прошлом культуры вряд ли способно нам помочь в понимании того, какой культура будет в дальнейшем. Поэтому у меня возникают сильные сомнения по поводу значимости и ценности теоретических моделей культуры.

Чтобы можно было говорить о каких-то общих закономерностях в развитии культуры и общества, нужно быть уверенными в том, что они являются универсальными и в любом человеческом обществе будут проявлять себя если уж не одинаково, то, во всяком случае, очень похоже. То есть каждое общество должно проходить общие стадии социально-политического, экономического, культурного развития. Однако, вполне очевидно, что это не так – отсюда, собственно, и возник цивилизационный подход (Н. Я. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби), подчёркивающий уникальные черты разных типов человеческого общества. Генерализующий же подход, в своём завершённом виде приводящий к идее «конца истории» (Ф. Фукуяма), бывшей одно время чрезвычайно популярной, по-видимому, снова (вслед за марксизмом), оказался скомпрометированным самим ходом истории. Но если культура, как и история, уникальна и непредсказуема (кто сейчас может научно спрогнозировать, что нас ждёт завтра, расцвет многополярного мира или ядерная война и гибель цивилизации?), то как возможно построение её теоретической модели?

Не всё ясно и с терминологией, используемой в культурологии. Лексикон естественных наук гораздо более однозначен. Когда же мы переходим в область знания о культуре, то сразу начинаются разночтения. Само понятие культуры, как считается, насчитывает сотни определений ^[11]. Производные понятия не менее проблематичны, например, «субкультура», появившаяся как научный термин столетие назад ^[12]. Предельно размыто значение крайне популярного в социогуманитарных науках термина «мифология» ^[13]. Чем более мы громоздим друг на друга термины с нечётким содержанием, тем более размытым и неопределённым становится то, о чём мы говорим. Но в таком случае не наивно ли думать, что эти по природе своей нечёткие, шаткие теоретические конструкции (да ещё и разработанные в иных историко-культурных обстоятельствах) помогут нам при анализе конкретных явлений и процессов, наблюдаемых в современной культуре, а тем более помогут спрогнозировать то, какие изменения произойдут в культуре завтрашнего дня? Эти сомнения усиливаются по мере дальнейшего развития технологий, которые делают мир ближайшего будущего всё более непохожим на мир даже недавнего прошлого. Е. Н. Яркова совершенно права, когда пишет: «Цифровизация культуры застала российских культурологов, что называется, врасплох. Определённое время сам это процесс рассматривался как частный, не касающийся фундаментальных культурологических тем. Но сегодня всё очевидней становится, что цифровизация культуры – тема номер один, требующая пристального внимания и вдумчивого изучения уже потому, что она переворачивает многие, если не все, представления о культуре» ^{[14, с. 123]}.

Мне кажется логичным, что теоретическая культурология может формироваться лишь как надстройка над эмпирическими данными, которые и являются той ценностью, которой могут одарить исследователи культуры науку и общество. Но именно факты и являются слабым местом российских культурологических исследований. Упор на абстрактное теоретизирование изначально сделал культурологию слабым звеном среди прочих социогуманитарных наук. Кандидат культурологии А. С. Двуреченская вполне здраво допускает возможность того, что «культурология как профессиональное направление в ближайшем будущем перестанет существовать и останется в качестве междисциплинарной области гуманитарных исследований…» ^{[15, с. 111]}.

Разумеется, это довольно угнетающая перспектива для тех, кто сейчас осознаёт себя культурологами. Но это и стимул к каким-то подвижкам в области культурологических исследований. Сейчас культурологии не хватает постоянного притока свежих эмпирических данных. Однако эти данные нужны не только (и, наверное, не столько) для построения теорий, сколько для текущего понимания происходящих в обществе процессов. Если культурологи смогут их эффективно выявлять и анализировать, раскрывая причины и следствия происходящих в культуре изменений, то целесообразность существования этой дисциплины не придётся натужно доказывать.

Что же за процессы могут (и на мой взгляд, должны) анализировать культурологи?

Например, есть проблема, которой озабочено общество – рост случаев агрессивного поведения людей. С одной стороны, конечно, с этим должны разбираться психологи, во всяком случае, в тех аспектах этой проблемы, которые связаны с непосредственными механизмами зарождения в психике человека деструктивных поведенческих импульсов и моделей поведения. Оценить истинный масштаб проблемы в рамках той или иной популяции разумно доверить социологам. Возможно, истоки этой ситуации или, во всяком случае, какие-то параллели и аналогии в прошлом, а также среди других обществ смогут найти историки и этнологи. Заранее можно прогнозировать высокую вероятность того, что все эти специалисты придут к выводу о существовании каких-то культурных механизмов, лежащих в основе изучаемой ими проблемы. Но детальное описание и изучение этого механизма (влияние кинематографа, литературы, СМИ, компьютерных игр, взрослых и детских ролевых игр, прочих видов социокультурных практик) и будет проявлением практической / прикладной культурологии (вообще, я не вижу смысла говорить о практической культурологии, так же как и, например, о практической физике, так как результаты воплощения научных знаний на практике и процесс накопления этих знаний, очевидно, лежат в разных плоскостях). Надо сказать, что подобное исследование вряд ли требует каких-то специфических знаний, которые есть только у культурологов. При желании его может провести и историк, и этнолог, и, вполне возможно, представители каких-то иных областей социогуманитарного знания. Однако в этом случае они рискуют выйти за пределы своего предметного поля, став «своими среди чужих, чужими среди своих». Можно ожидать, что у них возникнут некоторые сложности с публикацией своих работ, так как будет не так уж просто подобрать подходящий по тематике журнал. Культурологические журналы, в свою очередь, уже по названию дисциплины намекают на то, что такие исследования – это их профиль. Но в действительности они слишком теоретичны и, как следствие, оторваны от реальной жизни. А поскольку журналы задают определённый формат для авторов, эта ситуация приводит к прогрессирующей рассинхронизации культурологии и современной культуры.

Чего хронически не хватает культурологии, так это актуальности. Актуальность – это не просто изучение чего-то современного (например, художественных особенностей недавно вышедшего сериала), это отражение потребностей общества. В примере с сериалом, актуальным будет то исследование, которое показывает некий общественный резонанс его демонстрации, причины и следствия такого резонанса. Если сериал прошёл никем не замеченным (кроме автора исследования), то зачем же было его исследовать? Не бессмысленная ли это трата времени и средств налогоплательщиков?

Из представленных выше рассуждений вытекает следующий вывод: культурология, как всякая наука, имеет смысл и оправдание своего существования только в том случае, если она приносит какую-то пользу обществу. Эта польза выражается прежде всего в существовании какого-то прикладного аспекта научных исследований. Таким образом, пусть на первый взгляд это может показаться парадоксальным, для упрочения своего научного статуса культурология должна быть именно прикладной или, иначе говоря, эмпирической наукой. Подобную эволюцию, похоже, совершает российское религиоведение, которое, как и культурология, изначально было (да и остаётся) тесно связано с философией, но постепенно насыщается эмпирическими данными ^{[16, с. 24, 27]}. Можно предположить, что перенос акцентов с теории на практику, с философских абстракций на измеримые данные в религиоведении и культурологии – это вопрос времени и смены поколений учёных.

Вероятно, отказ культурологии от претензий на обладание неким фундаментальным знанием о культуре кому-то из культурологов покажется принижением дисциплины, низведением её на менее значимый уровень. Но вряд ли это можно расценивать таким образом. Здесь уместно будет вспомнить о такой области знания, как медицина. Фундаментальные знания, используемые ею для лечения человека, разработки лекарств, вакцин, средств диагностики и методов лечения, она черпает из различных разделов биологии, физики, химии, но при этом является самостоятельной областью научной практики, причём крайне востребованной и хорошо финансируемой. Нечто подобное вполне можно представить и в отношении культурологии, если она обратится к анализу насущных проблем общества. Соглашусь с И. М. Быховской, писавшей «что «сферой компетенции» прикладной культурологии является … любой вид или область деятельности, в которой возникла/формируется проблемная ситуация, выход из которой предполагает проведение анализа культурных факторов и составляющих, значимых для неё, и на этой основе – выработки соответствующей программы действий с использованием культурных механизмов…» ^{[4, с. 35]}. Моя поправка заключается лишь в том, что этот тезис следует относить не отдельно к прикладной культурологии, а к культурологии в целом. Сможет ли она со временем обрасти полезной, то есть работающей на практике теоретической надстройкой, покажет время. Но нужно осознать, что это не самоцель.