Основные типологические элементы и их значение в викторианском загородном доме

Соколова Мария Васильевна кандидат искусствоведения старший преподаватель, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (МГУ) 119991, Россия, г. Москва, Ломоносовский проспект, 27, оф. 4 Sokolova Mariya Vasil'evna PhD in Art History Senior Educator, the department of World History of Art, M. V. Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, g. Moscow, Lomonosovskii prospekt, 27, of. 4 mar641079992007@yandex.ru Другие публикации этого автора

Викторианская эпоха отмечена подлинным бумом в области усадебного строительства^{[1,p.109, 4, pp.2-3]}. Мощнейший промышленный взлет приводит к тому, что круг людей, имеющих возможность приобретать земельную собственность, значительно расширяется и по своей численности, и по своему составу. Это должно, казалось бы, привести к огромному разнообразию архитектурных решений загородного дома. Это явление действительно существует, но одновременно возникает и не менее важная тенденция: складывается определенная программа, по которой почти любой усадебный дом строится, и которая является своего рода зеркалом тех ценностных приоритетов, которые царствуют в викторианском обществе.

Подобные приоритеты вырабатываются, с одной стороны, новыми собственниками, представителями среднего класса, желающими быть принятыми в кругу местных землевладельцев, а с другой, - старыми собственниками, желающими удержать свое приоритетное положение в обществе. И те, и другие хотя бы внешне стремятся соответствовать некому нравственному клише.

В свойственных викторианской эпохе представлениях о лэндлорде, которые являются, конечно, в некотором роде активно навязываемой обществу мифологемой, ключевое место занимает образ джентльмена, покровительствующего всей округе и в определенной степени несущего на себе заботы об окрестном населении. В этой связи неудивительно, что образ викторианского дома зачастую имеет своим прототипом одну из форм феодального родового гнезда: от замка до так называемого Old English Manor House (староанглийского усадебного дома). При этом в британском загородном доме викторианского времени наличествуют определенные элементы, которые, так сказать, являются ключевыми в его композиции и несут важную смысловую нагрузку. Таковых элементов, на наш взгляд, можно выделить три: это башни, холл и капелла.

Первый из них, башня как элемент архитектуры усадебного дома в Англии имеет длительную историю. Фактически все елизаветинские дома фланкированы башнями по четырем углам. В этом можно увидеть некое трансформированное наследие средневекового прошлого, когда из элемента крепостной архитектуры башня превращается в элемент, придающий архитектурной композиции усадьбы устойчивость, замкнутый, завершенный характер. В качестве примеров можно привести такие прославленные памятники елизаветинской архитектуры, как Хардик-холл, Уоллотон и другие^{[8, pp.69-73]}.

В последующие века эта традиция прочно сохраняется. Усадебные композиции эпохи Стюартов строятся, как правило, по той же схеме. Достаточно вспомнить, например, протяженный фасад Хэтфилд-хаус, также завершенный невысокими башнями. Любопытным образом и английское палладианство наследует отчасти эту традицию. Так К.Кэмбелл, автор "Британского Витрувия", книги фактически положившей начало этому архитектурному течению, в проекте усадьбы Хаутон Холл, выстроенной для премьер-министра Роберта Уолпола, использует традиционную схему фасадной композиции, в которой основной кубообразный объем фланкирован башнями.

Новое осмысление этого архитектурного элемента связано с эпохой романтизма и воскрешением интереса к наследию средневекового прошлого. Возникающая сейчас мода на замки приводит к тому, что башни меняют свой характер и начинают играть совершенно новую роль в архитектурном комплексе усадьбы. Они визуально вновь обретают давно утраченный ими фортификационный характер и солирующее звучание в ансамбле поместья. Немаловажную роль в популярности подобного рода архитектурных мотивов сыграл Вальтер Скотт, романами которого зачитывалась английская публика^{[3, p.13]}. Влияние писателя на усадебную архитектуру было многосторонним: современники вдохновлялись как образами его литературных произведений, так и ставшим весьма популярным образцом для подражания домом романиста в Абботсфорд.

Викторианская эпоха, на первый взгляд, представляется продолжающей эту тенденцию. Однако на самом деле ситуация была далеко не однозначна. Наследуя традициям национального романтизма и во многом продолжая их, новое время вносит свои коррективы, связанные, как нам думается, главным образом, с изменившимися реалиями политической и социальной жизни. Романтический образ замка вызывал целый ряд нареканий, благодаря связанным с ним нежелательным коннотациям, таким как враждебность к окружающему миру, сословная гордыня и высокомерие, а также насмешку, благодаря известной фальшивости подобной "феодальной твердыни", легко уязвимой с противоположного фасада здания, где к дому, как правило, примыкала оранжерея.

Можно было бы подумать, что подобная критика приведет к полному прекращению моды на замковую архитектуру, однако этого не происходит. Сохраняя башню как весьма распространенный элемент композиции усадебного дома, викторианцы вкладывают в его семантическое значение новые оттенки. Сознание социальной ответственности, являющееся, пожалуй, основной особенностью викторианского менталитета, находит себе здесь зримое воплощение. Возвышаясь над всей округой, башня помещичьего дома словно бы напоминает о том, что он есть надежное прибежище всем обиженным и нуждающимся. Так, например, выглядит башня недостроенного усадебного дома Вудчестер Парк в Глочестершире.

Однако любопытно, что обращаясь к средневековому наследию в поисках образца для подражания, архитекторы нередко отдают предпочтение формам церковной архитектуры. Вероятно, объяснение этому следует искать в том влиянии, которое оказывала на современников книга одного из основоположников так называемого «готического возрождения» О.Пьюджина "Истинные принципы христианской архитектуры" (1841)^[5], в которой автор восхищался средневековой архитектуры именно, как архитектуры христианской. Ориентация на образцы церковной архитектуры давала чрезвычайно широкую возможность выбора и, как бы странным это ни показалось на первый взгляд, далеко не всегда предполагала обращение к национальному наследию. Арсенал используемых образцов для подражания значительно обогащается после выхода в свет книг Дж.Рескина "Семь светочей архитектуры"^[6] и, в особенности, "Камни Венеции"^[7]. Однако и ранее "башни-кампаниллы", например, нередко использовались в проектах классицизирующего толка, таких как, скажем, Осборн-хаус на острове Уайетт, летней резиденции королевы Виктории и принца Альберта (1844-1848, Т.Кабитт). Прибегая к образам национального средневековья, архитекторы также имели достаточно широкий спектр образцов, из которого возможен был выбор: и хронологически, и типологически (башня-колокольня, башня над средокрестием и т.д)

В целом ряде усадебных комплексов башня как элемент архитектурной композиции является солирующим элементом архитектурной композиции, по своим формам нередко напоминая колокольню. Сразу следует, однако, заметить, что семантика архитектурных форм викторианского дома вовсе не обязательно совпадает с функциями этих форм. Так, архитектурная композиция, увенчанная грандиозной башней-«колокольней», далеко не всегда включает в себя семейную капеллу. Башня в доме может выполнять самые разнообразные практические функции, например, быть водонапорной. Ближе к концу столетия, когда курение опять войдет в моду, в башне также нередко помещают курительную комнату, обеспечивая, таким образом, максимальную изоляцию табачного дыма от прочих помещений здания.

Однако такое вполне прагматичное использование данной архитектурной формы отнюдь не отменяет ее возвышенного символического значения: ассоциации с идеей протектората землевладельца над окрестным населением сохраняются в силе. Разумеется, на практике разные семьи по-разному выстраивали свои взаимоотношения с окружающим населением. Однако там, где господствующие в обществе этические нормы, идеи общественного служения не получали практического воплощения, нередко считалась необходимой их визуализация в архитектурном облике дома.

Впрочем, было бы совершенно неверным ассоциировать башню как элемент композиции усадебного дома исключительно с теми проектами, в которых викторианские архитекторы обращаются к средневековому наследию. Ведь башни являлись весьма распространенной, почти неотъемлемой частью его композиционного решения в самые разные периоды развития британской архитектуры. Обращаясь к наследию елизаветинской, стюартовской и даже георгианской эпохи, архитекторы нередко вводят этот элемент в объемно-пространственную композицию усадьбы.

Особенно частым использование башенных форм становится в архитектуре так называемого «елизаветинского» и, шире, «тюдоровского» стиля^[2,p.40]. Однако здесь по сравнению с архитектурой «средневековой» этому элементу отводится совершенно другая роль. В первую очередь следует отметить его множественность. Первое впечатление, возникающее от подобного рода построек – впечатление целого леса невысоких, но сложных по форме башенок. Они-то вкупе с многочисленными каминными трубами и создают причудливый, но характерный для викторианского дома силуэт в духе старого английского усадебного дома.

В отличие от «замковых» башен и «башен-колоколен» они не несут ярко выраженной семантической нагрузки, роль их иная. Одной из сложнейших проблем для викторианского архитектора было увязать громоздкий, протяженный план здания с его фасадным обликом. Именно эта задача с блеском решается при помощи такого рода элементов. Избежать впечатления монотонности, обыграть асимметрию, создаваемую огромным массивом служебного крыла, совершенно очевидно «перевешивающего» основной объем дома можно было, лишь внеся в силуэт здания максимум разнообразия и живописности. Примеров можно привести множество. Один из наиболее ранних – усадьба Хэрлекстон Мэнор в Линкольншире Г.Грегори.

Планировочное решение этой усадьбы сочетает в себе элементы симметрии и асимметрии: компактный строго симметричный основной корпус и громоздкое, «разветвленное» служебное крыло. Последнее необходимо было как-то уравновесить, и именно башням была отведена ключевая роль в решении этой композиционной задачи. Архитектор использует традиционную схему двубашенного фасада, широко применявшуюся в архитектуре елизаветинской эпохи (достаточно вспомнить такой уже упомянавшийся нами памятник, как Хардик Холл в Дербишире, а также не сохранившиеся усадебные дома: Теобальдс в Хэртфордшире и Уимблдон в графстве Саррей^[8,p.76] и многие другие). Два высоких узких башнеобразных ризалита восьмиугольных очертаний фланкируют центральный вход, а между ними возвышается, являясь своего рода кульминацией архитектурного решения дома, башня с часами, элемент, также нередко встречающийся в елизаветинских усадьбах (примеры). Далее подобный архитектурный мотив повторяется как на центральном, так и на боковых фасадах зданий. Боковые компартименты центрального объема представлены сильно выступающими ризалитами, фланкированными башенками, идентичными тем, что оформляют центральный вход. Их силуэты сочетаются с силуэтами многочисленных каминных труб, в целом заметно облегчая громоздкую композицию дома и рождая замковый образ.

Заметим, однако, что в отличие от большинства более поздних викторианских домов в елизаветинском стиле, усадьба Г.Грегори мало напоминает исходный национальный прототип. Ее архитектурный язык отличается известной «космополитичностью»^{[3, pp.90-102]}: традиционные элементы английской ренессансной архитектуры вписаны в композицию, которая скорее напоминает о современных ей памятниках Континента, в частности, Франции.

Примером того, как совершенно иначе могут «звучать» уже знакомые нам элементы елизаветинской архитектуры является усадьба У.С.Дагдейла Мирвэйл Холл в Варвикшире, перестроенная Э.Блором в 1838-1844 гг. на основе строения эпохи Стюартов. Идея двубашенного оформления центрального фасада присутствует и здесь. Более того, подобно архитекторам, работавшим в Хэрлэкстон Мэнор, Блор применяет схему, при которой эти парные архитектурные элементы повторяются трижды: при входе и на двух боковых ризалитах. Однако общий образ дома, складывающийся у зрителя, заметно отличается от того, что возникает при знакомстве с линкольнширской усадьбой. Дело в том, что вышеуказанные элементы попадают здесь в совершенно иной контекст. При том, что в целом план усадебного дома отличается большей регулярностью (к симметричному по своей структуре главному корпусу примыкает сравнительно небольшой, компактный служебный блок), архитектурная композиция дома в целом достаточно близка еще к тем представлениям о живописности (пиктуреске), которые господствовали в английской культуре первой четверти девятнадцатого века. В целом это нередко отмечается исследователями в отношении ранневикторианских загородных домов^{[3, p.64]}.Сама идея сопряжения двух разномасштабных архитектурных объемов берет свое начало именно оттуда.

В этой ситуации именно башни, венчающие собой оба архитектурных объема, играют роль главных акцентов в такого рода композиции. Разные по масштабу и форме они создают зданию в целом (особенно с бокового фасада) весьма живописный силуэт. Характер их тоже весьма разнообразен: так, одна из них, несмотря на венчающий ее классический элемент, балюстраду, носит крепостной характер, другая, прямоугольная, со стрельчатым окном, напоминает церковную колокольню, целый ряд узеньких башенок с купольным завершением зрительно вторит силуэту каминных труб.

Во всем этом есть та столь характерная еще для эпохи романтизма приблизительность представлений о национальной архитектуре, о чередовании ее эпох и стилей, которая чрезвычайно раздражала О.Пьюджина^[5,p.17]. Действительно, этот автор был совершенно прав, усматривая за этой «небрежностью» отсутствие глубокого интереса к историческому прошлому, не предполагавшее серьезного проникновения в дух эпохи. Ни одна из многочисленных башен дома не исполняет солирующей партии, однако их многоголосый ансамбль призван вызвать у зрителя некие расплывчатые ассоциации с английской стариной.

Разнообразны и многочисленны и башни поместья Шедвел Парк в Норфолке, памятнике, кладущему начало высоковикторианскому периоду в усадебной архитектуре. Усадьба перестраивалась в два этапа. На первом (1840-1842) работал Э.Блор, создавший ансамбль в елизаветинском вкусе, отличавшийся сдержанностью, столь характерной для архитектурного языка мастера. Второй этап наступает в 1856 году, когда за дело берется С.С.Теулон (Teulon), известный главным образом как архитектор, перестроивший большое количество церквей георгианского времени, причем переделки эти нередко выполнены в достаточно дурном вкусе.

С появлением нового проектировщика меняется не только объем усадебного дома, возрастая едва ли не вдвое. Подобное изменение размеров непременно требует элементов, которые придали бы этой сложной совокупности помещений (в Шедвел Парке очень большое служебное крыло) новый масштаб. И здесь опять башням предстоит сыграть решающую роль. Башни украшают как основной, так и служебный блок дома. И если своего рода кульминацией архитектурной композиции первого становится высокая и узкая «крепостная» башня с машикулями и флагштоком, то второй украшен многогранной башней с часами, импозантно возвышающейся над одноэтажными помещениями конюшен. Отдельно стоящая башня павильона для хранения дичи, низкая и приземистая, а также вытянутая круглая башенка, примыкающая к въездным воротам в конюшенный двор, дополняют впечатление живописности и многообразия, создающееся от этого усадебного комплекса.

Наконец, говоря о башнях, нельзя обойти стороной и поместье Бер Вуд в Беркшире. Особенность этого дома в своеобразном стилистическом «несовпадении» главного блока и служебного крыла. Последнее по своему характеру напоминает достаточно сдержанные по декору и монотонные в своем фасадном решении усадебные постройки эпохи короля Якова. Завершающая его невысокая башенка совершенно очевидно заимствована именно из этого источника.

Однако основной объем отличается обилием разностильного декора, в числе которого есть и ордерные элементы (портик главного входа), и типичные для елизаветинского здания широкие окна и островерхие кровли, но главным украшением центрального фасада служит, безусловно, четырехугольная башня. Достаточно тяжелая и приземистая по своим пропорциям, она зрительно облегчается тем, что прорезана на всех трех ярусах многочисленными узкими окнами. В наибольшей же степени зрительный эффект облегчения пропорций и удлинения силуэта производится за счет украшенной многочисленными пинаклями балюстрады. В итоге стилистический облик дома начисто лишается однородности, отсылая зрителя и к средневековым памятникам, и к наследию эпохи королевы Елизаветы и короля Якова I . Подобное «смывание» границ между отдельными стилистическими периодами национальной архитектуры достаточно характерно для проектов середины столетия, когда все чаще употребляется общее выражение Old English или Old Manor House.

Если башня была ключевым элементом фасадной композиции, то первенствующая роль среди помещений дома принадлежала, безусловно, так называемому Большому холлу (Great hall). История этой непременной составляющей викторианского дома уходит в средневековье, когда двор, вокруг которого группировались помещения феодального жилища, превратился со временем в главное помещение замка, огромную пиршественную залу. Однако уже в позднем средневековье холл начинает терять свое первенствующее значение, оно переходит к находящейся над ним на верхнем этаже Grand Chamber, куда переносится трапеза господ. Оставаясь непременной частью планировочного решения помещичьего дома и в елизаветинское время, и позже, вплоть до интересующей нас эпохи, он постепенно превращается во второстепенное, служебное помещение, где слуги ожидают распоряжений .

Заслуга воскрешения холла в его первоначальной функции принадлежит в первую очередь О.Пьюджину, который в своей книге «Истинные принципы христианской архитектуры» писал: «Практически постоянное пребывание старого дворянства в своих поместьях делало необходимость иметь помещения, где бы они могли в полной мере оказывать гостеприимство. Они не ограничивали число своих гостей, как это делают теперь, несколькими модными персонами, приезжающими иногда в загородный дом на несколько дней. Но под дубовыми балками их громадных холлов хозяева поместья обычно собирали всех своих друзей и вассалов в те дни, когда Церковь призывает своих чад веселиться, в то время как гости более низкого происхождения также участвовали в празднестве у ворот дома. Католическая Англия была веселой Англией, по крайней мере, для бедняков"^{[5, p.61]}.

О том, как конкретно должен выглядеть холл в современном английском доме, Пьюджин пишет в письме к своему заказчику, лорду Шрусбери: : "Что касается холла, я выдвинул свои требования –…высокая крыша с открытыми стропилами, два хороших камина, …галерея министрелей – все или ничего"^{[2, p.35]}.

Холлу возвращаются и огромные размеры, и функция трапезной, где несколько раз в году (как правило, на Рождество и осенью, по случаю завершения сбора урожая) хозяин встречается с окрестным населением в неформальной обстановке. Традиция угощения, устраиваемого лэндлордом для своих арендаторов становится повсеместной и превращается в своего рода обязательный ритуал. В течение года холл также выполняет функцию своеобразного духовного центра дома, поскольку в случае отсутствия капеллы именно здесь домочадцы и прислуга собираются на общую молитву утром и в конце дня.

В остальное время холл функционирует обычно как гостиная, иногда музыкальная комната (во второй половине столетия входит в моду оснащать холл органом) или даже бильярдная, как это имело место быть в Скотни Кастл в Кенте (1837-1844). Однако смысловым центром дома он становится именно в силу того, что пару раз за год превращается в своеобразный общественный центр.

Любопытно проследить эволюцию, которую претерпевает холл, на ряде примеров. В ранневикторианских постройках он, безусловно, - одно из важных помещений, однако и его масштабы, и характер оформления могут быть весьма различными. Откристаллизоваться в определенную семантическую форму в структуре дома ему еще предстоит. Скажем, холл Хэрлекстон Мэнор достаточно значителен по своему размеру, однако благодаря тому, что его архитектурное убранство выполнено в соответствии с «барочными» увлечениями хозяина, он совершенно не ассоциируется с тем кругом идей и представлений, о которых писал Пьюджин. Это одно из великолепно отделанных парадных помещений дома, вовсе не претендующее на то, чтобы быть его идейным центром.

Один из ранних примеров «средневекового» холла мы находим в поместье Теннисона-д’Энкур Бэйонс Мэнор. Здесь налицо весь арсенал «готических» элементов: стрельчатые арки, квадрифолии, и т.д. Однако эффект, им производимый, опять-таки весьма не сходен с тем, что предполагал теоретик готического возрождения. И холл, и общий архитектурный облик усадьбы вызывают мысль о том, что это плод причуды, поэтической фантазии владельца. По сути дела и Теннисон, и Грегори завершают собой череду помещиков-дилетантов эпохи-предшественницы, чей выбор определенного архитектурного стиля диктовался индивидуальными пристрастиями, а отнюдь не стремлением следовать определенному идеологическому пэттерну. В готике Бэйонс Мэнор нет еще ничего от идей общественного служения, столь милых сердцу викторианцев.

Расцвет холла как ключевого элемента интерьерной структуры викторианского дома начинается в середине столетия. Именно тогда во многих старых усадебных домах производятся переделки, призванные превратить эту комнату в ключевое помещение дома. В качестве примера можно привести поместье Уоллингтон холл в Нортумберлэнде, где холл был перестроен в 1852-1853 годах по проекту Дж.Добсона и украшен росписями на национальные средневековые сюжеты.

Подобный тип холла получил в Британии название baronial hall, поскольку ключевую роль в его образном строе играют ассоциации со средневековым прошлым. Следует, однако, отметить, что даже в эпоху наивысшего расцвета этой разновидности холла она не была единственной. Традиционный entrance hall, играющий роль парадного вестибюля, можно видеть, скажем, как в ранневикторианском Прествуд Холле в Лесестершире (1842-1844), так и в выстроенном значительно позже Бродсворт Холле в Йоркшире (1861-1870).

Во второй половине столетия все большую популярность получает так называемый music hall, ведущий свое происхождение от музыкальной комнаты, ставшей традиционной в английском доме еще в начале столетия. Сейчас она зачастую занимает едва ли не центральное место в доме, как, например, в усадьбе Шедвел Парк в Норфолке (перестроена в 1840-1860 гг.) Более «благочестивый», по сравнению с музыкальными салонами начала века, характер она получает благодаря тому, что в качестве основного инструмента и одновременно главного украшения помещения выступает орган. Однако, несмотря на то, что налицо некоторое сходство с церковными интерьерами, так называемый музыкальный холл скорее выявляет новые тенденции в социальной жизни, нежели демонстрирует сохранение старых. В его архитектурном образе мало что остается от идеи общественного служения и покровительства. Несмотря на внушительные размеры, он остается по преимуществу частной комнатой, чем-то вроде парадной гостиной, где собираются домочадцы и их круг. Оставаясь в моде, увлечения средневековой стариной все более рассматриваются как индивидуальное эстетическое пристрастие, а не этический долг, нечто вроде лакмусовой бумажки на нравственную и политическую благонадежность, как это было еще совсем недавно.

Любопытно, что и в «средневековом» по своей стилистике замке Кардифф маркиза Бьюта холл, несмотря на ставшие уже вполне традиционными готические арки и веерные своды, носит ярко выраженный светский и достаточно камерный (в сопоставлении с масштабом этого обширного дома!) характер. Это нечто вроде парадной столовой, которую можно охарактеризовать как banqueting hall, традиционный для Англии еще со времен королевы Елизаветы.

Наконец, еще одним важным по значимости элементом викторианского загородного дома становится капелла. Заметим, однако, что в отличие от двух названных выше элементов композиционного решения, башни и холла, она встречается не столь часто. Несомненно, только чрезвычайно состоятельный домовладелец-аристократ мог позволить себе выстроить домовую церковь в своем поместье. Зачастую она составляет принадлежность дома, хозяевами которого являются представители католических семейств. Их было немало. Надо отметить, что, несмотря на то, что католики в Англии были на протяжении длительного времени сильно урезаны в своих гражданских правах (они не могли быть членами парламента, учиться в университетах и т.д.), некоторое число аристократических родов, сохранявших верность старой вере, неизменно сохранялось. XIX столетие было ознаменовано для них отрадным событием: получением, наконец, равных прав с протестантским большинством.

Кроме того, именно в рассматриваемый период происходит достаточно большое число обращений в католицизм. Новообращенные принадлежали к разным слоям общества, среди них был, например, и маркиз Бьют, богач и аристократ, и О.Пьюджин, архитектор со скромным достатком. Последний немало потрудился для того пропаганды усвоенных им идей. В первую очередь, конечно, следует отметить его труд «Истинные принципы христианской архитектуры» (1841), а также «Контрасты» (1836). Главная идея автора заключалась в том, что готика есть не просто набор неких устойчивых декоративных элементов (как это представлялось поколению Х.Уолпола) и не просто определенная конструктивная система, готика – христианская архитектура par excellence. Желающий воскресить дух готики должен воспринять дух эпохи, ее нравственные принципы.

Заметим, что исследователи по-разному оценивают убеждения Пьюджина. Существует точка зрения, согласно которой обращение архитектора принадлежит к ряду многочисленных подобных обращений эпохи романтизма: католицизм привлекает его не столько своей догматической стороной, сколько своими эстетическими аспектами. В любом случае, идеи Пьюджина оказывали мощнейшее воздействие на современников, как благодаря его сочинениям, так и благодаря его архитектурной практике.

Он строит в основном для католических семейств, которым капелла в доме необходима в силу малочисленности церквей их вероисповедания в стране протестантской по преимуществу. В качестве примера можно привести уже упомянутое нами поместье Скэрисбрик холл в Ланкашире, где капелле отведена существенная роль в архитектурном ансамбле, подчеркнутая тем, что со стороны центрального фасада прекрасно читается отдельный вход в нее. Значительная по масштабу готическая капелла есть и в инспирированном О.Пьюджином (однако не им осуществленном) поместье Вудчестер Парк в Глочестершире, хозяином которого был новообращенный католик.

Однако самая крупная капелла при частном доме была выстроена семейством, принадлежавшим к так называемому Оксфордскому или трактарианскому движению, возникшему внутри англиканской Церкви. Она находится в поместье Тинтесфилд в графстве Норт Сомерсет, некогда собственности одного из богатейших буржуазных семейств Англии, семейства Гиббс. В усадьбе она появилась в 1880-х гг. в ходе очередных переделок построенного еще в начале столетия дома, производимых архитектором А.Бломфилдом.

Архитектурный облик подобного рода сооружений, вне зависимости от конфессиональной принадлежности заказчика, решался, как правило, в «готическом» вкусе, поскольку к середине века прочно складывается представление об этом стиле, как наиболее уместном для церковной архитектуры. Любопытно, что в этом мнении соглашаются представители самых разных конфессий. Для католиков, в частности, для Пьюджина, подобного рода выбор объясняется тем, что это архитектура, созданная до великой трагедии Реформации. Для протестантов же, этот стиль становится своего рода синонимом благонадежности, лояльности и благочестия, не вызывающего опасных подозрений в папистских симпатиях.

В других домах, где капелла отсутствовала, функцию религиозного центра дома, выполнял холл. Любимые викторианцами благочестивые надписи, украшавшие как фасады, так и интерьер (наиболее популярной была: «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии» (Пс.126)), также призваны были создавать атмосферу набожности.

Справедливости ради, следует сказать, что усиленно демонстрируемая владельцами идея домовладения как одной семьи, а хозяина как заботливого отца, пекущегося как о житейском, так и о духовном благополучии своих меньших братьев (слуг) далеко не всегда соответствовала реальному положению вещей. Однако там, где подобные принципы не соблюдались в практической жизни, тем более актуальным становилась, как мы стремились показать, их визуализация в архитектурном облике жилища.