«Я какой-то анти-Браунинг»: контрапункт английского претекста и подтекста в «Поэме без героя» А. Ахматовой

Английский поэт XIX столетия Роберт Браунинг, мало известный в России, был значимой фигурой для Анны Ахматовой. Как отмечает Г.П. Михайлова, «Указывая литераторам, переводчикам, читателям на источники поэмы, Ахматова наряду с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Достоевским, Блоком упоминает Поля Валери и английского постромантика Роберта Браунинга. Последнего – в связи со строками «Он не ждет, чтоб подагра и слава / Впопыхах усадили его / В юбилейные пышные кресла...» ^[14]. Как правило, в контексте источников «Поэмы без героя» Браунинг фигурирует только в связи с данными строками. В примечаниях к «Поэме без героя» отмечено, что строки о подагре и славе отсылают к «стихотворению английского поэта Роберта Браунинга (1812 – 1899) “Dis Aliter Visum; or, Le Byron de nos Jours” (1864) («Боги судили иначе, или Байрон наших дней»), где «подагра», «слава», теплое кресло, являясь атрибутами неминуемой старости, противопоставлены красоте, любви, фантазиям – атрибутам проходящей молодости. … Ахматова указывала: «Браунинг – (подагра усадила. Dis aliter visum)» ^{[8, 910]}.

При этом Роберт Браунинг входил в круг чтения Ахматовой, был ей чрезвычайно интересен, и она читала его в оригинале на английском языке. «Браунинг – один из англоязычных авторов из нерусского круга чтения Ахматовой. В рубрике «Даты» в записных книжках Ахматова свидетельствует, что с осени 1927 г. она стала изучать английский язык и через полгода читала Теккерея с параллельным переводом на русский язык, затем Байрона, «потом Китса, Браунинга» ^[14]. В связи с этим следует предположить, что в обширном и чрезвычайно важном для Ахматовой тексте «Поэмы без героя» присутствует не единственная аллюзия к творчеству этого поэта.

Браунинг и его супруга Элизабет Барретт, также писавшая стихи, были важны для А.А. Ахматовой не только как авторы, но и как некая точка референса: фактически, Ахматова и Гумилев составляли такую же пару супругов-поэтов. В мемуарах Н.Я. Мандельштам цитируется фраза А.А. Ахматовой, «когда-то Гумилев сказал ей, что они двое будут, как Браунинги, - при жизни слава досталась жене, после смерти внезапно вырос муж, а жена почти исчезла» ^{[11, 479]}. Как отмечает Г.П. Михайлова, лейтмотивом творчества Ахматовой в контексте сопоставления пары Гумилев-Ахматова с парой Браунинг-Барретт является отстаивание самоидентификации своего творчества, отсутствия влияния мужа-поэта, становления самостоятельной творческой единицы. «На уровне персонажей браунинговская тема поединка мужчины и женщины редуцируется Ахматовой к теме поединка ярко выраженных творческих «я». Но этот поединок оказывается за пределами текста «мифа о поэте» в «Поэме без героя» и находит отражение в ином семиотическом пространстве – в мемуарных записях Ахматовой и ряде стихотворений» ^[15].

Среди стихотворений Браунинга, повлиявших на творчество Ахматовой, Г.П. Михайловой перечисляются такие произведения, как «Юность и искусство» “Youth and Art”), «Раздвоение» (“Bifurcation”), «Слишком поздно» (“Too Late”). Вкупе с уже названным выше “Dis Aliter Visum; or, Le Byron de nos Jours” эти произведения формируют семантический комплекс «греха поэта», его вины и наказания. По нашему мнению, в данном контексте следует добавить к перечню стихотворений Браунинга, послуживших источниками аллюзий в творчестве Ахматовой, еще одно произведение – диптих 1836 года, состоящий из стихотворений “Porphyria’s Lover” («Любовник Порфирии») и “My last duchess” («Моя последняя герцогиня»), ранее не рассматривавшийся в связи с творчеством А.А. Ахматовой.

Оба стихотворения Браунинга посвящены убийству возлюбленной, которое совершил мужчина. Они переведены на русский язык Григорием Кружковым ^[9]. А.А. Ахматова знакомилась с этими произведениями в оригинале, и мотивы из них отражаются в «Поэме без героя». В ряде случаев перевод Г. Кружкова не передает оттенки смысла оригинала, поэтому для настоящего исследования переводы с английского языка были выполнены одним из соавторов данной статьи (далее по тексту помечено «перевод наш – Е.Д.»).

«Любовник Порфирии» представляет собой драматический эмоциональный монолог, написанный от лица мужчины, к которому пришла его возлюбленная – Порфирия. Девушка пришла к мужчине в бурю, в сильный дождь, описание которого открывает текст. Порфирия прибыла к своему возлюбленному промокшей, и начала снимать мокрую одежду. Вскоре из контекста стихотворения выясняется, что она пришла, чтобы отдаться своему любимому. Возлюбленный оказывается в замешательстве и не знает, что ему делать. Порфирия объявляет, что ее намерение “give herself to me for ever” («отдаться мне навсегда»), и он, после некоторой внутренней борьбы, принимает решение убить ее, и душит Порфирию ее собственными волосами. Далее лирический герой продолжает сидеть в обнимку с уже мертвой возлюбленной, положив ее голову себе на плечо. Стихотворение завершается словами:

And thus we sit together now,

And all night long we have not stirred,

And yet God has not said a word! ^[2]

(И мы сидим вместе сейчас,

И так мы не пошевелились в течение всей ночи,

И Бог не сказал ни слова!)

(перевод наш – Е.Д.)

В переводе Г. Кружкова видим:

Сидим и молча утра ждем.

Но ни звезда не задрожит;

И ночь идет, и Бог молчит ^[9].

В переводе, таким образом, утрачен смысл «мы не пошевелились»: в описании переводчика стихотворение построено так, будто лирический герой сидит с живой возлюбленной. Между тем, Браунинг отсылал к традиции фотографий post mortem, распространенных в викторианской Англии – жанру посмертных фото, на которых умершему человеку придавали такую позу, словно он живой ^[3]. Возлюбленный Порфирии таким же образом размещает уже мертвое тело:

I propped her head up as before,

Only, this time my shoulder bore

Her head, which droops upon it still ^[2]

Я установил ее голову, как раньше,

И только сейчас ее голова

Легла на мое плечо

(перевод наш – Е.Д.)

Лирический герой отсылает к моменту из начала стихотворения, когда Порфирия сама пытается его соблазнить, привлечь к себе:

She put my arm about her waist,

And made her smooth white shoulder bare,

And all her yellow hair displaced,

And, stooping, made my cheek lie there ^[2]

(Она положила мою руку к себе на талию,

Оголила свое гладкое белое плечо,

Ее золотые волосы растрепались,

Она привлекла меня к себе (дословно «наклонила так, чтобы моя щека оказалась там»)

(перевод наш – Е.Д.)

В переводе Г. Кружкова также утрачен этот момент манипулирования с мертвым телом, чрезвычайно важный для Браунинга в контексте исследования нездоровой психики главного героя:

Склонившись к другу на плечо,

Она казалась весела ^[9]

Отсылка к post mortem воплощена во втором стихотворении диптиха Браунинга, “My last duchess”, написанном от имени Альфонсо II д’Эсте, герцога Феррары (на что указывает авторская помета «Феррара» перед началом текста Браунинга). Герцог женился на Лукреции ди Козимо Медичи, бросил ее через год, а еще через два года она умерла, по официальной версии – от туберкулеза ^[4]. Браунинг интерпретирует сюжет как убийство герцогом герцогини за ее излишнюю жизнерадостность: мужа раздражало, что супруга улыбалась всем, и он отдал приказ ее уничтожить. Стихотворение представляет собой рассказ-монолог, обращенный к гостю, которому герцог демонстрирует портрет своей умершей супруги. На портрете она «как живая»: “There she stands / As if alive” ^[1] (Она стоит здесь / как живая), и теперь только супруг может любоваться ее улыбкой. Написанное в 1842 году стихотворение Браунинга резонирует с созданным в том же году рассказом Э. По «Овальный портрет» («В смерти – жизнь») ^{[16, 543 – 546]}, герой которого – художник – рисует свою возлюбленную, отбирая у нее жизненные силы, и по завершении портрета натурщица падает замертво. Действие «Овального портрета» также происходит в Италии и восходит к временам эпохи Возрождения: рассказчик находит портрет в старинном замке и описывает историю его создания.

Браунинг, таким образом, предпринимает исследование нездоровой, маниакальной психики убийц в жанре драматического монолога от первого лица. «Любовник Порфирии» также отсылает к историческим прецедентам, отраженным в литературе и публицистике: «Комментаторы указывают, что одним из источников «Любовника Порфирии» послужила поэма Корнуолла «Марциан Колонна» (которую Пушкин читал и даже пытался переводить). Убив свою возлюбленную, Колонна пробыл возле нее целую ночь, «как сиделка», лишь для того, чтобы видеть и ощущать «нежную, прощающую улыбку». Другим источником стихотворения явились «Отрывки из дневника Госсена», опубликованные в журнале «Блэквуд мэгазин» в качестве перевода с рукописи, якобы написанной немецким священником, исповедовавшим приговоренного к смерти, - но на самом деле эти «Отрывки» были сочинены постоянным сотрудником журнала Джоном Уилсоном» ^[10]. Г. Кружков прослеживает связь «Любовника Порфирии» с пушкинскими «Маленькими трагедиями», указывая на исследование болезненных проявлений человеческой психики в творчестве обоих поэтов.

Мотивы браунинговского диптиха нашли значительное отражение в тексте «Поэмы без героя», причем многие комплексы мотивов зеркально отражены, «перевернуты» (ср. «Я зеркальным письмом пишу» ^{[8, 891]}). Прежде всего, в тексте «Поэмы», начиная с первой редакции и далее, присутствуют отсылки к самоубийству Всеволода Князева (образ «драгунского корнета / гусарского корнета / драгунского Пьеро»), застрелившегося из-за безответной любви к Ольге Глебовой-Судейкиной ^{[8, 918]}. Таким образом, ситуация, описанная Браунингом, зеркально перевернута: у Ахматовой умирает мужчина, а отказывает ему женщина, у Браунинга – умирает женщина, а мужчина не принимает ее любовь.

Упоминаемые в поэме внешние черты alter ego главной героини коррелируют с описанием Порфирии: она охарактеризована как «белокурое чудо», «на щеках твоих алые пятна», у нее «поцелуйные плечи» и «палевый локон». Порфирия Браунинга также белокура (в тексте трижды упоминается цвет ее волос – “yellow”, желтый), она демонстрирует своему возлюбленному плечо, ожидая от него поцелуя (но не дожидается). После убийства на щеке мертвой Порфирии запечатлен поцелуй возлюбленного, как алое пятно: “her cheek once more / Blushed bright beneath my burning kiss” («ее щека еще раз / Вспыхнула под моим обжигающим поцелуем» - перевод наш – Е.Д.). В тексте Ахматовой, обращаясь к героине, возлюбленный говорит «Я оставлю тебя живою» ^{[8, 887]}, обозначая тем самым, что намерение убить героиню – было, но в итоге оно не реализовалось.

Черты Порфирии воплощены и в героине, ассоциируемой с самим автором. Так, строка «войду сама я / Кружевную шаль не снимая» («Шаль турецкую не снимая», как правило, прочитывается комментаторами через отсылку к известной желтой восточной шали – подарку Н.С. Гумилева, который упоминается в стихотворениях А.А. Блока и О.Э. Мандельштама в качестве детали образа Ахматовой ^{[8, 906]}. Ахматова упоминает, что шаль нравилась ей, грела ее в часы постоянного озноба ^{[8, 906]}. Между тем, в «Любовнике Порфирии» также присутствует шаль, которую Порфирия снимает, обозначая тем самым свои намерения:

she rose, and from her form

Withdrew the dripping cloak and shawl

(Она поднялась, и со своей фигуры

Сняла промокший плащ и шаль)

(перевод наш – Е.Д.)

Лирический герой Браунинга уделяет особенное внимание погоде в тот вечер, когда Порфирия пришла к возлюбленному: лил дождь, дул ветер.

The rain set early in to-night,

The sullen wind was soon awake,

It tore the elm-tops down for spite,

And did its worst to vex the lake ^[2]

(Дождь пошел сегодня вечером рано,

Быстро проснулся угрюмый ветер,

Он наклонял верхушки вязов

И вздымал воды озера)

(перевод наш – Е.Д.)

Порфирия снимает промокший плащ в помещении, что естественно, но снять шаль – это уже избыточное действие, начало ее падения. Героиня строк «Поэмы без героя» противопоставляет себя Порфирии: она также приходит сама, но не снимает шали, не инициирует свое падение – и не погибает.

Мотив снимания плаща также присутствует в тексте поэмы: лирическая героиня призывает своих гостей снять плащи в прихожей:

…Но маски в прихожей,

И плащи, и жезлы, и венцы

Вам сегодня придется оставить» ^{[8, 875]}

Ситуация вновь перевернута зеркально: у Браунинга Порфирия сама приходит к герою и сама снимает плащ, у Ахматовой – героиня призывает мужчин в гости, и сама указывает им, что они должны снять плащи.

В стихотворении Браунинга не обозначены эксплицитно причины поступка героя, который задушил Порфирию. Присутствие таких эпитетов, как “fair” («честный, справедливый»), “pure” («чистый»), а также сравнение поникшей головы мертвой возлюбленной с нераскрывшимся бутоном цветка – расхожей метафорой девственности – позволяет предположить, что он убил Порфирию, чтобы она осталась непорочной. Однако имя героини – единственное имя собственное, обозначенное в тексте Браунинга, - позволяет предположить, что в тексте присутствует и второй смысловой план. «Порфирия» - редкое, мало распространенное имя в англоязычной среде, оно имеет греческое происхождение и отсылает к порфире (багряной мантии) как атрибуту царской власти. Герой отказывает не только от любви девушки Порфирии, но и от власти, царства, что связывает стихотворение с более поздним “Dis Aliter Visum”, герой которого также отвергает атрибутику славы – соответствующая строка эксплицитно процитирована Ахматовой в «Поэме без героя».

Текст «Любовника Порфирии» Браунинга является многосмысловым и многослойным: при обилии в нем бытовых подробностей (описания дома, одежды главной героини и пр.) в нем прочитывается несколько разнообразных слоев смысла. Так, помимо двух представленных выше вариантов прочтения, присутствует и третий: автор акцентирует внимание на том, что в столь страшную бурю герой сидел в холодном и нетопленом доме: именно Порфирия, придя к нему, разожгла огонь, и дом наполнился теплом.

She shut the cold out and the storm,

And kneeled and made the cheerless grate

Blaze up, and all the cottage warm; ^[2]

(Она закрыла дверь, оставив снаружи холод и бурю,

Опустилась на колени, раздула безрадостную каминную решетку,

И дом наполнился теплом)

(перевод наш – Е.Д.)

Возможно, сам лирический герой уже мертв (и от этого не чувствует холода), а Порфирию он убивает, чтобы воссоединиться с ней в вечной жизни: не случайно в конце текста отмечено, что всю ночь они не шевелились, и Бог «не сказал ни слова», то есть никак не осудил убийцу. В этом случае в стихотворении Браунинга представлен перевернутый мотив «мертвого жениха» - не мертвец приходит за девушкой, как в балладах Бюргера и Жуковского («Ленора», «Людмила», «Светлана» и пр.), а наоборот, героиня приходит уже к мертвому возлюбленному и умирает вслед за ним. В таком прочтении стихотворение передает ситуацию, обратную мотиву прихода мертвого жениха в «Поэме без героя».

Героиня Ахматовой, ожидая гостей-мертвецов, также чувствует «холод влажный», и так же, как у Браунинга, именно женщина разжигает огонь: «я зажгла заветные свечи» ^{[8, 875]}. В целом, ее действия в момент встречи с возлюбленными, пришедшими с того света, как бы зеркально отражают действия героев «Любовника Порфирии» Браунинга. С учетом того факта, что в записных книжках Ахматова прямо говорила о себе «Я какой-то анти-Браунинг» ^{[5, 476]}, следует считать, что стихотворение «Любовник Порфирии» - один из скрытых, зашифрованных источников текста «Поэмы без героя», перевернутый ахматовским «зеркальным письмом»

Вторая часть диптиха Браунинга, «Моя последняя герцогиня», также связана с текстом «Поэмы без героя». Прежде всего, их связывают общие мотивы с текстом рассказа Э. По, влияние которого на «Поэму без героя» и «Прозу о поэме» подробно прослеживается в исследовании Л.Г. Кихней и А.В. Ламзиной ^[7]. В тексте «Поэмы без героя» также упоминается живой портрет:

Что ж вы все убегаете вместе,

Словно каждый нашел по невесте,

Оставляя с глазу на глаз

Меня в сумраке с черной рамой,

Из которой глядит тот самый,

Ставший наигорчайшей драмой

И еще не оплаканный час? ^{[8, 878]}

Ситуация, обыгранная Браунингом, вновь отзеркалена: герой «Моей последней герцогини» сам убивает супругу, и по своей воле остается с ее портретом взамен живой жены, а от героини «Поэмы без героя» ее гости убегают сами, оставляя ее в компании портрета. Строка «каждый нашел по невесте» также отсылает к сюжету «Последней герцогини»: ее лирический герой уже нашел себе новую невесту взамен умершей:

I repeat,

The Count your master’s known munificence

Is ample warrant that no just pretense

Of mine for dowry will be disallowed;

Though his fair daughter’s self, as I avowed

At starting, is my object ^[1].

Повторю,

Что благородство известного вам Графа –

Гарантия того, что он искренен

И не откажет в приданом,

Хотя, как я и утверждал с самого начала, моя цель –

Сама его честная дочь

(перевод наш – Е.Д.)

Упоминаемая в тексте «Поэмы без героя» «голова madame de Lamballe» ^{[8, 880]}, которая связывается с историческим контекстом Французской революции и с одноименным стихотворением М. Волошина, также отсылает к образу «последней герцогини»: мадам де Ламбалль, также имевшая титул герцогини, красивая и жизнерадостная, была растерзана толпой.

Таким образом, диптих Роберта Браунинга «Любовник Порфирии» и «Моя последняя герцогиня», объединенный темой убийства возлюбленной и ее посмертного присутствия в жизни убийцы, следует считать одним из скрытых, зашифрованных, спрятанных в «тройном дне шкатулки» источников текста «Поэмы без героя» А. Ахматовой. Через мотивы и ситуации, взятые из этого текста и перевернутые зеркальным способом, выстраивается связь текста поэмы с историческим контекстом Италии эпохи Возрождения, традицией фотографического искусства post mortem в викторианской Англии, «Маленькими трагедиями» А.С. Пушкина и т.д. Помимо этого, «Поэму без героя» с браунинговским диптихом роднят контексты трагического непонимания, отсутствия диалога между героями. Любовник Порфирии не понимает и не принимает ее намерений, герцог не понимает и не принимает жизнерадостности своей супруги и находит ее улыбки и благодарность оскорбительными. Диалоги лирической героини «Поэмы без героя» и ее двойника с возлюбленными также трагически обрываются, нагнетая роковые контексты непониманий. В контексте установленных межтекстовых связей слова Ахматовой «Я какой-то анти-Браунинг» следует расшифровывать не только как комментарий к посмертной славе Браунинга и его супруги Элизабет Барретт, но и как отсылку к зеркальному переворачиваний ситуаций из двух известных стихотворений Браунинга.