Архитектоника лирической книги О. А. Охапкина «Посох»

Корсунская Анастасия Геннадьевна кандидат филологических наук доцент, кафедра русского языка, Военный институт физической культуры 190005, Россия, г. Санкт-Петербург, пр. Троицкий, 18, кв. 1 Korsunskaya Anastasiya Gennad'evna PhD in Philology Docent, the department of Russian Language, Military Institute of Physical Culture 190005, Russia, g. Saint Petersburg, pr. Troitskii, 18, kv. 1 akulik1@yandex.ru

Поэзия ленинградского андеграунда второй половины XX в. мало изучена современным литературоведением. Многие тексты, являясь важной составляющей литературного процесса, по-прежнему остаются не доступными широкому читателю. Так лирическая книга «Посох» О. А. Охапкина не была представлена в официальной печати. В личном архиве поэта хранится выполненная им машинопись в 1974 г.: «“Посох” — шестая книга моих стихотворений. В неё вошли произведения, написанные мной в 1971 и 1972 гг. В первой части помещены стихи 1971 года, во второй — стихи 1972 г., а в третьей — поэма “Fliegender Hollӓnder”, написанная мной в 1972 г. осенью. / Книга посвящена В. Б. К. — ленинградскому поэту и моему другу. Ему же посвящены два стихотворения, обрамляющие композицию двух частей книги. Все стихи расположены в привычном для меня хронологическом порядке. / 17.5.74. / Сосновая Поляна» ^[9].

В примечании, сделанном Охапкиным, указывается, что лирическая книга «Посох» посвящена «В. Б. К.» — Виктору Борисовичу Кривулину – также активному участнику ленинградского андеграунда, поэту и другу Охапкина. Следует отметить, что лирическая книга «Посох» (1971–72 гг.) была создана в преддверии деятельности Кривулина и Охапкина в рамках религиозно-философского семинара, который проводился в квартире Т. М. Горичевой и Кривулина в Ленинграде на Курляндской улице в квартире № 37, начиная с 1973 г.

Из девяти лирических книг Охапкина «Посох» имеет свою особенность — это книга переломная. Ею своеобразно разделен творческий путь Охапкина на «до» и «после». Исследование архитектоники произведения с привлечением фактического биографического материала позволяет выявить внутренние и внешние факторы, способствовавшие окончательному утверждению Охапкина среди авторов «литературного подполья».

Под архитектоникой в данной работе понимается, в соответствии с определением М. М. Бахтина, «структура эстетического объекта» ^[1]. Изучение архитектоники лирической книги Охапкина «Посох» представляется актуальным, так как в настоящий момент в литературоведении отсутствуют работы, посвященные изучению этого произведения.

Время как художественная категория получило разнообразные воплощения в творчестве Охапкина: «Здесь наличествуют образы времени биографического (детство, юность, зрелость, старость), исторического (характеристики смены эпох и поколений, крупных событий в жизни общества), космического (представление о вечности и вселенской истории), календарного (смена времен года, будней и праздников), суточного (день и ночь, утро и вечер), а также представления о движении и неподвижности, о соотнесенности прошлого, настоящего, будущего» ^[22].

Однако особое восприятие времени — в значении не астрономической категории, а в значении физического явления — сформировалось у Охапкина под влиянием дружеских и творческих взаимоотношений с известным отечественным астрофизиком Н. А. Козыревым ^[7], знакомство с которым предположительно состоялось в 1966 г.

Козырев выдвинул гипотезу о том, что ядерной энергии недостаточно для жизни звезд, поэтому «звезда черпает энергию из хода времени» ^[20]. Таким образом время приобретает физические свойства: «Все процессы в природе идут либо с выделением, либо с поглощением времени» ^[6].

В контексте научной концепции Козырева в художественной системе Охапкина улавливается стремление рассмотреть или расслышать «ход времени». Ритм стихотворения «Стихи с часами» напоминает движение стрелки по циферблату:

Тики — тики — так, тики — тики — так —

Времени поёт еле слышный ток,

Времени сочит еле слышный ключ.

То — часы идут где-то из-за плеч <…>

Гвоздь в одном глазу, а в другом — дыра,

Будто кто проткнул мой зрачок вчера,

А сейчас, сейчас тычется и впредь.

Видно, Время нам не дано узреть.

Видно, слышать лишь нам его дано.

Впрочем, то — стихи, впрочем, всё одно.

Лишь немая грусть к нам стучится в грудь,

Если не стихи... Впрочем, как-нибудь! ^[9]

Календарное время в лирике Охапкина имеет свою специфику, ведь «ход времени» может ускоряться или замедляться. На одной из своих открытых лекций в 1970-80-х гг. Козырев (по свидетельству О. Б. Сокуровой) в контексте теории об энергии времени объяснял значение листопада как природного явления так: в течение годового цикла деревья накапливают энергию и это накапливание достигает пика осенью, что влечет необходимость освобождения от такой уже непосильной ноши и подготовки к новому витку:

И если б не были жестоки,

Мы к ним нашли бы столько слов

И нежности, что души сада

Смогли бы горечь листопада

Нам рассказать, насколько нов

И дик им каждый год порядок

Ронять листву и так стоять

Среди опустошённых грядок,

Пока не выклюнет опять

Болтливая, как птицы, зелень. ^[9]

В связи с этим интересно рассмотреть количественное упоминание времен года в лирической книге «Посох»: лето — 3, осень — 16, зима — 5, весна — 6. Данные свидетельствуют об особом восприятии Охапкиным осени как времени тихого умирания:

...И вот уже и осень подошла.

Ужасная, стоит не шелохнется

В пустотах страха пустошь тишины.

В пустотах краха жуть не шевельнется,

Лишь грусть осатанелая метнется

В пустот-разруху, в пот-проруху, в сны,

Да снов мосты в пустотах сожжены.<…>

В среде пустой стою, как осенило,

Постигнутый осенней тишиной.

Пейзажа нет. Ничто не заменило

Того, что в сердце память затемнило

И, расточив себя, ушло иной

Дорогою — незримой, но земной. ^[9]

Зима в книге «Посох» предстает как время молчания, затишья, безмолвия перед новой зарождающейся жизнью, перед расцветом:

В Природе есть не то что тишь,

Но музыка, но звук безмолвья.

Когда февраль у изголовья

Стоит, ты сам не то что спишь,

Скорей, сновидишь, слышишь. Слышь,

В деревьях жизнь от малокровья

Чуть теплится… Но слышен ток

Молчания. То — Время. ^[9]

Внешнее безмолвие природы напоминает состояние ленинградской неподцензурной литературы в 1960–70-х гг. Для советского читателя не существовало неофициальной литературы, ни авторов «литературного подполья», но процесс творчества поэтов и писателей культурного андеграунда не прекращался, они продолжали жить своей внутренней, замкнутой в определенном кругу жизнью:

Тсс!... — шепчу. Подполье до беззвучья

Хоть кого, сжимая, доведет.

Нет, не тишина — безумья лед

Обжигает сжавшуюся душу

И кровавит легкие, наружу

Плотяной выкашливая мед. ^[9]

Стремление сохранить творческую самобытность, хоть и «в среде молчания и пустот», отразилось в названии анализируемой книги и ее идейной структуре. Лирическая книга Охапкина названа по одноименному стихотворению: именно текст стихотворения «Посох» позволяет прояснить систему интертекстуальных связей, заложенных Охапкиным в название. В последнем четверостишии данного стихотворения автор задает несколько вопросов:

Сыпучая чужбина, где твой Рим?

Передо мной встаёт барханов дым.

Что, нищета, твой посох? Не цветёт?

Зато пустыня отчины метёт. ^[9]

Первый вопрос: «Сыпучая чужбина, где твой Рим?», — отсылает к стихотворению «Посох» (1927 г.) О. Э. Мандельштама:

Посох мой, моя свобода —

Сердцевина бытия,

Скоро ль истиной народа

Станет истина моя?

Я земле не поклонился

Прежде, чем себя нашел;

Посох взял, развеселился

И в далекий Рим пошел. <…>

Снег растает на утесах,

Солнцем истины палим,

Прав народ, вручивший посох

Мне, увидевшему Рим! ^[12]

Римская республика часто воспринимается как первоисточник свободы, однако достаточно условной и не для всех, поэтому «посох» может выступать как некий символ свободы творчества от внешнего давления:

Воистину свободен только тот,

Чьи крылья сами тяготеют к бездне <…>^[9]

Вопрос о цветении посоха является аллюзией на лирическую книгу С. М. Городецкого «Цветущий посох», изданную в 1914 г. Книга Городецкого состоит из трех частей («Себе», «Нимфе», «Друзьям») и достаточно объемна (98 стихотворений): «Стихи первого раздела объединены “индивидуалистической” тематикой: осмысление собственного пути, размышления над тем, что происходит сейчас и какое направление движения избрать, рассуждения о роли поэта <…>. Еще одна особенность – присутствие стихотворений с религиозной тематикой <…>. Здесь важна уже не переработка библейских мифов, а непосредственное обращение к Богу» ^{[23, с. 20]}.

«Цветущий посох» Городецкого состоит из восьмистиший и «дает возможность поэту запечатлеть самые мимолетные мысли и ощущения <…> дает впечатление очень непринужденного дневника, и за ним так легко увидеть лицо самого поэта, услышать интонацию его голоса» ^[1]:

Посох мой цветущий,

Друг печальных дней,

Вдаль на свет ведущий

Вечных звезд верней!

Ты омочен в росах,

Ты привык к труду.

Мой цветущий посох!

Я с тобой иду. ^[4]

Лирическая книга Охапкина «Посох» также состоит из трех объемных частей. Первая и вторая части включают стихотворные тексты, третья часть — лирическая поэма «Fliegender Hollӓnder».

Непосредственно слово «посох» упоминается в книге Охапкина несколько раз и именно во второй части, что обусловлено идейными особенностями. Так первая часть лирической книги завершается стихотворением «Призвание», где упоминается библейское сказание о призвании Христом в ученики апостола Петра:«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы. И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним» ^[21].

И Ты Петру ответствовал: «Не бойся!

Отныне человеков суждено

Ловитве быть. И это вам дано.

Ты, Симон, в рыбьем весь. Пойди, умойся!»

И вытащили лодки. И пошли

Мы за Тобой. И что нам предстояло,

Когда искали пищу, а нашли

Все, что ее само в себе являло! ^[9]

Данное стихотворение является ключевым в книге, так как раскрывает важный духовный сдвиг в состоянии лирического героя Охапкина. Осознание избранничества и понимание дальнейшего пути-предназначения выражается в принятии «духовного посоха»:

Всё, что велела странная Судьбина:

Странноприимный дом, пески, чужбина,

Сыпучая стезя, цветущий посох (выделено мной — А. К.) —

Всё, что сбылось до жутких римских розог.

И если что в пути меня смутит,

Господь, того страннее, мне простит,

Зане служу Ему — духовный посох (выделено мной – А. К.),

И взор мой выцвел, выстарел и высох. ^[9]

Структурно первые две части включают по 13 объединений стихотворений без заглавий. Внутри такой стихотворной группы находится до 12 текстов. Данные стихотворения объединены автором по идейно-тематическому принципу. Известно, что Охапкин иногда создавал на одном творческо-эмоциональном подъеме несколько текстов, что, вероятно, и способствовало подобному расположению стихотворений внутри книги.

Также объединение стихотворений во внутренние циклы может быть связано с влиянием творчества известного польского композитора Ф. Шопена, чье имя и музыкальные произведения упоминаются в «Посохе» многократно: вальс, фуга, прелюдия, полонез, мазурка и пр.

У музыкального наследия Шопена были свои художественные особенности: «Основу его наследия составляют преимущественно камерные произведения, миниатюры, которые объединяются лишь на самом начальном композиционном уровне (количественном): полонезы – попарно, ноктюрны и вальсы – по два или по три, мазурки – по три, по четыре или по пять, этюды – по двенадцать. Он отказался от явной программности музыки, оставив слушателю возможность самому доопределять заложенную в музыку драматургию и скрытые мотивы» ^[2].

1) Несравненной рукой Шопена

Сыгран вечер, но в лучшей руке

Я оставил свою, не из плена

Уходя, но челном по реке

Уплывая навстречу полона. <…>

2) Остаётся разве что она —

В дельте пальцев слабая струна

Времени где сам Эол-Шопен

За рукой твоей, да нежный плен

Музыки, что так же за тобой,

Как бы тон Шопена голубой.

3) Я взял Шопена ни с того —

Пятнадцатый прелюд,

И ни с сего услышал в нём:

Часы за стенкой бьют. ^[9]

Каждый внутренний цикл в книге Охапкина «Посох», с одной стороны, является тематическим, ритмическим и лексическим достаточно самостоятельным смысловым единством, с другой стороны, посредством различных циклообразующих связей включается в состав большего циклового единства – лирической книги.

Интерес Охапкина к музыке Шопена может быть объяснен спецификой творчества композитора: «Сходным пунктом пианистической эстетики Шопена является признание музыки своеобразным эквивалентом речи. Речи, выражающей мысли, чувства и впечатления, но без определённости и решительности. По мнению Шопена, звуки создают музыку так же, как слова — речь» ^[2]. Шопена интересовали миниатюры, объединенные в большие музыкальные единства.

Охапкин в книге «Посох» создал органическую циклическую систему, сложившуюся естественным образом, где передается более ход времени, чем указан событийный ряд, раскрывается реальная жизнь в ее последовательности и логичности: «Никто не будет спорить, прослушав цикл, что 24 прелюдии воспринимаются как страницы одного повествования. Подобно реальной жизни, светлые миниатюры чередуются с печальными, эмоциональные радостные взлеты перемежаются трагическими и подавленными настроениями» ^{[10, с. 330]}.

Практически все тексты, созданные Охапкиным, существует в двух измерениях: светской культуры и библейской истории. Эта особенность художественного стиля поэта отразилась и в названии данной лирической книги. Слово «посох» («жезл» и «посох» выступают в Библии синонимами – А. Г.) неоднократно встречается на страницах Библии: «Еще более впечатляющим выглядит цветение жезла. После бунта Корея, Дафана и Авирона против власти Моисея и Аарона Моисей собрал жезлы у начальников всех двенадцати колен, а также жезл Аарона для колена Левия. Согласно библейскому рассказу, “на другой день вошел Моисей в скинию откровения, и вот, жезл Ааронов от дома Левиина, расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали”» ^[5].

Цветение и плодоношение мертвого дерева является важным христианским символом: «На всем протяжении рассказа о нем [жезле – А. Г.] он ассоциируется с чудодейственной силой, в особенности с силой преобразовывать физическую реальность <…> Возникновение жизни из неодушевленного предмета – архетип образа возрождения, подразумевающего переход от смерти к жизни» ^[5].

Лирическая книга «Посох» закономерно завершается поэмой о корабле–призраке «Летучий голландец». Свобода плавания достаточно относительна, ведь бесконечное скитание — это тоже отсутствие свободы, как приговор. Сюжет известной немецкой легенды Охапкин в книге сравнивает с библейским сюжетом: «Голландец иль ковчег — / Не все ли нам равно!» ^[1]. Но у лирического героя книги Охапкина остается «духовный посох».

Книгой «Посох» завершается первый том предполагаемого Собрания сочинений Охапкина. Период творческих поисков, самопознания и становления отражен в первых двух частях. Во второй части книги лирический герой обретает «посох» как символ осознания предназначения собственной лиры, а в заключительных строках поэмы «Fliegender Hollӓnder» (третья часть) открывается вход в другую дверь: «То возвратила душу мне. Теперь / Я вижу заколоченную дверь / В минувшее, но мне доступен вход / В другую дверь» ^[9].