Дискурсивная лояльность в условиях централизации власти в России: природа явления и типология

Николаев Илья Викторович преподаватель, Южный федеральный университет 344082, Россия, Ростовская область, г. Ростов-На-Дону, ул. Большая Садовая, 33, оф. 207 Nikolaev Ilya Viktorovich Educator, the department of Foreign History and International Relations, Southern Federal University 344082, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov-Na-Donu, ul. Bol'shaya Sadovaya, 33, of. 207 nikolaev_polit@mail.ru Другие публикации этого автора

В современной России лояльность получила особый политический статус. Как утверждает Н.И. Шестов, отказ политических субъектов и партийных функционеров от собственного видения будущего страны и следования хоть сколь-нибудь внятной идеологической траектории в пользу поддержки правительственной стратегии говорит о приоритете демонстрации лояльности верховной власти над собственной политической самостоятельностью ^{[24, с. 73]}. Политическая лояльность всегда транслирует некий подданнический императив и предполагает привилегированные права элиты на конструирование символического пространства. Воздействие информационных ресурсов на общественное сознание формирует специфическое отношение к власти, которое характеризуется отличительными формами дискурсивных практик эксплуатации официального политического дискурса для демонстрации лояльного отношения к его источнику. Подражание языку властвующего субъекта, демонстративное использование вербальных политических символов официального дискурса, отсылки к высказываниям высших должностных лиц, даже имитация стиля невербальной коммуникации политика несут в себе долгосрочные угрозы политической системе страны, особенно в условиях централизации и персонификации власти.

Признавая безусловную необходимость лояльности общества к власти для поддержания правового порядка, считаем, что подобная дискурсивная лояльность содержит потенциал использования в качестве символического инструмента социальной мобильности для построения индивидуальной или групповой карьерной стратегии. В дальнейших размышлениях мы предпримем попытку выявить природу дискурсивной лояльности, определить типологию этого явления, проиллюстрировав каждый из предполагаемых типов примерами из новейшей российской истории начала XXI века.

Феномен дискурсивной лояльности

Категория лояльности тесно связана с политической легитимностью, хотя имеет противоположное направление. Если под легитимностью понимать признание обществом правомерности, законности политической власти, ее инструментов, способов деятельности и формирования, то она демонстрирует потребность граждан в законной и справедливой власти. Лояльность же «выражает потребность власти в поддержке и сотрудничестве граждан» ^{[10, с. 63]}, то есть отражает те усилия, которые формируют желаемый властью образ реципиента своей деятельности, поддерживающий и оправдывающий ее. И.П. Ромашова подчеркивает направленность процесса конструирования такого воспринимающего субъекта. «Хомо легитимирующий» призван подать пример того, каким образом следует воспринимать сообщения социального института и каким образом выстраивать реакцию на его деятельность (««поддерживать» действия института, «благодарить», «выражать доверие», «клясться» в верности и «присягать»» ^{[19, с. 145]}). На основе этих типов поведения исследователь выделяет несколько жанров дискурса лояльности: благодарность, письма поддержки, присяга и клятва, положительный отзыв ^{[19, с. 145]}.

Лояльность может иметь и иные менее институционализированные формы демонстрации, пронизывающие коммуникативное поведение социального субъекта на уровне кода. К подобному уровню лояльности мы относим использование ключевых вербальных символов доминирующего политического актора в повседневной речи и деловой коммуникации. Под таким символом мы понимаем узловой знак политической реальности, поглощенный определенным идеологическим дискурсом и насыщенный подверженным конъюнктурным изменениям смыслом. Вербальные политические символы бытуют в речах и документах высших должностных лиц и органов власти, популярны в краткосрочные периоды и не имеют четко определенного семантического содержания, что позволяет использовать их как инструмент для достижения коммуникативных целей.

Рассматривая способы преодоления кризисов экономических фирм, А. Хиршман предполагал, что существуют два способа активизации производителя: выход покупателя из коммуникации и голос покупателя, критикующий продукт [См.: 23]. Лояльность («верность» в русском переводе книги) является способом оградить компанию от преждевременного выхода потребителей путем активизации их голоса. Наличие лояльности делает выход менее вероятным, только в случае наличия у клиента возможности влиять на организацию ^{[26, p. 44]}. Примеряя эти принципы к политической системе, мы можем предположить, что лояльный дискурс, предлагаемый властными коммуникантами, является стабилизирующим фактором, способствующим снижению протестной активности (выхода за рамки дозволенного провластной повесткой дня). Однако такая стратегия будет эффективна только в случае причастности общества к власти, которая ввиду институциональной закрытости российской политической системы конструируется символическими инструментами, в первую очередь, путем публичной трансляции доминирующих вербальных символов и замкнутости дискурсивного поля политики.

Таким образом, дискурсивная лояльность общества в отношении власти – это особый способ коммуникативного поведения, не выходящий за рамки заданного официальной позицией дискурсивного поля и проявляющийся в использовании тезауруса власти. Дискурсивная лояльность есть один из подвидов политической лояльности в целом, выделенный по признаку инструмента демонстрации.

Типы дискурсивной лояльности

Политические символы являются комплексным многослойным объектом политической реальности. Американские исследователи Р. Кобб и Ч. Элдер предлагают выделять в структуре символического восприятия элементы трех родов: когнитивный, аффективный и аналитический ^{[8, с. 135]}. Первый из них предполагает воздействие на сознание человека непосредственным прямым смыслом символа. Аффективный элемент восприятия включает в себя переживание человеком эмоционального всплеска в момент использования политического символа. Наконец, аналитический элемент восприятия предполагает критическое осмысление уместности использования символов в конкретной ситуации.

В зависимости от доминирования элементов восприятия политических символов мы выделяем несколько типов дискурсивной лояльности социальных акторов. В случае доминирования аффективного компонента использование социальным актором официального тезауруса власти основано на поддержке эмоционального содержания позиции власти. Лояльность (или даже поддержка) может иметь своей причиной личное переживание проблем освещаемых официальной позицией, персональное отношение доверия к актору-транслятору и др. Доминирование в восприятии вербальных символов когнитивного компонента порождает рациональный тип лояльности, при котором использование вербальных символов общественным субъектом обосновано признанием актуальности этих терминов и потребности в их использовании. Тип дискурсивной лояльности, основанный на доминировании аналитического компонента восприятия, представляется нам наиболее опасным для политического процесса в виду того, что он базируется на критическом осмыслении вербальных символов и использовании для демонстрации своей лояльности или связи с властвующей элитой. Наличие официального тезауруса в дискурсе социального актора обусловлена собственными политическими целями.

Аффективная дискурсивная лояльность

Предложенные выше типы дискурсивной лояльности во многом пересекаются с подходами к родовому понятию политической лояльности ^{[15, с. 93]}. Маркетинговый подход, конструирующий стратегию сохранения традиционно сложившегося круга сторонников, на основе мифологии внутреннего врага, специфического дискурса и космологического мифа о происхождении группы, наблюдается при анализе аффективного типа дискурсивной лояльности. Значимость эмоционального участия в данной версии речевой стратегии подчеркивает аналогии с рекламным дискурсом, опирающимся на сопереживание реципиентом транслируемой информации. По меткому замечанию Л.Е. Трушиной, современная реклама не информирует и даже не внушает, она «соблазняет» ^{[20, с. 19]}. Для аффективной политической лояльности этот принцип столь же значим. Общество «соблазняют» символами великодержавности, политической стабильности, развития экономики, приобщая к масштабному мифу эффективности политического управления и лишая этического права сомневаться в этом. Российское общество, получив «капитал лояльности» путем наследования от Советского Союза с его специфическими формами политического участия и общественного сознания ^{[14, с. 110-111]}, по истечении почти трех десятков лет по-прежнему апеллирует к советским паттернам отношений власти и общества. Эти тенденции видны в актуализации военной истории, поддерживающей эмоциональную связь правительства и гражданина, стремлении к конструированию надэтнической национальной идентичности, использовании дискурса «планов», символизации антропонимов («Ельцин», «Путин»), в многочисленных попытках создания государственной идеологии под ликом «национальной идеи» и т.п.

Одной из примечательных форм вовлечения политических символов в публичное пространство является использование образа президента/премьер-министра в произведениях массового искусства. Среди многочисленных образцов можно выделить популярный сценический образ резидента Comedy Club и серию юмористических номеров «Разговоры с премьер-министром»; песни о Путине, современное плакатное искусство и живопись. С начала 2000-х годов стали популярны песни о В.В. Путине, с различных сторон демонстрирующие характеристики этого персонажа. Вербальный способ трансляции и присущее любому направлению искусства апеллирование к чувствам дает основание утверждать, что подобное музыкальное творчество может выступать инструментом демонстрации аффективной дискурсивной лояльности. В ряду нескольких десятков песен о В.В. Путине следует выделять восхваляющие и критикующие, однако и те и другие демонстрируют эмоциональное переживание политического дискурса. Образ политического лидера, используемый в текстах, вызывает острую эмоциональную реакцию и выступает мотивацией к созданию подобных произведений. В тексте песни «Такого, как Путин» (автор музыки и текста А. Елин, исполнитель «Поющие вместе», 2002 г.) на фоне противопоставления второму лирическому герою Путин наделяется такими качествами как сила, трезвость, надежность. Учитывая предпринятую политической элитой стратегию демонизации «лихих 90-х» ^{[11, с. 47]}, выделенные качества представляются уместными и востребованными на уровне бессознательного восприятия лидера страны.

Близкой по содержанию и значению формой демонстрации аффективной дискурсивной лояльности являются различного рода поздравления руководителя страны с днем рождения и иными праздниками. Показательным стал календарь, созданный студентами-журналистами МГУ к 58-летию на тот момент премьер-министра В.В. Путина [См.: 18], содержащий помимо откровенных женских образов еще и текст, интерпретирующий знаковые события и идеи первых сроков президентства («Прокатите на «Калине»», «Леса потушили…», «Как насчет третьего раза» и т.п.). Акт поклонения маскулинности российской политики и «русскому Джеймсу Бонду» демонстрирует не только гендерный дисбаланс политической культуры ^[3], но и дискурсивную практику равнения на власть.

Особого рода проявление аффективной дискурсивной лояльности наблюдается в массовом тиражировании крылатых фраз президента в повседневной речи и медиа-пространстве. Такие выражения как «мочить в сортире», «как раб на галерах», «снег будет», «сюда нужно смотреть», «ручку-то мою верните» приобрели сакраментальный смысл, сделав их автора объектом для подражания. Значимость указанных фразеологизмов для демонстрации дискурсивной лояльности объясняется двумя факторами. Во-первых, являясь языковыми аномалиями они привлекают внимание, являются маркерами. «Непорядок информативен уже тем, что не сливается с фоном» ^{[1, с. 4]}. Во-вторых, будучи основанными на принципе экономии языка, они включают в себя не только концептуальный смысл, но и его оценочные характеристики ^{[12, с. 12]}. Употребление вербальных политических символов – крылатых фраз, позволяет одновременно и продемонстрировать отношение к источнику в лице высших должностных лиц, и отправить эмоциональное сообщение, основанное на аналогии с этическим содержанием ситуации первого озвучивания высказывания. Произнося фразу, коммуникант воссоздает эмоциональное содержание ситуации: употребляя выражение «Сюда нужно смотреть!», человек подражает Путину, демонстрируя властность, стремление к порядку и всеобщему вниманию, надменность.

Конструирование «хомо легитимирующего» в рамках дискурсивной стратегии, направленной на аффективное восприятие, безусловно, вынуждено опираться на реально существующие культурные ценности и ментальные установки населения ^{[22, с. 147]}. Апеллирование к образу сильного лидера и великой державы, патриархальным основам и подданнической психологии являются ресурсом конструирования аффективной дискурсивной лояльности. Несмотря на универсальность и историческую закрепленность этих инструментов в российском политическом сознании, потенциал дальнейшего использования эмоционального сопереживания доминирующего дискурса исчерпан и опасен для самой власти. Контроль над бессознательным в лице человеческих эмоций практически утрачен, а накопившаяся энергия может быть направлена уже против властного дискурса. Об этом явлении мы будем размышлять в следующем разделе.

Когнитивная дискурсивная лояльность

Когнитивный тип дискурсивной лояльности основан на убежденности в наличии некого современного стандарта проявления нейтрального отношения к государству ^{[24, с. 73]} и специфике его оценки объектом власти. Этот стандарт являет собой совокупность форм демонстрации отношения к власти и властвующим субъектам, применяемый по прямому назначению – как руководство к действию, и как категория непозволительного поведения. В первом случае мы наблюдаем бытование вербальных политических символов в речи политических обывателей, что демонстрирует их убежденность в актуальности дискурса власти и стремление соответствовать повестке дня. Популярность вербальных политических символов обусловлена их тотальным засильем в масс-медиа и официальной информационной стратегии правительства. Несмотря на то, что обществу транслируются стандартизированные наборы вербальных символов, имеющих место во властном дискурсе, когнитивный компонент в восприятии этих дискурсивных элементов будет разниться (как на уровне отдельных индивидов, так и на уровне группового сознания элит и масс) ^{[8, с. 136]}. В зависимости от объема полученного содержания, степени связности, способа восприятия, а также собственного интеллектуального уровня каждый человек интерпретирует вербальные символы специфическим образом, что создает потенциал конкуренции смыслов и интерпретаций.

Утрата доверия к политическим институтам, транслирующим доминирующие вербальные символы, приводит к ниверлированию значения самих лингвоидеологем. Справедливо и обратное: «если индивиду необходимо доверие, то необходимо и его отсутствие, доходящее в своей крайности до полного отрицания» ^{[7, с. 82]}. Попытки трансформации структуры ключевых политических вербальных символов перманентно предпринимается умеренной оппозицией в нашей стране, в частности оппозиционными парламентскими партиями. Коммунистическая партия и партия «Справедливая Россия» вводят собственный левый тезаурус в политические коммуникации («человек труда», «рабочий», «социальная справедливость» и т.п.), однако этот «новый» словарь заведомо неактуален и неэффективен, благодаря апелляции к устаревшему инструментарию советского периода, к которому большинство населения по-прежнему испытывает настороженность. Советизмы политического характера имеют тенденциозно-идеологическое смысловое наполнение и создают угрозу возвращения худших аспектов прошлого нашей страны ^{[9, с. 40]}. Социалистический дискурс «человека труда» в обществе дикого государственного капитализма выглядит искусственным и надуманным. На фоне провала собственной коммуникативной инициативы указанные политические субъекты вынужденно обращаются к доминирующему дискурсу власти, критикуя его, но при этом признавая его актуальным и уместным. Таким образом, на уровне рационально принятого решения субъекты воспроизводят доминирование вербальной символики дискурса власти как естественное и необходимое, что контрастно демонстрирует влияние когнитивного компонента восприятия символических объектов на степень дискурсивной лояльности общества в отношении власти.

Между лояльностью политической партийной элиты и гражданской мобилизацией существует неразрывная связь ^{[25, p. 252]}. Партии, предлагая спектр допустимого отклонения, являются трансляторами основных политических дискурсов, которые лежат в основе политической социализации граждан. В России же в условиях существования многопартийной системы с одной доминирующей партией и отсутствия связи партий с идеологическими дискурсами выполнение функции политической социализации и приобщения к доминирующим дискурсам приобрело гипертрофированные формы.

Аналогичная ситуация складывается и в рядах радикальной оппозиции, ставящей своей целью трансформацию политического режима в России. Попытки внедрения в публичный дискурс новой символической структуры, основанной на либеральных ценностях, свободе, демократии, борьбе с коррупцией, оказался эффективен только на уровне аффективного восприятия («партия жуликов и воров», «он вам не Димон» и т.п.), однако оказались абсолютно безрезультатными в среде с доминирующим когнитивным восприятием. Вербально-символическая модель протестного дискурса остается маргинальной ввиду своей чрезмерной агрессивности и неприкрытой деструктивности. Эксперимент по конструированию альтернативного властному дискурса оказался неудачным как в исполнении праворадикальных националистических сил [См.: 2] и прозападных либеральных кругов [См.: 6], так и новообращенных протестантов в лице персон, инкорпорированных в региональную политическую элиту. Особенно примечательно, что последние подкрепляют свои претензии к региональной власти поддержкой президента и цитатами его обращения к Федеральному Собранию (см. пример конфликта в Московской области ^{[17, с. 96]}), тем самым продолжая демонстрировать ориентацию на властный дискурс в своей коммуникативной практике.

Замкнутость публичного символического пространства порождена рядом факторов, наиболее значительными из которых являются тотальность властного дискурса, занявшего все возможные тематические лакуны – от этического и религиозного до научного экономического и социологического; закрытость информационной системы (несмотря на широкое распространение информационных средств коммуникации массы населения продолжают быть отчуждены от политики и управления); загрязненность информационных потоков темами, не отражающими реального проблемного поля. Символическое пространство языка российской власти сконструировано таким образом, чтобы создать иллюзию удаленности социально-политических проблем (все они в Украине, Америке и Сирии). Жизнеспособность подобной модели символической коммуникации испытывается уже почти два десятилетия и начинает иссякать ввиду возвращения человека в политику, наблюдаемое на фоне активности оппозиционеров всех мастей в условиях продолжающейся социально-экономической стагнации. Ресурс когнитивной дискурсивной лояльности, заинтересовывающей или «добровольно принуждающей» социальных субъектов использовать властный дискурс, исчерпаем вследствие утраты доверия к политическим институтам и, в первую очередь, к ключевым субъектам, транслирующим вербальные политические символы власти.

Аналитическая дискурсивная лояльность

Снижение доверия к ключевым вербальным символам дискурса власти не означает тотального отказа от их использования, а открывает потенциал аналитической дискурсивной лояльности. Последняя проявляется в осознанной ретрансляции доминирующих вербальных символов при наличие альтернативных форм или гипотетической возможности конструирования собственных. Язык в совокупности его лексических, синтаксических и прагматических аспектов выступает инструментом идентификации человека с различными политическими группами, выступает кодом распознания «своих» и «чужих» ^{[13, с. 678]}. Активное использование властного дискурса, имитирующее аффилированность субъекта с политической элитой, основано на рациональном выборе, опирающемся на ожидании дивидендов от причастности к политическим властным кругам.

Сознательное следование дискурсивной стратегии правителя – явление, глубоко укоренённое в российской политической культуре [См.: 24; 4], однако самое широкое распространение оно получило в связи с популяризацией информационных технологий. В цифровую эпоху самоидентификация человека происходит на уровне проектной стадии ^{[21, с. 84-85]}. Индивид стремится проявить себя уже не на уровне личных способностей, талантов и занимаемых статусов, а с помощью манифестации собственного имиджа, демонстрации успешности собственного автопроекта. Если в отношении публичных личностей, и в том числе политиков, привычно используется понятие бренда, то обычный человек пока остается посредственностью. Мы предполагаем, что стремление конструирования собственного персонального «товарного знака» является тотальным для современного информационного общества и в значительной степени влияет на политические процессы, выливаясь в использование дискурса власти для демонстрации своей приближенности к кругам политической элиты, для создания имиджа персоны, инкорпорированной в процесс принятия политических решений. Подобное «высокое» самозванство характеризуется Г.Л. Тульчинским как претензия на амбициозную исключительность, на власть и возможность влияния ^{[21, с. 84-85]}. Самопозиционирование является необходимым условием для участия в политической деятельности, однако в условиях замкнутости политического дискурсивного пространства индивидуальные языковые особенности не приветствуются и воспринимаются как угроза целостности идейного поля российской политики. Повинуясь этому принципу, молодое поколение политиков и чиновников воспроизводят доминирующую структуру вербальных символов власти, не предпринимая попыток внесения в нее актуальных изменений. Эта тенденция порождает серую массу политиков и госслужащих, а также мертвый политический язык, оторванный от реальных социально-экономических процессов.

Формирование аналитически лояльных политических элит, единственным кодом коммуникации которых является дискурс власти, происходит на фоне фиксируемого в социологических данных запроса на общественные изменения. Доля граждан, ощущающих потребность в социальных и политических реформах, выросла с 30 % в марте 2016 г. до 57 % в июне 2019 г. ^{[16, с. 121]}. Неспособность элиты демонстрировать и отстаивать интересы отдельных граждан и социальных групп и слоев населения даже на дискурсивном уровне подтверждается актуализацией демократического дискурса. Рост числа граждан, констатирующих важность таких демократических ценностей, как права человека, демократия, свобода самовыражения личности, отмечается социологами в период с октября 2014 года (27 %) по октябрь 2018 года (37 %) ^{[16, с. 126]}. Данные социологических опросов демонстрируют отторжение политической элиты от общества, проявляющееся в ее неспособности вербализовать запросы граждан. Необходимость следования нормам дискурсивной стратегии власти, тормозящая процесс представления общественных мнений, рассматривается неофитами как условие аффилиации с политической и управленческой элитой.

Угрозой политической системе представляется и конструирование «правильного» дискурса в среде школьников и студентов. Навязываемое патриотическое, военное и гражданское воспитание в образовательных учреждениях и общественных движениях («Российское движение школьников», «Юнармия» и т.п.), а также безальтернативная подача противоречивых вопросов истории и обществознания дают негативный эффект: у молодых людей формируется понимание того, что и как говорить допустимо, а что является табуированным. Тот же мертвый политический язык не воспринимается как актуальный и востребованный, он выступает единственным допустимым кодом, который не вызовет санкций со стороны общества и государственных структур. Итогом коммуникативной ловушки является тотальная антиполитичность подростков, выступающая «рациональным выбором молодых граждан, которые не рассчитывают на государство и ищут самовыражения и развития в других областях, не связанных с политикой» ^{[5, с. 146-147]}.

Отказ от политического участия и уход в частное пространство молодого поколения объясняется среди прочего отсутствием альтернативности в подаче материала общедоступными федеральными средствами массовой информации. Журналисты общественно-политического направления, присутствующие в особенности в телеэфире таких программ, как «Вечер с Владимиром Соловьевым», «Время покажет», «60 минут» и т.п., демонстрируют крайние формы аналитической дискурсивной лояльности. Уклонение от свободного обсуждения политических и социально-экономических проблем, трансляция вербальных символов властного дискурса являются отличительными чертами журналистов подобного рода.

Аналитическая дискурсивная лояльность – опасное явление, создающее иллюзию стабильности политической системы и общественной поддержки центральной власти. Тому есть несколько объяснений. Граждане, отказываясь от агрегирования собственных интересов с помощью языка, который в полной мере способен их отразить, перенимают интересы общие для всей политической элиты (будь то потребность в сильной руке правителя или внешнем враге). Обсуждение проблем общества оказывается за рамками допустимого дискурса, маргинализируется и даже преследуется. Ориентация публичного дискурса на власть приводит к отсутствию альтернативных вариантов развития общества, нивелированию политических идеологий, разрушению принципа субсидиарности. Решение насущных проблем гражданина требует высокого правительственного слога и вмешательства длани правителя. Политическая элита предстает монолитной: от президента до рядового депутата или чиновника и примкнувших к ним субъектов околополитической сферы – журналистов, экспертов, управленцев и бизнесменов, транслирующих те же символические формы, что и официальный дискурс. Несогласие и попытки конструирования собственной вербально-символической структуры порочны и воспринимаются как угроза политической системе.

* * *

Безусловно, лояльность общества в отношении власти – необходимое условие существования стабильной политической системы, определяющее рамки взаимодействия элит и общества. Дискурсивная лояльность являет собой признак и последствие централизации власти, т.к. выступает результатом ограничения индивидуальной свободы слова, зафиксированного в правовом пространстве или подразумеваемого на уровне гражданской сознательности. В российском случае актуализация негативных форм дискурсивной лояльности связана с периодом правления Владимира Путина. В этой тенденции присутствует элемент естественного течения политического процесса. Харизматичный и эпатажный политический лидер, каковым выступает В. Путин, создал почву для аффективного восприятия собственного дискурса и до настоящего момента активно эксплуатирует этот ресурс лояльности. Однако он не безграничен: накопление фактов (и личных переживаний этих фактов) несоответствия образа и действий способствует расшатыванию эмоционального амплуа президента.

Когнитивный компонент восприятия вербальных символов властного дискурса также находится в регрессивном состоянии. Консервация и невосприимчивость языка власти вызывает сомнения в его актуальности и уместности. А вынужденное использование в среде умеренной оппозиции представляется актом полной капитуляции и неспособности предложить своевременный коммуникативный код.

Наибольшие опасения вызывает распространение и популярность, взращиваемая самой политической системой, аналитического типа лояльности. Подданнический императив, диктующий необходимость следования приемлемому дискурсу власти, не способен породить уважение к нему и признание его уместности и важности. Результатом этого давления становится игнорирование, внутренний протест, отречение, которые вследствие замкнутости институциональной среды не приводят к «выходу», но создают армию людей, скрывающихся под маской добропорядочных сторонников правительства с целью получить дивиденды от статуса членов политической элиты.