Миграционные тенденции в постколониальной Кении: позитивные и негативные аспекты (1960-2010-е гг.)

Карпов Григорий Алексеевич доктор исторических наук старший научный сотрудник, Институт Африки, Российская академия наук 123001, Россия, г. Москва, ул. Спиридоновка, 30/1 Karpov Grigory Doctor of History Senior Researcher, Institute of Africa, Russian Academy of Sciences 123001, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Spiridonovka, 30/1 gkarpov86@mail.ru Другие публикации этого автора

В постколониальную эпоху африканский континент стал одним из глобальных центров миграции. К середине 1990-х гг. африканцы во всем мире составляли не менее трети от общего числа беженцев, число которых по данным ООН в конце XX в. превысило 27 млн человек, из них 11 млн находились в самой Африке^[1]. Мигранты африканского происхождения и в абсолютном, и в относительном плане доминируют среди вынужденных переселенцев и мигрантов по всему миру.

Типичным примером молодого восточноафриканского государства с быстро растущим населением и стремительно развивающимися миграционными процессами выступает Кения. Численность кенийцев, особенно на протяжении последних 50–60 лет, увеличивается опережающими темпами. В 1879 г. на территории страны проживало около 2,5 млн человек, в 1948 г. – не более 5,4 млн, в 1962 г. – 8,6 млн, в 1969 г. – 10,9 млн, в 1979 г. – 15,3 млн, в 1989 г. – 21,4 млн, в 2000 г. - 28,1 млн, в 2005 г. – 33,4 млн, в 2010 г. – 38,6 млн, в 2015 г. – 41,8 млн, соответственно. На возрастную группу 15–39 лет приходится около 40% от всех жителей. Уровень фертильности (количество рождений на одну женщину) превышает 4. При сохранении текущего уровня рождаемости (около 35 рождений в год на 1 тыс. человек) и смертности (9 случаев в год на 1 тыс. человек) к 2050 г. кенийских граждан может быть уже более 100 млн^{[2, p. 15]}. Такое демографическое давление выступает мощным фактором внутренней (из сельских районов в города) и внешней (в США, Западную Европу, страны Африки и Азии) миграции, которая сочетается со значительными транзитными потоками приезжих и беженцев из соседних с Кенией государств.

Для этой страны в целом характерен чистый миграционный отток, то есть отъезд превышает приезд. Такая ситуация наблюдается на протяжении как минимум 30 лет (с 1982 г. по 2012 г.), свидетельствует о долговременном характере проблемы и вызывает закономерную обеспокоенность кенийских властей. Последние стараются контролировать данные процессы, стремясь соблюдать при этом государственные интересы, с которыми, например, прямое сокращение эмиграции из страны может не совпадать.

Внутренняя миграция

Перемещение людей в пределах границ государства – это совершенно обычное явление. Применительно к Кении периода независимости (с 1963 г. по наши дни) подобный процесс провоцируется целым рядом обстоятельств, к наиболее значительным из которых можно отнести стихийные бедствия, природные катаклизмы, межэтнические столкновения, высокий уровень безработицы на местах. Подсчет численности лиц, вынужденных покинуть родные места, весьма затруднен, но в любом случае речь идет о сотнях тысяч человек. При этом сразу оговоримся, что имеет место и добровольное переселение людей, обусловленное личными мотивами (смена работы, открытие бизнеса, новый семейный статус и пр.).

Существует несколько основных моделей добровольного переселения внутри страны, которые носят традиционный и перманентный характер. В частности, миграция из провинции в города, известная еще с колониальных времен, перемещение в пределах одного района для поиска более удобных земель и угодий, обратный поток из города в село (как правило, это пенсионеры), а также миграция в пределах городских поселений, обусловленная обычно формальными обстоятельствами.

Сельское хозяйство – это главная сфера экономики страны. До 80% кенийцев в глубинке заняты именно в этой отрасли. Любые изменения здесь приводят к колоссальным социально-экономическим и демографическим сдвигам. С последней четверти XX в. в Кении происходит стремительное изменение климата, он становится жарче и засушливее, острее встает проблема опустынивания, чаще происходят природные катаклизмы. С 1980 г. по 2010 г. в стране было зафиксировано восемь засух, четыре наводнения, 30 эпидемий, 34 наводнения и даже один шторм. 80% всех пострадавших стали жертвами засух, 14% - эпидемий, 6% - наводнений. Не последнюю роль здесь играет беспорядочная вырубка лесов, приводящая к пересыханию ручьев и рек, снижению общего уровня грунтовых вод^{[2, p. 104-105]}.

Особо страдают в этой обстановке скотоводы, вынужденные находиться в постоянном поиске новых плодородных пастбищ, что способствует регулярным локальным конфликтам с оседлым населением за водные и земельные ресурсы. Для многих людей меняется вся парадигма существования, не остается никаких вариантов, кроме миграции в непострадавшие районы, где обычно никто не рад новым соседям, или переезда на окраины крупных агломераций. В засушливых областях проживает не менее 15% населения страны. В этой связи получил распространение соответствующий термин – «спонтанная экологическая маргинализация» («spontaneous ecological marginalization»)^[3].

В 1975 г. такого рода «экологических» беженцев было 16 тыс. человек, в 1977 г. – 20 тыс., в 1980 г. – 40 тыс., в 1983–1984 гг. – 200 тыс., в 1991-1992 гг. – 1,5 млн, в 1996-1997 гг. – 1,4 млн, в 1999-2001 гг. – 4,4 млн, в 2004-2006 гг. – 3,5 млн, соответственно. Даже зная о надвигающихся засухах, кенийские власти далеко не всегда могут принять превентивные меры. В частности, о надвигающейся засухе 2014 г. было известно заранее, население было оповещено, но число ее жертв, все равно составило не менее 1,6 млн человек по всей стране^{[2, p. 74-75]}.

Внутренняя миграция стимулируется политическими и родоплеменными конфликтами. Значительные перемещения людей отмечаются практически после каждых выборов с начала 1990-х гг. (в 1992 г., 1997 г., 2002 г., 2007 г.). В 1992 г. внутренними политическими беженцами стали около 300 тыс. человек, в 1997 г. – 150 тыс., в 2002 г. – 20 тыс., в 2007 г. – 663 тыс. После беспорядков 2007–2008 гг. более 100 тыс. кенийцев остались без крыши над головой. Парламентская комиссия по вопросам перемещенных лиц выявила в 2013 г. не менее 350 тыс. людей, находящихся на положении внутренних беженцев. Только с января по ноябрь 2014 г. родные места были вынуждены покинуть не менее 220 тыс. человек. Сопровождаются данные события обычно потерей всего имущества, жилья, бизнеса. Общее количество временных лагерей беженцев официально составляет около 120 (реально, скорее всего, превышает 300)^{[2, p. 71-73]}.

Кроме этого, к одному из значительных факторов внутренней миграции, переходящей впоследствии во внешнюю, можно отнести безработицу. В 2009 г. до 16% молодых кенийцев в возрасте от 15 до 19 лет были безработными, 13% - от 20 до 24 лет., соответственно, а средний уровень безработицы по стране был около 8%. Абсолютное большинство кенийцев трудятся в сельском хозяйстве и неформальных (иногда семейных) структурах, где занятость носит крайне нестабильный характер. Кенийское правительство вынуждено заниматься постоянным мониторингом соотношения численности рабочих рук, динамики доли молодежи в составе населения страны и наличием рабочих мест. В 2008 г., например, общее количество занятых лиц составляло 12,7 млн человек, безработных – 1,8 млн, не находящихся в поиске работы (по разным причинам) – 5,2 млн человек, лиц с неопределенным для рынка труда статусом – 0,2 млн, соответственно^{[2, p. 88-89]}.

Миграция из сельских районов в города привела к стремительной урбанизации Кении. В частности, в Найроби в 1969 г. проживало около 509 тыс. человек, а в 1979 г. – уже 828 тыс. При этом, в 1960-х гг. примерно половина всех городских жителей проживала в населенных пунктах с численностью более 2 тыс. человек. С 1962 г. по 1969 г. ежегодный прирост городского населения составлял в среднем 9,7%^[4]. Наибольшее количество внутренних мигрантов получает Найроби. Жители столицы обладают наиболее высокими в стране доходами и могут позволить себе нанимать работников из глубинки. Более 2 млн домохозяйств в этом городе имеют домашнюю прислугу, включая поваров, садовников, горничных, нянь. Масштабная миграция из сельских районов в городские трущобы, где крайне сложно получить квалифицированную медицинскую помощь, формирует в предместьях напряженную социальную и криминогенную обстановку, способствует распространению инфекционных заболеваний, в том числе, ВИЧ. До 15% водителей и дальнобойщиков в Кении являются носителями (и распространителями) вируса иммунодефицита^{[2, p. 20]}.

В Кении сформировалась довольно интересная поведенческая парадигма, при которой эмигрирующие мужчины не теряют связи со своей малой родиной и родственниками. Женщины с детьми не переезжают вслед за мужьями и отцами, продолжая жить на земле и поддерживать домашнее хозяйство. Совершенно не редки случаи, когда мужчина, в конце концов, возвращается в родные места, к супруге и подросшим детям, а на работу в город отправляются его повзрослевшие сыновья и племянники. Главным трудовым ресурсом для кенийских городов выступают мальчики, их готовят к активному участию на рынке труда. Основная рабочая сила в деревнях – это женщины, именно на их плечи в основном ложатся заботы о доме и земле^[5].

Подобная модель миграции с поддержанием двух домохозяйств (в деревне и городе) и всеми шансами на возвращение мужчин в сельскую местность носит очевидные признаки архаичности и отсутствия пластичности. Однако при всех негативных и спорных моментах данный подход позволяет сохранить демографический потенциал деревни, не размывает традиционные большие семьи и благоприятствует стабильному увеличению численности населения.

Таким образом, мы можем наблюдать, что внутренняя миграция в Кении обусловлена главным образом ростом населения и неблагополучной обстановкой в сельской местности. Тревожная этнополитическая обстановка и высокий уровень безработицы способствуют перемещению кенийцев в пределах страны. Власти стараются улучшить положение дел в этой области через помощь пострадавшим и организацию временных лагерей, но принимаемые меры носят явно недостаточный характер.

Эмиграция

Кенийские эмигранты весьма многочисленны и встречаются практически во всех регионах мира, включая Азию, Европу, Латинскую Америку, Океанию. Стабильными лидерами в приеме кенийцев остаются США и Великобритания, среди африканских стран – Танзания и Уганда, на Ближнем Востоке – Саудовская Аравия.

Отток населения из независимой Кении начался буквально с первых лет ее существования. В первую волну выезжающих попало немногочисленное европейское население и кенийцы южноазиатского происхождения. Отток британцев был вполне понятен, у них сразу возникли трения с молодой кенийской властью. Однако с 1963 г. начался процесс «выдавливания» и индийцев из страны, им было предложено в течение двух лет получить кенийское гражданство взамен британского подданства. По Закону о миграции 1967 г. («The Kenyan Immigration Act, I967») для всех лиц без кенийского гражданства было введено правило обязательного получения разрешения на работу. Выходцев из Южной Азии начали активно увольнять с государственной службы, заменяя местными кадрами. Во второй половине 1960-начале 1970-х гг. только в Великобританию переселялось 6–7 тыс. индийских кенийцев ежегодно^[6].

В итоге, численность жителей, имеющих южноазиатское происхождение, в пяти африканских странах (Кения, Уганда, Танзания, Замбия, Малави) сократилась с 345 тыс. в 1968 г. до примерно 85 тыс. к 1984 г. (в Кении – не более 40 тыс.). В 2009 г. южноазиатская диаспора страны самими кенийскими властями оценивалась примерно в 46 тыс. человек^[7].

Примечательно, что в независимой Кении вопрос о положении отдельных этнических и групп был поднят не только в отношении европейцев и индийцев. Неясность текущего и будущего статуса постигла, например, потомков представителей института военного рабства, суданских солдат-колонистов, известных в стране под термином «нуби» («Nubis»). Они представляли из себя пестрый расовый, этнический и религиозный конгломерат, где можно было обнаружить даже пигмеев, и входили в состав подразделений Королевских африканских стрелков. За ними были закреплены особые права и обязанности, что давало им основания ставить себя выше местных кенийцев. Для кенийских властей наших дней они продолжают выглядеть иностранцами, волею судеб оказавшимися в пределах страны, при этом никакое другое государство принимать их у себя не хочет^[8].

Экономические трудности и политическая нестабильность запустили в 1970-х гг. и процесс эмиграции из страны собственно кенийцев. Пик их отъезда пришелся на наиболее тяжелый для страны период – 1990-2000-е гг. Здесь можно говорить о сотнях тысячах эмигрантов. Кроме западных стран (США, Великобритания, Канада, Германия) к популярным направлениям относится Танзания (суахили в Кении – второй официальный язык) и Уганда, безусловные лидеры по приему кенийцев среди африканских государств. С 1990-х гг. в этом плане стала заметна Эфиопия, Судан и Сомали, отдельные группы кенийцев можно встретить в ДРК, Бурунди, Мозамбике и Нигерии.

Абсолютное большинство эмигрантов из Кении относятся к возрастной группе от 26 до 35 лет (до 45%), хотя процент лиц в возрасте от 19 до 25 также весьма значителен – около 20%. Выезжающие кенийцы представляют практически все округа страны, но в лидерах по оттоку населения находятся Найроби, Момбаса, Накуру и Киамбу. При этом доля высококвалифицированных специалистов в общем эмиграционном потоке достигает 35%, что оказывает серьезное влияние на экономику страны, формируя хронический кадровый голод во многих ключевых секторах (строительство, образование, здравоохранение и др.)^{[2, p. 17]}.

По данным на 2006 г. до 26% кенийцев, получивших высшее образование, покинули страну, врачей – до 50%, медсестер – около 8%, соответственно^{[9, p. 1]}. Из африканских соседей Кении выше показатели оттока медицинских кадров только у Анголы (70,5%), Малави (59,4%), Мозамбика (75,4%) и Замбии (57%). С 2005 г. по 2010 г. на путь эмиграции встали около 1,2 тыс. медсестер, абсолютное большинство (92%) были женщинами. С 2002 г. Великобритания входит в число стран, принимающих наибольшее число медсестер и врачей из Кении. В 2008 г. их насчитывалось 1,3 тыс. и 2,7 тыс., соответственно. В 2013 г. пальма первенства перешла к США, туда направлялось около 60% всех кенийских медсестер, на втором месте опять же расположилось Соединенное Королевство (27%)^{[2, p. 62-63]}.

Длительный массовый отток медицинских кадров вместе с ухудшением социально-экономического положения и миграцией населения из сельских районов в городские трущобы не прошел даром для ситуации в области здравоохранения Кении на рубеже XX–XXI вв. В частности, уровень детской смертности (в возрасте от 0 до 14 лет), постоянно снижающийся с 1970-х гг., вновь вырос в 2000-х гг.^[10] Наблюдается перетекание сотрудников из государственного сектора в платную медицину. В 2010 г. в Кении насчитывалось 6,8 тыс. докторов, 5,8 тыс. медицинских работников, 47,8 тыс. медсестер, 4,8 тыс. провизоров и фармацевтов, около 13,1 тыс. человек вспомогательного технического персонала. В частном секторе при этом трудилось до 74% докторов, 68% стоматологов, 86% провизоров, 86% фармацевтов, 75% медсестер^{[2, p. 99-100]}.

Относительно не плохо с количеством медработников дела обстоят только в Найроби. В других городах и особенно провинции наблюдается жесточайшая перманентная нехватка не только докторов, но даже младшего медицинского персонала. В частности, по данным на 2010 г., на 100 тыс. человек населения в девяти кенийских провинциях насчитывалось от 42 до 84 медицинских работника, из которых на собственно врачей, высококвалифицированных медицинских специалистов, приходилось не более 10–15%. Данное положение дел особенно тревожно в связи с высоким уровнем распространения ВИЧ среди кенийцев. По данным на 2014 г., СПИД был зафиксирован у 5,6% мужчин и 7,6% женщин. Процент зараженных довольного сильно колеблется, - от 25,7% в Хома Бей и 19,3% в Кисуму до 8% в Найроби. Но в целом СПИД присутствует во всех 47 округах страны^{[2, p. 100-101]}.

В других сферах (строительство, образование, производство) дела обстоят ненамного лучше. Кенийская трудовые ресурсы безусловно востребованы на международном рынке, в том числе благодаря соотношению цена-качество. В стране работает 22 государственных и 30 частных университетов, которые ежегодно выпускают тысячи квалифицированных специалистов. Среди восточноафриканских стран Кения остается безусловным лидером по подготовке образованных кадров. С 2009 г. по 2013 г. количество государственных дошкольных заведений выросло с 23,8 тыс. до 24,7 тыс., частных – с 14,4 тыс. до 15,4 тыс., государственных начальных школ – с 18,5 тыс. до 21,2 тыс., частных – с 8,1 тыс. до 8,9 тыс., государственных средних школ – с 5 тыс. до 6,8 тыс., частных – с 1,9 тыс. до 2 тыс., соответственно. Коррелируются с этими данными и сведения о росте числа педагогических училищ. В 2009 г. сотрудников для дошкольных учреждений готовили в 20 государственных и 50 частных колледжах, а в 2013 г. – уже в 22 и 109 колледжах, для начальных школ в 2009 г. – 20 государственных и 85 частных колледжей, в 2013 г. – уже 22 и 109 колледжей, соответственно. Существенно возросло и количество средних профессиональных училищ и колледжей с техническим уклоном. В 2009 г. таких образовательных центров насчитывалось 579, а в 2013 г. – уже 701, соответственно^{[2, 93-94]}.

Кения готовит огромное количество специалистов для сферы образования, с Руандой и Сейшельскими островами былы даже заключены двухсторонние соглашения об отправке кенийских учителей для их школ. Особо стоить обратить внимание, что женщины в этой сфере преобладают только в дошкольных учреждениях (что вполне логично), а в начальной и средней школе большая часть педагогов – это мужчины. Профессия учителя в Кении популярна, востребована и пользуется уважением. В 2009 г. в детских дошкольных учреждениях работало 10,3 тыс. мужчин и 61,2 тыс. женщин, а уже в 2013 г. – 13,8 тыс. и 69,9 тыс., в начальных школах в 2009 г. – 92,3 тыс. и 78,9 тыс., а в 2013 г. – 102,2 тыс. и 97,4 тыс., в средних школах в 2009 г. – 29,7 тыс. и 18,1 тыс., а в 2013 г. – 40,2 тыс. и 25,1 тыс., соответственно^{[2, p. 95]}.

На экспорте неквалифицированной рабочей силы активно зарабатывают частные рекрутинговые агентства. Например, с их помощью в 2011–2013 гг. в Саудовскую Аравию выехало 11 тыс. кенийских рабочих, в Катар – 2 тыс., в ОАЭ – 1 тыс., соответственно. За период с 2008 г. по 2014 г. в таком же частном порядке не менее 3,8 тыс. кенийцев выехали на заработки в Афганистан. В странах Ближнего Востока кенийские рабочие (обычно женщины в возрасте от 20 до 40 лет) трудятся, как правило, в качестве домработниц (до 80%) и разнорабочих (10%)^{[2, p. 63-64]}.

С образовательными целями молодые кенийцы эмигрируют, как правило, в развитые западные страны. По данным на 2013 г., студенческая миграция в США составила 3,7 тыс. человек, в Великобританию – 2,2 тыс., в Австралию – 1,1 тыс., в ЮАР – 1 тыс., в Индию – 0,5 тыс. В 2014 г. британские власти сообщили, что за 11 лет (с 2003 г. по 2013 г.) кенийцам было выдано 10,8 тыс. студенческих виз. В США цифры несколько выше, там только за 2012 г. приняли более 2,4 тыс. кенийских студентов. Эмиграция в Канаду с целью получения образования не столь значительна, с 2008 г. по 2012 г. можно говорить о 200–400 человек в год^{[2, p. 64-65]}.

Разумеется, в Кению существует и так называемая «возвратная миграция» («return migration»), процесс, как правило, спонтанный и непрогнозируемый. Мотивом к подобного рода действиям могут послужить разнообразные семейные обстоятельства, преступление и последующая депортация в страну исхода, отказ в предоставлении убежища. Некоторые кенийцы, проживающие в западных странах, в качестве совершенно реального сценария рассматривают возвращение на историческую родину после выхода на пенсию. Но в целом численность этого обратного потока крайне незначительна.

Подводя итог, следует отметить, что процесс эмиграции из Кении носит долговременный и перманентный характер. Главными стимулами данного явления выступают внутренняя нестабильность, высокий уровень рождаемости и невозможность для значительного числа молодых людей реализовать свой потенциал на родине. Власти Кении, снимая демографическое давление на местах, на данный отток населения смотрят достаточно лояльно, видя в этом возможности для привлечения иностранного капитала, что мы подробнее рассмотрим ниже.

Иммиграция

Кения имеет несколько мощных факторов «притяжения» мигрантов со всего мира. Прежде всего, стоит указать на стратегическое положение страны как регионального центра Восточной Африки, что открывает широкие возможности для иностранцев в сфере бизнеса и трудоустройства в структурах ООН, благотворительных организациях и некоммерческих объединениях. Быстрое экономическое развитие Кении также способствует притоку иммигрантов в первую очередь в Найроби (самый крупный восточноафриканский город), где есть потребность в трудовых ресурсах для промышленности, сферы услуг, туризма и IT-компаний. Стабильно высока популярность кенийских университетов среди африканских абитуриентов.

По данным на 2009 г. среди кенийских иммигрантов доминировали африканцы (84%), были заметны выходцы из Азии (10%), Европы (4%) и США (2%). Большая часть приезжих африканского происхождения — это представители Восточной Африки (до 92%). Другие регионы Африки были представлены слабо (Центральная Африка – 3%, Западная и Южная Африка – по 2%, Северная Африка – 1%, соответственно). Численность международных мигрантов в Кении стабильно растет, на середину года в 1990 г. она составляла 162 тыс. человек, в 1995 г. – 527 тыс., в 2000 г. – 755 тыс., в 2005 г. – 790 тыс., в 2010 г. – 817 тыс., в 2013 г. – 955 тыс., соответственно^{[2, p. 28-30]}.

Среди выходцев из Восточной Африки в Кении, по данным на 2009 г., доминируют граждане Танзании, Уганды и Судана, 41%, 35% и 19%, соответственно. Доля выходцев из Руанды и Бурунди не значительна – около 1–2%. Если обратиться к сведениям о европейских мигрантах, то можно обнаружить абсолютное преобладание британцев (до 35%), заметны цифры по немцам (10%), итальянцам (11%), голландцам (5%), французам (4%) и шведам (3%). Мигранты из Азии в основном представлены приезжими из Индии (79%), Пакистана (3,9%), Китая (1,8%) и Японии (1,5%). Численность иммигрантов в Кении никогда не превышала 2% от общего состава населения. Примерно треть мигрантов в Кении – это беженцы, остальные приезжают с целью ведения бизнеса, в поисках образования и работы. На территории Кении находятся много лагерей для беженцев, крупнейшие из них – Какума и Дадааб, последний считается одним из больших миграционных центров в мире, в нем проживают сотни тысяч человек^{[2, p.17]}.

Абсолютное большинство просителей убежища в Кении – это сомалийцы (до 70%), есть выходцы из Южного Судана (около 16%), Эфиопии, ДРК и Эритреи. Политическая и социально-экономическая нестабильность в Сомали спровоцировала несколько волн мигрантов, одна из которых в конце 1980-начале 1990-х гг. пришлась на соседнюю Кению. На пике процесса, в 1992 г., число беженцев в лагерях Кении превышало 420 тыс. человек, большинство из которых были сомалийцами. Географическое положение страны (соседство с пятью нестабильными африканскими режимами) оставляет вопрос о беженцах одним из первостепенных для национальной безопасности страны^[11].

По данным на 2015 г. всего в стране насчитывалось 586 тыс. вынужденных мигрантов и просителей убежища. В 2014 г. численность сомалийцев в кенийских лагерях для перемещенных лиц составила 427 тыс. человек, суданцев (Южный Судан) – 89 тыс., выходцев из Эфиопии – 30 тыс. Самое большое число городских беженцев проживает в Найроби – около 43 тыс. человек, сконцентрированных главным образом в районе Истли, где также наблюдается преобладание выходцев из Сомали. Проживание в миграционных лагерях (со времен их создания в 1990-х гг.) фактически представляет из себя перманентный гуманитарный кризис, поскольку численность жителей в них давно превысила первоначальные расчетные цифры. Население там стремительно увеличивается благодаря высокому уровню рождаемости, формирующему уже второе и третье поколение мигрантов, которые не обладают в своем большинстве образованием и профессиональными навыками. В 2015 г. на возрастную группу от 0 до 4 лет в лагерях приходилось 14,7% проживающих, от 5 до 11 лет – 23,9%, от 12 до 17 лет – 16,9%, от 18 до 59 лет – 41,7%. Доля лиц в возрасте от 0 до 4 лет в Какуме составляет 14,7%, а в Дадаабе – 16,1%, от 5 до 11 лет – 23% и 26,2%, от 12 до 17 лет – 18,2% и 17,1%, от 18 до 59 лет – 42,6% и 37,2%, соответственно. Подобный демографический профиль при отсутствии нормальной инфраструктуры и перспектив трудоустройства создает в лагерях чрезвычайно напряженную социальную обстановку^{[2, p. 42-44]}.

В Кении наблюдается и отток беженцев, но по сравнению с притоком данный процесс совершенно незаметен. В 2008 г. таких эмигрантов было только 3,9 тыс. человек, в 2009 г. – 4,4 тыс., в 2010 г. – 3,7 тыс., в 2011 г. – 3,5 тыс., в 2012 г. – 2,6 тыс., в 2013 г. – 3,6 тыс., в 2014 г. – 2 тыс., соответственно. Выезжали они по большей части в США, Канаду и Австралию. Кроме этих стран беженцы из Кении подают заявки на переселение в Швецию, Великобританию, Нидерланды, Норвегию, Данию, Францию (от нескольких десятков до нескольких сотен обращений, в общей сложности не более 1 тыс. в год)^{[2, p. 47]}.

При существенном оттоке граждан с высшим образованием власти страны практикуют привлечение зарубежных специалистов с востребованными специальностями. Также в Кении приветствуется приезд волонтеров из зарубежных благотворительных организаций, численность таких мигрантов составляет несколько тысяч человек. На фоне мощной утечки кадров из сектора здравоохранения, как ни странно, среди иностранцев в Кении наблюдается огромное количество именно медицинских специалистов – около 17 тыс. только практикующих врачей и стоматологов. В 2009–2013 гг. в среднем в год власти Кении выдавали иностранным гражданам около 10–20 тыс. разрешений на работу. Среди бизнесменов, приезжающих в страну с инвестиционными намерениями, очень много граждан ЕС. Например, в 2011–2013 г. ежегодно в страну въезжало около 200 тыс. предпринимателей, из них 32–33 тыс. были из Великобритании, 22–24 тыс. – из Италии, 22-25 тыс. – из Германии, 9-10 тыс. – из Франции, 5 тыс. – из скандинавских стран. Из США и Канады также есть приток бизнесменов – 13–16 тыс. и 3–4 тыс. человек в год, соответственно^{[2, p. 34]}.

Кения на протяжении многих десятилетий стабильно привлекательна для желающих получить образование. Регулярной и точной статистики по данной миграции кенийские власти не ведут, но для оценки масштаба этого процесса можно оперировать данными отдельных образовательных учреждений. В частности, численность иностранных студентов в университете Найроби выросла с 74 в 2005 г. до 874 в 2012–2013 гг., абсолютное большинство из них имели африканское происхождение (Южный Судан, Гана, Руанда, Танзания, Сомали, Эфиопия, Малави и др.). В Африканском Назаретском университете в 2014 г. обучалось 119 иностранцев, почти все также африканцы^{[2, p. 36-37]}.

Кроме миграции студенческой значителен поток временных мигрантов, приезжающих на сезонные работы, либо в качестве туристов и путешественников. Туризм сконцентрирован главным образом на посещениях национальных парков и заповедников, пляжном отдыхе (в Момбасе, Малинди и Ламу), а также (с середины 1990-х гг.) на весьма экзотическом «туризме в трущобах» («slum tourism»), включающем знакомство туристов с жизнью в нелегальных поселениях. Абсолютное большинство отдыхающих в Кении — это европейцы, прежде всего, из Великобритании, Италии, Франции, Голландии. На втором месте – африканцы, на третьем – граждане США. В 2009–2013 гг. Кению с туристическими целями посещало около 1 млн иностранцев ежегодно.

Картина иммиграции была бы неполной без краткого обзора проблемы работорговли и нелегальных мигрантов. Кения сегодня – это важный перевалочный пункт для лиц, ищущих лучшей доли не всегда законными путями, на пути из Восточной и Западной Африки в Южную Африку, Европу и США. Только по официальным данным в США насчитывается не менее 30 тыс. кенийцев, чей миграционный статус не ясен. Особняком на этом фоне стоит проблема торговли людьми, преимущественно женщинами и детьми. Выделяется, как минимум, два основных маршрута подобного бизнеса – северо-восточный, между Кенией и Сомали, и западный, между Кенией и Угандой. Основным потребителем данной «продукции» выступает Ближний Восток, где выходцы из Кении подвергаются трудовой и сексуальной эксплуатации. Годовой объем данного рынка оценивается приблизительно в 40 млн долларов. Торговля людьми – бизнес незаконный, но чрезвычайно выгодный, поддерживающий рост коррупции среди правоохранительных и государственных органов. Цена за 10–15-летних девочек в Кении составляет около 600 долларов США, что в разы меньше, чем, например, в Бразилии (от 5 тыс. до 10 тыс. долларов США), что формирует чрезвычайно питательную среду для развития этой криминальной отрасли^{[2, p. 27]}.

По данным на 2008 г., до 36% жертв работорговли в Кении были проданы на международном рынке. Около 86% пострадавших попали в руки преступников, среагировав на обещания получить какую-либо помощь (переезд, трудоустройство и пр.). Не более 5% подвергались насилию или получали угрозы, а 9% вообще были переправлены заграницу при участии собственных родственников. Детей из Кении обычно принуждают к сельскохозяйственным и домашним работам, рыбной ловле, скотоводству и проституции. В самой стране эксплуатируют подростков из других африканских государств (Бурунди, Эфиопии, Южного Судана, Танзании и Уганды). Ежегодно в Кении до 20 тыс. детей становятся «живым товаром». На 2015 г. в Кении насчитывалось около 20 тыс. иммигрантов вообще без гражданства. В основном это кенийские сомалийцы и представители отдельных племен и родов, которые проживали на спорных территориях и были вынуждены покинуть насиженные места^{[2, p. 47]}.

Как и всякая стремительно развивающаяся страна, имеющая очень выгодное географическое положение, Кения привлекает множество иммигрантов как из соседних с ней государств, так и из дальних регионов (Западная Европа, Азия, Северная Америка). Ключевые цели иммиграции – поиск убежища, трудоустройство, получение образование, ведение бизнеса, туризм. С данными по кенийской миграции абсолютно коррелируются общие сведения о перемещениях людей по континенту, а именно, до 90% всего миграционного потока – это внутриафриканская миграция, часто с криминальной составляющей. В Кению иммигрируют главным образом граждане ее соседей по Восточной Африке (Сомали, Уганды, Танзании). Наиболее острой представляется проблема остающихся в стране лагерей беженцев, положение дел в которых с рубежа 1980-1990-х гг. фактически представляет из себя перманентную гуманитарную катастрофу.

Кенийцы за рубежом

Данные о численности кенийской диаспоры весьма различны. Власти страны оценивают число лиц кенийского происхождения, постоянно проживающих за пределами страны, приблизительно в 3 млн человек. По оценкам Всемирного банка (на основании сведений о денежных переводах) речь идет, вероятно, о цифре более 500 тыс. человек. Умеренные оценки говорят о примерно 1 млн кенийцев, распределенных по сообществам в других странах, причем с мощной динамикой роста в 1990-х и 2000-х гг. В 1960 г. численность диаспоры составляла 59 тыс. человек, в 1970 г. – 158 тыс., в 1980 г. - 155 тыс., в 1990 г. – 149 тыс., в 2000 г. – 540 тыс., в 2007 г. – 1 млн, соответственно. До 85% из них приходится на страны Африки, второй по численности регион – это Азия, включая Китай и Ближний Восток (около 8%), третий – Европа (7%)[2. p. 51-53].

В 2006 г. официально за рубежом проживало около 430 тыс. кенийских граждан^{[9, p. 1]}, к 2010-м гг. их численность превысила 1 млн человек. 90% из них уехали из страны из-за экономических проблем в поисках лучшей доли («greener pastures» - более зеленых пастбищ). Незначительное меньшинство кенийских мигрантов стали жертвами политических проблем 1990-х гг., когда сократились дотации из стран Запада, что вызвало социально-экономические трудности, всплеск коррупции, обострение межэтнических взаимоотношений^[12]. В этом плане ситуация в Кении не становится существенно лучше. По сведениям британского правительства (на 2015 г.), страна находилась на 145 (из 175) месте по уровню коррупции и на 136 (из 189) месте по легкости ведения бизнеса^[13].

Динамика численности кенийской диаспоры во второй половине XX в. демонстрирует бурный рост при неравномерном распределении выходцев из Кении по соседним африканским странам. В 1960 г. в Уганде проживало 28,5 тыс. кенийцев, в Танзании – 17 тыс., в Судане – 2 тыс., в Сомали - 2 тыс., в Эфиопии – 0,9 тыс. В 1970 г. – 33,3 тыс., 39 тыс., 0,3 тыс., 1,6 тыс. и 4,6 тыс., соответственно. В 1980 г. – 39,9 тыс., 38,4 тыс., 1,9 тыс., 1,8 тыс. и 6 тыс., соответственно. В 1990 г. – 46,7 тыс., 37,3 тыс., 3,7 тыс., 2,1 тыс. и 7,5 тыс., соответственно. В 2000 г. – 351 тыс., 61,1 тыс., 48,2 тыс., 36,5 тыс. и 20,3 тыс., соответственно^{[2, p. 56]}.

В Северной Америке проживает наиболее многочисленная на Западе кенийская диаспора. Важно разграничить миграционные потоки из Африки в этот регион, относящиеся к эпохе работорговли и к постоколониальному времени. За период с 1645 г. по 1866 г. в Северную Америку прибыло приблизительно 305 тыс. африканцев, для абсолютного большинства из них данная процедура была принудительной. Добровольная массовая миграция из Африки в США – это по историческим меркам относительно недавнее явление, начало которого обычно связывают деколонизацией во второй половине XX в. В 1960 г. в США насчитывалось всего около 35 тыс. африканцев из Субсахарской Африки. С того времени их численность практически удваивается каждые десять лет. К 2009 г. в стране проживало не менее 1,5 млн африканских мигрантов в первом поколении, а 3,5 млн человек идентифицировали себя в качестве членов того или иного африканского сообщества^{[14, p. 2-3]}.

Численность собственно кенийской диаспоры в Северной Америке с совершенно незначительных цифр в 1960-х гг. выросла к 2010-м гг. до 105 тыс. человек, из которых 92% приходилось на США, остальные проживали в Канаде. Основными каналами прибытия в США для кенийцев были приглашение от близкого родственника (до 35%) и получение статуса беженца (около 26%)[p. 2, 57-58]. Приезжие из Кении успешно интегрируются в американское общество, в том числе, за счет хорошего владения английским языком. Самые серьезные трудности, как правило, возникают в течение первого года жизни в США, в дальнейшем адаптация происходит быстрее и лучше, с постепенным усвоением всех аспектов культуры принимающей стороны (одежда, пищевые предпочтения, модели поведения и др.)^{[15, p. 149]}.

Более половины (54%) европейских кенийцев проживает в Великобритании, еще около четверти (23%) – в Германии. Выходцы из Кении также представлены в Италии, Швеции, Швейцарии, Нидерландах, Франции, Австрии. В Великобританию в 2004–2013 гг. в среднем в год приезжало 40–50 тыс. кенийцев, включая временных мигрантов. Сами британские кенийцы в списке причин приезда в Соединенного Королевство (по ситуации на 2010 г.) в первую очередь указывают поиск работы (31,1%) и обучение (25,2%). Кенийская миграция в страны Ближнего Востока имеет свою специфику. Выходцы из Кении приезжают в Саудовскую Аравию, ОАЭ и Катар преимущественно в качестве рабочих, а не беженцев или по линии воссоединения семей. В Китай и Индию же кенийцы едут по большей части за получением образования. Миграция в азиатские страны из Кении неравномерна и от страны к стране колеблется в пределах 0,5–2,5 тыс. человек в год^{[2, p. 60-61]}.

К началу 2010-х гг. не менее 8% всех кенийцев проживали в различных диаспорах за рубежом (США, ЕС, страны Ближнего Востока и Южной Азии), что создавало благоприятные условия для притока денежных средств в страну. В частности, только за январь 2021 г. (по данным Центрального банка Кении) в страну по поступило 278,4 млн долларов прямых денежных переводов, что на 7,3% больше, чем в январе 2020 г. Декабрь 2020 г. в этом отношении был рекордным за всю историю страны (пришло 299 млн долларов). Всего же за 12 месяцев 2020 г. кенийские диаспоры отправили на историческую родину 3,1 млрд долларов (на 10,8% больше, чем годом ранее)^[16].

Больше половины всех сумм поступает от кенийской диаспоры в США (55%), около четверти (27%) – из стран Европы. Хотя данные опросов несколько расходятся со сведениями о финансовых операциях, которые предоставляет Центральный банк Кении. В частности, есть информация о том, что только 64% всех переводов приходит в страну из-за пределов Африки, а 39% - из африканских стран. Большая часть поступивших по этим каналам денежных средств расходуется на очень прозаичные цели – приобретение недвижимости, оплата образования, строительство частых домов, покупка еды^{[2, p. 77-80]}.

Помимо экономического аспекта, относящегося к денежным переводам в страну исхода, важно принять во внимание, что финансовое влияние, как правило, сочетается с политическими претензиями. К примеру, кенийская диаспора США весьма состоятельна и среди прочих африканских сообществ страны отличается высоким уровнем образования и сплоченностью. И кажется весьма логичным, что американские кенийцы будут неравнодушны к ситуации на исторической родине, особенно накануне и входе национальных выборов, которые обычно завершаются крупными этнополитическими конфликтами. Однако, на практике выяснилось, что прямой корреляции между денежными возможностями и политическим влиянием применительно к этой диаспоре в США нет. В том числе, вероятно, в силу отсутствия соответствующей организационной структуры, через которую можно было бы активно влиять на общественно-политическую жизнь в Кении. Политические предпочтения практически никак не отражаются на объеме денежной помощи, которую оказывает своим родственникам кенийская диаспора США^{[14, p. 10]}.

На фоне растущего объема частных денежных переводов наблюдается и увеличение притока прямых финансовых инвестиции от зарубежных диаспор. В частности, в 2008 г. от инвесторов и бизнесменов поступило 96 млн долларов, в 2009 г. – 115 млн долларов, в 2010 г. – 178 млн долларов, в 2011 г. – 335 млн долларов, в 2012 г. – 259 млн долларов, соответственно. Нестабильность инвестиций обычно связывается с присутствием в стране ряда рисков и тормозящих факторов, включая коррупцию, высокий уровень преступности, неразвитую инфраструктуру и др.^{[2, p. 80]}

Кенийская диаспора за рубежом выступает важным центром силы и влияния для Кении. На начальных этапах эмиграции (1960-1970-х гг.) единства в оценке последствий этого процесса не существовало. И отъезд интеллектуальных кадров, «утечка мозгов» («brain drain»), и эмиграция трудовых ресурсов, «утечка мускулов» («brawn drain») воспринимались скорее негативно, поскольку лишали страну перспективных молодых людей, снижали потенциал экономики. Однако, с 1980-х гг. данное явление стало восприниматься скорее позитивно, в том числе, благодаря тому, что кенийцы не растворились в принимающих обществах, сохранили связь с исторической родиной и стали оказывать существенную финансовую помощь родственникам в Кении^[17].

Институциональное и законодательное оформление

Власти Кении не отпускают миграцию на самотек, пытаясь прогнозировать и управлять данным процессом. Ключевая роль в контроле миграционной ситуации внутри страны принадлежит Министерству внутренних дел и координации («Ministry of Interior and Coordination of National Government»), которое имеет в своем составе специальное Управление по делам иммиграции и регистрации лиц («Directorate of Immigration and Registration of Persons») и Управление по делам граждан Кении и иностранцев («Kenya Citizens and Foreign Nationals Management Service»). Министерство по иностранным делам и международной торговле («Ministry of Foreign Affairs and International Trade») курирует вопросы кенийской диаспоры и оказывает всемерную поддержку соотечественникам за рубежом. Кроме этого, МИД Кении координирует работу «Африканского института денежных переводов Африканского Союза» («African Institute for Remittances of the African Union»). Деятельности данного института вообще уделяется огромное внимание, поскольку транзакции внутри африканских стран, между ними в пределах Африки и трансконтинентальные финансовые операции выступают важнейшим инструментом развития Кении.

Главной государственной структурой, занимающейся вопросами сбора, анализа и публикации статистических данных, выступает «Кенийское государственное бюро статистики» («Kenya National Bureau of Statistics»). Под его эгидой каждые 10 лет (вероятно, копируя британскую традицию декадных переписей) проводится актуализация сведений о жилищном фонде, а также другие исследования, определяемые самим бюро, которое входит в состав Министерства деволюции и планирования («Ministry of Devolution and Planning»). В составе Министерства деволюции и планирования работает Государственный совет по народонаселению и планированию («National Council for Population and Development»). В сфере его внимания находится координация демографической политики на центральном и местном уровнях, а также курирование программ, относящихся к развитию человеческих ресурсов страны. Особое место в области в государственной системе Кении, конечно, занимает Министерство по делам торговли, туризма и Восточной Африки. Оно принимает самое непосредственное участие в разработке решений, касающихся внешней и внутренней миграции.

В Кении также работает множество общественных, профессиональных и благотворительных объединений, занимающихся проблемами как прибывающих в страну, так и покидающих ее лиц. Многие кенийские сообщества за рубежом имеют свои организации в стране исхода, например, объединение кенийцев-репатриантов - «Альянс кенийской диаспоры» («Kenya Diaspora Alliance»). С мигрантами активно работает «Центральная организация профсоюзов» («Central Organization of Trade Unions»), объединяющая множество профессиональных рабочих в самых разных сферах. Помимо этого, ситуация в сфере миграции и занятости отслеживается большим количеством государственных (до 900) и частных (до 150) рекрутинговых и кадровых агентств. Именно этот сектор, как правило, владеет наиболее актуальной информацией о количестве и составе кенийской рабочей и студенческой эмиграции. Одной из наиболее влиятельных организаций здесь можно назвать «Кенийскую ассоциацию частных кадровых агентств» («Kenya Association of Private Employment Agencies»). Кроме HR-бизнеса положение дел в сфере миграции находится в поле зрения профессиональных общественных структур, всевозможными советами, к примеру «Кенийским советом медсестер» («Nursing Council of Kenya»).

В законодательном плане существует четыре основополагающих документа, относящихся к ситуации в миграционной сфере, – «Кения Видение 2030» («Kenya Vision 2030»), «Национальная миграционная политика» («National Migration Policy»), «Национальная трудовая миграционная политика» («National Labour Migration Policy») и «Национальная политика в отношении диаспор» («National Diaspora Policy»). Согласно Конституции 2010 г., в Кении разрешено двойное гражданство, закреплено право свободно покидать страну и въезжать в нее.

Кроме Конституции 2010 г. к одному из важных документов можно отнести Закон о беженцах 2006 г. («Refugees Act 2006») с дополнительными положениями, опубликованными в 2009 г. Данный документ регламентировал все процедурные моменты, касающиеся получения статуса беженца, признания прав и обязанностей членов семей беженцев, а также конкретные шаги по лишению статуса беженца.

В 2011 г. вступил в силу Закон о миграции и гражданстве («Kenya Citizenship and Immigration Act»). В следующем году данный закон был дополнен сводом правил, касающихся иммиграции («Kenya Citizenship and Immigration Regulations 2012»). Благодаря этим документам была упорядочена система виз и разрешений на въезд и пребывание в стране. Например, устанавливалось пять основных видов виз – обычная, транзитная, дипломатическая, служебная и туристическая, и девять видов разрешений на работу и проживание (в зависимости от образования, уровня дохода, трудового стажа и предполагаемого рода деятельности). Кроме этого, вводилось восемь видов разрешений на прибытие в страну (просто для посетителей, для студентов, для иждивенцев, транзита и др.).

В 2011 г. принимается Закон, который регулирует работу с гражданами и иностранцами («Kenya Citizens and Foreign Nationals Management Service Act»). В соответствии с этим законом была сформирована «Служба управления кенийскими гражданами и иностранцами» («Kenya Citizens and Foreign Nationals Management Service»), занимающаяся ведением специального национального реестра населения страны, контролем законов и процедур, относящихся к сфере записей актов гражданского состояния.

В 2010 г. был принят, а затем в 2012 г. пересмотрен очень важный для миграционной ситуации и вообще страны в целом «Закон о борьбе с торговлей людьми» («Counter-Trafficking in Persons Act»). Его действие было направлено на приведение кенийских законов в соответствие с международным законодательством о пресечении транснациональной торговли людьми и предупреждении использования насильственного труда женщин и детей.

Закон о безопасности 2014 г. («The Security Laws (Amendment) Act 2014») определил четкие правовые критерии для выдачи просителям статуса беженца в Кении. Вводились довольно строгие правила пребывания соискателей данного статуса, они не должны были покидать определенные им для проживания лагеря. Сотрудники правоохранительных органов наделялись полномочиями по конфискации паспортов и проездных документов у беженцев в случае использования данных документов другими лицами. Депортация и репатриация были обозначены основными мерами для противодействия и пресечения нарушений данного закона. Кроме этого, максимальное число одновременно находящихся в стране соискателей не должно было превышать 150 тыс. человек.

В постколониальную эпоху Кения также подписала множество международных конвенций и документов, касающихся миграции, в том числе, «Конвенцию ООН о беженцах» 1951 г. («UN Refugee Convention 1951») и Протокол 1967 г. к ней («Protocol to the Refugee Convention 1967»), «Международный пакт о гражданских и политических правах» 1966 г. («International Covenant on Civil and Political Rights 1966»), «Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах» 1966 г. («International Covenant on Economic, Social and Cultural Rights 1966»), «Конвенцию о ликвидации всех форм расовой дискриминации» 1966 г. («Convention on the Elimination of all forms of Racial Discrimination 1966»), «Конвенцию о ликвидации всех форм дискриминации женщин» 1984 г. («Convention on the Elimination of all forms of Discrimination against Yes 1984 Women»), «Конвенцию против пыток и других видов жестокого, бесчеловечного и унижающего достоинство обращения» 1984 г. («Convention Against Torture and other Cruel, Inhumane or Degrading Treatment 1984»), «Конвенцию о правах ребенка» 1989 г. («Convention on the Rights of the Child 1989»), «Конвенцию ООН против международной организованной преступности» 2004 г. («UN Convention against Transnational Organized Crime 2004»).

На локальном уровне Кения также выступает активным участником процессов контроля и мониторинга миграции. Кенийское правительство ратифицировало ряд региональных документов, касающихся этой проблематики. В их числе, «Африканскую хартию прав человека и народов» 1981 г. («African Charter on Human and People’s Rights 1981») и дополнительный «Протокол к ней о правах женщин» от 2003 г. («The Protocol to the African Charter on Human and Peoples’ Rights on the Rights of Women in Africa 2003»), «Африканскую хартию о правах и благополучии детей» 1990 г. («African Charter on the Rights and Welfare of the Child 1990»), «Молодежную хартию Африканского союза 2006» г. («African Union Youth Charter 2006»), «Договор о создании Восточноафриканского сообщества» 1999 г. («The Treaty for the Establishment of the East African Community 1999»).

Столь серьезное государственное внимание к вопросам миграции в части принимаемых законов и привлечении административных ресурсов свидетельствует о безусловной значимости для кенийских властей тех процессов, которые протекают в этой сфере. Мы видим очевидное желание руководящих органов контролировать положение дел с мигрантами, особенно беженцами, улучшать имидж страны на международной арене в области с нелегальной миграцией, использовать на благо страны все возможности кенийских сообществ за рубежом.

Заключение

Переживая бурный рост численности населения, Кения входит в ряд стран с наиболее интенсивным протеканием внутренних и внешних миграционных процессов. Высокая доля молодежи при нестабильной политической, социально-экономической и экологической ситуации провоцирует перемещение большого числа людей в поисках лучшей доли как в пределах страны, так и за рубеж.

К позитивным трендам в области миграции можно отнести возникновение по всему миру, прежде всего, в США и Западной Европе, кенийских диаспор, которые оказывают существенную финансовую помощь исторической родине. Отток населения из сельской местности в города и другие страны не привел к разрушению традиционных для Кении семейных и клановых связей, что позволило сохранить демографический потенциал страны. Отъезд квалифицированных специалистов замедляет внутреннее развитие страны, но к катастрофическим последствиям не ведет, потому что власти вкладывают значительные ресурсы в развитие всех сегментов системы образования.

Безусловно, в Кении присутствуют и негативные аспекты, относящиеся к миграционной сфере. Высокая мобильность населения способствует распространению ВИЧ. За страной прочно закрепился имидж регионального центра работорговли и нелегальной миграции. Остается актуальной проблема беженцев, в том числе, из соседних с Кенией государств. Постоянная миграция между сельскими районами провоцирует многочисленные этнические и племенные столкновения за земельные и водные ресурсы.

Миграционные процессы в развивающихся странах обычно принято оценивать с негативной тональностью, ввиду очевидных сложностей и конфликтов на местах. Однако применительно к Кении мы не обнаруживаем в долгосрочной перспективе каких-либо сугубо отрицательных аспектов. Население страны увеличивается, сообщества эмигрантов усиливают свое присутствие в принимающих обществах, приток денег в страну растет, в городах и провинции открываются новые образовательные учреждения. Трудности в этой сфере, конечно, есть, но их скорее отнести к проблемам роста, чем к трендам, которые создают какие-либо реальные угрозы будущему страны. На «утечку мозгов» руководство Кении смотрит чрезвычайно трезво и прагматично. Даже ситуация с распространением ВИЧ представляется больше вызовом, требующим адекватного ответа, а не опасностью национального масштаба.