Рождественские сказки Х.К. Андерсена «Ель» и А.И. Куприна «Жизнь» в историко-литературном диалоге

Жиркова Марина Анатольевна ORCID: 0000-0003-4107-6944 кандидат филологических наук доцент кафедры журналистики и литературного Государственного автономного образовательного учреждения высшего образования Ленинградской области "Ленинградский государственный университет имени А.С.Пушкина" 195196, Россия, г. Санкт-Петребург, шоссе Петербургское, 10 Zhirkova Marina Anatol'evna PhD in Philology Docent, the department of Journalism and Literary Education Pushkin Leningrad State University 195196, Russia, St. Petreburg, St. Petersburg highway, 10 manp@mail.ru Другие публикации этого автора

К жанру сказки А.И. Куприн обращался на протяжении всего своего творчества: «Жизнь» (1894), «Собачье сердце» (1896), «Счастье» (1906), «Лавры» (1909), «Козлиная жизнь» (1917), «Синяя звезда» (1925), «Звериный урок» (1927), «Воробьиный царь» (1928) и др. Сказка также может являться вставным сюжетом, как это происходит, например, в рассказах «Сказка» (1896) или «Лесная глушь» (1898). Исследовательских работ о творчестве писателя в жанре сказки практически не существует. Исключение составляет статья Т.А. Каймановой «Золотое яблоко в чаше из сардоникса (А. И. Куприн и фольклор)» в 4-ом томе полного собрания сочинения Куприна (2006 года издания), в которой ставится вопрос о фольклоре в творчестве писателя и рассматривается сказочная проза. Отсюда возникает потребность заполнить лакуны в изучении творчества писателя.

Одна из первых сказок Куприна – «Жизнь» – была опубликована в рождественском номере газеты «Киевское слово» в 1895году, с подзаголовком «Рождественская сказка». Сюжет сказки строится вокруг судеб двух деревьев: елочки и сосны. История лесной красавицы ели, с одной стороны, дана в сопоставлении с уродливой и кривой сосной, а с другой - ассоциативно вызывает в читательской памяти знакомую русскому читателю сказку Х.К. Андерсена «Ель» (1844). Цель нашего исследования – рассмотреть жанровые особенности первой сказки Куприна в соотнесении с традицией, заданной датским сказочником.

Возникновение рождественской прозы исследователи обычно связывают с публикацией «Рождественской песни в прозе» Ч. Диккенса в 1843 г. и последующими его публикациями («Колокола», «Сверчок на печи»); но также называют более ранние произведения: сказки Э. Т. А. Гофмана «Повелитель блох» (1822), «Щелкунчик и Мышиный король» (1823), «Сказки, рассказанные для детей» Х. К. Андерсена (1835–1837) ^{[13, с. 137]}.

Рождественские сказки и рассказы традиционно относят к календарной прозе, о которой существует обширная литература. Наиболее многочисленные и значительные работы принадлежат Е.В. Душечкиной, Н.Н. Старыгиной, Т.Н. Козиной, а также американскому исследователю Х. Барану. Е.В. Душечкина в своей монографии «Русский святочный рассказ: становление жанра», прослеживая возникновение указанного жанра, дает определение календарной прозы: «такие произведения, которые спровоцированы временем, обладающие определенной наполненностью и сюжетно связанные с ним, и следует называть календарными. <…> Повествовательные тексты, которые исполняются в течение календарного праздника и сюжет которых разворачивается во время того же самого праздника, и называются календарными» ^{[11, с. 6, 11]}. В монографии также исследуются новогодние, рождественские и «елочные» тексты; последние, по мнению ученого, возникли под влияние сказки Андерсена «Ель» ^{[11, с. 154]}. Но среди рассматриваемых произведений отсутствует упоминание сказки Куприна. Эта сказка называется в ряду святочной и рождественской прозы Х. Бараном ^{[3, с. 289]}, но ее анализ и соотнесенность со сказкой Андерсена также отсутствует.

Следует обрадить внимание на то, что в исследовательской литературе нередко встречается использование определения рождественский и святочный рассказ в качестве синонимычных. Хотя Е.В. Душечкина разводит святочный и рождественский текст, ее монография не преследует цели определить границы жанров. Х.Баран и Т.Н. Козина в своих исследованиях разграничивают святочный и рождественский рассказы, говоря о присущих именно им жанровых особенностях. Так, по мнению исследователей, в рождественской прозе главным становится устремленность к рождественскому чуду, преображению человека, а основными мотивами явялются тепло домашнего уюта, прощение и примирение, воспоминание и раскаяние, милосердие и добро, атмосфера праздника и ожидание чуда; атрибутами будут елка, свечи, подарки ^{[11, с. 146, 148; 13, с.138, 143]}.

Обратимся к сказке Х.К. Андерсена «Ель». В сказке датского писателя рождественский праздник становится самым ярким моментом в жизни елки, к которому она стремится еще в лесу и мечтает о нем после его завершения: "И она с радостью думала о завтрашнем дне: ее опять украсят свечками, игрушками, золотом и фруктами! "Завтра я уже не задрожу! - думла она. - Я хочу как следует насладиться своим великолепием!" ^{[2, c. 203]}. Но автор иначе распоряжается судьбой рождественского дерева: вся сказка движется к его смерти, гибели, которую можно принять как наказание ели за равнодушие и честолюбие, неумение радоваться тому, что дано тебе судьбой. В тексте неоднократно звучит мысль о том, что молоденькая елочка не умеет ценить того, что даровано ей природой: «И ни солнышко, ни пение птичек, ни розовые утренние и вечерние облака не доставляли ей ни малейшего удовольствия» ^{[2, с. 200]}; «Радуйся своей юности! – говорили елочке солнечные лучи. – Радуйся своему здоровому росту, своей молодости и жизненным силам!»; «Радуйся нам! – сказали ей воздух и солнечный свет – Радуйся своей юности и лесному приволью!» ^{[2, с. 201]}, но елочка «и не думала радоваться». Л.Г. Дорофеева отмечает, что для Андерсена важен «сквозной в его сказочном творчестве мотив красоты творения Бога, создавшего природу как Свой Храм и наполнившего его Собой» ^{[8, с. 52]}, что как раз не видит и не ценит героиня сказки.

Она растет, не замечая вокруг ни теплого солнца и свежего воздуха, ни окружающих деревьев и крестьянских ребятишек, отдыхающих под ее ветвями. Такой эгоистичный подросток, сосредоточенный исключительно на себе, которому хочется сразу стать большим и взрослым: «Ах, если бы я была такой же большой, как другие деревья!» ^{[2, с. 200]}. Желание вырваться из своего мира туда, где, как ей кажется, интереснее, рождает эмоциональную холодность и отстраненность. Она узнает от аиста о корабельных мачтах, от которых пахло елью и сосной, и рвется в море; от воробьев – об украшенных елках в городских домах и мечтает о такой же блестящей судьбе. Неизвестность манит и завораживает, вот только ответить на вопрос: «что потом» – ей никто не может.

Наступает Рождество, желание елочки сбывается. Правда, в тот момент, когда ее срубили, она почувствовала боль, даже появляется тоска и грусть от того, что придется покинуть родной лес. Но новые впечатления, великолепная комната, праздничный наряд самой елки, множество гостей и услышанная сказка становятся для нее тем чудом, которого она так ждала. Праздник заканчивается, он всего лишь краткий момент в ее жизни, только елка этого не знает, а потому ждет новых чудес, нового великолепного вечера, новых красивых украшений вместо сорванных с нее детьми. Однако на следующий день ее засунули на чердак, где ель грустит и тоскует, вспоминая: «А в лесу-то как было весело!» ^{[2, с. 204]}. Теперь приходит понимание, как привольно она росла в лесу и что она действительно была счастлива. К сожалению, произошедшие внутренние изменения, переосмысление своего отношения к жизни не могут изменить судьбу дерева.

Пространство сначала распахнутое и безграничное – это лес, в котором растет маленькая чудесная елочка, наполненный воздухом и светом; потом постепенно сужается: ель оказывается в комнате, пусть и огромной, и великолепной, но ограниченной стенами дома, потом в темном углу чердака. Отведенное жизненное пространство ели все уменьшается, как уменьшается и сама ее жизнь. В конце сказки ель лежит на дворе, который примыкал к саду, также имеющем преграду: «Через изгородь свешивались свежие благоухающие розы, липы были покрыты цветом» ^{[2, с. 205]}. В лесу елочка жила в своем мире, привольно и свободно, не осознавая этого, стремилась в волшебный и чудесный, как ей казалось мир, а попала в чужой, закрытый, замкнутый мир, из которого невозможно вырваться. Свежий воздух, солнце, деревья, цветы и птицы становятся свидетелями ее гибели. Начало и финал сказки зеркально соотнесены. Реплика играющего на улице мальчишки о гадкой, старой елке в конце зеркально отражает слова крестьянских детей в начале сказки: «Вот славная елочка! Хорошенькая, маленькая!» ^{[2, с. 200]}. Образы детей, играющих во дворе, закольцовывают сюжет сказки: с крестьянских ребятишек, собирающих в лесу землянику и малину и отдыхающих под елкой, начинается сказка; в конце – дети сидят перед огнем, в котором сгорает ель.

Перед читателем предстает вся жизнь елки, итог которой должен послужить уроком. Одной из особенностей рождественского текста как раз является назидательность и нравственный урок ^{[13, с. 143]}. Многие сказки Андерсена символичны и аллегоричны. Это можно отнести и к сказке «Ель». За характером и судьбой ели легко угадывается человек, не способный ценить настоящее, рвущийся к призрачной мечте, но упускающий при этом, возможно, самое главное, что у него уже есть в этой жизни. Г.Н. Храповицкая так объясняет символику сказки: «каждый должен быть на своем месте, находить наслаждение в том, что соответствует его внутренней сущности, уметь реализовать то, что является в тебе настоящим» ^{[22, с. 99]}.

Перед нами сказка-притча, подталкивающая читателя к размышлениям о собственной жизни, заставляющая переосмыслить свои жизненные устремления и ценности. Автор словарной статьи, О.В. Гладкова, дает такое определение жанра: притча – это «эпический жанр, представляющий собой краткий назидательный рассказ в аллегорической, иносказательной форме. Действительность в П. предстает в абстрагированном виде, без хронологических и территориальных примет, отсутствует и прикрепление к конкретным историческим именам действующих лиц» ^{[7, с. 808]}, что мы и наблюдаем в сказке Андерсена. С.С. Аверинцев в характеристике притчи выделяет такую ее особенность: «Действующие лица П., как правило, не имеют не только внешних черт, но и «характера» в смысле замкнутой комбинации душевных свойств: они предстают перед нами не как объекты художественного наблюдения, но как с у б ъ е к т ы э т и ч е с к о г о выбора. Речь идет о подыскании ответа к заданной задаче (поэтому П. часто перебивается обращенным к слушателю или читателю вопросом: «как, по-твоему, должен поступить такой-то?»)» ^{[1, с. 305. Разрядка принадлежит автору цитируемой статьи]}. В сказке Андерсена, возможно, нет такого прямого дидактизма, иносказательность образов смягчает, но не отменяет поучительный урок, заложенный в тексте. Исследователь творчества датского писателя А.В. Сергеев отмечает, что Андерсен «с самого начала стремился к созданию некой универсальной жанровой формы, включающей в себя признаки самых разных жанров «малой прозы», от притчи, аллегории и рассказа до “романа в миниатюре”» ^{[18, с. 20]}.

Правда, не все так однозначно в сказке Андерсена. В финале сказки забытая на чердаке елка, ее тоска от одиночества, наивная вера в свое будущее: «Я еще не стара! <…> Я в самой поре! Только что вошла в рост!» ^{[2, с. 204]}; надежда на новую жизнь, чувства стыда от своего вида, который она испытала, когда ее вытащили на улицу, и печальный конец в огне – все это вызывает жалость и сострадание. В конце сказки, по словам автора, это «бедное» дерево. Известный исследователь творчества Андерсена Л.Ю. Брауде также называет сказку «грустной историей» ^{[6, с. 93]}. Так неожиданно осуждение и, казалось бы, справедливое наказание сталкиваются с другими чувствами, тем самым возникает конфликт в оценке и восприятии героини сказки в сознании читателя, подталкивая его к дальнейшим размышления, что как раз характерно для жанра притчи. А вопросы о назначении человека, его месте в мире, жизненных ценностях и смысле жизни выводят сказку на философский уровень. Л.Ю. Брауде пишет: «Датского сказочника не случайно называли изобретателем не только «сказки о вещах», но и сказки идей» ^{[5, с. 91]}. В статье Г.К. Орловой сказка «Ель» упоминается как поучительная и лирико-философская ^{[20, с. 101]}. Сказку Андерсена «Ель» действительно можно назвать философской сказкой-притчей.

Сказка Андерсена «Ель» впервые была опубликована, как мы уже отмечали в 1844 г., в русских переводах она появится несколько позднее: в 1863 г. выходит «Полное собрание сказок Андерсена» в переводе Н.В. Стасовой и М.В. Трубниковой ^{[4, с. 314]}. Но наиболее удачный перевод сказок датского писателя появился в конце XIX века. Так, Г.К. Орлова, рассматривая феномен популярности сказок Андерсена в России, выделяет публикации 1894 года: «в двух санкт-петербургских издательствах практически одновременно появляются собрания сочинений Андерсена в новых качественных переводах. Это «Иллюстрированные сказки: Полное собрание в шести томах» в переводе Б. Д. Порозовской (издательство Ф. Павленкова) и четырехтомное «Собрание сочинений» в переводе А. и П. Ганзен (типолитография С. М. Николаева). <…> Этот перевод сыграл значительную роль в судьбе датского писателя в России, он был положительно принят критикой и считался одним из самых удачных» ^{[20, с. 100]}. Л.Ю. Брауде замечает, что перевод А. и П. Ганзен считается лучшим зарубежным переводом сказок Андресена на другие языки ^{[4, с. 315]}.

Сказка А.И. Куприна с обобщенно-символичным названием «Жизнь» была опубликована в следующем, 1895 году. Ее можно рассматривать как своеобразную реплику в адрес сказки Андерсена. Подзаголовок произведения русского писателя «Рождественская сказка» настраивает читателей на конкретное жанровое ожидание. Рождественский рассказ или сказка связаны с праздником Рождества и создают светлое и радостное настроение. Произведение Куприна в отличие от сказки датского писателя более светлое, елочка не единственная героиня, ее история и судьба дана в соотнесении с другим лесным деревом – сосной. Удвоение героинь по-другому расставляет акценты и ставит новые вопросы. Единый текст дробится на пять небольших частей.

Первая часть – своеобразное вступление, представляющее главных героинь. Описание деревьев дано на контрасте. В глуши леса, на краю болота, в темном и сыром месте растет корявая сосна: «Лишенная с детства живительного света и тепла, всегда окутанная ядовитыми испарениями, она выросла уродливым деревом, с искривленным корявым стволом, с пожелтевшей, иссыхающей хвоей» ^{[16, с. 305]}. Она растет в самом мрачном и страшном месте леса, поэтому не случайно в ее скрипе слышатся жалоба: «Как скучно, как страшно жить!» ^{[16, с. 306]}. Вторая же героиня – стройная зеленая елочка –растет на опушке леса, у прохладного ручья, вблизи дороги. Растущая весело и привольно она искренне радуется жизни и шепчет: «О, как прекрасна жизнь! Как хороши люди!» ^{[16, с. 306]}. Как видим, описание окружающего пространства помогает понять и внешний облик героинь, и отношение автора к ним, и их восприятие жизни. С темой гибели и смерти (отсутствие солнца, ядовитые испарения болота, сырость, голодные волки) связан образ сосны, с темой радости жизни – елочки (летнее солнце; живительная вода ручья; птицы, нашедшие приют в ее кроне; красота самого деревца, радующая глаз).

Вторая часть рассказывает о взаимоотношениях деревьев и людей. Так богомолец находит спасение от жары в тени елочки, прохладную воду в ручье у ее корней и спокойный сон под раскидистыми ветвями: «А елочка, ласково простирая над спящим свой прохладный шатер, точно заботливая мать, склонившаяся над любимым ребенком, баюкает старика тихим шелестом…» ^{[16, с. 306]}. Сердца и чувства влюбленной пары, прижавшихся друг к другу у ствола елочки, открыты и понятны молоденькой елочке. Тогда как в глубину леса мимо уродливой сосны пробираются такие же уродливые в своей душе люди: воры, бандиты, бродяги.

Третья часть рассказывает о новых впечатлениях и событиях в жизни сосны: она слышит оживленные веселые звуки, незнакомые ранее, топот и ржанье коней, лай собак. Ожидание сосны, кажется, оправдано: «из лесной чащи выскочил олень, прекрасное животное на длинных, стройных ногах» ^{[16, с. 307]}. Но красивое и благородное животное лишь нашло свою смерть у корней сосны от рук человека. А вечером по кровавым следам пришли голодные волки. Снова раздается жалоба сосны: «Как скучно, как страшно жить!» ^{[16, с. 308]}.

Четвертая и последняя пятая части посвящены в большей степени судьбе елочки. Сказки Андерсена и Куприна сюжетно связаны с Рождеством, празднование которого становится кульминационным моментом в жизни деревьев. Исследователь рождественского жанра, Т.Н. Козина отмечает, что «авторы рождественской прозы писали о вечных проблемах милосердия, любви, сострадания, доброты, надежды» ^{[13, с. 138]}. Все эти качества удивительным образом проявляет лесная героиня из купринской сказки, к ним можно добавить ее естественную красоту, которую она дарит людям. Среди признаков рождественской прозы исследователи называют устремленность к чуду: «именно мотив «чуда», каким бы конкретным содержанием ни наполнялось это понятие, становится ведущим мотивом рассказов с рождественской тематикой» ^{[11, с. 148]}; «Без чуда не может состояться ни одно произведение, относящееся к рождественскому жанру, поэтому основной принцип развития сюжета – устремленность к чудесному событию» ^{[13, с. 144]}. Рождественским чудом становится появление в жизни елочки праздника. Красивое деревце, радующее людей в своей жизни, после удара топора снова весело: «Вечером она очнулась в роскошном двухсветном зале. Гигантские люстры и бесчисленные канделябры бросали от себя потоки света. Елочка стояла посредине всего этого блеска, украшенная сотнями свечей, золотыми и серебряными лентами, сверкающими погремушками, дорогими подарками, китайскими фонариками и целой коллекцией плюшевых птиц, жуков из фольги, стрекоз, пестрых бабочек и рыбок. Вокруг елки сновала, под веселые звуки музыки, тысячная толпа разряженных детей, с разгоревшимися от восторга глазками, со звонким хохотом и громкими восклицаниями... Детский праздник с каждой минутой становился шумнее и веселее. Дети составили хоровод и с шумным восторгом танцевали вокруг елочки, и она шептала, сияя огнями:

- О, как прекрасна жизнь! Как хороши люди!..» ^{[16, с. 308]}.

Тогда как история уродливой сосны заканчивается печально: после того, как на ней покончил свою жизнь «безвестный скиталец», место, где она росла, стали называть проклятым. Так в глубине леса, среди болота в одиночестве тоскует и по-прежнему «ропщет» сосна.

Как видим, несмотря на то, что Куприн называет свое произведение сказкой, здесь ничего волшебного не происходит. Пространство, описанное в сказке, вполне реальное, действие происходит в лесу. К сказочному элементу можно отнести лишь одушевление деревьев: каждое наделено своими размышлениями и судьбой.

Несмотря на небольшой объем текста, сказки писателей охватывают длительный отрезок жизни деревьев, а рождественский праздник становится кульминацией в их жизни, самым счастливым моментом, за которым естественным образом следует гибель деревьев. Но сказка Куприна идет в разрез с андерсеновской традицией. Даже сама гибель деревьев у русского писателя представлена иначе: купринская елочка теряет сознание, когда ее срубают, а описание ее жизни обрывается на рождественском празднике. Сказка Куприна заканчивается не смертью, а появлением на месте срубленной елочки новой жизни, последнее предложение, завершающее сказку, звучит так: «А на месте срубленной елочки вырастают уже молодые, свежие побеги» ^{[16, с. 309]}. Возможно, сказка «Жизнь» (показательно само название!) пишется вслед за андерсеновской: здесь можно вспомнить переводы и публикации собраний сочинений Андерсена 1894 года. Для Куприна в целом характерна разработка известных сюжетов (см., например: «Психея», «Суламифь», «Геро, Леандр и пастух» и др.), тем более в свой ранний период, когда, по словам С.А. Ташлыкова, «у молодого Куприна, сотрудника провинциальных газет, недоставало собственных жизненных наблюдений» ^{[21, с. 48. См. также: 17, с. 28]}. Позднее в своих «заповедях» для писателя-реалиста Куприн писал: «Не бойся старых сюжетов, но подходи к ним совершенно по-новому, неожиданно. Показывай людей и вещи по-своему, ты - писатель» ^{[15, с. 279]}. Таким образом, Куприн мог отталкиваться от текста датского сказочника и развивать сюжет «по-своему», в новом направлении.

В сказках Андерсена и Куприна есть общие элементы: описание жизни деревьев в лесу, появление людей, рождественский праздник. У обоих писателей сказка творится в мире действительном. В сказке Андерсена жизнь его героини четко делится на две части: в лесу и в доме. В родном мире елочке тоскливо, и она хочет вырваться из него, но попадает в чужой мир, где замирает от восторга, и гибнет в нем. В сказке Куприна родной для деревьев мир дробиться, лесное пространство неоднородно: солнечной опушке противопоставлена мрачная, болотистая глушь леса. Характер деревьев и их отношение к жизни получается определяется местом рождения, окружением и условием жизни. Тогда и судьба их предопределена: легкая, счастливая несмотря ни на что у елки и тоскливая, одинокая у сосны. Традиционно елка связана с Рождеством, а значит, с праздником и радостью, тогда, как сосна символизирует бессмертие и долголетие, к сожалению, купринская героиня обречена на долгие годы на мрачное существование. В этом нет вины сосны, судьбой уготовано было ей родиться в таком месте.

Произведение Куприна в отличие от сказки Андерсена ставит другие вопросы и выходит на проблему судьбы и отношения к жизни. Почему так сложились судьбы деревьев? Почему и кем сосне уготовано было родиться на болоте, а елочке у дороги? Почему, казалось бы, даже после своей смерти (срубили) елочка продолжает радоваться жизни, а на ее месте вырастают молодые свежие побеги? Существует ли судьба и все уже предопределено в жизни или нет? Исследователь творчества А.И. Куприна Т.А. Кайманова пишет: «Александр Иванович никогда не занимался нравоучительством. Для «душевного поучения», полагает он, как нельзя лучше подходят сказки и притчи, которые сами по себе, по закону жанра, дают урок и нравоучение <…> О морали и нравственном законе следует говорить человеку, используя поэтичность сказки, легенды, притчи - тогда содержательная часть с глубоким подтекстом воспринимается эмоционально и психологически людьми всех возрастов, убежден Куприн. Притча, по его мнению, это не просто житейская иллюстрация нравственных истин, а обращение к совести человека. Она дает ему возможность самостоятельно понять и истолковать заключенный в ней смысл, принять истину как плод самостоятельного раздумья и личного выбора» ^{[12, с. 440, 443]}. Произведение Куприна не столько дает советы или учит жить, сколько ставит вопросы, ответы на которые человек должен найти сам.

Стоит обратить внимание на время создания сказок: 1844 год – Андерсена и 1895 год – Куприна. Е.В. Душечкина в своем исследовании о елке пишет, что первоначально традиция ели как рождественского дерева сложилась в Германии, откуда распространилась по всей Европе и России. Первые сведения о рождественском дереве в Дании относятся к 1810 ^{[10, с. 32]}, а в России, несмотря на указ Петра I от 1699 года, обычай рождественских елок появляется на рубеже 1830-1840-х годов ^{[10, с. 54]}. Необходимо было время на освоение и утверждение новой традиции. В первой половине ХIХ века существовал обычай держать елку дома только один день: она ставилась и украшалась накануне в тайне от детей и предназначалась именно для детского праздника с подарками, игрушками и угощением. Из описания празднования в сказке Андерсена видно, с каким восторгом и нетерпением вбегают дети в украшенную залу: «Вдруг обе половинки дверей распахнулись, и ворвалась целая толпа детей; можно было подумать, что они намеривались свалить дерево!» ^{[2, с. 202]}. После этого дерево сразу убирали: «В конце праздника наступала психическая разрядка. Доведенные до крайне восторженного состояния дети получали елку в свое полное распоряжение: они срывали с нее сласти и игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево», – пишет Е.В. Душечкина ^{[10, с. 75]}, что совпадает с описанием праздника у Андерсена: «Свечки догорели, их потуши, а детям позволили обобрать дерево. Как они набросились на него! Только ветви трещали! <…> Потом дети опять принялись плясать, не выпуская из рук своих чудесных игрушек. Никто больше не глядел на елку, кроме старой няни, да и та высматривал только, не осталось ли где в ветвях яблочка или финка» ^{[2, с. 203]}. Опустошенное, а возможно даже сломанное дерево выбрасывалось или сжигалось. В сказке Андерсена елка пролежала на чердаке до лета, после чего была сожжена в костре под котлом на дворе.

Но со временем елка начинает обрастать легендами, связанным с христианской символикой, с одной стороны, с другой – в России – с русской народной культурой. В конце ХIХ века формируется «новая елочная мифология» ^{[10, с. 108]}, которая романтизирует елку. Постепенно елочка стала оставаться в доме на несколько дней, продлевая таким образом чувство радости, связанное с праздником. Куприн скуп в описании самого торжества, но можно отметить такую разницу в его изображении: «Елочка стояла посредине всего этого блеска, украшенная сотнями свечей, золотыми и серебряными лентами, сверкающими погремушками, дорогими подарками, китайскими фонариками и целой коллекцией плюшевых птиц, жуков из фольги, стрекоз, пестрых бабочек и рыбок» ^{[16, с. 308]}, т.е. елка убрана свечами, игрушками и другими украшениями, но не угощениями, которые срываются сразу после праздника детьми. Можно предположить, что елка будет еще несколько дней радовать всех своим праздничным нарядом, что остается за границами текста.

Е.В. Душечкина отмечает также, что сказка Андерсена породила в русской литературе сюжет о чувствах «бедной» рождественской елки, но аллегорический момент, переводящий литературную сказку в философскую притчу, как правило, в русских вариантах отсутствовал ^{[10, с. 183]}. Сказка Куприна среди приводимых исследователем примеров не упоминается. Тогда как именно она сохраняет аллегорический смысл, свойственный сказке датского писателя, тем самым совпадая с ней в жанровом определении, и реализует возникшее в русской литературной традиции неприятие смерти рождественского дерева.

Таким образом, сказка русского писателя, как и сказка Андерсена, аллегорична ее также можно назвать философской сказкой - притчей. Но в отличие от датского писателя у Куприна принципиално иная позиция - это открытое утверждающее начало, утверждение жизни в противовес смерти. Сказка Андерсена, как мы отмечали, движется к гибели дерева, чудесное событие для нее в прошлом, кольцевая композция замыкает сюжет. Сказка Куприна выстроена иначе: кульминационным моментом в жизни елочки становится рождетсвенский праздник, он в центре сюжета, но автор в соответсвии с жанровой установкой приводит читателя к чуду, которым становится финал, акцентрующий внимание на новой жизни. Она отражает новые тенденции в истории русской литературы и определяет новые традиции в рождественском жанре.

Позднее, в эмиграции в 1928-1929 годах Куприн опубликует в парижской газете «Возрождение» цикл «Рассказы в капле», среди них – «Елка в капельке», который начинается с воспоминания о рождественской елке, ее особом запахе: она пахла «весело и смолисто», «арбузом, лесом и мышами». Как видим, в этом небольшом тексте сохраняется то же отношение и та же писательская позиция к рождественскому дереву. Праздничная елка, по словам писателя, «волшебна» и «упоительна», само Рождество – главный праздник в жизни каждого; он связан не только с подарками, играми детей, но и с традициями, домой, семьей, а для писателя-эмигранта – с родиной.