Россия в путевых заметках Н. Казандзакиса и К. Варналиса

Боброва Ольга Борисовна аспирант, кафедра византийской и новогреческой филологии, филологический факультет, Московский государственный университет имени Ломоносова 119991, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1, ГСП, 1-й корпус гуманитарных факультетов (1-й ГУМ), филологический факультет, оф. 1053 Bobrova Ol'ga Borisovna Postgraduate student, the department of Byzantine and Ancient Greek Philology, M. V. Lomonosov Moscow State University   119991, Russia, g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1, GSP, 1-i korpus gumanitarnykh fakul'tetov (1-i GUM), filologicheskii fakul'tet, of. 1053 boberdober88@mail.ru

1. Введение. Путешествие, путевые заметки, травелог: общая характеристика жанра

Путешествие принято рассматривать как литературный жанр, основу которого составляет «описание путешественником (очевидцем) достоверных сведений о каких либо, в первую очередь незнакомых читателю или малоизвестных, странах, землях, народах в форме заметок, записок, дневников (журналов), очерков, мемуаров» [3: 314]. Это многоплановый синтетический жанр, находящийся на грани между искусством и наукой, литературой и публицистикой, личным и социальным, объективным и субъективным: «в нем (путешествии – О. Б.) органически сочетается то, что, казалось бы, находится на разных полюсах: документы, цифры, статистика и мир образов, включающий в себя все его элементы: портрет, пейзаж, интерьер, а главное, самого повествователя как обязательный элемент, формирующий структуру любого текста в жанре путешествия» [4: 278].

Относительно недавно для обозначения «литературы о путешествиях» в литературоведении начал использоваться термин «травелог», аналогичный понятиям «путевые заметки», «путевые записки», «путешествие».

Самой важной чертой путевых заметок является структурообразующая роль автора в тексте [4: 280]. Личностью автора определяются многие аспекты его записок. Например, именно от него зависит выбор маршрута, который составляет «стержень» всего повествования. Определенную роль играют изначальные интенции рассказчика, его образование, профессия, социальная принадлежность.

Синтетичность жанра проявляется, во-первых, в сочетании субъективности и объективности. Субъективное начало является, безусловно, организующим фактором, однако повествование обязательно включает объективные данные о путешествии, «географические, ботанико-зоологические, социальные, этнографические, политические, исторические сведения» [2: 10]. Во-вторых, путешествие обязательно является синтезом нескольких жанров, как художественных, так и небеллетристических [4: 281].

Появление на карте мира в 1917 году нового советского государства и интерес к социальным экспериментам «власти рабочих и крестьян» привели к тому, что поездка в Россию и СССР становится популярной темой произведений в жанре путевых заметок. Записки о поездке в советскую Россию оставили многие культурные деятели первой половины XX века (Дж. Стейнбек, Л.-Ф. Селин, Г. Уэллс, Э.Э. Каммингс, Р. Роллан и др.). К числу наиболее значимых произведений такого рода на греческом языке следует отнести цикл путевых заметок о России «Ταξιδεύοντας. Ρουσία» («Путешествуя. Россия») Никоса Казандзакиса, а также записки Костаса Варналиса «Τι είδα εις την Ρωσσίαν των Σοβιέτ» («Что я видел в советской России»).

2. Основная часть. Путевые заметки о России в творчестве Н. Казандзакиса и К. Варналиса и образ России в них

Н. Казандзакис (1883-1957) является одним из самых значительных новогреческих авторов-прозаиков XX столетия, широко известным не только на родине, но и за рубежом. В период с 1920 по 1939 гг. Н. Казанзакис в качестве корреспондента крупных греческих газет или по приглашению иностранных правительств совершает множество поездок в разные страны и регионы мира [7: 272]. Первым длительным путешествием становится поездка в Россию в 1925 году. В 1927 году Н. Казандзакис вновь отправляется в Советский Союз и остается в этой стране до начала 1929 года. Впечатления и наблюдения автора первоначально публикуются в афинской прессе (газеты «Ελεύθερος λόγος» и «Πρωία») в виде корреспондентских заметок, а позднее, в 1928 году, выходят отдельной книгой [7: 272].

Следует отметить, что до Первой мировой войны путевые заметки на греческом языке выходили в печати спорадически [10: 67], и именно благодаря Н. Казандзакису они начинают восприниматься как полноценная литературная форма [5: 17].

К. Варналис (1884-1974) также принадлежит к числу выдающихся греческих литераторов XX столетия. Он отправляется в Россию в 1934 году, будучи приглашенным в СССР в качестве участника Первого съезда советских писателей, работа которого началась 17 августа 1934 года. Заметки К. Варналиса выходили с 27 сентября по 1 ноября 1934 в газете «Ελεύθερος άνθρωπος». Полный их сборник появился в печати только в 2014 году, хотя упоминания о них можно обнаружить в греческой литературной критике 1960-1970-х гг. [9: 16].

Как указывалось выше, особенностью жанра публицистики является достаточно тесная взаимосвязь биографии автора и текста. Рассмотрим кратко, каких взглядов придерживался каждый из двух авторов в период путешествия в Россию и какие ожидания были связаны у каждого из них с предстоящей поездкой.

Поездка в Россию Н. Казандзакиса хронологически совпала с периодом его увлеченности коммунистическими идеями и, чуть позже, «метакоммунизмом» – его личной системой взглядов, предполагавшей отказ от строго материалистического взгляда на мир. Во вступлении и в первых главах своих записок автор отмечает, что немногим удалось понять происходящее в России в силу различных причин (здесь и далее цитаты из текстов приводятся в переводе автора статьи):

(1) «Политики, промышленники, рабочие, журналисты – все те, кто поехал в Россию… вернувшись, лишь запутали дело своими противоречивыми свидетельствами. Этому есть две причины:

а) каждый приезжал в Россию и привозил с собой свою готовую систему экономической и общественной жизни с одной лишь целью: найти доводы, которые бы подтвердили верность этой системы. И, естественно, каждый, преуменьшая одно и преувеличивая другое, неопровержимыми узколобыми доводами доказывал то, что для себя уже считал доказанным. <…>

б) …вторая, более глубокая причина, по которой европейцы не смогли и никогда не смогут почувствовать Россию, такова: целая бездна разделяет славянскую и франкскую душу. Русский человек обладает врожденной способностью вмещать в себя и примирять друг с другом противоречия, неразрешимые для логики европейца» [8: 14-15].

В противоположность остальным «путешественникам», Н. Казандзакис ставит перед собой цель говорить правду такой, какой увидели ее его глаза [8: 9], что не мешает ему, тем не менее, воспринимать Россию с почти мистическим восхищением, что проявляется, например, в том, что «Советия» (Σοβιετία) представляется автору царством победившей Идеи (Ιδέα), Духа (Πνέμα), т.е. той силы, которая движет вперед развитие человечества и которая противостоит приходящей в упадок буржуазной цивилизации западных стран:

(2) Идея победила. Это гигантское, эпическое предприятие, которое однажды История назовет «русским чудом» [8: 268-269].

К. Варналиса также нельзя назвать наблюдателем, отстраненно взирающим на происходящее вокруг, однако «убежденный коммунист Варналис» [9: 15] не склонен воспринимать Россию как арену борьбы неких мистических сил и имеет в сравнении с Н. Казандзакисом более конкретную цель: он «пишет, чтобы доказать превосходство советской системы и необходимость установления подобного режима в Греции» [9: 15]. По этой причине автор сосредотачивается на преимуществах и достижениях советской власти в различных областях общественной жизни, последовательно сопоставляя тот или иной ее аспект с греческой реальностью, как правило, в ущерб последней.

Темы, выбираемые Н. Казандзакисом и К. Варналисом для рассмотрения, во многом совпадают. В обоих текстах достаточно четко очерчивается круг «общих» вопросов, интерес к которым, по-видимому, объясняется отчасти левыми взглядами обоих авторов, отчасти – национально-культурными особенностями среды, из которой они происходят. Тем интереснее проследить, чем различается изображение советской России у Н. Казандзакиса и К. Варналиса.

Знакомство и Н. Казандзакиса, и К. Варналиса с СССР начинается на борту парохода, идущего из Греции в Одессу, при этом оба автора считают нужным предварить свой отчет о путешествии в Россию несколькими очерками «туристического» характера, содержащими первые впечатления от страны вообще и описание достопримечательностей (очерками такого типа можно считать первые пять заметок сборника Н. Казандзакиса и первые семь – у К. Варналиса).

«Общим местом» у обоих авторов является удивление, вызванное размерами России. Н. Казандзакис, например, описывает

(3) «огромное тело России… черные густые леса… бескрайние казацкие степи… дикие степи, населенные полудикими народами» [8: 24].

Те же чувства обуревают и К. Варналиса:

(4) «Бескрайняя широта этой Страны, которая занимает треть Европы и половину Азии, угнетает и уничтожает тебя. Эту бескрайнюю широту, конечно, не видно, однако ее заставляет тебя почувствовать монотонность пейзажа и спокойный и ровный характер людей. Сколько хватает глаз, равнина, опять равнина или леса» [6: 33].

Особое внимание уделяют оба автора столице СССР, но при этом видят ее разными глазами. Н. Казандзакису Москва представляется в несколько мистическом свете как источник изменения и дальнейшего развития всего мира, как «сердце мира» [8: 32], «разномастный хаос» [8: 32], «совершенное воплощение славянской души» [8: 36].

Особую роль Москвы в судьбах мира подчеркивает и К. Варналис:

(5) «здесь сосредоточена наиболее активная деятельность нового Общества, наибольший прогресс. Здесь царит Разум, который организует и движет эту огромную страну» [6: 33].

Тем не менее позиция данного автора более прагматична: несмотря на преклонение перед Разумом, его текст насыщен многочисленными подробностями повседневной жизни москвичей, а также зарисовками городских типов.

В центре записок и Н. Казандзакиса, и К. Варналиса находятся разнообразные аспекты общественной и частной жизни в СССР. Интерес к ним у обоих авторов обусловлен осознанием того, что современное им советское государство представляет собой результат гигантского социально-политического эксперимента, основанного на идеологии, принципиально чуждой принципу «каждый сам за себя», характерному для капиталистического уклада.

Например, большое внимание уделяют оба автора классовому вопросу. Рассмотрению классового состава советского общества в «Ταξιδεύοντας. Ρουσία» посвящена отдельная заметка. Н. Казандзакис вкратце излагает историю рабочего движения, описывает классовую структуру советского общества, в котором пролетариату отводится роль авангарда. Общество в целом представлено автором как единство трудящихся масс, в котором «чуждые элементы», т.е. кулаки, нэпманы, просто «богатые», разнообразные «бывшие люди» и т.д. оттеснены на периферию и находятся в постоянном страхе за собственную жизнь. Интересно при этом, что в приходе к власти трудящихся Н. Казандзакис видит не только экономическую и политическую закономерность, но и проявление цикличности человеческой истории в целом. Так, в разговоре с аристократом, после революции потерявшим все, автор отмечает:

(6) «Вы довольно порадовались. Вы столько веков сидели за столом, ели, пили, вас тошнило, вы опять ели – дайте же теперь и другим поесть! Каждые несколько веков соседи по столу должны сменяться – вот великий закон! Обернитесь, посмотрите на ритм Истории: один класс возвышается, богатеет, ест, пьет, творит – а затем переедает, устает и приходит в упадок. А потом другой класс, притесняемый и голодный, устремляется вперед – и опять начинается тот же естественный ритм: борьба, победа, созидание, упадок» [8: 215].

Классовый вопрос с точки зрения К. Варналиса представляется вполне решенным. Его заметки воспевают государство победившего социализма и рабочий класс как его экономическую и идеологическую основу:

(7) «в России рабочий является создателем режима и его хранителем. Он сам и есть государство» [6: 80].

В связи с этим внимание автора сосредоточено не на классовом вопросе как таковом, а на том, что приобрели трудящиеся массы в результате деятельности советской власти в области социальной политики (например, доступности медицинской помощи и курортно-санаторного лечения, успехах в решении жилищного вопроса и т. д).

Большое внимание уделяют оба автора национальному вопросу. В тексте «Ταξιδεύοντας. Ρουσία» ему отведена целая глава, в которой Н. Казандзакис описывает национальный состав населения СССР («более ста национальностей уходят корнями в почву России, и каждая из них имеет свой язык, свои нравы и обычаи» [8: 41]), характеризует национальную ориентированность политики первых лет советской власти, а также отмечает просветительскую деятельность советского государства, благодаря которой многие языки получили собственную письменность. Даже в таких прагматических мерах Н. Казандзакис видит результат действия все тех же мистических сил, результат воплощения коммунистической Идеи, которая представляется автору «богатой гармонией разнообразных голосов» [8: 41].

Не уделяя столь пристального внимания национальному строительству в советской России, К. Варналис подчеркивает, однако, неслыханный демократизм СССР в этом вопросе. После посещения греческой школы в Одессе он со свойственной ему иронией отмечает:

(8) «…что же это за варварская страна, в которой меньшинства обучаются на собственном языке… что это за духовное и этическое насилие, осуществляемое большевиками по отношению к сознанию 160 народов, живущих в Союзе, при котором каждый их них имеет свой национальный язык» [6: 41].

Удивление у обоих рассматриваемых авторов вызывает политика советской власти в области женского вопроса, что естественно, поскольку уравнение в правах мужчин и женщин, бывшее одной из первых мер советской власти, для многих буржуазных стран, в том числе Греции, в описываемый период было неслыханным по своему демократизму шагом. Н. Казандзакис видит в этом, как и во многих других явлениях жизни советской России, признак цивилизационного скачка, формирования лучшего человека:

(9) «Дыханием нового ветра наполнились здесь души и тела женщин, и этот ветер пробуждает новые, неожиданные благородные черты в их жизни» [8: 106].

К. Варналиса же восхищает не столько сам факт окончательного решения женского вопроса в России, сколько многочисленные меры советской власти, направленные на защиту материнства и детства (при этом текст записок содержит подробнейший отчет о работе яслей, детских садов, правах кормящих женщин-работниц и т.д.)

Не обходят вниманием оба автора и вопрос образования в СССР, поскольку каждый из них прекрасно понимает, что создание нового общества невозможно без создания нового человека, средством для которого становится школа. В качестве новшеств советского образования в обоих текстах отмечаются его доступность, классовый подход к воспитанию, школьное самоуправление, разнообразие школьной программы.

Не может не вызывать интереса у Н. Казандзакиса и К. Варналиса вопрос религии и отношений государства и церкви. Первый автор останавливается на нем вскользь, отмечая, что церковь и клирики оказались на периферии общественной жизни не столько в силу антирелигиозной позиции власти, сколько из-за собственной глухоты и нежелания понять, что потребности времени изменились и прежняя «святая Русь» ушла в прошлое вместе со старым режимом [8: 214]. К. Варналис же видит отношения церкви и государства совершенно по-иному:

(10) «нерелигиозное коммунистическое государство – единственное государство в мире, где существует наибольшая свобода вероисповедания. Никто никому не мешает почитать своего бога так, как он хочет, – или не почитать никакого» [6: 154].

Оба автора, попав в СССР, считают свои долгом ознакомиться с тем, как функционируют разнообразные государственные институты и учреждения, поэтому не удивительно, что оба они в той или иной степени уделяют внимание, например, судопроизводству и системе исправительных учреждений. Для Н. Казандзакиса заседание суда становится поводом задуматься о строительстве, по сути, новой человеческой цивилизации, основанной на идее не персонального, но общего:

(11) «Россией управляет некий ритм, суровый, жестокий, мужественный, который толкает этику и право за пределы индивидуального счастья» [8: 73].

Для К. Варналиса же описание судебного заседания является свидетельством превосходства нового строя с экономической и бюрократической точки зрения: автор отмечает, что в зале суда царит «дисциплина и доверие», а такие явления, как «драма чести» или самоубийство, практически сведены к нулю [6: 119].

Наибольшее внимание в обоих рассматриваемых текстах уделяется вопросам культуры. Интерес к русской культуре и у Н. Казандзакиса, и у К. Варналиса продиктован, безусловно, осознанием того, что она в большой степени повлияла на развитие культуры всей Европы, и наиболее важная роль здесь отводится литературе, хотя оба автора достаточно много сообщают, например, о театре, журналистике, музеях и прочих аспектах культурной жизни в СССР.

В записках Н. Казандзакиса сугубо литературным вопросам посвящены три очерка. Русская литература – тема, к которой автор постоянно обращается не только потому, что сам испытывал к ней интерес, но и потому, что был убежден в ее огромном влиянии на литературу мировую и, как следствие, на духовное развитие всего человечества. Примечательно также то, что увлечение литературой делает текст записок полифоничным: Н. Казандзакис включает в него собственные переводы лирических и прозаических произведений русских поэтов и писателей (В. Розанова, А. Блока, В. Маяковского и др.).

Доля очерков, посвященных литературе, в сборнике К. Варналиса еще больше, поскольку, напомним, основной целью его поездки являлось участие в Первом съезде советских писателей. В отличие от Н. Казандзакиса, он не углубляется в историю русской литературы, а представляет хронику и краткое содержание выступлений Съезда, характеризуя его как значительное событие в мировом литературном процессе, объединившее самых передовых деятелей литературы со всего мира.

Как следует из сказанного выше, взгляды Н. Казандзакиса и К. Варналиса на советскую действительность не во всем совпадают, но часто весьма близки. Однако в некоторых случаях представления обоих авторов о России разнятся достаточно сильно. С точки зрения тематики это проявляется, например, в различиях в том, какие объекты (локации, персоналии и т. д.) попадают в поле зрения каждого из них. Так, Н. Казандзакис подробно описывает поездку в Троице-Сергиеву лавру и посещение храма Христа-Спасителя, что становится поводом для широких обобщений и пространных рассуждений о религии и русском религиозном чувстве, в ходе которых автор приходит к выводу о том, что вера не исчезла и не была искоренена советской властью, а просто сменила объект:

(12) «Москва… город фанатично верующих <…> Рама – сердце человека – остается, только изображение меняется» [8: 38, 121].

Из сопоставления записок Н. Казандзакиса и К. Варналиса хорошо видно, что Н. Казанздакис в целом меньше детализирует свое повествование и больше склонен использовать конкретные описания как повод для отвлеченных рассуждений. Записки К. Варналиса, напротив, изобилуют подробностями и деталями, в каждой из которых автор видит подтверждение превосходства советского государства над буржуазными. В частности, отдельного подробного описания в тексте «Τι είδα εις την Ρωσσίαν των Σοβιέτ» заслуживает, например, отдел ЗАГС, военное училище, ресторан «Прага», трудовая коммуна в подмосковном Болшеве, московские заводы, парк Горького и т. п.

Различия между текстами ярко проявляются и в том, какую роль каждый из авторов отводит тем или иным персоналиям. С точки зрения Н. Казандзакиса революция в России – событие космического масштаба, произошедшее благодаря деятельности космического же масштаба людей (В. Ленина, И. Сталина, Л. Троцкого), которые представляются автору равными стихиям по мощи:

(13) «Троцкий… обжигающий взрыв… Сталин – почва, Ленин – свет» [8: 201, 211].

К. Варналису чужд свойственный Н. Казандзакису пиетет перед личностью, его внимание сосредоточено преимущественно на том, как живут, думают и действуют обычные люди. Например, оба писателя сообщают, что им приходилось бывать в гостях у простых советских граждан. Н. Казандзакис, будучи приглашен в гости к молодой женщине-инженеру, сообщает минимум подробностей о ее быте и характере, в подробностях передавая, тем не менее, их беседу о месте и роли женщины в новом обществе. К. Варналис, оказавшись гостем в семье рабочих, подробнейшим образом описывает не обитателей квартиры и не свои впечатления, а обстановку:

(14) «Эта квартира, как и другие, состоит из холла, трех комнат, ванной и кухни. В каждой комнате живет по семье из двух или трех человек. Кухня и ванная располагаются рядом… Две кровати, узкие, но чистые, на них множество мягких подушек… В середине комнаты – стол, покрытый цветастой скатертью, вокруг несколько стульев… Платяной шкаф, вешалка, стенные часы, цветы на окне. Один-два ковра на стене, изображения Ленина, Сталина, Горького. Трюмо, на нем пузырек с духами, самовар и несколько фотографий в рамках из ракушек. Радио» [6: 110].

3. Выводы

Рассмотренные нами выше тексты «Ταξιδεύοντας. Ρουσία» и «Τι είδα εις την Ρωσσίαν των Σοβιέτ» являются, пожалуй, наиболее примечательными произведениями в жанре писательской журналистики, написанными на греческом языке. Как было указано выше, для литературы такого рода характерно заметное присутствие авторского Я [1: 345]. Именно через призму этого авторского Я и воспринимают оба автора чуждую им советскую действительность, создавая, несмотря на заявленную во вступлении к «Ταξιδεύοντας. Ρουσία» Н. Казандзакисом беспристрастность, глубоко субъективную картину.

И Н. Казандзакис, и К. Варналис видят в советской России пример строительства нового государства и общества, аналогов которым нет и не было в мировой истории. Схожие темы и вопросы рассматриваются обоими авторами с опорой на собственный опыт и систему взглядов, что может приводить как к совпадению оценок, так и к формированию сильно различающихся между собой впечатлений.

Н. Казандзакис рассматривает Россию в многом с позиций философа-мистика. Она представляется ему «женой Апокалипсиса», страной, где царит «Идея», где можно непосредственно наблюдать действие скрытой силы, управляющей мировой историей. По этой причине даже самое незначительное событие или предмет становится для автора поводом отклониться от основной темы, переходя к рассуждениям о судьбах человечества и кризисе европейской цивилизации.

К. Варналис, напротив, предстает убежденным прагматиком. Приводимые им описания и факты направлены на то, чтобы убедительно доказать читателю, что новое советское социалистическое общество во всех своих аспектах (и теоретических, и практических) совершеннее и прогрессивнее обществ буржуазных.

Несмотря на эти различия, и Н. Казандзакис, и К. Варналис воспринимают свою поездку как путешествие в завтрашний день всего человечества. Лейтмотивом обоих произведений становится представление о лучшем человеке, о новом обществе, построенном на принципиально иных основах – всеобщем равенстве, всеобщем труде и приоритете общего блага над индивидуальным.