Особенности репрезентации говорящего в аспекте функционально-смысловых типов речи в художественном тексте (на материале главы «Тамань» романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»)

Зырянова Елена Васильевна кандидат филологических наук доцент, кафедра русского языка и общего языкознания, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Бурятский государственный университет имени Д. Банзарова» 670049, Россия, республика Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а, каб. 2208 Zyryanova Elena Vasil'evna PhD in Philology Associate Professor of the Department of the Russian Language and General Language Studies at Buryat State University 670049, Russia, respublika Buryatiya, g. Ulan-Ude, ul. Smolina, 24 a, kab. 2208 lenkor75@mail.ru Другие публикации этого автора

Хандархаева Ирина Юрьевна кандидат филологических наук доцент, кафедра русского языка и общего языкознания, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования "Бурятский государственный университет имени Д. Банзарова" 670000, Россия, республика Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а, каб. 2204 Khandarkhaeva Irina Yur'evna PhD in Philology Associate Professor of the Department of the Russian Language and General Language Studies at Buryat State University 670000, Russia, respublika Buryatiya, g. Ulan-Ude, ul. Smolina, 24 a, kab. 2204 irina-68_68@mail.ru

Как известно, проблематика лингвистики текста на современном этапе развития языкознания связана с изучением речи в ее целост­ных разновидностях. Так как текст многоаспектен, то при функционально-смысловом подходе к нему основой становятся монологические типы речи (описание, повествова­ние, рассуждение), каждый со своим логико-смысловым значе­нием и соответствующей языковой структурой ^[1]. Задачей текста любого типа речи является сообщить какую-то новую информацию: привести новые факты, описать обстановку, доказать истинность выдвинутого положения и т.п. Решая эту задачу, автор текста, говорящий, так или иначе заявляет о себе, выражает свое мнение, оценки. Иными словами, присутствие говорящего заложено в семантике самых обычных слов, грамматических категорий, синтаксических конструкций. Падучева Е. В. в своих работах выделила четыре роли/функции/ипостаси говорящего: субъект речи, субъект сознания, субъект дейксиса и субъект восприятия ^{[2, с. 223]}; ^{[3, с. 4]}.

Задача настоящей статьи – рассмотреть роли говорящего, характерные для того или иного типа речи; выяснить влияние роли говорящего на выбор того или иного типа речи; определить, как от смены роли говоря­щего меняется интонация и ритм произведения. Кроме того, в исследованиях по проблеме говорящего роли, которые он вы­полняет, изучаются разобщенно, изолированно одна от дру­гой, на примере одного-двух предложений, вырванных из об­щего контекста. В статье сделана попытка рассмотреть взаи­модействие ролей говорящего в тексте.

В качестве материала для анализа взята глава «Тамань» из про­изведения М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» как вы­сокий образец художественного совершенства, как шедевр ма­лой прозаической формы – жанра новеллы. А. П.Чехов, считая «Тамань» образцом русской прозы, писал: «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова. Я бы так сделал: взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах – по предложениям, по частям предложения... Так бы и учился писать» ^{[4, с. 456]}.

«Тамань» – это рассказ героя (Печорина Григория Алек­сандровича) о событиях, произошедших с ним в этом «городишке». Рассматривая эту главу с точки зрения типов речи, можно отметить преобладание речи типа «повествование» над «описанием» и «рассуждением», что объясняется целью рассказчика – поведать о событии.

В повествовательных микротемах говорящий выполняет различные роли, но преобладает над всеми роль наблюдателя (причем как непосредственного участника событий). Рассмотрим несколько примеров из текста.

(1) Ямщик остановил усталую тройку у ворот единственного каменного дома, что при въезде. Прилагательное единственного и фра­за что при въезде обнаруживает присутствие наблюдателя, который находится на очень близком расстоянии от наблюдаемого объекта. Из предыдущего предложения (Я приехал на перекладной тележке поздно ночью) мы знаем, что он сам участник событий, что это он приехал на усталой тройке, но в данном примере семантически это не выражено; мы можем говорить о пространственном положении Говоря­щего лишь то, что он находится где-то поблизости.

В художественном тексте говорящий-наблюдатель всегда занимает определенное пространственное положение по отношению к наблюдаемому объекту. Наблюдатель может быть статичным, т.е. на протяжении всего высказывания он локализован в данном конкретном месте, а может принимать непосредственное участие в событиях, о которых рассказывает, проявляя себя в качестве наблюдателя-агенса. В тексте М. Ю. Лермонтова Печорин предстает и в том и в другом качестве. Например:

(2) Так прошло минут десять; и вот показалась между волн черная точка; она то увеличивалась, то уменьша­лась.

Семантика глагола показаться свидетельствует о при­сутствии наблюдателя. Показаться – значит «сделаться ви­димым для кого-то» или «показаться в поле зрения наблюда­теля». Кроме пространственного положения говорящего, здесь мы можем говорить и о «наблюдаемости» за временем: так прошло минут десять. Инверсионный порядок слов свиде­тельствует о предположительности, неуверенности говоряще­го, невозможности точного определения времени. Для говорящего в данном случае гораздо важнее событие, которого он ждал минут десять. А точкой отсчета для этих десяти минут послужило событие, стоящее за пределами этой микротемы, а именно подслушанный разговор женщины и слепого.

(3) Вдруг она пробежала мимо меня, напевая что-то другое, и, прищелкивая пальцами, вбежала к старухе, и тут начался между ними спор. Старуха сердилась, она громко хохотала. И вот вижу, бежит опять вприпрыжку моя ундина; поравнявшись со мной, она остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, как будто удивленная моим присутствием; потом небрежно повернулась и тихо пошла к пристани.

Наблюдение в данной микротеме протекает в двух плоскостях: говорящий зрительно воспринимает действия ундины и говорящий не видит ундину, когда она находится в доме старухи, но «наблюденность» ситуации осуществляется посредством семантики глаголов слухового восприятия сердилась (только интонация помогла говорящему в идентификации состояния старухи) и хохотала. Иными словами, зрение и слух способствуют осуществлению наблюдения. Говорящий все происходящее вокруг него соотносит со своим положением в пространстве и во времени (пробежала мимо меня, поравнявшись со мной; посредством частицы вот – указание на данный момент – в сочетании с союзом и и наречием опять говорящим осуществляется идентификация кратности действий ундины), т.е. положение говорящего в пространстве и во времени, его сознание и эмоции составляют естественный центр ориентации для его восприятия. Указание на статичное положение наблюдателя в данном случае, помимо уже названных маркеров, содержится в более раннем повествовательном тексте: Я завернулся в бурку и сел у забора на камень, поглядывая вдаль…

В главе «Тамань» говорящий принимает активное участие в событиях, о которых повествует, он имеет пространственно-временную локализацию в тексте; его можно обозначить как наблюдателя-агенса:

(4) Вдруг на яркой полосе, пересекающей пол, промелькнула тень. Я привстал и взглянул в окно: кто-то вторично пробежал мимо него и скрылся бог знает куда… Я встал, накинул бешмет, опоясал кинжал и тихо-тихо вышел из хаты: навстречу мне слепой мальчик. Я притаился у забора, и он верной, но осторожной поступью прошел мимо меня.

Говорящий в данной микротеме является наблюдателем, непосредственно воспринимающим действия слепого мальчика. Желание разобраться в происходящем, идентифицировать промелькнувшую тень заставляет его сначала привстать и выглянуть в окно, потом – выйти из хаты, притаиться у забора.

В повествовательных микротемах большое место занимает, наравне с ролью говорящего как наблюдателя, роль гово­рящего как субъекта сознания, которая «обнаруживает себя в контексте слов и синтаксических конструкций, где субъект ментального, эмоционального или волитивного состояния подразумевается семантикой предиката, но не выражен и даже не может быть выражен в тексте высказывания» ^{[2, с. 223]}. Это значение субъекта сознания выражается различными способами. В тексте М. Ю. Лермонтова мы можем встретить и использование предикатов внутреннего состояния (Слава Богу, поутру явилась возможность ехать и я оставил Тамань), и предикаты со значением сходства и подобия, и оценочные высказвания. В рамках данной работы рассмотрим только одну группу слов, которая реализуется только в речи типа «повествование» и которая часто встречается в «Тамани». Это слова со значением неожиданности. Особенность речи типа «повествование» состоит в сообщении об «изменяющихся, развивающихся действиях и состояниях» ^{[5, с. 28]}, а неожиданность характеризуется внезапным переходом одного состояния в другое. Из массы языковых средств, реализующих значение неожиданности, отметим нали­чие слова вдруг в повествовательных микротемах у М. Ю. Лермонтова:

Вдруг на яркой полосе, пересекающей пол, промелькнула тень. Наречие вдруг свидетельствует о состоянии неожиданности произо­шедшего для говорящего, который в своей речи часто упот­ребляет это наречие. В этом «городишке» многое для него явля­ется неожиданным, новым и даже опасным, ср.:

Вдруг что-то похожее на песню поразило мой слух.

Вдруг что-то шумно упало в воду: я хвать за пояс - пистолета нет.

... и вдруг сильный толчок едва не сбросил меня в море.

Состояние говорящего может передаваться и при помощи синтаксических средств. Чтобы передать состояние недоуме­ния, удивления Печорина по поводу происходящего, Лермон­тов часто использует неполные предложения.

Прислушиваюсь - напев старинный, то протяжный, то печальный, то быстрый и живой. Оглядываюсь - никого нет кругом; прислушиваюсь снова - звуки как будто падают с неба.

В этом тексте при помощи неполных предложений выра­жается удивление, заинтересованность, даже заинтригованность говорящего тем, что он слышит песню, когда кругом никого нет.

Помимо роли субъекта восприятия и субъекта сознания говорящий нередко выступа­ет на страницах романа в повествовательных текстах в роли субъекта дейксиса:

Я там чуть-чуть не умер с голода, да еще вдобавок меня хотели утопить.

Местоимение там принимает участие в идентификации участков пространства. Там – это в городе Тамань. Кроме того, оно указывает на пространственную и временную уда­ленность говорящего от событий, о которых он повествует. Т.е. по этому местоимению мы можем судить, что Печорин (ведь здесь именно он является говорящим) пишет свой Днев­ник, находясь уже где-то в другом месте, а не в Тамани.

Из нее вышел человек среднего роста, в татарской бараньей шапке; он махнул рукою, и все трое принялись вытаскивать что-то из лодки; груз был так велик, что я до сих пор не понимаю, как она не потонула.

В данной микротеме говорящий является началом сис­темы пространственно-временных координат, необходимой для идентификации лиц, отрезков времени, участков простран­ства. Так, из нее (из лодки) – отождествление объектов; все трое – идентификация лиц (здесь Говорящий имеет в виду Янко, Ундину и слепого); до сих пор – идентификация временных интервалов, указание на временную удаленность го­ворящего от событий, о которых он повествует.

Говорящий как субъект речи обнаруживает себя в се­мантике речевых актов, например: Часовой, черноморский казак, услышав звон колокольчика, закричал диким голосом: «Кто идет?»

Прилагательное дикий выражает точку зрения гово­рящего. Это по его мнению казак закричал диким голосом.

Роль говорящего как субъекта речи отчетливо выявля­ется при использовании им оценочных слов. Это видно из уже приведенного примера: говорящий дает оценку голосу казака дикий голос. Можно привести еще несколько подобных примеров:

Но только я начинал говорить, она убегала, коварно улыбаясь.

«Чего ты хочешь?» - закричал я, крепко сжав ее маленькие руки; пальцы ее хрустели, но она не вскрикнула: ее змеиная натура выдержала эту пытку».

Итак, в типе речи «повествование» говорящий выступает во всех четырех ролях. Иное мы встретим при рассмотрении роли говорящего в описании и рассуждении.

В речи типа «описание» говорящий выступает в роли субъекта речи и в роли Наблюдателя. В более ранних работах мы уже отмечали, что роль наблюдателя является ведущей ролью говорящего при моделировании им речи типа «описание» ^{[6, с.42-54]}; ^{[7, с. 62]}. Это можно объяснить тем, что при описании «раскрываются состав, структура, свойства, качест­ва, форма, назначение предмета и т.д. путем; перечисления при­знаков, характерных для данного момента, обстановки, карти­ны или предмета, или вообще присущих этому объекту речи» ^{[5, с. 20]}. Обратимся к примерам из текста М.Ю. Лермонтова.

Полный месяц светил на камышовую крышу и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведенном огра­дой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой.

Говорящий описывает обстановку местности, выступая в роли синхронного наблюдателя. Говоря о пространственном положении наблюдателя, мы можем утверждать, что он находится на очень близком расстоянии от описываемого объекта, о чем свидетельствуют детали описания камышовая крыша, белые стены, ограда из булыжника, другая лачужка, менее и древнее первой. Только человек, непосредственно восприни­мающий какой-либо объект, мог так сказать,

Фраза другая лачужка, менее и древнее первой – свиде­тельство восприятия субъектом нескольких объектов (в дан­ном случае двух), их сравнения, сопоставления, на основе чего вытекает это утверждение говорящего. Кроме того, говоря­щий здесь выступает и в роли субъекта речи, он явно обнару­живает свое присутствие, употребляя слово лачужка. Это слово свидетельствует об определенном восприятии говоря­щим места, где он будет жить (хотя прямо этим словом он обо­значает другой дом, а не свое будущее жилище, но в сочетании со словом другой (см. другая лачужка) дает нам возмож­ность утверждать, что точно также говорящий воспринимает и свое жилье). Семантика слова лачужка выдает отношение Печорина к ней как к «небольшой избе неприглядного вида» ^[8].

Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сун­дук возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни oдного образа - дурной знак.

В этои описании интерьера говорящий выступает в роли наблюдателя. Причем сначала в пределах одного пред­ложения он описывает всю обстановку хаты, не выражая сво­его отношения к этому. Адресат текста (читающий) может судить лишь о бедности обстановки данной хаты. Во втором предложении фразой на стене ни одного образа говорящий заостряет свое и наше внимание на этом необычном для того времени явлении, более того, говорящий выражает свое отно­шение к этому словами дурной знак, отсылая нас к более раннему высказыванию здесь нечисто и предвосхищая собы­тия. Говорящий, произнося дурной знак, меняет позицию наблюдателя на роль субъекта сознания, т.е. здесь мы можем судить о состоянии настороженности, напряженности говоря­щего.

Анализируя особенности репрезентации говорящего в речи типа «рассуждение», отметим, что говорящий не может выступать в роли наблюдателя в данном типе текста, и в этом существенное отличие речи типа «рассуждение» от «описания» и «повествования», если рассматривать их с точки зрения про­блемы репрезентации говорящего в художественном тексте. В отличие от темпорального значения описания и повествования, рассуждению свойственно каузаль­ное значение. Иными словами, для типов речи с темпоральным значением (описание, повествование) свойственно восприни­мать действительность в ее одновременных и последователь­ных явлениях, отсюда и превалирующая над другими ролями роль говорящего как субъекта восприятия (т.е. наблюдателя); рассуждение же основыва­ется на причинно-следственных отношениях между явлениями действительности. Поэтому говорящий в аспекте речи типа «рассуждение» может выступать во всех остальных ролях, кроме роли наблюдателя.

Рассматривая роли говорящего в речи типа «рассуждение» на материале главы «Тамань», обнаруживаем, что говорящий здесь выступает в роли субъекта речи и субъекта созна­ния. Обратимся к тексту.

В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что подделать бельмы невозможно, да и с какой це­лью? Но что делать? Я часто склонен к предубеждениям...

Говорящий, рассуждая о бесцельности подделывания бельм, утверждает о такой особенности своего характера, как склонность к предубеждениям. То есть он берет на себя эпистемическое обязательство перед адресатом. В приведенном примере говорящий вы­ступает в роли субъекта речи, так как высказывает некую истину, которая неизвестна адресату и должна быть им воспринята.

И не смешно ли было жаловаться начальству, что слепой мальчик меня обокрал, а восемнадцатилетняя де­вушка чуть-чуть не утопила.

Смысл высказывания говоря­щего сводится к утверждению, что жаловаться смешно. Эмо­ционально-экспрессивная форма речи обнаруживает боязнь говорящего показаться смешным и его иронию по этому по­воду, направленную на самого себя. Иными словами здесь мы можем гово­рить о роли говорящего как субъекта сознания.

Выше нами были проанализированы изолированно друг от друга особенности экспликации разных ролей говорящего в аспекте речи типа «описание», «повествование» и «рассуждение». Но в потоке речи говорящий может сменить не­сколько ролей. Рассмотрим в качестве примера отрывок, в котором Печо­рин рассказывает о приходе к нему вечером Ундины. Это сценическое повествование, которое завершается оценочным рассуждением. Начинается этот отрывок предельно просто и деловито;

Только что смеркалось, я велел казаку нагреть чай­ник по-походному. засветил свечу и сел у стола, покуривая из дорожной трубки

Простая конструкция фразы, обиходная будничная лексика, спокойная тональность повествования о немудреном дорожном быте выдают присутствие Говорящего в роли субъекта речи. Уж я доканчивал второй стакан чая, как вдруг. Это вдруг передает состояние неожиданности происходящего для Говорящего и свидетельствует о роли субъекта сознания; кроме этого, наречие вдруг переводит повествование в иной стиль и ритм.

…вдруг дверь скрипнула, легкий шорох платья и ша­гов послышался за мной; я вздрогнул и обернулся, - то была она, моя Ундина! Она села против меня тихо и без­молвной устремила на меня глаза свои, и не знаю, почему, но этот взор показался мне чудно-нежен; он мне напоми­нал один из тех взглядов, которые в старые годы так само­властно играли моею жизнью. Она, казалось, ждала вопроса, но я молчал, полный неизъяснимого смущения. Ли­цо ее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное; рука ее без цели бродила по столу, и я заметил в ней легкий трепет; грудь ее то высоко поднима­лась, то, казалось, удерживала дыхание.

В этом отрывке говорящий выступает в роли субъекта сознания, причем здесь состояние говорящего передается при помощи инверси­онного построения фраз глаза свои, волнение душевное, их эмоционально-выразительного характера. Ундина не просто взглянула или посмотрела на Печорина (говорящего), а устремила на меня глаза свои. Взволнованное, смятенное состояние говорящего передается при помощи утонченно-субъективного, поэтического, взволнованно-лирического повествования.

И вдруг неожиданно прозаический, но оправданный «печоринский» переход.

Эта комедия начинала мне, надоедать, и я готов был прервать молчание самым прозаическим образом, то есть предложить ей стакан чая.

Здесь мы видим смену ролей говорящего. С эмоциональ­но-выразительной роли говорящего как субъекта сознания на роль субъекта дейксиса в первом предложении эта комедия начинала мне надоедать (происходит отождест­вление событий во временном плане: Эта, ­– то есть то, что проис­ходит сейчас, в данный момент) на роль говорящего как субъекта речи во втором. Этот перебой несет с собой приземляю­щий элемент. Но далее идут слова говорящего как вдруг. Это не повторение, а дальнейшее нарастание повествовательного на­пряжения:

…как вдруг она вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих. В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объяти­ях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скольз­нула между моими руками, шепнув мне на ухо: “Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег” - и стрелою выскочила из ком­наты.

Эта часть отрывка исполнена динамизма: накапливавшие­ся чувства прорываются, страсть мгновенно охватывает героя, только что столь трезво говорившего. В нескольких предложе­ниях вздымается вихрь глаголов: вскочила, обвила, прозвучал, закружилась, сжал, соскользнула. В несколько мгновений в душе Говорящего проносится целая буря чувств, ощущений, отрывочных мыслей (нужно ли говорить, что здесь опять произошла смена ролей говорящего, и он выступает в роли субъекта сознания). Но эта «буря» пронеслась так же быстро, как и возникла, снова вступает в свои права проза жизни:

В сенях она опрокинула чайник и свечу, стоявшую на полу. “Экой бес-девка!” - закричал казак, расположившийся на соломе и меч­тавший согреться остатками чая. Только тут я опомнился.

Здесь Говорящий выступает в роли субъекта речи.

Удодов Б.Т. в своей работе «Роман Лермонтова «Герой нашего времени»», анализируя весь отрывок в целом, утверждает, что это вся «Тамань» в миниатюре, «новелла в новелле». На­чало отрывка перекликается с подчеркнуто прозаическим за­чином новеллы, стремительное нарастание действия, перепле­тение прозы и поэзии одинаково присущи новелле в целом и рассмотренному отрывку. Буря, окончившаяся ничем, пома­нившая призраком счастья, оборачивается для героя в конце отрывка, как и вся новелла, прозаическим «ущербом» ирони­чески оттеняющим опустошенность, усиливающуюся в душе обманутого в своих ожиданиях героя. В одном случае опроки­нули чайник с остатками чая, в другом – героя чуть не утопили, украли у него шкатулку, шашку и кинжал ^{[9, с. 100]}.

Анализируя этот же отрывок с точки зрения роли гово­рящего, можно отметить, что в нем сочетаются, сменяются не­сколько ролей. Выбор той или иной роли напрямую связан с интонационным рисунком повествования, от него за­висит использование тех или иных выразительных средств. Так, для роли говорящего как субъекта сознания характерен повышенный эмоционально-выразительный, лирический тон повествования (отсюда и выбор соответствующих вырази­тельных языковых средств: эпитетов, сравнений); роль гово­рящего как субъекта речи или субъекта дейксиса характеризу­ется простой конструкцией фразы, спокойной тональностью повествования.

Иными словами, от того, в какой роли говорящий высту­пает в тексте, зависит выбор языковых средств, тональность, изобразительно-выразительный рисунок текста.

Роль говорящего может меняться в пределах контекста, построенного по законам одного типа речи, а может и оставаться неизменной. Но при изменении типа речи роль говорящего обяза­тельно изменится. Рассмотрим это на примере:

Полный месяц светил на камышовую крышу и белые стены моего нового жилища: на дворе, обведенном огра­дой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу с беспрерывным рокотом плеска­лись темно-синие волны. Луна тихо смотрела на беспо­койную . но покорную ей стихию, и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона. ''Суда в пристане есть, - поду­мал я, - завтра отправлюсь в Геленджик.

Спокойный тон перечисления и репродуктивно-описательный характер структуры свидетельствует о том, что все это высказывание является описанием, содержащим при­чинно-следственные смысловые оттенки. Следствием этого описания является умозаключение говорящего о том, что суда есть и можно ехать в Геленджик. Разбирая роли говорящего в речи типа «опи­сание», мы уже приводили часть этого контекста в качестве примера и говорили о репрезентации в нем говорящего как наблюдателя. При установлении причинно-следственных отношений гово­рящий выступает в качестве субъекта речи.

Когда герой «Тамани» обнаружил пропажу своих вещей (шкатулки, шашки в серебряной оправе и кинжала) он повествует о своих действиях, выступая в роли субъекта речи, за­канчивая рассуждением, где уже выступает в качестве субъекта сознания:

Разбудив казака довольно невежливым толчком, я побранил его, посердился, а делать было нечего! И не смешно ли было жаловаться начальству, что слепой маль­чик меня обокрал, а восемнадцатилетняя девушка чуть- чуть не утопила?!

Глубокое и всестороннее изучение стиля и языка романа Лермонтова «Герой нашего времени» невозможно без исследо­вания его речевых особенностей, которые мы попытались рас­смотреть с точки зрения репрезентации говорящего в аспекте типов речи. Такой подход может помочь в анализе художественного произведения, в рассмотрении его поэтики, выявлении характерных особенностей стиля писателя. Кроме того детальное исследование феномена говорящего окажется, по утверждению мно­гих языковедов, плодотворным для анализа полифонии в поэтике, поскольку именно лингвист может указать исследователю художественного текста, в каких точках повествования следует искать скрытые голоса автора или его героев.