Государственный суверенитет и диалектика его эволюции в современных условиях

Жуковская Наталия Юрьевна ORCID: 0000-0003-3144-7000 кандидат исторических наук доцент кафедры государственно-правовых дисциплин, Липецкий государственный педагогический университет имени П. П. Семенова-Тян-Шанского 398020, Россия, Липецкая область, г. Липецк, ул. Ленина, 42 Zhukovskaya Nataliia PhD in History Docent, the department of State Legal Disciplines, Lipetsk State Pedagogical University named after P. P. Semenov-Tyan-Shansky 398020, Russia, Lipetskaya oblast', g. Lipetsk, ul. Lenina, 42 lgpu322@gmail.com Другие публикации этого автора

Калинина Елена Владимировна кандидат юридических наук доцент, заведующая кафедрой государственно-правовых дисциплин, Липецкий государственный педагогический университет имени П. П. Семенова-Тян-Шанского 398020, Россия, Липецкая область, г. Липецк, ул. Ленина, 42 Kalinina Elena Vladimirovna PhD in Law Docent, Head of the department of State Legal Disciplines, Lipetsk State Pedagogical University named after P. P. Semenov-Tyan-Shansky 398020, Russia, Lipetskaya oblast', g. Lipetsk, ul. Lenina, 42 kalilin48@rambler.ru

Сложно представить современную теорию права и государства (в том числе – международного права) без упоминания такого неотъемлемого атрибута государственности, как суверенитет. Этим термином обозначается верховенство, самостоятельность и независимость государственной власти внутри страны и на международной арене, что предопределяет два обязательных измерения суверенитета в традиционном (или так называемом «вестфальском») его представлении: внутреннее и внешнее. Определение внешнего контура суверенитета, имеющего значение в международной системе координат, исходит из принципа юридического равенства государств, выступает условием их международной правосубъектности и запрещает вмешательство одного государства в дела другого. Внутренний контур суверенитета предполагает опосредованное волей народа утверждение прерогатив государственной власти, ее самостоятельность и наделение ее монопольным правом на использование аппарата принуждения на ограниченной территории (внутри страны).

Все «карты», однако, в этой, казалось бы, устоявшейся дефиниции смешали процессы глобализации, изменившие многие базовые характеристики современного мироустройства и оказавшие влияние почти на все сферы жизнедеятельности национальных государств. Эволюционируют в этих условиях и представления о государственном суверенитете, трансформация которого в литературе определяется преимущественно терминами, имеющими негативную коннотацию («ограничение», «размывание», «подрыв», «подавление», «вскрытие» и т.п.). Можно согласиться с С. Р. Гадисовым в том, что неоднозначность результатов исследования данного феномена в условиях глобализации обусловлена характеристиками самого процесса: «объективностью; системностью, комплексностью, противоречивостью (глобализм − антиглобализм): неравномерностью (опережающим характером развития экономической сферы по сравнению с другими областями жизни общества, государства и права; функционального аспекта по сравнению с институциональным)» ^{[11, с. 5]}.

Учитывая изложенное, цель данной статьи состоит в том, чтобы определить реальную степень снижения роли государственного суверенитета в условиях глобализации, обратить внимание на отдельные способы и формы ограничения суверенитета национальных государств, а также - на факторы, ему способствующие. При этом необходимо сделать оговорку: поскольку предпринять анализ всех способов воздействия на суверенитет в рамках одной статьи невозможно, основное внимание будет уделено актуализации в данном процессе таких факторов, как развитие международного права и формирование глобального кибер-пространства.

Принято считать, что глобализация опосредует расширение, углубление и ускорение всемирной взаимозависимости; что она представляет собой сложный процесс интеграции, движимый главным образом либеральными идеями экономического развития, которые с неизбежностью подстраивают под себя политическую и социальную сферы. Политические аспекты глобализации находят выражение в усилении внимания к наднациональным процессам нормотворчества, конституционализации международного права, поддержанию безопасности и порядка в мировой системе через глобальные платформы, а также – в повышении значимости транснациональных институтов − международных организаций (МО), причем как межправительственных, так и неправительственных. Кроме того, глобализацию невозможно представить вне процессов развития информационных технологий и средств коммуникации (ИКТ).

Названные процессы, однако, не способствуют сближению уровней благосостояния государств и не обеспечивают тождественности их роли в международных отношениях. По факту они лишь усиливают неравномерность развития отдельных стран ^[10]. Под влиянием глобализации значительная часть ранее самостоятельных субъектов мировой политики оказалась погруженной в экономическую и политическую зависимость от более развитых в материально-техническом отношении держав и международных организаций. При этом те транснациональные институты, которые предполагают отказ их участников от части суверенных прав (ВТО, Европейский Союз, НАТО, Всемирный банк и др.), планомерно увеличивают свою численность и влияние в мире. Трансформировав природу политики и управления, глобализация способствует, по замечанию экспертов, превращению «государственно-ориентированной геополитики» в «геоцентрическую глобальную политику» ^[2]. Отражением этих процессов являются общепланетарные кризисы (экономические, экологические), дестабилизация политических режимов (в форме гражданских войн и «цветных революций»), попытки одних государств под видом борьбы за права человека вмешиваться в дела других государств, расширение миграционных потоков, провоцирующих обострение межэтнических конфликтов, активизацию террористических и экстремистских движений.

Одним из последствий глобализации, таким образом, становится угроза современному миропорядку, которая состоит в тенденции «размывания» суверенитета национальных государств, его трансформации и возможной утраты главной роли в определении судеб отдельных стран в будущем. Не всех стран вообще, а только тех, которые в принципе способны играть самостоятельную роль в мировой политике.

Предопределяя будущее суверенитета, в современных международных отношениях отчетливо проявляются две основные тенденции: 1) гиперглобалистская, связанная с попытками размывания границ суверенитета, его «трансфера» в контексте деятельности международных организаций и роли международного права, и 2) антиглобалистская, обусловленная стремлением «удержать» полновластие национальных правительств, сохранить за ними право выступать полноценным гарантом безопасности собственных государств. Гиперглобалисты придерживаются мнения, согласно которому глобализация должна привести к гибели «суверенного» государства, т.к. глобальные силы ограничивают способность правительств контролировать свои экономики и сообщества. Их оппоненты, напротив, утверждают, что суверенные государства по-прежнему являются главными и единственными полноценными акторами на мировой арене. Но, несмотря на сохранение у государств суверенных прав, их политическая самостоятельность уменьшается (в связи со значительным снижением способности к самоуправлению) или трансформируется (в связи с появлением новых способов внешнего давления и международных обязательств). Соответственно возникает вопрос: ограничивается или трансформируется суверенитет по мере того, как государства получают новые способы самоуправления в глобализированном мире? Компромиссные позиции в этом споре занимают те эксперты, которые полагают, что национальные институты трансформируются в ответ на требования глобализации и ее вызовы. Например, авторы известной работы «Глобальные трансформации» Д. Хелд, Э. МакГрю, Д. Гольдблат, Дж. Перратон ^[3], признавая объективное влияние глобализационных процессов, не видят оснований говорить об умалении роли национального государства. Они полагают, что в современных условиях необходимо создание глобального управления (космополитической демократии). Согласно точке зрения названных авторов, глобализация не только является следствием эволюции суверенного государства, но и обусловливает его дальнейшее развитие. Она не должна рассматриваться как нечто противоположное существующей системе национальных государств.

Таким образом, есть существенные разногласия между теми, кто считает, что решающей силой в международных отношениях является государство, и теми, кто делает ставку на возрастание роли в международной политике транснациональных институтов.

Следует признать, что у противников традиционного понимания суверенных прав есть немало аргументов, позволяющих оспаривать «базовое» определение суверенитета. Так, очевидно, что суверенитет − это политически сконструированный и исторически изменчивый феномен. Трактовка его содержания в зависимости от исторического контекста менялась неоднократно. Французский философ Ж. Боден (XVI в.), который считается автором концепции государственного суверенитета, полагал, что данный феномен обозначает «власть постоянную и абсолютную», не связанную «ни временем, ни законами», имеющую «божественный и вневременной характер» ^{[1, c. 96]}. Столетием позже, по окончании в Европе Тридцатилетней войны 1618-1648 гг. и длившегося более трех лет процесса выработки условий Вестфальского мира сложилось то понимание сути суверенитета, которое исходит из признания равноправия государств и приоритета суверенной власти. Именно эта трактовка государственного суверенитета, распространившаяся со временем повсеместно, вплоть до настоящего времени составляет основу международного правопорядка ^[8]. Ирония, однако, заключается в том, что один из основных постулатов вестфальской системы устанавливает необходимость признания международно-правовых обязательств, а, следовательно, порождает своеобразное диалектическое противоречие: между невозможностью выстроить систему мирного сосуществования без международного права и неспособностью ограничить пределы его влияния на право национальное.

Причина, по которой сторонники суверенных прав болезненно относятся к утрате суверенитета, заключается в том, что глобализация сделала «влияние» внешних агентов (других государств, международных институтов, крупных корпораций) на внутренние дела государства более заметным. Но фактом является и то, что представления о «равноценной» суверенности государств всегда были ложными. Государства не обладают одинаковыми возможностями с точки зрения их способности влиять не только на других акторов международных отношений, но и − главное – контроля над своими собственными границами, бюрократией, национальными богатствами и т.п.. По этой причине традиционное представление о суверенитете как основе «самоуправления» всегда было недостаточным для объяснения его реальной роли. «Вестфальский» суверенитет, воспринимаемый как абсолют, фактически никогда, даже до глобализации, не существовал «в чистом виде».

Все существовавшие в истории международные нормы в той или иной степени вели к утрате некоторой степени традиционного, абсолютного суверенитета. И сегодня международные институты, обеспечивая соблюдение «глобальных стандартов», принуждая страны к принятию тех или иных экономических и политических решений, регулируют рынки по всему миру, что ограничивает правительства в самостоятельном выборе вариантов поведения. Таким образом, формальное юридическое равенство государств никогда не было таковым в реальности, а его отсутствие на сегодняшний день демонстрируют даже такие глубоко интегрированные образования, как Европейский Союз.

В литературе рассматриваются разнообразные способы влияния на суверенитет отдельных государств ^[14]: 1) экономические (посредством выдачи кредитов и использования других механизмов регулирования государственной политики такими международными организациями, как Международный валютный фонд (МВФ), Всемирная торговая организация (ВТО) и др.); 2) способы, связанные с прямым вмешательством во внутренние дела государства посредством поддержки деструктивных течений на его территории (экстремистских, сепаратистских, террористических и др.); 3) распространение идей космополитизма, транснационального конституционализма ^[10] и др., вынуждающих национальную элиту пренебрегать интересами собственного государства и действовать под давлением ведущих игроков мирового сообщества.

Перечисленные способы влияния на внутреннюю и внешнюю политику национального государства (а, следовательно, и на суверенитет) вряд ли можно назвать изобретениями глобализации, поскольку соответствующие механизмы давления и подчинения между субъектами международного права практиковались и ранее. Но в современном мире существуют и более «сложные» для оценки способы продвижения геополитических интересов. В их числе на первом месте – манипуляции общепризнанными нормами международного права, идеями распространения демократических ценностей и универсальных стандартов в сфере защиты прав человека. Вовсе не желая умалить значимость международных актов о негативных правах и их роль в формировании современной модели правового статуса человека, отметим все же, что зачастую они используются лишь как инструмент для вмешательства во внутренние дела суверенных государств. Проблема в том, что на практике призывы к внедрению по всему миру универсальных правовых стандартов прикрывают стремление отдельных государств к гегемонии, вновь утверждая не равноправие, а «суверенное неравенство» ^[4].

Другим фактором, создающим угрозу размывания суверенных прав, выступает глобальное информационное пространство, которое способно нивелировать значимость территории – материальной субстанции суверенитета. Безусловно, сами по себе ИКТ (как и любое другое достижение человечества) не ограничивают суверенитет государства. Но их целенаправленное использование в целях воздействия на сознание, убеждения, поведение отдельных индивидов и массовую аудиторию может производить значимый для отдельных государств или мира в целом эффект, навязывать определенную модель поведения. Достаточно вспомнить распространенный по электронным сетям фейковый сюжет гуманитарной организации «Белые каски» с сирийским мальчиком, якобы пострадавшим от химического оружия, − сюжет, который стал поводом для нанесения ракетно-бомбовых ударов по Сирии объединенными усилиями США, Великобритании и Франции. Между тем, согласно данным, приведенным в докладе оксфордских аналитиков, в 2019 г. 70 государств мира практиковали манипуляцию общественным мнением посредством Интернет и электронных сетей ^[12].

Современные ИКТ (в связи с невозможностью полного контроля за деятельностью иностранных коммуникаторов) способны формировать «невидимые» для государства сферы развития общественных отношений и, следовательно, пространства, выпадающие полностью или частично из зоны контроля управляющих структур государства. Согласно прогнозам экспертов, например, если в недалеком будущем наиболее крупные американские электронные сети (Twitter, Google, Youtube, Facebook), способные передавать свои сообщения в любые уголки планеты, захватят основные позиции в глобальном кибер-пространстве, они будут контролировать информационную систему всего человечества ^{[6, с. 161]}. Влияние информационных конгломератов, не ограниченное определенной территорией, вполне способно составить конкуренцию национальным правительствам, действующим в тех или иных географических границах.

Но если создание «наднационального» правительства в лице крупнейших электронных сетей – перспектива до некоторой степени гипотетическая, то использование кибер-пространства в целях злонамеренного воздействия на цифровую инфраструктуру суверенного государства – явление вполне реальное. В условиях перевода систем внутреннего управления в государстве на цифровые платформы результатом подобных атак может стать полный паралич власти. Именно по этой причине одним из способов защиты государственного суверенитета Российской Федерации в настоящее время можно считать предпринимаемые российскими дипломатами попытки добиться установления международно-правовых стандартов ответственного поведения государств в глобальном информационном пространстве. Характерно, что основным камнем преткновения в этих переговорах является несовпадение позиций так называемого «коллективного Запада» во главе с США и России по вопросу допустимости применения к ИКТ-сфере норм международного права «о самообороне». В отличие от политиков США, российские дипломаты считают, что применение агрессии в форме «самообороны» в отношении какого-либо государства в случае, якобы, имевшей место кибер-атаки, но в условиях, когда установить реальный источник кибер-угроз практически невозможно, недопустимо.

Очевидно, таким образом, что в условиях глобализации создаются объективные и субъективные предпосылки для сужения роли суверенитета, понимаемого в традиционном смысле этого слова. Этой тенденции способствуют, например, установления международного права, в силу которых национальные государства не могут принимать нормы, нарушающие неотъемлемые права челорвека. Развитию названной тенденции служит и сложившаяся в начале текущего столетия в международно-правовых актах концепция «R2P» (Responsibility to Protect), ставящая акцент не на суверенные права государства как его привилегию, а на его обязанности, вытекающие из международно-правовых обязательств (прежде всего по защите собственного населения от разного рода злодеяний). В случае же неспособности государства справиться с данной задачей (по причине отсутствия воли или возможностей) соответствующие полномочия на себя должно принять мировое сообщество.

Следует признать, однако, что, несмотря на усиление глобального управления и регулирования, суверенное государство не исчезает, хотя его роль меняется. В частности, многие новые стандартизированные правила, достигнутые по соглашению между государствами, могут работать только в том случае, если существуют территориальные органы, способные и полномочные применять их на местном уровне. Кроме того, для того, чтобы международные договоры могли быть реализованы, они должны пройти ратификацию на национальном уровне (обсуждение, одобрение в органах законодательной власти и подписание главами государств).

Сказанное означает, что суверенные государства по-прежнему удерживают свою роль ключевых участников глобальной политики, причем наиболее успешно с этой задачей справляются сильные в экономическом плане государства. Более того, согласно выводам экспертов, исследующих проблемы готовности государств к отражению будущих угроз, в условиях еще «более взаимозависимого, многоскоростного и многополярного мира», стремление отдельных сообществ к единству не только не увеличивается, а, напротив, сокращается. «Крупные страны или группы стран будут бороться за влияние всеми доступными методами − экономическими, политическими, информационными, военными…» ^[5]. По данным, озвученным в 2020 г. на Всемирном экономическом форуме в Давосе (ВЭФ), наиболее очевидными для процессов глобальной интеграции представляются риски, обусловленные «экономической конфронтацией между ведущими державами» (91%), «размыванием международных торговых правил и соглашений» (88%), «политической конфронтацией» (85%), «кражей информации, денег и нарушением работы инфраструктуры» (82%) ^[13].

В этой связи есть смысл уделить внимание изменению вектора развития самих глобализационных процессов под влиянием поведения государств, действующих в соответствии со своими суверенными правами и национальными интересами. О таковых исследователи активно заговорили прежде всего в связи с выходом Великобритании из состава ЕС – акции, которую в литературе характеризовали как «конец глобализации», а также в связи с наметившимися по всему миру антиглобалистскими тенденциями (будь то рост популярности лево-националистических течений в европейских странах или проамериканских настроений сторонников Д. Трампа). Характерно, что предпосылки для кристаллизации названных тенденций формировались непосредственно на фоне «результатов» глобализации и правозащитной риторики лидеров мирового правопорядка. Так, в 2010-х гг. кризис миграционной политики в странах ЕС стал прямым следствием вторжения США в Ливию (2011 г.) (под предлогом поиска ядерного оружия и спасения ливийского народа от авторитарного режима). Позднее последовали дестабилизация ситуации в Йемене и Сирии. На этом фоне над перспективами укрепления европейского единства нависли серьезные угрозы, обострившиеся также в связи с невозможностью достижения политической идентичности в странах Евросоюза и расхождениями в моделировании социальной политики.

Brexit же подтвердил тот факт, что ресурс готовности отдельных национальных государств-членов ЕС поступаться собственными национальными интересами в целях спасения «Единой Европы», равен нулю. В мировых политических процессах на передний план вышла риторика создания нового мирового порядка, основанного на многополярности и актуализации роли национального государства.

Примерно в тот же период актуальность проблем укрепления национального суверенитета (в том числе в связи необходимостью исключить попытки воздействия на внутреннюю политику государства со стороны межнациональных институтов (например, ЕСПЧ) обострилась и для России. Именно их следствием стало внесение в 2020 г. поправок в Конституцию Российской Федерации, утвердивших приоритет норм национального законодательства по отношению к «решению межгосударственных органов, принятых на основании положений международных договоров Российской Федерации в их истолковании, противоречащем Конституции Российской Федерации» (ст. 79 Конституции РФ).

Характерно, что и сами глобальные факторы в последние годы становятся поводом к реставрации «классической» модели государственного суверенитета. В 2020-2021 гг. эти тенденции были усилены распространением по миру пандемии COVID-19, не только перекрывшей границы между странами (и тем самым ограничившей свободу перемещения товаров и услуг), но и обострившей борьбу между ними за доступ к жизненноважным ресурсам – лекарствам, маскам, вакцинам.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что о говорить о наличии устойчивой тенденции к отказу от государственного суверенитета и необратимости процессов его «размывания» пока рано. Угрозы национальной безопасности (обусловленные такими факторами, как массовый приток беженцев из экономически и политически неблагополучных стран, распространение эпидемиологической опасности, дефицит энергетических ресурсов и др.) возрождают уверенность в том, что только национальное государство заинтересовано в преодолении возникающих кризисов, а суверенитет – необходимое условие для реализации этих целей.

В то же время нельзя отрицать, что эрозия суверенитета, понимаемого в традиционном смысле, очевидна. Даже если международные договоры принимаются в результате переговоров стран-участниц, ни одна из сторон не получает именно то, чего бы она хотела, а наиболее острые вопросы международных противоречий снимаются не столько за столом коллективных переговоров, сколько в процессе двухсторонних контактов мировых лидеров. В этой связи оправданным представляется вывод, согласно которому факторы, способствующие либо ограничивающие влияние глобализационных вызовов имеют разную природу: первые из них продиктованы экономическими интересами, а вторые – политическими ^[7].

Таким образом, суверенитет национального государства в его классическом (вестфальском) понимании трансформируется в ответ на вызовы глобализации. Несмотря на то, что формального юридического равенства государств, зафиксированного в ведущих нормах международного права и лежащего в основе суверенитета, фактически никогда не существовало, рассматриваемый феномен, пусть и с обновленным содержанием, по-прежнему остается важнейшей качественной характеристикой национальных государств, признаком их международной правосубъектности. Государства продолжают демонстрировать устойчивость к вызовам глобализации; при этом наиболее «неприступной» для нивелирования суверенных прав оказывается не экономика или политика, а культурно-исторические ценности (гуманитарная сфера: этические нормы, национально-культурные традиции, религиозная принадлежность и т.п.).

Более того, проведенный анализ позволяет утверждать, что в современном мире просматриваются две разнонаправленные тенденции, которые свидетельствуют, с одной стороны, о сужении отдельных сфер суверенитета в условиях глобализации, а, с другой стороны, − об изменении вектора развития самих глобализационных процессов. Граждане суверенных государств активно выступают против ущемления своих национальных интересов и игнорирования национальных особенностей. Сама же трактовка сущности суверенитета как неотъемлемого атрибута современной государственности смещается в сторону осознания его роли в социальном управлении, «в формировании условий достойной жизнедеятельности граждан» ^[11], в возложении на него «социально-правовой ответственности перед мировой общественностью» и перед собственным народом за обеспечение безопасности и соблюдение прав человека.

Представляется, однако, что перспективы реализации обозначенных ранее глобальных тенденций и укрепления суверенитета как сферы ответственности государства перед обществом «за обеспечение безопасности и правопорядка на своей территории» зависят от того, какую степень устойчивости к внешним вызовам продемонстрирует конкретное государство: чем выше уровень его экономического развития и чем лучше налажено взаимодействие государства с гражданским обществом, тем более вероятной оказывается его способность противостоять внешнему давлению в политической и гуманитарной сферах.