"Коренные народы" как конструирующий концепт: дискурсы и практики

Мосолова Любовь Михайловна доктор искусствоведения профессор, кафедра теории и истории культуры, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена 191186, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Мойки, 48 Mosolova Lyubov' Mikhailovna Doctor of Art History Professor, Department of Theory and History of Culture, Federal State Budgetary Educational Institution of Higher Education "A. I. Herzen Russian State Pedagogical University 191186, Russia, g. Saint Petersburg, ul. Moiki, 48 zykinalex@mail.ru Бондарев Алексей Владимирович кандидат культурологии доцент, кафедра теории и истории культуры, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена 191186, Россия, г. Санкт-Петербург, наб. Реки Мойки, 48 Bondarev Aleksei Vladimirovich PhD in Cultural Studies Associate Professor, Department of Theory and History of Culture, A.I. Herzen Russian State Pedagogical University 191186, Russia, g. Saint Petersburg, nab. Reki Moiki, 48 aleksej-bondarev@yandex.ru

Зыкин Алексей Владимирович кандидат филологических наук доцент, заведующий кафедрой иностранных языков, Государственный институт экономики, финансов, права и технологий 196601, Россия, г. Санкт-Петербург, пушкин, ул. Ул. средняя 6/1-28, ул. Средняя 6/1-28 Zykin Alexey PhD in Philology Associate Professor, Head of the Foreign Languages Department, The State Institute of Economics, Finance, Law, and Technology 196601, Russia, Saint Petersburg, Pushkin, ul. srednaya 6/1-28, ul. Srednaya 6/1-28 zykinalex@mail.ru Другие публикации этого автора

Настоящая работа является логическим продолжение исследования, посвященного концепту «коренные народы». Предыдущие работы ^{[18, с. 50-59; 19, с. 19-24; 34, с. 31-50]} представляли собой главным образом теоретическую и методологическую основу.Обратимся к некоторым историческим материалам и фактическим примеров для пояснения базовых теоретических выкладок работ.

Мы не знаем, какие этнические предки современных народов первично жили в древнейший период истории на разных континентах нашей планеты. Ископаемые древние люди каменного века известны нам по скелетным остаткам и археологическим культурам (комплексам орудий, оружия, жилищ, одежды и др.). Считается, что первым населением Европы из рода Homo были палеоантропы – неандертальцы, время существования которых относится примерно к периоду от 200 до 35 тысяч лет назад. И никто не сможет сказать что-либо об их этнической принадлежности и какую этническую связь они имеют с современными народами. Ученые проследили наличие мощных переселений народов, их разновекторные миграции в последующие времена – в эпоху мезолита, неолита, в эпоху бронзы. Однако, имена этих общностей нам неизвестны.

В период становления, расцвета и угасания древних цивилизаций (5 тыс. до н.э. – V в. н.э.) тоже происходил процесс активных миграций народов, формирование городов и государств, которые давно и внимательно изучаются в мировой науке. Однако вопросы, связанные с первичностью их появления и исконностью территорий, на которые они «сели» и стали эффективно развиваться, остаются невыясненными.

Например, хорошо изученные шумеры – коренастый, большеглазый, большеносый, очень сметливый народ, создавший в Междуречьи Тигра и Евфрата великие города-государства Шумера, – пришли, как смутно упоминается в древних текстах, «со стороны сияния моря». Где же их «корень»? Для какой территории они были «коренным народом»? И кто может претендовать на роль этнических потомков этого «исконного народа»?

Древние индоарии, создавшие «Веды», во II тыс. до н.э. спустились через горные перевалы с северо-запада в «улыбающиеся», по выражению Дж. Неру, долины Инда и Ганга ^[20]. Их прародиной являлось пространство от Волги до Урала, а их предками – степные светлокожие племена «андроновской общности», говорившие на одном из певучих индоевропейских языков, создавшие монументальные элитные некрополи – курганы, изобретшие боевые колесницы с упряжными лошадьми и замечательное бронзовое оружие ^[11].

В Монголии в глубочайшей Таримской впадине пустыни Такла-Макан ещё с начала ХХ века стали обнаруживать глубоко под песком десятки городов, поселений, кладбищ, следов земледельческой цивилизации. Загадкой стало происхождение данного населения периода от VI тыс. до н.э. до I тыс. до н.э. Десятки прекрасно сохранившихся в сухих песках женских и мужских мумий отличались высоким ростом (1,8–2 м.), светлыми и рыжими волосами, белизной тела и голубыми глазами. Откуда они пришли, куда и почему исчезли неизвестно… Кто здесь был «коренным» – индоевропейцы или монголоиды – непонятно. Есть самые различные версии современных исследователей об их этнической принадлежности – к степной андроновской общности, к более поздним уйгурам, хуннам, тохарам и др. ^{[9; 10]}

Арктические народы тоже мигрировали в разные времена. Следуя знаменитым реконструкциям североведа Ю.Б. Симченко, отметим, что в ситтабах (этнических сказаниях) нганасан рассказывается о конфликте, возникшем при встрече двух потоков населения – монголоидов лесотундры – «Коротконосых Сыновей землянок», «держащих короткие стрелы» и «Длинноносых», к которым относились «мирные люди с ушами до плеч». По мнению Ю.Б. Симченко, это были монголоидные этносы, двигающиеся вдоль побережья Северного Ледовитого океана, и европеоиды, идущие вслед за тающим ледников с юга по Русской равнине на северо-восток ^{[1; 22; 23, с. 148-185; 24, с. 313-331]}.

Ряд народов, сегодня живущих на территории Южной Сибири (алтайцев, тувинцев, хакасов, шорцев, телеутов, тубаларов, кумандинцев и др.), называют «коренными». Однако задолго до них здесь обитали этносы огромного скифо-сакского горностепного ареала от «Дуная до восхода солнца». Известно массовое передвижение гуннов (хуннов) из Северного Китая в эпоху Великого переселения народов. Вместе с ними пришли авары, «пустившие корни» на Северном Кавказе, булгары и чуваши – на Волге, венгры – на Дунае и т.п.

Появление этнонима «татары» среди монгольских племен, обитавших к юго-востоку от Байкала впервые появляется в IV веке. В результате монголо-татарских нашествий и завоеваний это название было распространено и закрепилось за некоторыми народами, входившими в состав Золотой Орды в период XIII-XIV вв. Казанские татары, сложившиеся к концу XIX века в нацию, считают себя коренными в местах, где когда-то проживали волжские булгары.

Монголоязычные калмыки, ведущие свое происхождение от ойратов Джунгарии, часть которых в конце XVI века переселилась в Нижнее Поволжье, тоже считаются коренным народом. В связи с этим справедливо задать вопрос о правомерности считать русских, живущих в Сибирском регионе к некоренному населению, если они «пустили корни» здесь примерно 400 лет назад, ровно как и калмыки в Поволжье?

Современные исследования показали, насколько активно на разных этапах истории перемещались в пространствах Сибири и Дальнего Востока «коренные» народы, «идущие за оленем» и «ожидающие путину», и как они глубоко взаимодействовали с другими этносами этого региона от тундры до Амура, перемешиваясь с ними, меняя адаптацию к природе, социуму, обогащая свой арсенал культурной устойчивости ^[8]. Где именно их корни?

На Американском континенте, в Австралии, Новой Зеландии, о. Тасмании имели место систематические крупномасштабные переселения европейцев, со специфической историей завоевания в XVI – начале XX веков, в результате чего были истреблены или частично вытеснены на другие территории многие местные народы, пустившие здесь корни ещё в каменном веке (примерно 26-20 тыс. лет до н.э.). Переселившиеся в Австралию и живущие здесь более двух веков европеоиды ныне считают себя тоже укоренившимися.

В Африке, как и в Азии, не ко всем исконным этносам применяется выражение «коренные народы», а лишь к тем, которым угрожает опасность и которые не являются доминирующими. Это, например, народы сан (бушмены) в пустыне Калахари и мбати (пигмеи) во влажных тропических лесах Центральной Африки, традиционный образ жизни которых всё больше подвергается отрицательным воздействиям со стороны поселенцев. Большинство африканских государств, в частности, тропическая экваториальная Африка, вообще существующей концепции коренных народов не признает, полагая, что все народы Африки являются коренными ^{[3, с. 22-23]}.

Согласно данным ООН, в мире насчитывается около 300-350 млн. представителей, так называемых, «коренных» народов, проживающих в 72 странах. Примерно 70% из них приходится на государства Азии, в частности Индии, Ирана и Ирака. Вместе с тем многие ученые Азии, так же как и Африки, не приемлют сложившееся в западной доктрине определение понятия «коренной народ» и предлагают ограничить его применение в отношении к исконным народам Австралии и Америки ^{[32, с. 13]}. В частности, Бангладеш и Индия заявили, что не могут определить, кто является более коренным среди народов, населяющих эти страны ^{[35; 3, с. 89]}.

Пояснения и примеры сомнительности и несостоятельности использования выражения «коренные народы» в качестве научного понятия, определяющего специфику малочисленных народов, можно значительно дополнить. Однако, и приведенных здесь примеров, как нам кажется, вполне достаточно, чтобы осознать всю относительность термина «коренной народ». Это выражение, на наш взгляд, вообще не является понятием и, тем более, научной категорией (от греч. kategoria – высказывание, признак) – наиболее общим и фундаментальным понятием, затрагивающим существенные свойства рассматриваемых народов, их отношения к природе, обществу, человеку, к другим социумам, к Богу, к самому себе.

Ещё в 1996 г. Э.И. Даес подчеркивала, что за все годы аналитической работы в должности Председателя-докладчика Рабочей группы по коренным народам ООН ей так и не удалось обнаружить убедительной аргументации для разграничения «коренных» и «племенных» народов в практике или прецедентах Организации Объединенных Наций. Она также многократно высказывала сомнение в том, что вообще имеется какое-то особенное различие между «коренными» народами и «народами» в целом, помимо того что группы, обычно определяемые как «коренные народы», не имели возможности осуществлять право на самоопределение путем участия в строительстве современного государства-нации. В итоге Э.И. Даес приходила к выводу: «Никому не удалось разработать определения «коренных народов», которое было бы чётким и внутренне действительным с философской точки зрения и при этом удовлетворяющим требованиям ограничения его регионального охвата или юридических последствий. Все прежние попытки достижения в одном определении и четкости, и ограничительности на деле привели к еще большей расплывчатости» ^{[33, с. 22]}. Более того, сами представители «коренных народов» неоднократно декларировали в ООН совместные обращения и резолюции по концепции и определению понятия «коренные народы», в которых они категорически отвергали любые попытки дать универсальную дефиницию понятию «коренные народы» ^{[33, с. 2]}.

Чем больше углубляешься в анализ, тем больше убеждаешься, что рассматриваемое понятие не только не является эвристически значимым в научном отношении, но и часто используется в масштабном социокультурном мифоконструировании, в политических и геополитических целях, в нагнетании межэтнических конфликтов, в разжигании национальной вражды и других подобных ситуациях. Это сомнительное понятие антиисторично и опасно для процесса сохранения мирного и устойчивого существования народов внутри государств и между ними. Оно вообще противоречит гуманистической идеологии самосохранения человечества. Нет ничего удивительного в том, что многодесятилетние целенаправленные попытки интеллектуальной элиты ООН и лучших учёных всего мира выработать универсальное и всеобъемлющее определение представлениям о «коренных народах» оказались безрезультатными, многочисленные дискуссии на эту тему окончились благоразумным отказом давать какую-либо дефиницию этому термину даже в тексте Декларации ООН о правах коренных народов. Это случай абсолютно экстраординарный во всей мировой юридической практике – принимать основополагающий международный документ, касающийся судеб сотен миллионов человек, без какого бы то ни было определения самого предмета его действия! Тем не менее это было мудрое и конструктивное решение, основанное на всём опыте Рабочей группы по коренным народам ООН, – не тратя время на тщетные поиски дефиниции некой мифической «укоренённости» народов, заняться правовым обеспечением действенной и эффективной системы поддержки самих самобытных этносов, испытывающих различные трудности и нуждающихся в международной защите своих прав.

А теперь зададимся вопросом: почему же столь сомнительный и скользкий термин, как «коренной народ», так активно и упорно используется в описаниях особой статусной истории того или иного народа, в художественной и научной литературе, в официальных документах и практиках влияния на межэтнические процессы? Имеются веские основания предположить, что в значительной мере это связано с глобальным масштабом социокультурного мифоконструирования ХХ и начала ХХI веков. Отсутствие надежных оснований в исторической идентичности, переживание экономических, политических и мировоззренческих кризисов порождают потребность в экспликации различных модусов мифологизации истории своей расы, этноса, особых личностей, в том числе в модусах своей извечной укорененности на данной земле, исконности своего права на её обладание.

Наиболее последовательно идея функционально-инструментальной интерпретации мифа и её использования в современной культуре представлена в трудах Мирче Элиаде ^[29]. На материале изучения культуры традиционных обществ он показал, что фундаментальным действием в демонстрации тем или иным родом или племенем легитимности своего присутствия на освоенной территории и владения ею, было рассказывание мифов, что есть своеобразный возврат к своим корням, истокам, архетипам сознания, как бы к совершенству. Подобные версии и механизмы социального мифотворчества существовали и в истории государств ХХ века, инспирируемые тоталитарными идеологиями и подпитывавшими национально-политическое мифоконструирование. Достаточно вспомнить мифомистическую идеологию нацизма с её идеей превосходства нордической расы и её правом господствовать над народами, а также кровавой реализацией этой идеи, стоившей жизни десятков миллионов людей.

Сегодня мы тоже всё чаще сталкиваемся с историческим ревизионизмом, попытками пересмотреть оценки ключевых событий прошлого, подверстать их под сегодняшние конъюнктуры, тщеславные амбиции и задачи политиков. Мифологизация истории создается современными технологиями, суть которых сводится к целенаправленному воздействию на человека, чтобы сориентировать его сознание определенным, заранее спланированным образом. Во многом по причине высокой информатизации современного общества данные технологии позволяют моделировать ценностно-смысловую и поведенческую сферу человека максимально быстро и эффективно. Смысловая трактовка ключевых событий актуализирует и формирует эмоциональные реперные точки для массового сознания, рационализирует и легитимирует нужные политические и идеологические установки ^{[26, с. 59-76]}. Исторические мифы, в том числе и миф о «коренных» и «некоренных» народах, – это информационное обеспечение, оптимально заточенное под определенную политику… ^{[6, с. 150]}.

В России особенно активно стало использоваться понятие «коренные» в отношении к малочисленным этносам лишь в эпоху перестройки в либеральной прессе. Хотя даже зарубежные специалисты признавали, что «в юридически строгом понимании этого термина коренных народов на территории СССР нет» ^{[31, с. 375]}. И это было совершенно верно, если исходить из того факта, что использование выражения «коренные народы» уместно лишь в контексте колониальных или постколониальных отношений, соответствующих дискурсов и специализированных исследований на эту печальную тему.

Лишь изредка в русскоязычной литературе встречалось словосочетание «коренное население». Так, например, его иногда употреблял академик Н.Я. Марр (1864-1934), разработавший свою особую теорию автохтонности: многократно происходящие в истории миграции неизбежно приводят к смешению пришельцев с прежним (местным) населением. Потомки этих многовековых межэтнических наслоений как раз и являются к настоящему времени и на определённой территории «коренным населением», несущим в себе (в актуальной или латентной форме) всё многослойное наследие этих культурных скрещений, таков генезис любой автохтонной культуры (См., например, «Книжные легенды об основании Куара в Армении и Киева на Руси», «Суоми-карельские и сомех-картские языки», «Сухум и Туапсе» и другие его работы)^[1]. После разгрома И. Сталиным марризма какое-либо развитие этих идей было осуждено и о термине «коренное население» в этом смысле вообще почти не вспоминали.

В советском послевоенном законодательстве вплоть до середины 1980-х годов использовались словосочетания «народности Севера», или «малые народности Севера», и лишь затем они стали вытесняться фразой «малые народы Севера, Сибири и Дальнего Востока» ^{[26, с. 59-76]}. Все эти термины соответственно переводились на английский язык, как «minority peoples», «small- numbered peoples of the North», «small-numbered tribes of the North», «numerically small peoples of the North, Siberia and the Far East».

После разрушения СССР Россию и все остальные постсоветские национальные республики наводнили зарубежные специалисты по национальным и культурным вопросам, разного рода организации и миссионеры, которые активно занялись «просвещением» «коренных народов», – как впоследствии оказалось, в целях экономической выгоды и политической децентрализации, стимулируя распространение архаичных форм мировоззрения, подстрекая их к автономизации и межэтническим конфликтам ^{[4, с. 43-47]}. Само словосочетание «коренные народы» проникает в российскую официальную документацию лишь в 1992 г., легализуясь в президентских указах, подписанных Б. Ельциным^[2]. С 1993 г., с принятием новой Конституции РФ, в юридическую практику вошло терминосочетание «коренной малочисленный народ», которое повторяется вместе с соответствующей формулой о разделении полномочий в текстах многих республиканских конституций – Адыгеи (ст. 54, п. 1), Бурятии (ст. 62), Коми (ст. 64, п. м), Мордовии (ст. 62, п. м), Якутии (ст. 42) и др. Помимо этого, отсылки к титульным народам как к коренным содержатся, например, в Конституциях Дагестана (ст. 5) и Коми (ст. 3) ^{[26, с. 59-76]}. Так через ельцинские указы, «сверху», без какого бы то ни было научного, экспертного и общественного обсуждения в русскоязычный лексикон был законодательно имплантирован совершенно чужеродный и искусственно сконструированный термин «коренные народы», несущий в себе совершенно несоответствующий российским историческим реалиям постколониальный дискурс и конфликтогенный потенциал трактовок.

В качестве примеров, касательно укажем на отношения между поморами, властью и так называемыми «коренными народами» севера. “Gentle hint” – это «поморская тема» в различных ее аспектах: северный торговый путь, «норвежистость» поморов, контроль вылова рыбы, отсутствие статуса коренного малочисленного народа ^{[14, с. 22-35]}.

Другой яркий пример – шорцы^[3], которые оказались вне закона: как коренные народы оказались чужими на своей земле. В конце 2019 года в Совете Федерации был представлен законопроект о безвозмездном предоставлении земельных и лесных участков коренным малочисленным народам. Разработчик проекта, юрист, эксперт по законодательству профильных комитетов ГД и СФ Михаил Анатольевич Тодышев^[4], комментируя необходимость принятия такого документа, говорил: эти люди оказались бесправными на территориях, где столетиями жили их предки. Кроме статуса «чужих» на своей земле камнем преткновения является добыча полезных ископаемых в местах традиционной хозяйственной деятельности. Земли, на которых шорцы и телеуты всегда жили и хозяйствовали, отдаются под разработку недр. Неудивительно, что в регионе представителей малых народов как бы и не замечают. К примеру, в проекте стратегии социально-экономического развития области «Кузбасс-2035» не было ни слова о шорцах и телеутах. Хотя они проживают на 1/3 территории Кемеровской области, и именно на этих землях идет добыча угля и железной руды^[5].

Симптоматично, что в бывших советских республиках в результате суверенизации и необходимости строить своё национальное государство возник огромный интерес к познанию собственных «корневых» истоков, созданию художественных произведений на мифологические темы в контексте ностальгии по истокам ^[17]. Само по себе обращение народов к своей мифологии и легендированию выдающихся событий и героев закономерны и очень важны не только для понимания прошлого, но и обретения современного национального самосознания, идентичности ^{[30, с. 358-361]}.

Другое дело, когда с помощью псевдомифологии происходит фальсификация истории этносов и их современной реальности, и когда эта фальсификация заинтересованными силами направляется на решение своих геополитических задач. В этом отношении подразделение народов на «коренные» и «некоренные» используется этими политическими силами чаще всего в функции «яблока раздора» как внутри страны (см. примеры выше), так и между государствами. В этом отношении показательны события на юге Киргизии в г. Ош в 2010 году. Здесь тогда столкнулись жители киргизской и узбекской национальности, которые вначале участвовали в бурных спорах о том, кто из них – узбеки или киргизы – являются автохтонным населением Ошского региона, кому принадлежит территория и какими правами разные группы обладают. Известные факты о том, что как земледельцы долины, так и номады Ферганского хребта и Памирских предгорий, обитают здесь с III – II тыс. до н.э. не возымели действия. Столкновения приобрели крайние формы благодаря подстрекательству радикалов и их советчиков извне. Противостояние переросло в настоящее побоище. Были сожжены дома, магазины, машины, убиты десятки и ранены сотни людей ^{[27, с. 245-246]}.

В ходе настоящего исследования и анализа материала были обнаружены глубокие противоречия в интерпретациях феномена малочисленных коренных народов в трудах зарубежных и российских авторов, а также отсутствие четких и аргументированных критериев отнесения тех или иных этносов к числу коренных. Как правило, этими терминами оперируют без должного рефлексивного осмысления не только представители широкой общественности, но и ряд специалистов, исследующих те или иные этносы. В международном и российском законодательстве представления об «укоренённости» одних народов по отношению к другим и вытекающих из этого прав и обязанностей до сих пор не приобрели убедительной и однозначной юридической трактовки.

Особенно многозначным, расплывчатым и нечетким по содержанию, а также противоречивым по сущностной интерпретации в разных государствах является понятие «коренные народы». Его толкование в значительной мере зависит от исторической архитектоники существования этносов на разных континентах, от их присутствия в различных общественных системах, а также от их социально-культурной типологии и других детерминаций. Так и остается открытым вопрос, кто же в современном глобализованном мире соответствует критериям «подлинно коренных», это лишь усиливает наш скептицизм относительно понятия «коренные народы» как универсального или же релевантного только в определенном этнополитическом контексте ^{[12, с. 393]}. Между тем термин «коренные народы» весьма актуализировался в современном мире и от его понимания или не понимания зависит реальное существование конкретных народов, развитие их культуры жизнеобеспечения и ментальных ориентаций, а также роль и статус в межэтническом взаимодействии как внутри государства, так и за его пределами. В этой связи можно прийти к выводу о необходимости терминологической ревизии, «санации», «дезинфекции» или даже «дезинсекции» от вводящих в заблуждение понятий и вредоносных представлений в гуманитаристике, общественной публицистике, этнополитической практике и нормативно-правовой документации. Необходимо проявлять крайнюю осмотрительность в использовании столь неопределённых терминов, поскольку за ними стоят потенциальные инструменты манипуляции.

Выработка Декларации о коренных народах ООН является итогом трудного процесса на протяжении более чем двадцати лет. И хотя принятие данной Декларации явилось значительным событием, ее текст не был принят консенсусом, поскольку не были учтены интересы всех государств, где проживают многочисленные коренные народы (представители США голосовали против, а представители РФ – при голосовании воздержались). Тем не менее Декларация уже оказала большое воздействие на моральное состояние коренных народов. В ней устанавливается важное правило обращения с ними, и она является мощным средством ликвидации несправедливости, дискриминации, маргинализации и нарушений прав человека, от которых коренные народы страдали в течение столетий. Она является также знаковым событием, опираясь на которое правительства и коренные народы будут сотрудничать в создании новых равноправных, демократических, конструктивных отношений и плодотворного сотрудничества. Хотя право на самоопределение, установленное в статье 3 Декларации, имеет для коренных народов кардинальное значение, оно не несет в себе права на сепаратизм. Напротив, статья 46 Декларации четко предусматривает уважение принципов территориальной целостности и политического единства суверенных и независимых государств. В международном праве за коренными народами признается только право на внутреннее самоопределение. В этой связи Ф.Р. Ананидзе резонно подчёркивает: «право на самоопределение коренных народов не означает автоматическую сепарацию и создание своего государства и в настоящее время сводится к праву на развитие, то есть решение тех социально-экономических, культурных и других проблем, с которыми сталкиваются коренные народы» ^{[2, с. 55]}. Формой осуществления права на самоопределение может являться предоставление коренным народам широкой автономии, благодаря этому обеспечивается сохранение их традиционного образа жизни и этнокультурных особенностей ^{[3, с. 13-16]}.

Подытоживая сказанное, укажем, что в настоящей работе были осуществлены аналитические процедуры проблематизации и тематизации рассматриваемых терминов для выявления их содержания и смыслов и показано отсутствие работ с попыткой метадисциплинарной генерализации как общих черт малочисленных народов, так и процедур генерализирующей индивидуализации ^[15], важно выйти на более высокий уровень обобщения знаний о специфичности и уникальности малых народов планеты – «чтобы за деревьями был виден лес». Это открывает этнокультурологическую перспективу для продолжения предложенного здесь начального этапа исследования.

Авторы статьи, рассмотрев серию миграций больших и малых народов на всех этапах истории от древности до XX века в разные регионы мира, выяснили, что смена территорий их обитания в периоды большой длительности являлась перманентным историческим процессом. На протяжении всей истории человечества отдельные этнические группы и порой даже целые народы по тем или иным причинам меняли места своего проживания, переселяясь во многих исторически зафиксированных случаях на уже заселённую другими народами территорию, вступая в контакт с этими народами и вырабатывая в каждом случае различные (конструктивные или деструктивные) формы взаимодействия. На исторических материалах мы видим, что миграционные волны одна за другой образуют на той или иной территории своего рода разновременные этнокультурные слои, которые могут приобретать различные конфигурации и вступать между собой в самые разнообразные отношения. Так было в прошлом, эти процессы продолжаются в настоящем и имеются все основания предполагать, что так будет происходить и в будущем. Определённое значение термин «коренные народы» имеет лишь в рамках колониального и постколониального дискурса, вне этих пределов данный термин либо эвристически малосодержателен, либо приобретает инструментально-ангажированный и даже спекулятивный характер. В этом смысле со всей очевидностью вскрывается релятивистский и даже конъюнктурный подтекст апелляции к «укореннёности» того или иного народа на некой территории и вытекающих из этого политических или экономических притязаниях. Тем не менее расплывчатость и сомнительность термина «коренные народы», как ни странно, не препятствует его использованию в научных дискурсах, в решении проблем идентичности, в этнополитической, социально-экономической и международно-правовой сферах. Авторы выявили, что это обусловлено процессами мифоконструирования национальных историй малыми и большими народами и в определенной мере геополитическими интересами.

Обсуждение практик мифологизации национальных историй показало, что они активизируются в связи с системными кризисами, которые порождают потребность в использовании мифологических модусов истории своего этноса и своих выдающихся личностей. Существенно, что обращение к мифологизации своих прародин и своей исконной укорененности на занимаемой территории, – явление, можно сказать, закономерное для многих этносов, а для малых народов в особенности. В этом смысле крайне важно способствовать формированию у малочисленных самобытных народов позитивного образа собственной истории, того, что некоторые исследователи называют «клиотерапией» ^[16], необходима оперативная диагностика и предотвращение вброса разного рода «ментальных вирусов», шлака «массовой культуры», ксенофобских «микробов», устранение комплексов по поводу «малочисленности» или «отсталости». В этом отношении важной формой самоорганизации подлинных энтузиастов самобытных этносообществ являются неправительственные организации коренных народов:Ассоциация коренных, малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ, Инуитская Циркумполярная Конференция, Союз саамов, Информационный центр коренных народов России «L’auravetl’an», Информационно-правовой центр коренных малочисленных народов Севера, Союз коренных народов Руси и т.д. Всё это очень разные общественные объединения (концентрации). Тем не менее они выступают конституционно-правовой формой институционализации коренных народов, выявления их действительной воли, реализации коллективных прав и законных интересов. В ситуации, когда данные народы в силу разных причин лишены возможности иметь собственные государственные или муниципальные образования, ключевым нормативно-правовым способом осуществления коллективных прав коренных народов является признание соответствующего статуса их общественных объединений ^{[5; 7; 13; 21; 25, с. 23-27; 28]}.

Критический анализ применения в современных науках и правовых документах термина «коренные народы» позволил сделать вывод о том, что он не отвечает критериям научного понятия или категории, зачастую он связан с мифоконструированием национальных историй. Его использование как инструмента научного познания и навигатора социально-политических или национальных ориентаций не является эвристически перспективным. В контексте регуляции межэтнических взаимоотношений термин «коренные народы» таит в себе конфликтогенный потенциал и может выступить опасным оружием в арсенале радикальных сил и тех, кому их действия политически выгодны. Материалы и выводы статьи представляют практическую значимость для защиты адекватных ценностно-смысловых ориентиров малочисленных народов, уточнения научной и правовой терминологии в области межэтнических взаимоотношений, повышению эффективности этнокультурологической, этнополитологической и этносоциологической экспертизы, а также являются теоретико-методологической базой для проведения масштабного анализа отношений и связей малочисленных народов России фрейме «государство-этнос» и «этнос-этнос».

Таким образом, критический анализ применения в современных науках, правовых документах и социокультурных практиках терминов «малочисленные народы» и «коренные народы» позволили сделать следующие выводы.

Термин «малочисленные народы» следует отнести к научному понятию или категории, так как в нем отражаются существенные особенности бытия этих народов, благодаря которым их можно выделить среди всех других. В этом понятии среди миллиардных, миллионных и разных многотысячных народов предельно четко определяются те этносы, которые называют малочисленными. Это понятие, как и все научные понятия, имеет конвенциональную базу (число – менее 50 тысяч человек).

Термин «коренные народы» не обладает непротиворечивой конвенциональной основой, в нем не отражается корневой топохрон всех малочисленных этносов планеты и поэтому он эвристически сомнителен. Поэтому бессмысленно его использование и как терминологического инструментария в научном познании, и как когнитивного навигатора в системе этнокультурных или этнополитических ориентаций. Вместо него авторами предлагается использовать термин «самобытные народы» или в крайнем случае – «автохтонные этносы», имея в виду именно акцент на этнокультурной самобытности и своеобразии, а не пресловутой «укоренённости». «Самобытные этносы» – это те народы, которые сохранили (или пытаются восстановить) и готовы отстаивать свой самобытный исторически сложившийся образ жизни, духовную культуру, ценности, собственное месторазвитие, промысловую территорию, систему хозяйствования, традиционную систему воспитания и т.д. Наше предложение тем более оправдано, что единственный пункт, в котором сходились все многочисленные попытки дать ёмкое определение «коренных народов» и специфических особенностей «индигенности», – это именно этнокультурная самобытность, все остальные признаки оказывались либо вариативными, либо несущественными, либо конъюнктурными, либо оспаривались самими представителями тех или иных «коренных народов».

Право народов на этнокультурную самобытность свободно от каких бы то ни было территориальных притязаний, оно призвано обеспечить условия сохранения и развития этнокультурной самобытности не только внутри суверенных государств (не нарушая их территориальной целостности), но и защитить этнические сообщества, проживающих за пределами государства (территории) происхождения. Ведь именно проживание вне Родины, вне своего исконного месторазвития, т.е. территории происхождения, отсутствие возможности ассоциировать и идентифицировать себя с ней – делают этнические меньшинства особо уязвимыми.

Таким образом, вместо принципов Jus sanguinis («право крови») и Jus soli («право почвы») мы предлагаем ввести в индигенный дискурс и решительно отстаивать на практике Jus ad identitatem, т.е. коренное для каждого народа право на этнокультурную самобытность, «право на инаковость». Этот принцип мог бы в этнокультурологическом отношении существенно дополнить и конкретизировать Jus gentium («право народов»), Jus inter gentes («право между народами») и Jus communicandi («право межчеловеческого общения / обмена») с их критериями «добросовестности» («bonae fidei») и «справедливости» («aequitas») при решении всего многообразия вопросов, которые затрагивают притесняемые этносы и этнические меньшинства во всём мире^[6]. Без соблюдения Jus identitatem любые разговоры о правах на территории, контроле над природными ресурсами, экономических преференциях и социальных льготах – пустая фикция, популизм или инструмент политической манипуляции. Малочисленным самобытным народам нужны не мелкие подачки, какие-то локальные резервации, или навязанные льготы, которые в конечном итоге дорого им обходятся. Народам, сохранившим свой традиционный уклад и неповторимые стереотипы поведения, нужны подлинные и нерушимые гарантии неприкосновенности своей самобытности и создание всесторонних условий для обеспечения того образа жизни, который завещан им предками и который они готовы поддерживать и отстаивать в настоящем и будущем. Право быть и оставаться самими собой, жить на земле своих предков, сберегая свою традиционную систему хозяйствования и свою промысловую территорию; право самим выбирать, что у кого заимствовать, как и в какой мере это делать, а может быть и право самим решать, чем поделиться из своего уникального духовного опыта, способов жизнеобеспечения и бережного отношения к природе. У сохранивших свою самобытность народов можно и сейчас многому поучиться современным людям, попавшим в цивилизационный «капкан» ненасытного потребительства со всеми вытекающими из этого последствиями.

В этой связи мы полагаем, что термин «коренной народ» представляет собою концепт – сгусток смыслов конкретной культуры определённого народа. Они выражаются не в строго научных понятиях, а в словесных образах, метафорах, в материальных объектах. В концептах представлена конкретно-образная составляющая ментальности того или иного этноса, или как говорил И.Г. Гердер, «Дух народа» («Volksgeist»). Более того, мы приходим к заключению, что индигенный дискурс и сам концепт «коренных народов» обладают конструирующим потенциалом, способным в значительной мере мотивировать, ориентировать, программировать, проектировать, конфигурировать – одним словом, «выстраивать» этнокультурную и социально-политическую реальность в том или ином локальном регионе. Весь вопрос только в том, чтобы это было выражением внутренних этнических потребностей, именно коренных интересов самобытных народов, а не просто корыстных амбиций националистически ориентированных активистов и неких транснациональных неправительственных организаций. Вследствие этого необходимо провести концепт-анализ индигенности, а также различных индигенных моделей, представлений о коренных народах, способов манипуляции индигенным дискурсом и т.д., что мы и предполагаем сделать в следующей нашей статье.

В заключении подчеркнём, что главная и болевая черта рассматриваемых народов – это именно их малочисленность и вследствие этого – трудности и сложности их существования, сохранения и развития их традиционных культур в условиях современной цивилизации. Памятуя слова Чингиза Айтматова, спросим, – «А разве есть на земле народ, который не хотел бы быть вечным?» Вопрос риторический… Малочисленные этносы, равные всем народам по своей уникальности и бесценные по многообразию культурно-исторического опыта, нуждаются в адекватном научном изучении, во всемерной заботе и поддержке со стороны государств и международных правозащитных организаций.

^[1] Вот одна из показательных цитат Н.Я. Марра, которая даёт понять, что он подразумевал под «укоренённостью»: «Корни или основы только появляющихся культурных явлений, как и созидающий их дух, находятся в среде именно своего времени, но связи этих основ могут увести нас далеко, очень далеко, дальше древнего и древнейшего цивилизованного мира, приведя нас к предысторическим и доисторическим временам, родоплеменные пласты и общественные творческие элементы которых, как и пережитки древних языков, все еще продолжают сохранять свою жизненную силу в массе народа» (Марр Н.Я. Армянская культура: ее корни и доисторические связи по данным языкознания: [Пер. с арм.] / Николай Марр; [Предисл. О.Т.Ганаланяна]. – Ереван: Айастан, 1990. – 53 с. http://www.iatp.am/culture/articles/marr.html)

^[2] Указ № 118 от 5 февраля 1992 г. с предложением о ратификации Конвенции Международной организации труда № 169 «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах» и Указ № 397 от 22 апреля 1992 г., содержащий распоряжение о подготовке до конца 1992 г. и внесении в Верховный Совет РФ проектов законов «О правовом статусе коренных народов Севера» и «О правовом статусе национального района, национального сельского и поселкового Советов, родовых и общинных Советов коренных народов Севера».

^[3] Шорцы вне закона: как коренные народы оказались чужими на своей земле. https://19rus.info/index.php/obshchestvo/item/117295-vne-zakona-kak-korennye-narody-okazalis-chuzhimi-na-svoej-zemle

^[4] Михаил Тодышев с начала 1990 годов борется за права шорцев – малого народа, живущего на территории Кузбасса. Тодышев – член Совета старейшин шорского народа, помогает местным активистам. Он участвовал и в рабочей группе ООН по коренным народам мира. https://shor-people.ru/news/ego-missija-na-zemle.html

^[5] В августе 2018 года представители шорцев и телеутов разработали свои предложения в проект стратегии, однако они не были учтены в окончательной редакции

^[6] Об этом ещё в XVI веке размышлял Франсиско де Витория.