Строительные леса у Собора: Мартин Хайдеггер и поэтическое мышление

Антонова Елизавета Михайловна аспирант, Государственный университет гуманитарных наук 105064, Россия, г. Москва, Гороховский пер., 14 Antonova Elizaveta Mikhailovna post-graduate student of the Department of Philosophical Anthropology at State Academical University of Humanitarian Sciences.  105064, Russia, g. Moscow, ul. Gorokhovskii Per, 14 grinui@rambler.ru Другие публикации этого автора

"На какую вершину должны мы взойти, чтобы свободно обозревать

человека в его сущностном бедствии?"

Мартин Хайдеггер

 «Забвением бытия» - назвал великий философ Мартин Хайдеггер современную жизнь и все, что ее создает. Мартин Хайдеггер – один из философов, у которого отсутствует страх посмотреть в глаза будущему, и нет препятствий для понимания того, что наступает Великая Полночь. Следуя за Ницше, который возвестил о смерти Бога, Хайдеггер говорит о конце не только человеческого бытия, но и о конце философии. Сама фигура философа - последняя точка западноевропейского мышления, в том классическом, греческом понимании.

Современный мир и человек в нем слишком далеки от истоков, их жизнь наполняет «шум», который не позволяет услышать «зов» бытия. Находясь в круговороте  засоренного пространства,  человек пытается заполнить его еще больше, всем: начиная с вещей – заканчивая понятиями, симулякрами, сущностно не отражающими ничего. Стремление к тотальной рационализации обесценило не только философию, но и саму жизнь. Капиталистическая модель существования современного человека – есть свидетельство апофеоза экзистенциального  кризиса, который с каждым днем становится все менее интересным.

Мартин Хайдеггер – философ, чья система взглядов направлена на «высвечивание» фундаментальных основ бытия, вопросы экзистенции. Но надо сказать, что в послевоенный период творчества Хайдеггер смог, как пишет, крупнейший исследователь творчества Хайдеггера, Р.Сафрански: «освободившись из плена научной философии, осуществить свое первоначальное намерение, он придал понятию «экзистенция» другой смысл». И действительно, философ обращается к поиску ответов на главные вопросы с помощью поэтического мышления. Но, все же,  Хайдеггер — не поэт, и очевидно, что Хайдеггер сосредотачивается на «поэтическом мышлении» как предмете.

Однако задача раскрытия и объяснения роли, функции, сущности поэтического мышления весьма сложная. Но Мартин Хайдеггер одним из первых осуществил попытку вернуть ему должное внимание.  Как пишет Р. Сафрански: «Еще со времен Платона философы – кто втайне, кто открыто – мечтали о такой возможности. Гуссерлю тоже было не чуждо это ощущение. «Философия и поэзия, – сказал он как-то, беседуя с одним японцем, – связаны между собой в своих глубинных истоках и обладают тайным душевным родством».

Философия должна пойти на выучку к поэзии, чтобы очиститься от ненужного и лишнего. Только поэты еще способны услышать «зов бытия» и откликнуться на него. Казалось бы, как в 20 веке после расцвета плеяды философов-рационалистов, позитивистских течений возможен Хайдеггер с онтологией, построенной на анализе и рассмотрении поэтического мышления? Можно ответить, что в 20 веке возможно чрезвычайно многое из того, что никак не соприкасается с позитивизмом и рационалистическим мышлением, но возможен ли философ, ставящий вопрос о роли «поэтического мышления» в контексте поиска истины бытия, а не литературного жанра? Мартин Хайдеггер был в авангарде этого движения и, как говорил сам философ, его учение станет понятным лет через 300.

Мартин Хайдеггер, вдохновленный фигурой поэта Фридриха Гельдерлина, посвящает разбору его творчества массу лекций, семинаров и текстов, например, «Гельдерлин и сущность поэзии», «Как в праздник…» и другие. В позднем периоде творчества сам философ использует язык поэтического мышления для написания своих работ, что для многих хайдеггероведов становится проблемой, потому что подобного рода тексты гораздо труднее поддаются исследованию и интерпретации.  Но для философа, как раз, главной и становится задача научить человека воспринимать не только сухой язык понятий.

В семинарах 1934–1935 годов, посвященных гимнам Гёльдерлина «Германия» и «Рейн», Хайдеггер делает важные шаги на пути выстраивания новой философии, в основе которой лежит постижение «несокрытости» бытия, вместе с ним подлинное существование «единичного человека», которое не возможно без поэтического мышления.

По своей структуре лекция о гимнах «Германия» и «Рейн» состоит из отдельных блоков, в которых философ поступательно осуществляет движение на пути к раскрытию поэтического мышления, а также проводит подробный разбор стихотворений Гельдерлина.

В главе «О нашем образе действий вообще. Поэтизирование и мышление» Хайдеггер показывает, насколько отличен тот метод, который он употребляет по отношению к поэзии Гельдерлина от повседневного и по сути неправильного подхода к стихотворению: «Возможно, мы в силах говорить о поэзии поэтично, что, разумеется, не значит – в стихах и с рифмой. Итак, вовсе не обязательно говорение в следовании поэзии будет неизбежной праздной болтовней ‹по поводу› и ‹о› стихотворении». Философ достаточно последовательно заявляет о необходимости выбора другого метода постижения стихотворного текста, а, параллельно, отказа от старого. Как было им отмечено ранее, философия способна на постижение «несокрытости», истины бытия, таящейся в поэтическом произведении, и поэтическом мышлении, но не методом рационального, логического, сухого разложения, а другим, являющимся наиболее подлинным и естественным. Поэзия способна приоткрыть тайну бытия, а этот процесс важен для того, чтобы перед нами возникло «сущее», которое «мимолетно», но его необходимо остановить и сохранить. А поисками основ сущего занимаются науки и философия. Но Хайдеггер критикует рационалистический подход к поэтическому и пытается избежать всяческого механического «препарирования» текста, он пишет: «Труднее и сомнительнее все же другое: то, что философия берется теперь за поэзию. Оружие философии все-таки (по меньшей мере, это должно быть так) – ледяной холод понятия. На место опасности раз-балтывания выходит теперь опасность раз-мысливания, тем более что кажется, будто мышление вообще в скором времени будет отменено». Поэтический текст нельзя разложить на понятия, структурировать в соответствии с какой-либо системой, классифицировать, чтобы повесить ярлык, как продолжает Хайдеггер, «объяснить поэзию». Надо сказать, что борьба против клеше и ярлыков велась философом повсюду: даже сам Хайдеггер сознательно исключал себя из реестра «-измов», дабы не сузить круг возможностей для своих размышлений. И без того, его философия после «поворота» сильно озадачила исследователей, можно представить, что было бы, если однажды Хайдеггер на веки вечные обозначил себя феноменологом или герменевтом, или кем-либо другим.

Продолжая движение по пути рассуждения о поэзии и философии, Хайдеггер отмечает: «Мы хотим оградить себя от подобного поведения; но не потому, что мы полагаем, будто философия должна держаться вдали от поэзии Гельдерлина, а потому, что этот употребляемый повсеместно метод не имеет никакого отношения к философии». Хайдеггер называет Гельдерлина философом и ставит в один ряд с Шеллингом и Гегелем, но призывает к отбрасыванию стандартного подхода к интерпретации, вступить в мыслительное противостояние с обыденностью восприятия, «поставить строительные леса у Собора». Он напоминает, что «опасность раз-балтывания и раз-мысливания поэзии будут постоянно сопровождать нашу работу, и тем больше, чем меньше мы пока что знаем о поэтизировании, мышлении и сказывании, чем меньше нам удалось обнаружить, как и почему эти три силы глубочайше принадлежат нашему изначальному, историчному здесь-бытию». «Историчность», у Хайдеггера, одно из важнейших понятий, тесно связанных с языком, поэтизированием, мышлением, речью. По Хайдеггеру, язык – это та область, в которой человек творит себя, как историческое существо. По мнению Хайдеггера, именно поэты (помимо своей сакральной функции) сообщают каждому народу его идентичность. Они, подобно Гомеру и Гесиоду, учреждают для народа его богов, а значит, устанавливают "нравы и обычаи".  Хайдеггер связывает функции поэзии и с созданием государства. В лекциях достаточно большие фрагменты посвящены разбору стихотворного текста Гельдерлина, как раз, сквозь призму понятий «государства», «народа», «историчности», но для нас, в данных текстах существеннее представления Хайдеггера о поэтическом мышлении в целом, как фундаментальном понятии его философии позднего периода.

 «Поэзия – не игра, обращение к ней – не играющая, заставляющая забыть самого себя разрядка, но пробуждение единичного человека и его овладение собственным существом, благодаря чему он возвращается в основание своего здесь-бытия». Важнейшим здесь является «пробуждение единичного человека». Для Хайдеггера, который постоянно говорит о подлинном существовании, возможность к «пробуждению единичного человека», как раз, дает поэзия. Поэтическое мышление по сути своей является индивидуальным, оно может воспринимать общее, но им не исчерпывается. Как мы сказали выше: поэтическое не должно быть  объяснено, то есть сведено к логике и понятиям, внутреннее восприятие человеком поэтического – вот способ приближения к «несокрытому», к истине бытия. «Единичный человек», олицетворяющий собой Dasein, противопоставленный Das Man, имеет инструменты для выхода из «ночи» (говоря языком Хайдеггера), которая настолько черна, что человек забыл о том, что существует свет.

В главе «Помещение в область власти поэзии» Мартин Хайдеггер задает актуальный и сегодня вопрос: «Но как это может совершиться? Как может сегодня стихотворение, – я говорю лишь о стихотворении Гельдерлина, – обрести некую власть там, где полностью другие ‹реалии› определяют здесь-бытие?». И действительно, уже в эпоху жизни Мартина Хайдеггера на авансцену бытия выходят новые понятия, характеризующие бытие человека. Индустриализация, урбанизация, глобализация – вот причины для движения в сторону «забвения бытия», которые Хайдеггер отметил еще в пору зарождения этих явлений. Уже не экзистенциальный ужас, тошнота, страх, смерть Бога -  уже полное забытье всего. Отвечая на свой вопрос, Хайдеггер пишет: «Но, возможно, не стихотворение виновато в том, что мы не обнаруживаем более в нем никакой власти, но сами мы – в том, что лишились дара обнаружения, что наше здесь-бытие запуталось в повседневности, по вине которой оно остается выброшенным из всякой области власти искусства». Повседневность и заурядность – вот, что торжествует в мире, а вместе с тем, как следствие «выброшенность» из искусства, что по Хайдеггеру есть конец понимания прекрасного. Далеко не к праздности, украшенной поэтическими инсинуациями, призывает Хайдеггер, а к поиску ответа на вопрос: «Как начать думать?». И здесь необходимо следовать за Поэтом, который первый идет по этому пути, вдохновленный и благословленный Богами, жертвующий себя, как Гельдерлин.

В главе «О существе поэзии» философ предлагает способ избавления от стереотипных и шаблонных взглядов на поэзию (но, кстати, касается и других аспектов мышления, подвергнутых поверхностной интерпретации и сущностно деформированных), которые скрывают ее подлинную суть. «Расхожее представление о поэзии как о выразительном проявлении переживаний» - пишет Хайдеггер и предлагает пересмотреть данный подход, начиная со странного, на первый взгляд, разделения понятий «стихотворение» и «поэзия».  Мартин Хайдеггер говорит: «Мы разыскиваем поэзию в стихотворении. Снаружи это выглядит как переход от некого наличного отрывка для чтения, обладающего формой и содержанием, при том, что и первая и второе по возможности полны красот, переход от этого к иному, – к поэзии. Что здесь понимается под поэзией?». Для Хайдеггера данный наивный вопрос – способ подвести читателя к своей главной мысли о поэзии и поэтическом мышлении. Философ продолжает пояснять читателю, следующему за плавным развертыванием его мысли: «Ведь нам надлежит ясно понять поэзию, определить ее, и таким образом знающе находиться в ней. Значит, мы должны знать о ней уже для того, чтобы отделять ее надлежащим образом от стихотворения». У читателя опять возникает недоумение: зачем отделять поэзию от стихотворения? Зачем рушить устоявшуюся концепцию об их взаимозаменяемости и синонимичности? Но для философа важнейшей остается задача не испугать человека непривычными для него умозаключениями, высказываниями, не вызвать недоумения. Ведь, наверное, как и тогда, сегодня не уменьшилось количество исследователей, хайдеггероведов, да и простых читателей для которых остается загадкой концепция философа о «поэтическом мышлении», связанная  с понятиями «несокрытости», «Истины бытия», «зовом»  и прочими столпами хайдеггеровской «поворотной» философии. Продолжая развертывать свое рассуждение, Хайдеггер констатирует: поэзия там, где нечто поэтизируется. «И поэтизирование – оно происходит, прежде всего, при помощи силы воображения». Далее философ описывает весь процесс создания поэтического: поэт воображает себе нечто, затем додумывает, расписывает и оформляет в символическом выражении свои представления. Он поясняет, что подобного рода «переживания» могут быть разных видов: индивидуальные, коллективные, личные и общественные, как выражение души народа и даже нации. Но самое главное, что все эти варианты представления  не исчерпывают главного и не должны стать единственными определениями и характеристиками поэзии. Хайдеггер критикует способ мышления, при котором упускается сущностное содержание, а во внимание берется лишь форма явления: «Поэзия, таким образом, есть некое непосредственно обнаруживаемое явление, которое наличествует среди других, и явление это как любое другое понимается затем при помощи столь же безучастного определения как «выразительное проявление» бурлящей позади нее души. Явления мы понимаем как выражение. И лай собаки тоже выражение. Этот способ мышления является в себе самом следствием вполне определенного способа бытия ‹либерального› человека». В данном случае Хайдеггер использует термин «либеральный» в широком значении, характеризуя человека, который живет в «забвении бытия», и способ мышления которого основывается на общих понятиях. Для Хайдеггера это  мышление – есть результат развития человеческой истории (в том числе философии), которое пошло не по тому пути, он продолжает: «Таким образом, этот способ представления устраивает настоящие оргии, к примеру, у историков искусства и в истории духовных явлений. То, что труды Ницше и сегодня еще целиком подвергаются ложному толкованию, имеет свое сущностное основание в господстве этого способа мышления, тем более что собственная сила и искусство критического разбора явлений культуры Ницше оказали содействие этому образу мышления и очевидно утвердили его. Потому мы вновь и вновь попадаем назад в этот способ мышления как бы по естественно склонности. Поэтому и наши усилия по возможности, прежде всего, должны быть защищены от того, чтобы быть неправильно понятыми в смысле названного способа мышления». Прошло внушительное количество лет, но мы можем наблюдать, как «оргии» о которых пишет Хайдеггер, ложные толкования Ницше - и сегодня никуда не делись, ведь способ мышления остался прежним. Да и сама фигура Хайдеггера часто становится жертвой грубых поверхностных интерпретаций.

Возвращаясь к гимнам, надо сказать, что, когда читатель уже более-менее подготовлен, проследовал вместе с философом по пути развертывания его мысли,  Хайдеггер более четко определяет ненужное, неправильное в трактовке поэтического: «Но пока что мы говорим исключительно отрицая и отвергая: 1. Стихотворение – это не просто наличное, обладающее смыслом и красотой речевое образование. 2. Поэзия – это не душевный процесс производства стихотворений. 3. Поэзия – это не речевое ‹выражение› душевного переживания. Стихотворение и поэзия возможно и являются всем только что названным, и все же все эти понимания в основе своей упускают существо поэзии».  Сам философ понимал, насколько трудной является задача «реабилитации» поэтического мышления,  объяснения его сути,  поэтому пытаясь определить поэзию, использует формулировку «поэзия – это не». Далее, Хайдеггер продолжает попытку определить поэтическое, но, уже, используя сам «поэтический» тезаурус, что усложняет его понимание. Мартин Хайдеггер говорит: «Поэзия есть учреждение, требовательное основывание остающегося. Поэт – основатель Бытия», -  и продолжает, – «Поэзия – вынесение намеков богов – учреждение Бытия». Исходя из этого, можно сказать, что поэзия не просто результат развития культуры, не общее в речи, будоражащее фантазию, а есть стояние «под грозой Божьей». В поэтическом мышлении и речи открывается сущее, «высвечивается» несокрытое, приоткрывается тайна бытия. Как писал Александр Кожев: «Страстью Хайдеггера было вопрошание, а не ответы. Сам он называл то, о чем спрашивал и что непрерывно искал, «бытием». На протяжении всей своей философской жизни он вновь и вновь задавал один-единственный вопрос – о сущности бытия. Смысл же вопроса сводился к тому, чтобы вернуть жизни ее тайну – тайну, которая в современную эпоху оказалась на грани исчезновения».

Завершая, Мартин Хайдеггер рассматривает вопрос о речи, ее сущности и значении для поэтического мышления, как инструменте и средстве выражения.

Надо сказать, что вся данная работа заключается не в разборе стихотворных текстов, выработке терминов, определений, она направлена на демонстрацию методологического приема, который Хайдеггер предлагает попробовать читателю. Его суть - в решимости получить индивидуальной опыт подлинного переживания бытия.

"Может случиться, что однажды нам придется отречься от своей повседневности и оказаться во власти поэзии; что мы никогда больше не вернемся в ту повседневность, которую оставили"