Миграционная безопасность в системе глобальной безопасности: механизмы, принципы, акторы

Матвеев Алексей Александрович аспирант, кафедра философии, Ивановский государственный университет 153025, Россия, Ивановская область, г. Иваново, ул. Ермака, 39 Matveev Aleksei Aleksandrovich Postgraduate student, the department of Philosophy, Ivanovo State University 153025, Russia, Ivanovskaya oblast', g. Ivanovo, ul. Ermaka, 39 matveeffal@mail.ru

Научные исследования доказывают нам, что сегодня важнейшим вопросом в области решения проблемы развития цивилизации в нашем веке является уровень развития и имплементации глобальной безопасности [Еременко 2009, Бартенев 2011, Bailes 2005, Heisbourg 2004]. Начало XXI века показывает существенное обострение этой проблемы и выходит на первый план абсолютно всех цивилизованных стран, оттеняя остальные проблемы современного мира. Ответ на столь неочевидный на первый взгляд феномен можно обнаружить с помощью синергетического дискурса, а именно тесное переплетение факторов системы глобальных процессов:

- усиливающаяся общая геополитическая напряженность между странами Юга и Севера и одновременно локальные столкновения вследствие неоднозначной, порой агрессивной геополитики сверхдержав, которая на рубеже второго десятка нового века могла привести к III мировой войне. Вовлекая мировое сообщество в вооруженный конфликт с применением оружия массового поражения.

- нарастающие экологические и биосферные угрозы, ставшие в последнее время глобальной угрозой, затрагивающие: континент — пожары в Австралии в 2019-2020 году; являющиеся транснациональными (цунами у побережья Суматры в 2004 году, вулкан Эйяфьядлайёкюдль парализовавший всё воздушное пространство Европы на 5 дней, вулкан Тааль, считающийся одним из самых маленьких, в январе 2020 года заставил покинуть свои родные места до 450 тысяч местных жителей); касающиеся всего мира (супервулканы). Результатом природных катастроф может стать, масштабные переселения людей.

- усиление региональной демографической асимметрии, увеличение населения стран Африки, Латинской Америки и стран Восточного Мира. Так доля населения более развитых стран и менее развитых регионов, по среднему варианту прогноза ООН в 2050 г. будет составлять 13,5 и 86,5% (в 1900 г. эти цифры составляли соответственно 30 и 70%) [Руденко 2015, 87]. Увеличение популяции «Юга» приведет к перераспределению ареола обитания «южных жителей».

Также исследователи отмечают «быстрое нарастание негативных тенденций в гуманитарной сфере общества, связанных с деградацией базовых духовных ценностей» (потребительской ориентацией общественного сознания, утратой многих достижений мировой культуры, которая сегодня переживает системный кризис) [Колин 2017, 14].

Кризисогенность в социальной сфере, риск утраты культурной устойчивости и идентичности, нарастание конфронтаций различных уровней — (гео)политических, экономических, экологических — послужили катализатором создания концепции и парадигмы «устойчивого развития». Во второй половине пошлого столетия мировое сообщество приняло на себя обязательства по определению направления и траектории построения социально ориентированного общества. Парадигма устойчивого развития, впервые артикулированная в 1987 году, направлена на ценность рационального потребления ресурсов сейчас и отсутствия у последующих поколений угрозы истощения завтра. К настоящему моменту многогранность данной концепции подтверждается появлением новых рисков и угроз, в частности, связанных с феноменом миграции, четко заявившим о себе в глобальном масштабе (как очередное великое переселение народов) в начале нынешнего века.

В парадигме инвайронментального противостояния «Север — Юг» (которое в некоторых аспектах совпадает с противопоставленной осью «Восток — Запад») только мобильность оказалась способна в некотором смысле снять проблему разрыва в качестве жизни. В этом контексте миграцию вполне правомерно рассматривать как форму демографической самоорганизации глобальной этносферы, которая позволяет в той или иной степени «управлять» повальной нищетой, уменьшает нагрузку на институт «ликвидации голода», способна обеспечить экономический рост, внедрение инноваций, повышение образования, равенства полов. Вместе с тем существует принципиальная разница между «устойчивой миграцией» и «(не)устойчивой миграцией»: «достижения положительных эффектов развития, возможно, добиться исключительно в случае управляемого процесса трансграничных перемещений» [Бочарова 2017, 119].

К настоящему моменту мировое сообщество признает позитивный вклад мигрантов во всеобъемлющий экономический рост и устойчивое развитие стран происхождения, транзита и назначения. Сложилось единое мнение об условии гармонизации целей стран доноров и принимающей стороны: миграция позитивно влияет на экономическую динамику. «Экономика свободного перемещения народонаселения» дает возможность реализовать эту цель посредством денежных переводов из стран-реципиентов (в большинстве случаев это экономически развитые державы) на историческую родину мигранта, тем самым помогая аккумулировать денежную массу в менее развитых странах. Миграция помогает оптимизировать диспропорции трудовой силы на рынке труда, ликвидирует демографическую яму, ослабляет нагрузку на экологию и природные ресурсы перенаселенной страны. Все это свидетельствует о формировании «новой миграциологии», где социально-экономический дискурс обогащается экологическим, культурным, гендерным и иными измерениями.

Здесь также следует подчеркнуть возрастание роли «миграционного детерминизма» применительно к парадигме устойчивого развития, учитывая артикулированные в 2015 году глобальные цели устойчивого развития и тот факт, что «мировое сообщество осознанно назвало миграцию, наряду с другими факторами, инструментом по достижению целей устойчивого развития» [Бочарова 2017, 116].

В условиях неравномерного развития государств, как в экономическом, так и в социальном отношении именно мобильность может способствовать "выравниванию" условий жизни, благополучию людей, устранению нищеты, ликвидации голода, обеспечению и достойной работы, и экономического роста при внедрении инноваций, правосудия, достижению хорошего здоровья, качественного образования, равенства мужчин и женщин. Миграция становится во многом определяющим фактором для абсолютного большинства сфер жизнедеятельности современного мультикультурного, поликонфессионального, многонационального глобализирующегося общества.

В самом первом приближении глобальная безопасность может быть рассмотрена как «вид безопасности для всего человечества, т. е. защита от опасностей всемирного масштаба, угрожающих существованию людского рода или способных привести к резкому ухудшению условий жизнедеятельности на планете» [Смирнов 2011, С. 232]. Очевидно, что она представляет собой динамичную гетерархическую систему, в которой в зависимости от определенных условий актуализируется тот или иной рискогенный фактор, изменяющий траекторию процессов секьюритизации. Так, например, Г. А. Федосеева считает, концептом действующей системы безопасности является «проблема сохранения мира, как центральная глобальная проблема в начале XXI века» [Федосеева 2003, С. 674]. Главным дестабилизирующим фактором устойчивости в этом контексте она называет международный (а мы конкретизировали, транснациональный) терроризм, набирающий силу и степень жестокости своего проявления в рамках отдельных государств.

События последних лет, связанные с дестабилизацией ситуации на Ближнем Востоке и африканском континенте в целом, обратили внимание исследователей на риски и угрозы, сопровождающие миграцию. Так, Алешковский И. А. с Ионцевым В. А. открыто констатирует, что «в современном мире международные миграционные потоки превратились в глобальное явление, оказывающее воздействие на все стороны жизни мирового сообщества…» [Алешковский, Ионцев 2008, 80], рассматривая современные миграционные процессы как рискогенные для всего мирового сообщества. Оставляя в стороне вопрос о «переселенческих мотивах», подчеркнем, что миграционный вопрос, интенсифицированный событиями в Ливии, Сирии и других точках социального и политического напряжения, перерос статус геополитической проблемы. Он из потенциальной неожиданно стал реальной угрозой для европейской и в целом мировой стабильности; оказался тем вопросом, который существенно пошатнул фундамент общеевропейской идентичности и солидарности.

Действительно, повальная и нерегулируемая миграция (как в рамках отдельно взятого государства, так и в рамках мирового сообщества) ведет к обострению терроризма, сепаратизма, экстремизма, ведет к дестабилизации экономики и росту межэтнических проблем. Это делает очевидным что в настоящий момент, именно миграционная безопасность становится ключевым компонентом разноуровневых систем безопасности. Здесь еще раз важно подчеркнуть, что миграционную безопасность следует рассматривать в ее соотношении с другими элементами системы глобальной безопасности, такими как: духовная безопасность, этническая, информационная, террористическая, демографическая, социальная, трудовая и другими.

Миграционная безопасность^[1] переросла национальный статус (правовой дискурс), выйдя за рамки государственности, представляя самостоятельную систему, наряду с другими системами безопасности одновременно является видовым, структурным компонентом (подсистемой) более крупной системы, называемой «глобальная безопасность». Пришло время осмыслить миграционную безопасность не с сугубо правовой (юридической) точки зрения, что уже во многом сделано, а предложить философскую рефлексию данного феномена, преимущество которой заключается в том, что она позволяет реализовать масштаб, соразмерный современным реалиям цивилизационного развития. Миграционная безопасность как свойство социальной системы, предполагает поддержание определенного состояния социума (или его локуса), при котором возможно не только стабильное мультикультурное существование, но и гармоничное этно-национальное развитие. Как институт миграционная безопасность предполагает осуществление базовых функций: политическая (онтологическая) — контроль терроризма, сепаратизма, экстремизма; экономическая (праксиологическая) — распределение трудовых ресурсов и нивелирование «демографических ям»; национальная (аксиологическая) — сохранение национального единства и многообразия этнокультур.

Превентивными инструментами управления миграционной безопасности выступают: визовые требования, контроль документов при въезде в страну, активные информационные кампании в странах донорах. Под визовыми требованиями подразумевается политика государства контроля миграции прежде всего вне границ своей страны. Анализ визовых режимов ключевых стран показывает сложности при оформлении для граждан стран не являющихся «безвизовыми» и не имеющих двухсторонних соглашений. Тогда как, например граждане Австралии имеют практически беспрепятственное право посещать страны Северной Америки, ОАЭ, ЕС (позволяют гражданам Австралии проводить в соответствующей стране до трех месяцев без учета времени, проведенного в других государствах, подписавших Шенген). Таким образом, визовая политика направлена на ограничение мигрантов из стран «второго» и ниже миров. Лидером отсутствия визового режима для посещения других стран является гражданин с японским паспортом, в чем скорее всего нашло отражение культуры и самодисциплины подданных родины восходящего солнца. Что касается российских граждан, то для нас на сегодня открыты 118 безвизовых направлений, тогда как в 2005 году количество таких стран составляло число 55 [Индекс Хенли, web]. Начиная с 2011 года Россия ведет конструктивный разговор по отмене виз с ЕС, но из-за введенных санкций окончательная договоренность по данному вопросы постоянно откладывается [Щедрин 2018]. При этом Европейский союз с 2018 проводит реформы своей визовой политики, её можно сформулировать как директиву, которая «направлена на укрепление внешней границы, а с другой стороны, не должна осложнять въезд для законопослушных путешественников, что может привезти бы к снижению привлекательности ЕС для иностранцев. Очевидно, что одновременное достижение двух указанных целей требует достаточно гибкого подхода и обеспечения правильного баланса между безопасностью и свободой» [Войников 2018, 87].

Контроль документов, особенно между странами безвизового доступа позволяет отфильтровать нелегальных мигрантов и криминальных личностей или лиц чей доступ в страну по каким-либо причинам запрещен. Чаще всего это направлено на граждан, ранее совершавших на принимающей территории криминальные действия, ярким примером являются футбольные британские и итальянские тиффози.

Для сдерживания мигрантов непосредственно на границе применимы следующие механизмы миграционной безопасности: усиленные физические границы (заборы, видео наблюдение); усиленный пограничный контроль и биометрические данные. И даже если нелегальная миграция проникнет внутрь сраны, будут задействованы постграничные механизмы: инспекции на рабочих местах; уличные проверки личности (в современном мире научились распознавать биометрические данные пешехода на улице с помощью видеокамер и программ искусственного интеллекта), ускоренные процедуры депортации и содержание под стражей.

Но есть ряд причин, по которым механизмы не достигают своей цели. Во-первых, это формирующие миграцию, в значительной степени находятся вне контроля прямого государственного вмешательства, такие как глобализация, конфликты и растущее экономическое неравенство между различными части света. Другими словами, политики и механизмы миграционного контроля не меняют фундаментальные причины нерегулярной миграции Вторая причина состоит в том, что, как только миграция становится законной и регулярной, ее импульс достаточно трудно остановить. Частично это является результатом социальных сетей (в том числе диаспора) и цепной миграции (обратная связь). Отчасти это происходит потому, что многомиллиардная индустрия миграции развивается и личная заинтересованность в миграции продолжается. При этом, отрасль имеет как законный аспект — в него входят турагентства, рекрутинговые агенты и транснациональные корпорации, так и незаконный аспект, наиболее очевидно, это контрабандисты, организовывающие нелегальную миграцию и торговцы людьми.

Последние десятилетия стали свидетелями расширения межправительственных и других инициатив по разработке совместных подходов к миграции. Диалог и дебаты по вопросам международной миграции получили широкое распространение, что свидетельствует о том, что эта тема очень важна для международной государственной политики. Миграционный аспект стал все чаще появляться в программах развития международных субъектов.

Глобальные процессы в области миграции — это управляемые правительством международные форумы по политическому диалогу по вопросам миграции на глобальном уровне, обычно поддерживаемые межправительственной организацией и ориентированные либо на общее управление миграцией на глобальном уровне (например, Международный диалог по миграции), либо на конкретные темы (целевые консультации и дискуссии по вопросам миграции, которые несут конкретные обязанности по определенным элементам миграции посредством международных конвенций и протоколов) или взаимосвязи между миграцией и другими областями, такими как развитие (например, диалог ООН на высоком уровне по международной миграции и развитию, Глобальный форум по Миграции и развитии). При этом, независимо от уровня внедрения данных процессов они должны отвечать принципам гуманизма, равномерного распределения благ и соблюдения прав человека.

Несмотря на либеральную гордость развитых стран за универсальность прав человека, восприятие «человека» и «культуры» все еще сильно территоризировано и основано на государственной миграционной политики. Мы живем в мире, где товары перемещаются через международные границы гораздо более свободно, чем люди, что в некотором роде свидетельствует о том, что экономический либерализм является успешным, чем политический либерализм.

17 сентября 2015 года ситуация с беженцами стала проблемой безопасности в Словении. Первая и самая большая группа, состоящая примерно из 200 мигрантов, пересекла хорватско-словенскую границу на поезде, чтобы добраться до своих целевых пунктов назначения в Западной и Северной Европе. Это был момент, когда Словения из-за закрытия венгерской границы и последовавшего за этим изменения маршрута миграции стала одной из стран транзита для мигрантов, путешествующих по так называемому «западному Балканскому маршруту». С первых дней стало очевидно, что правительство Словении было материально не готово регистрировать и должным образом принимать беженцев, предоставляя им необходимую психологическую и медицинскую поддержку, питание, жилье и транспорт. Поэтому, стремясь защитить шенгенскую границу, правительство Словении решило развернуть полицейские силы в полном снаряжении. Беженцы содержались под стражей в центрах по наблюдению за иностранцами или на охраняемых территориях вдоль словенско-хорватской границы. Беженцы содержались в отвратительных условиях долгие часы, и даже дни, чтобы пройти регистрацию и получить гуманитарную помощь.

Это контрастирует с концепцией безопасности человека, которая ориентирована на человека, а не на государство. Речь идет о «защите» людей, независимо от индивидуальных особенностей, таких как: гражданство, цвет кожи, возраст, пол или состояние здоровья. Безопасность понимается в смысле «как отсутствие физического, психологического и структурного насилия» [Galtung 1967]. Структурное насилие - концепция, которая не оспаривается в рамках исследований насилия, оно является результатом социальных условий. Это понимание насилия, при котором отдельные лица или группы подвергаются различным неравенствам и дискриминации на основе структурных категорий, таких как возраст, пол, национальность или религия. Это, в свою очередь, может привести к тому, что им будет отказано в доступе к возможностям социального участия и базовым услугам, таким образом, их основные человеческие потребности не будут удовлетворены. Структурное насилие ограничивает возможности для развития и самореализации. Такое понимание насилия открывает нам глаза на социальную несправедливость в национальном, региональном и глобальном контекстах, выступая внутристранновой радикализацией общества.

Радикализация - это не событие, а процесс, в ходе которого мышление и / или действия человека или группы изменяются таким образом, что - исходя из социальных конфликтных линий - люди или группы все чаще бескомпромиссно настаивают на своих основных политических, интеллектуальных или религиозных позициях и тем самым противодействуют им. Отношение и ценностям других людей становятся все более и более нетерпимыми: «в социальных конфликтах радикализация относится к процессу, в котором разграничение между группами все более обостряется и заряжается враждебными чувствами. Этот процесс главным образом связан с «акцентом на социальную идентичность, которая достигается посредством позитивной оценки собственной группы и отвержение другой» [Herschinger, Bozay, Decker, Drachenfels, Joppke, Sinha 2018]. Это также основа для очень важного базового явления идеологий неравенства: девальвация и делегитимация других. Это, несомненно, связано с социально-экономическими и политическими интересами. Процессы радикализации особенно часто возникают во времена, когда кризисы ложатся тяжелым бременем на социальную сплоченность общества, а социальные разногласия и демаркационные линии становятся более очевидным. Поляризационные дискуссии о неолиберализации и расширении трансграничных сетей общества, экономические, культурные и политические потрясения последних десятилетий, а также тенденция изображать беженцев и мигрантов, в частности, в средствах массовой информации и политических дебатах, как угрозу: ценностям, безопасности и интересам общества («моральная паника») способствуют дальнейшему углублению социальных разногласий. Как следствие, эти поляризации проложили путь для различных форм радикализации. Они варьируются от отказа преобладающих социальных норм и свободного демократического базового порядка до растущего признания насилия для достижения идеологических целей. Динамика радикализации тесно связана с потерей легитимности социальной системы.

Сложившаяся ситуация, когда права мигрантов и беженцев нивелированы и повсеместно нарушаются необходимы согласованные действия все акторов, имеющих влияние на миграционные потоки и регулирующих политику в данной сфере: «только работая совместно, дополняя друг друга, государства, УВКБ ООН, международные и неправительственные организации могут предоставить эффективную защиту, в которой нуждаются беженцы. И тогда система международной защиты беженцев станет прочной и стабильной» [Локова 2013, 67].

Акторами миграционной безопасности могут выступать как отдельные личности (главы государств, сильные политические лидеры), так и некоммерческие организации, транснациональные корпорации и региональные и глобальные сообщества. Таким образом, прослеживается трех уровневая система влияния на миграционную безопасность: национальный, региональный и глобальный уровни. Возможно, стоит упомянуть микроуровень (город, район), но здесь вероятнее всего будет незначительное влияние на глобальную систему, скорее это решение проблем на местном уровне. Правда мы не стали бы это абсолютно категорично отбрасывать в сторону, поскольку акторами любой политики на первом уровне по своей сути является как каждый по отдельности гражданин, так и отдельно взятое общество.

Каждый из уровней миграционной безопасности - индивидуальный, групповой, национальный и международный - частично влияет на безопасность всех контрольных объектов. Безопасные люди создают безопасные социальные группы, группы способствуют безопасности на национальном уровне, государства создают безопасную международную среду и наоборот. Сегодня миграционная безопасность рассматривается как базовая потребность каждого эталонного объекта (государства), как условие его существования, развития и выживания. Именно такое состояние ситуации безопасности и процессов, влияющих на это состояние, обеспечивает благоприятные условия для существования постоянства и развития каждой страны по отдельности и всего мира. Восприятие комплексной миграционной безопасности любого государства должно быть связано с идентификацией структуры миграционной безопасности, а также ее субъекта и измерения процесса.

Мы можем говорить об относительно удовлетворительном состоянии международной безопасности. Сегодня ни одна страна, ни одно государство не обеспокоены военным нападением со стороны внешней агрессии, и оно может быть свободно от опасений политического или экономического принуждения, направленного против его свободных и демократических выборов и принятие решений по своим внутренним вопросам. При этом международная миграционная безопасность выходит на «первый план». Реальное состояние международной миграционной безопасности далеко от желаемого. Причины кроются в текущем разделении мира, глобальном неравенстве доступа к ресурсам, экономических гандикапов, геополитического расположения.

Ситуация, когда одна страна, трактует миграционное право согласно своим, выгодным только им правилам и зачастую начинает диктовать условия более слабым и зависимым странам создает прецедент недоверия и отторжения. Существует очевидное противоречие между, с одной стороны, тем, что страны развитого мира проводят избирательную миграционную политику и стремятся получить только «элитных» мигрантов (что является «утечкой мозгов» для стран третьего мира), но если миграция не оказываются им по вкусу (становится не контролируемой), они объявляют политику «нулевой миграции» или как в последнем случае в марте 2020 года, открыто объявляют о применении оружия относительно сирийских беженцах. Таким образом, в системе международной миграционной безопасности существует асимметрия, вызванная эгоизмом сильных государств или стран с большой внешней поддержкой, которые требуют «бо́льшей» безопасности, чем другие государства; они могут адаптировать правила и условия, оказывая влияние на институты и некоммерческие политические организации.

Анализ реализации миграционной политики в Соединенных Штатах и в Европе показывает, что либеральные государства отреагировали на миграционное давление путем переосмысления своих способов миграционного регулирования и принятия стратегий. Штаты сместили вектор в сторону разработки политики негосударственными субъектами, которые располагают экономическими и/или политическими ресурсами для содействия или сокращения миграция. Это продуцирует сложную сеть действующих лиц, согласованных государством, и передачу функций правительства нецентрализованным юрисдикциям. Либеральные государства смогли расширить свою область действий и преодолеть определенные ограничения, передав ответственность на внешних и внутренних границах, в «другие руки»: частные (авиакомпании, туристические компании, работодатели); местные (гражданские субъекты, такие как церкви, выборные должностные лица, профсоюзы) и международные/транснациональные агенты^[2]. Вместе они регулируют расширенное «игровое поле миграции» во все более глобальном мире. Таким образом, государственные органы способны решить дилемму социальной напряженности: одновременно успокоить общественное беспокойство по поводу миграции и безопасность, сняв с себя определенную часть ответственности и контролировать миграцию посредством нормативных ограничений, оставаясь по-прежнему актором, стимулирующим миграцию через торговые и туристические потоки.

Очень часто за национальной миграционной безопасностью стоят крупные и властные политические акторы. От их решений зависит тот или иной миграционный вектор развития, при этом практически всегда прослеживается дуализм:

– решение миграционного кризиса – вопрос, который может быть решен политиками, при условии их ориентации на внутреннее социальное благополучие и снятие общественного напряжения;

– но как только политическая элита страны становиться «допущенной» к мировому управляющему классу, этот вопрос становиться не решаемым.

Решение этой дилеммы видится в национализации политических акторов, что сегодня прослеживается в некоторых европейских странах, где к власти начали приходить ультраправые партии, провозгласившие антииммиграционный путь миграционной политики.

Большинству странам африканского и восточного регионов, приходится надеяться только на себя в вопросах миграции. В таких странах механизмом регулирования миграционных потоков выступает национальная политика и двухсторонние договоренности с приграничными странами. При этом, как правило, ни миграционная политика, ни миграционные потоки не регулируются. Создание региональных и межрегиональных диалогов в таких странах смогут выступить посредниками в конфликтах между различными национальностями и смогут усилить общую согласованность в вопросах международной миграционной безопасности. Создание таких форумов должны поощряться, обмен между национальными, региональными и глобальными акторами активизируют включение субъектов гражданского общества в региональное сотрудничество. При этом стены, зоны безопасности и политика «нулевой миграции» не являются этическим или действительным решением даже временных аспектов человеческого измерения миграционной безопасности.

Если мы хотим создать будущую структуру миграционной безопасности, отвечающую нашим общим ценностям, мы никогда не должны упускать из виду основную стратегическую цель, даже если на ее достижение уйдут десятилетия.

Глобализация и миграционный кризис выводят мобильность на новый уровень. Новая политическая централизация миграции становится результатом новых форм политической конкуренции, а не каких-либо изменений в индивидуальном отношении к ней. «Политические акторы» в последние десятилетия строят коалиции на основе ортогональных, основанных на ценностях вопросов. Эти группы часто получают заметное повышение влияния и поддержку электората во время и после кризиса, пропорционально с ростом антиэлитных настроений социума.

Эти силы, особенно радикальные и популистские правые группировки, использовали миграцию как «сплоченный крик». Такие субъекты формируют миграцию ценностно, исходя из угроз национальному характеру. Это меняет не только степень сосредоточенности на миграции, но и стиль дебатов. Например, неспособность провести различие между политикой по отношению к беженцам и экономическим мигрантам свидетельствует о дискуссиях, в которых основное внимание уделяется восприятию национальной самобытности и угроз. Тем не менее, дифференциация имеет важное значение.

В настоящее время межнациональные отношения к миграции мало похожи на экономические потребности, вместо этого они воспринимаются как экономическая и культурная угроза. Страны, которые больше всего нуждаются в миграции из-за коллапса рождаемости и ограниченности рынков труда (например, Польша, Венгрия, страны Балтики), чаще всего против этого. Тем не менее миграционная политика, обладающая положительным эффектом, может повлиять на результаты рынка труда, экономический и демографический рост на среднесрочную и долгосрочную перспективу. Устойчиво интегрированные мигранты имеют потенциал и играют важную роль не только в преодолении тревожных демографических тенденций, но и приведут к устойчивому развитию всего мира.

Главным инструментом снижение безопасности миграции является Глобальный договор по миграции, который «вырос» из Нью-Йоркской декларации о беженцах и мигрантах. Слабость договор заключается в том, что он носит скорее рекомендательный характер нежели обязательный к исполнению с юридической точки зрения. «Он основан на ценностях государственного суверенитета, разделения ответственности, не дискриминации прав человека и признает, что необходим совместный подход для оптимизации общих выгод от миграции при одновременном учете ее рисков и проблем для отдельных лиц и сообществ в странах происхождение, транзита и пункта назначения»[ООН, web]. Фактически, общая суть этого договора заключается в том, чтобы все страны-члены ООН договорились о том, как должно работать будущее международное сотрудничество по вопросам миграции, прежде чем они действительно приступят к трудному выяснению того, как эти договоренности будут выглядеть юридически. За последние несколько лет мы увидели, что правительства во всем мире не смогли внедрить политику, которая защищает жизнь мигрантов, и ослабляет обеспокоенность общественности по вопросам управления границ и суверенитета. Глобальный договор о миграции поможет правительствам работать вместе для лучшего управления миграцией и обеспечения того, чтобы люди, совершающие трансграничные поездки, могли делать это легально, упорядоченно и безопасно.

Модель Глобального партнерства в области навыков предлагает соглашение между двумя странами, которое начинается с обучения мигрантов в их странах. Не все обучаемые в итоге мигрируют, и те, кто остаются, вносят свой вклад в развитие местного общества с более продвинутыми навыками, способностями и экономическим потенциалом. В более широком смысле, страна назначения и / или работодатель в стране назначения могут принимать непосредственное участие в формировании навыков потенциальных мигрантов, создавая при этом учебные заведения и программы в стране происхождения. Это приводит к передаче технологий и потенциала стране происхождения, которая может в дальнейшем способствовать большему развитию страны.

Соглашения такого рода наносят удар по сути глобального конфликта по поводу квалифицированной миграции. Они гарантируют, что принимающие страны получат необходимых работников с навыками, позволяющими интегрироваться и вносить свой вклад сразу же, в то же время, создавая конкретные и видимые преимущества в виде учебных заведений в стране реципиента. Когда такие соглашения работают правильно, появляется квалифицированная миграция, при этом нет «утечки мозгов» — только общие выгоды.

В миграционных процессах с разнообразными проблемами и вызовами лучшие возможности для решения возникают из стратегического глобального партнерства. Это сотрудничество стимулирует обмениваться идеями, пониманием и целями, которые затем могут быть воплощены в ощутимые достижения, создающие лучший мир для всех. Также, можно сказать, что система глобальной безопасности в миграционном срезе есть ничто иное как – уровень развития планетарного сознания, которое готово принять на себя ответственность за результаты жизнедеятельности в области глобальных миграционных процессов на планете, и направлено на обеспечение безопасного функционирования всего мирового сообщества.

Миграционная безопасность строится на наборе дискурсов или нарративов и исторических практик, основанных на общепринятом понимании, и, следовательно, становится политической и социальной концепцией. В ходе этого процесса находящиеся у власти элиты, аналитики и эксперты определяют существующие риски и угрозы в определенный момент и на разных уровнях (национальном, региональном, глобальном). Затем они оправдывают свою значимость вместе с сообществом, впоследствии активируя, когда это возможно, средства их нейтрализации. Таким образом, включение конкретного подхода к миграционной безопасности в государственную практику или в международные организации, как правило, вытекает из существующей структуры власти. Процесс глобализации добавил новые функции к ответственности государства и изменил некоторые из предыдущих, поскольку традиционная функция гарантировать защиту своей территории и политическую независимость теперь связана с обязательством обеспечения экономической независимости, культурной самобытности, социальной стабильности и добавившейся к этому, миграционной безопасности. Миграционная безопасность выходит за пределы, установленные проблемами государственного суверенитета и пограничного контроля, что приводит к более глубокой связи между миграцией и субъектами миграции, которая требует многоуровневое управление, тесное сотрудничество и подотчетность.

Отсюда мы приходим к выводу, что акцент на миграционную безопасность на уровне человека имеет тенденцию работать на предыдущем этапе, до прибытия нелегальных мигрантов в страну. Страны же полагаются на международное сотрудничество и глобальное управления, особенно путем содействия усилению помощи и программы по правам человека в странах происхождения, направленные на обеспечение безопасности человека. В целом, как показывает современный опыт, в конечном итоге, развитые страны заявляют ограничительный характер миграционного потока, усиление пограничного контроля, проверки беженцев и их гражданства. Максимально сосредоточены на центрах сдерживания и программах репатриации в плане управления нерегулярной миграцией.

^[1] Миграционная безопасность в нашем понимании оказывается значимым регулятивом миграционной политики, задающим ориентиры коэволиции культур, при этом в социокультурном плане фиксируется как состояние бытия, когда совокупность соотношений подчиненных срезов безопасности и угроз качественно переходит в состояние отсутствия притязаний на самоидентичность.

^[2] Комитеты ООН, ЕС, Международная организация миграции и другие.