Государственные преобразования и юридический язык Российской империи XVIII века

Исследование подготовлено при поддержке Российского научного фонда. Грант № 14-28-00045

Постановка вопроса

XVIII столетие занимает особое место в истории русского языка. До преобразований Петра Великого принято говорить о донациональной эпохе его развития, когда языковая ситуация определялась функционированием двух языковых стихий: народно-разговорной и церковнославянской. В XVIII в. русский литературный язык получает национальный характер. Важнейшую роль в этом процессе сыграл язык деловой письменности, т.к. именно он служил для всего Российского государства «органом правительственной власти» и «символом государственного единства» ^{[12, с. 115]}.

Государственно-правовая политика в сфере языковых отношений явилась важнейшим этапом в формировании современного юридического языка, чем и определяется актуальность исследования. В настоящей статье предполагается впервые в историографии провести историко-правовой анализ изменений в юридическом языке Российской империи под влиянием государственных преобразований XVIII в.

В трудах предшественников создан значительный задел для реализации этой цели. Юридический язык Российской империи XVIII в. анализировался в трудах современников – государственных деятелей и ученых (В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов, Е.Р. Дашкова и др.). В последующем исследования по этой теме проводили историки государства и права (А.Д. Градовский, В.Н. Латкин, М.М. Богословский, Ю.В. Готье, Н.А. Воскресенский, С.М. Троицкий, О.А. Омельченко и др.). ^{[1; 8; 14; 16; 19; 23; 25; 38; 40; 47]}

Изучение истории юридического языка России XVIII в. проводятся в рамках самостоятельной области филологической науки – исторического терминоведения. С.П. Хижняк определяет юридический термин как «слово или словосочетание, которое употребляется в законодательстве, является обобщенным наименованием юридического понятия, имеющего точный и определенный смысл, и отличающееся смысловой однозначностью, функциональной устойчивостью» ^{[43, с. 23]}. В трудах лингвистов рассматривались вопросы языка администрации, уголовного и гражданского права XVIII в. ^{[6; 15; 22; 27; 35; 45]}

Государственная политика в сфере языковых отношений

Становление в России государства раннего Нового времени началось при первых Романовых. Этот процесс был катализирован цивилизационным вызовом «концерта» европейских государств. Россия в XVII в. не вошла в этот союз, почему не рассматривалась как страна, к которой были применимы нормы международного права «цивилизованных» народов. П.П. Шафиров следующим образом объяснял причины начала реформ Петра Великого: царь был «побужден острым и от натуры просвещенным своим разумом» отправиться в 1697 г. в Европу, чтобы «видеть европейские политизированныя (обученныя) государства» и «по прикладу оных, свои пространныя государства, как в политических, так и в воинских и протчих поведениях учредить» ^{[46, с. 33]}.

Анализируя преобразования Петра Великого, Ю.В. Готье пришел к выводу о том, что он «напоминает лучших европейских представителей просвещенного абсолютизма» ^{[16, т. I, с. 61]}. Но наивысшее развитие эта политика получила в правление Екатерины II. Европейские просветители писали, что в первой половине XVIII в. Россия «цивилизовалась» (civiliser) и только во второй половине этого столетия стали говорить о российской «цивилизации» (civilisation) ^{[44, т. 2, с. 368-369]}.

В основе политики просвещения лежала светская система ценностей (в Древней Руси просвещение рассматривалось как феномен духовной жизни), что отразились на развитии русского языка. По мнению В.В. Виноградова, суть «языковой политики правительства» заключалась в «упрощении строя литературного языка, приближении его грамматической, лексической и семантической структуры к пониманию широких кругов русского народа» ^{[11, с. 82, 84]}.

В 1708 г. была введена гражданская азбука. Образцом для нее стала печать европейских книг, шрифтом – «антиква». Кириллический шрифт был преобразован: начертания букв упрощены; устранены буквы «кси», «пси», малый и большой «юсы», буква «зело», отменены все надстрочные знаки (титла, придыхания, «силы»); введена арабская цифровая система. Гражданский шрифт был утвержден Петром в январе 1710 г. Реформа азбуки положила начало созданию русского литературного языка. В.В. Виноградов отмечал, что она нанесла «резкий удар средневековому фетишизму в сфере церковнославян­ского языка» ^{[11, с. 90]}.

Реформа церкви начала XVIII в. привела к модернизации церковнославянского языка в соответствии с задачами реформ. Литературный стиль не переставал называться «славенским». Так, 19 ноября 1721 г. Петр велел Синоду распорядиться о переводе на «словенский диалект» труда С. Пуффендорфа «О должности человека и гражданина» ^{[25, т. I, с. 213]}. Церковнославянский язык продолжал использоваться в законодательстве. Например, указ о предании проклятию бывшего гетмана Мазепы был написан торжест­венной фразеологией церковнославянского языка ^{[29, т. IV, № 2213]}.

Модернизация церковнославянского языка вела к его «обмирщению». 19 апреля 1724 г. Петр писал Синоду о составлении Катехизиса, «...чтоб просто написать так, чтоб и поселянин знал, или на две: поселяном простяе, а в городах покрасивее, для сладости слышащих, как вам удобнее покажется» ^{[25, т. I, с. 181]}. По замечанию К.С. Аксакова, в языке проповедей Стефана Яворского, слов и речей Феофана Прокоповича «ярко явля­ется характер тогдашнего слога, – эта смесь церковнославянского языка, простонародных и тривиальных слов, тривиальных выраже­ний и оборотов русских и слов иностранных» ^{[5, с. 102]}.

Важнейшим направлением языковой политики было усиление переводческой деятельности. Об изменениях в этой сфере А.И. Соболевский писал: «Существенная разница между допетровской и петровской эпо­хой заметна лишь в одном. До Петра переводы с польского, – обычное дело, многочисленны; при Петре их уже почти нет: увеличившееся знакомство с латинским и вообще с западноевропейскими языками позволило нам усилить пе­ревод прямо с оригиналов, минуя польское посредство» ^{[36, с. 81]}.

Общее число иноязычных заимствований в XVIII в. составляет около 8,5 тысяч лексем. При этом на петровскую эпоху приходится 52% от их числа. Наиболее сильному обновлению за счет европейской лексики подверглась административная сфера (около 25% заимствований). По подсчетам И.В. Шамшина наибольшее число административных лексем приходится на немецкий язык (43,2%), что свидетельствует о влиянием германской модели администрации и ее терминологии. Заимствовались слова из польского (24,1%), латинского (14%), французского (7,9%), голландского (3,6%), греческого (1,8%), английского (1,2%), шведского (1,2%) и др. ^{[7, с. 83; 45, с. 25]}

Философская и политическая терминология заимствовалась преимущественно из латинского языка (rationalis – философия умственная; moralis – философия нравственная; naturalis – философия естественная; intelligentia – разумность; societas – общество и т.п.). Термины, относящиеся к военному делу, – из немецкого (генералитет, обер-, юнкер, вахтер, ефрейтор, цейхгауз, гауптвахтаи т.п.) и французского (флот, десант, батальон, бастион, гарнизон, пароль, калибр, манеж, марш, мортира, лафети т.п.). В терминах морского дела господствовали заимствования из голландского (гавань, рейд, фарватер, шкипер, руль, рея, шлюпка, верфь, док, каюта, рейс, трап, катер и т.п.) и английского (бот, шхуна, фут, бриг, мичман и др.) ^{[11, с. 57, 59-63 и др.]}.

Особенностью переводческой деятельности в начале XVIII в. было механическое заимствование европейских терминов и их толкования путем глоссирования. Недостаточность такого перевода осознавалась Петром и его окружением. 25 февраля 1709 г. царь писал Ивану Зотову: «Надлежит вам к той книжке, которую ныне переводите, остерегаться в том, дабы внятнее перевесть и не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точию сенс (лат. sensus – смысл, значение) выразумев, на свой язык уж так писать, как внятнее» ^{[28, т. 9, вып. 1, с. 106]}.

В 20 – 60-х гг. XVIII в. возникает требование ограничения притока европейской лексики. Даже известный западник В.Н. Татищев, доказывая полезность «умножение нужное языка ... от приобретения наук и вещей, которые мы от других народов приобрели и приобретаем», жаловался на множество «без нужды принятых» слов ^{[38, с. 92]}. В.К. Тредиаковский и М.В. Ломоносов считали, что основой развития русского литературного языка должно стать синтез церковнославянского и русского языков.

Еще одним направлением языковой политики стали реформы народного просвещения. Основой обучения в XVIII в. оставался церковнославянский язык. Отход от него в пользу «природного» русского языка произошел в царствование Екатерины II. В «Генеральном плане воспитательного дома» И.И. Бецкой писал: «Смеха достойный присвоили мы обычай учить детей в школах гра­моте по книгам на языке и буквах славянских и провожать в сем уче­нии по несколько лет... Детям прежде начатия славянского, должно учить буквари печатные на употребляемом ныне языке... Известно, что всякому человеку в обществе должно знать всю силу и все пространство языка своего Отечества...» ^{[26, с. 38-39]}.

Таким образом, в XVIII в. государственный язык становится ядром системы формирующегося национального русского литературного языка. При этом верховная власть не препятствовала использованию в местном управлении языков коренных народов Поволжья, Казани, Урала и Сибири. Правда, расширение миссионерской деятельности среди них способствовало распространению русского языка ^[4]. В 1721 г. к России были присоединены Карелия, Выборг, Лифляндия и Эстляндия; в 1772 и 1793 гг. – Белоруссия, в 1795 г. – Литва и Курляндия. Народы, проживавшие на этих территориях, сохранили право пользования своими языками в местному управлении. Иными словами в Российской империи общегосударственным языком был русский, а языки нерусских народов признавались официальными.

Язык закона

Монархия в России XVIII в. стала неограниченной. Определение верховной власти было дано в толковании к арт. 20 «Артикула Воинского» 1715 г.: «…его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен. Но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять». В «Наказе» Екатерины II устанавливалось, что монарх в соответствии с «естественным положением» России является «источником всякой государственной власти» (ст. 19), «представляет в своей особе все общество соединенное» (ст. 148) и «от благоизволений его» проистекают все законы (ст. 511).

Способом внешнеполитической легитимации абсолютизма было уподобление России великим державами античности и средневековья – Римской империи и Священной Римской империи германской нации. Новый статус монарха в международных отношениях формально был выражен 22 октября 1721 г. в акте принятия Петром титулов «Отца Отечества, императора и Великого». Этот титул был калькой с титула римских императоров, включавший термины «Imperator» и «Pater Patriae».

Имперский статус России не был сразу признан. В 1713 г. Г.И. Головкин сообщал о тревоге в Европе по поводу «высокомнительных и многоискательных намерений» русского царя, который «хощет восприять титло императорское» ^{[28, т. XIII, вып. 1, с. 279]}. В 1721 г. титул российского императора признала только Пруссия. Голландские штаты осуществили его в 1722 г., Швеция – в 1723 г., Дания – в 1724 г., Турция – в 1739 г., Англия – в 1742 г., Австрия – в 1744 г., Франция и Испания – в 1745 г., Польша – в 1764 г. ^{[1, с. 140]}

К числу высших государственных органов, обладавших законосовещательными, распорядительными и судебными полномочиями, относились Ближняя канцелярия (^[1701] – 1718), «Конзилия министров» (1708 – 1711), Правительствующий Сенат (1711 – 1917), Святейший Правительствующий Синод (1721 – 1917), Верховный тайный совет (1726 – 1730), Кабинет министров (фр. cabinet и minister, 1731 – 1741), Конференция при Высочайшем Дворе (1756 – 1762), Императорский совет (1762), Совет при Высочайшем Дворе (1769 – 1801).

Становление абсолютной монархии и государства раннего Нового времени привели к появлению закона в современном смысле слова и превращению его в основную форму выражения права ^{[3, с. 95-117; 37, с. 345-366]}. Отмечу, что участие монарха в законотворчестве повышало международный престиж страны. М.М. Щербатов писал, что правители государств желают «увен­чать свое имя разными законами» и «сего рода славу, яко наиболее пребывающую, себе приобрести» ^{[47, стб. 355]}.

В проекте кодификации государственного права Екатерины II было дано следующее определение: «Гражданский закон есть правила поведения подданных, предписанной законодательной властию, которая повелевает правое и запрещает неправое» ^{[23, с. 82]}. В «Полном собрании законов» за 1689 – 1796 гг. помещен 16201 нормативно-правовой акт, в т.ч. более трех тысяч за царствования Петра Великого, семи тысяч за период «дворцовых переворотов» и около шести тысяч за царствование Екатерины II.

Изменяется номенклатура нормативно-правовых актов. В XVIII в. появляются манифесты (нем. Manifest от позднелат. manifestum – призыв), уставы, учреждения, регламенты (фр. reglement, от лат. regula – правило), артикулы (лат. articulus – раздел, статья), наставления, инструкции (нем. Instruction от лат. instruction – введение, выстраивание, сооружение), положения, рескрипты (лат. rescripum – ответное письмо), плакаты (фр. placard – афиша, плакат). Основным видом нормативно-правовых актов монарха оставался «именной указ». Включение России в концерт европейских государств отразилось на номенклатуре и форме международных соглашений («трактатов», «договоров», «конвенций», «протоколов»). Односторонними актами императора, направлявшихся другим монархам, были «грамоты».

Превращение закона в основную форму выражения права поставило проблему юридической силы нормативно-правовых актов. Петр делил свои указы на две группы. К первой относил «генеральные», «которые в постановление какого дела», подлежавшие публикации в качестве приложения к регламентам, уставам, артикулам. Ко второй – временные или «партикулярные». В именном указе от 2 марта 1711 г. царь назвал Сенат «управительным» органом, определяя тем самым значение сенатских указов как «управительных», которым все должны были быть послушны также, как и царским. В гл. 2 Генерального регламента 1720 г. царь наделил членов коллегий правом не соглашаться с сенатскими указами, если последние противны «высокому интересу» ^{[29, т. VI, №3574, 3957]}.

В русском юридическом языке в XVIII в. появляется термин «конституция» (фр. constitution, от лат. constitution – установление, устройство). Видимо, первым этот термин использовал Феофан Прокопович, назвав именной указ о престолонаследии 1722 г. в своем сочинении «Правда воли монаршей» «конституция или устав». Использование этого термина не было случайностью. Петр и его преемники, в особенности Екатерина II, были знакомы с конституционным опытом дуалистической монархии Англии и европейскими естественно-правовыми учениями. Влияние этих учений прослеживается в законодательстве на протяжении всего XVIII в.

После смерти Петра Великого набирает силу дворянское движение, которое использовало естественно-правовые учения для обоснования своих сословных привилегий, что вело к новому пониманию «закона». В ходе реформ 1754 – 1762 гг. этот дворянский либерализм получает признание со стороны верховной власти. Формулируется положение о «фундаментальных законах», которые наряду с признанием неограниченности власти самодержца, должны были гарантировать привилегии дворянства. Идея о «непременности» свободы дворянства декларировалась Манифестом о вольности дворянства 1762 г. ^{[29, т. XV, № 11444]}

После восшествия на престол Екатерина II в манифесте от 6 июля 1762 г. обещала узаконить положение о необходимых для власти действовать в «пределах и законах». Эта декларация была конкретизирована в «Наказе». В ст. 1 и 2 говорилось, что основанием верховной власти является христианское вероучение, но в ст. 5, 10, 11, 14 – 16, 33, 57, 59 и др. указывается еще один ее источник – «естественный дух» нации. Именно этой доктриной аргументируется необходимость введения «фундаментальных законов», закрепляющих неограниченность самодержавной власти и «предохранение безопасности каждого особо гражданина».

Такой подход позволил Екатерине II вновь вернуться к вопросу о юридической силе нормативно-правовых актов. Согласно ст. 444 «Наказа», законы – это такие установления верховной власти, «которые ни в какое время не могут перемениться» и выражают основные принципы общественного строя. В ст. 445 определяются временные учреждения, в которых определяется «тот порядок, которым все дела должны отправляемы быть и разные о том наказы и уставы». Наконец, в ст. 446 говорится, что указы – это «только есть случайное, или на чью особу относящееся, и может со временем перемениться».

В царствование Петра Великого происходит формирование принципа законности. Именным указом от 17 апреля 1722 г. «О хранении прав гражданских» предписывалось: «Сим указом, яко печатью, все уставы и регламенты запечатываются, дабы никто не дерзал иным образом всякие дела вершить и располагать не против регламентов» ^{[14, с. 104-106]}. Утверждение принципа законности приводит к формулированию принципа: «незнание закона не освобождает от ответственности». Возникает положение о действии закона в пространстве всей империи и о применении его к иностранцам ^{[29, т. V, № 3510; т. VII, № 4436]}.

Превращение закона в основную форму права поставило перед законодателем проблему сочетания точности и простоты его языка. По мнению лингвистов, в XVIII в. происходит становление терминологии и терминосистемы языка российского законодательства. Правовед М.Л. Давыдова справедливо отмечает, что применительно к юридическому языку слова «понятие» и «термин» являются равнозначными. Иными словами в XVIII в. происходит осознание того, что лексический состав нормативно-правового акта – это не слова из разговорной речи, а правовые понятия, которые выражают устойчивые черты правовой действительности; являются семантическим ядром нормы права; имеют такую же юридическую силу, как и закрепляющий их нормативный акт; могут толковаться в правоприменительной практике. Система правовых понятий образует понятийный аппарат права ^{[17, с. 120-122]}.

Язык закона в XVIII в., сохраняя преемственность с лексическим составом приказного языка, обогащался за счет ресурсов церковнославянского языка, европейской и латинской терминологии. Заимствования из европейских и латинского языков в начале XVIII в. поставили проблему объяснения их значения, т.е. создания их легальных дефиниций. Она решалась, во-первых, путем глоссирования, т.е. разъяснения иноязычных терминов лексемами из приказного языка. Так, например, приложением к Генеральному регламенту стало «Толкование иностранных речей, которые в сем Регламенте»), в котором иностранные термины были глоссированы ^{[29, т. VI, №3534.]}. Во-вторых, вводятся толкования к статьям нормативных актов, выполнявшие функции примечаний.

Точность языка закона не должна была противоречить его простоте, доступности для подданных. Закон, по замыслу Петра Великого, был не только формой выражения права, но и средством создания «политического общества», обладал дидактической и полемической функциями. В законы включается мотивировочная часть, в которой обосновывается, что прежние «варварские обычаи» были противны «общему благу».

В 1699 – 1700 гг. Петр Великий ввел обязательную практику подписи актов монарха. На основе именного указа от 19 декабря 1699 г. нормативно-правовые акты и иные документы стали датировать по летоисчислению от «рождества Христова» ^{[29, т. ІІІ, № 1735]}. В начале XVIII в. устанавливается практика печатного тиражирования нормативных актов. Отпечатанный текст позволял передать закон с использованием новых графических средств – шрифтов, абзацев, пробелов.

Следующим этапом в развитии языка законодательства стала эпоха Екатерины II. В ст. 158 «Наказа» устанавливалось: «Законы должны быть писаны простым языком; и уложение, все законы в себе содержащее, должно быть книгою весьма употребительною и которую бы за малую цену достать можно было наподобие букваря… И для того предписать надлежит, чтобы во всех школах учили детей грамоте попеременно из церковных книг и из тех книг, кои законодательство содержат».

Екатерина II поставила проблему толкования права. Согласно ст. 151 «Наказа», нормативное толкование было прерогативой монарха. Правила казуального толкования императрица разрабатывала в проекте кодификации государственного права 1780-х гг. Основным способом она считала выяснение воли законодателя: правоприменителю следовало уяснить для себя, «что к закону подало случай действует и над смыслом слов того закона, ибо законодатель имел случай тот в виду и все возражении его к тому и относятся». При использовании филологического способа толкования следовало понимать текст закон в «обыкновенном общенародном» смысле слова, а не в строго «граматическом» ^{[23, с. 82]}.

В XVIII в. происходит становление общеправового понятийного аппарата и его отраслевых подсистем. Общеправовой понятийный аппарат складывался преимущественно на основе латинского языка: lex naturalis (естественный закон), lex positive (положительный закон), norma (правило поведения), consuetudo (обыкновение) и др.

В абсолютной монархии на смену отношениям между «государем» и его «холопами»/«сиротами» приходят отношения верховной власти («величества») и ее «подданными». Продолжается процесс консолидации сословий. В современной историографии развернулась дискуссия, инициированная Г. Фризом, о применимости термина сословие в его европейском понимании к России ^[42]. Считаю эту дискуссию бессмысленной, т.к. и в Европе, и в Древней Руси юридическая конструкция сословного общества сложилась под влиянием римского права, в котором впервые было сформулировано учение о разделении свободных жителей Рима по их правовому положению. В России церковнославянское слово «сословие» в значении «собрание, общество, сообщество» появилось в XIV – XV в. и было калькой с греческого ^{[10, с. 650-653]}. Рецепция европейского права в XVIII в. только конкретизировала это понятие.

Консолидация сословия, обязанного службой монарху, привела в начале XVIII в. к появлению термина «шляхетство». Принадлежность к родовой аристократии отныне символизировал только титул. Петр Великий сохранил титул «князь» и ввел в подражание германскому императору новые – «граф» (нем. Graf) и «барон» (нем. Baron). Податная реформа обусловила сохранение обобщенного наименования для податных людей – «тяглые люди». Крестьяне в связи с их владельческой принадлежностью стали делиться на «государственных», «удельных», «дворцовых», «помещичьих», «монастырских», «архиерейских». Тяглое население города было разделено на «гильдейское купечество» и «посадских людей».

В ст. 36 – 39 «Наказа» Екатерины II декларируется новый элемент правового статуса «подданного»/«гражданина» – «вольность», которая позволяет «все то делать, что законы дозволяют». Но равенство «граждан» перед верховной властью не означало отказа от закрепления в законе неравенства. В ст. 250 и 251 «Наказа» декларировалось: «Гражданское общество требует известного порядка... надлежит тут быть одним, которые правят и повелевают, а другим, которые повинуются». В ст. 265 – 367 устанавливалось, что дворянство занято военной службой и отправлением правосудия; в ст. 359 говорилось, что «в городах обитают мещане»; согласно ст. 358, «земледельцы живут в селах и деревнях... и сей есть их жребий». Отсюда, проводилась градация сословных прав и привилегий: первое место отведено дворянству, второе – «среднему роду», низшее – крестьянству.

После смерти Петра Великого термин «шляхетство» был вытеснен из законодательства термином «дворянство». Секуляризация церковных имуществ при Екатерине II вызвало замену терминов «монастырские» и «архиерейские» термином «экономические» крестьяне. В соответствии с Жалованной грамотой городам 1785 г. «посадские люди» начали именоваться «мещанами».

Становление понятийного аппарата уголовного права было обусловлено принятием «Артикула воинского» 1715 г., который положил начало систематизации уголовного права в отдельную отрасль. Деятельность Екатерины II по кодификации уголовного законодательства не была закончена, но нашла отражение в законодательстве. Во-первых, в главах 8 – 10 «Наказа» содержатся принципы уголовного права. Во-вторых, кодификация уголовного права была проведена в третьей части Устава благочиния 1782 г. в связи с регулированием полномочий полиции проводить предварительное следствие по преступлениям против жизни, здоровья и имущества, а также самостоятельно наказывать незначительные проступки.

В XVIII в. впервые в российском праве общеродовой номинацией общественно опасного деяния, запрещенного уголовным законом под страхом наказания, становится термин «преступление». В «Артикуле воинском» давалась следующая легальная дефиниция термину «преступление»: «...все то, что вред и убыток государеву приключить может, суть преступления». В «Наказе» Екатерины II «преступление» определялось как действие, нарушающее закон, которое «может быть вредно или каждому особенно, или всему обществу». В «Словаре Академии Российской» была дана доктринальная дефиниция: «преступление» – это «нарушение предписанных правил, постановлений» ^{[32, т. V, с. 241]}.

Наряду с понятием «преступление» использовались термины «проступок», «злодейство», «криминальное дело», «уголовщина» и др. Термины «злодейство», «противозаконные поступки», «беззаконные продерзости» и др. были церковнославянского происхождения, использовались они с более узким значением, чем термин «преступление». Так, Сенат в 1725 г. опубликовал специальное разъяснение термина «злодейство»: «...злодейство, то есть: первое, богохульники и церковные мятежники. Второе, противныя слова про императорского величество и ... измена и бунт, и расспрашивать их, как злодеев» ^{[29, т. VII, 4455]}.

Термин «криминальное дело» был заимствован через польский из латинского языка (лат. criminalis, crimen – обвинение, преступление, вина). Термин «уголовщина» был производным от древнерусского обозначения убийства – «головщина». «Словарь Академии Российской» определяет «уголовщину» как «злодеяние, за которое тяжкая казнь законом положена» ^{[32, т. VI, с. 881]}.

Государственные преступления в XVIII в. имели следующие номинации: «государево слово и дело», «бунт», «возмущение». Термин «бунт» является западноевропейским заимствованием. Термин «возмущение» – церковнославянский. Понятийный аппарат для обозначения должностных злоупотреблений включал термины «взятка», «лихоимец», «мздоимство» и др.

Среди общеуголовных преступлений выделяются преступления против личности. Лишение человека жизни именуется «убийвство». В «Словаре Академии Российской» термин «убийвство» сопровождается пометой «славянское» ^{[32, т. VI, с. 210]}. Для обозначения причинения вреда здоровью использовались термины из приказного языка «увечье», «битье», «побои» и «бой». Сексуальное насилие над женщиной обозначалось приказными терминами «насилие», «насильство», «изнасильничать», а также церковнославянским «воровать блудно».

Имущественным преступлениям обозначались приказными терминами: «кража» (тайное присвоение чужого имущества), «снос» (кража имущества при совершении зависимым человеком побега), «грабеж» (открытое присвоение чужого имущества), «разбой» (грабеж, отягченный физическими насильственными действиями, включая увечья и убийства), «поджог» и др. Термин «мошенник» был заимствован из церковнославянского языка, в котором до XVI в. использовался для обозначения того, кто изготавливает сумки, мешочки. В XVII в. это слово приобретает значение плут. Наконец, в XVIII в. становится юридическим термином со значением жулик, стремящийся обманом завладеть чужим имуществом.

Родовой номинацией для обозначения меры государственного принуждения был термин «наказание». Целью наказания в эпоху Петра Великого было устрашение ^{[14, с. 38, 129 – 132]}. В середине XVIII в. начинается гуманизация уголовного права. В «Наказе» Екатерины II наказание определяется как «стыд и страх поношения», т.е. имеет охранительные и воспитательные функции. Наказания могли быть «смертные», «жестокие», «телесные». Основными их видами являлись «казнь», «заключение», «ссылка на поселение», «ссылка на галеру», «на каторгу», «в каторжную работу», «вечная ссылка», «шельмование», «политическая смерть», «конфискация», «штраф».

Устав благочиния 1782 г. создал основу для различения уголовных преступлений и административных проступков. Полиция имела право самостоятельно наказывать передвижение без паспорта, неразрешенное ношение оружия, пьянство, азартные игры и т.д. Наказания, применявшиеся полицией, должны были быть «исправительными»: запрещение на род деятельности, порицание, штраф, арест на несколько суток, заключение в работном доме до возмещения причиненного ущерба.

В XVIII в. происходит становление понятийного аппарата частного права. В качестве общего обозначения субъекта права закрепляется термин «лицо», вытесняя термины «особа» и «персона». Имущество обозначалось терминами «имение» и «стяжание». Так, эти термины используются в ст. 35, 105, 113, 336 «Наказа» Екатерины II, а в его переводе – fortuna, bona, Vermogen. Основным термином для обозначения недвижимого имущества оставались «земля», вещных прав – «вотчина», «поместье», «владение», «владеть». Движимое имущество обозначалось термином «капитал».

В сфере обязательственного права происходит калькирование латинских слов: «обязательство» (obligatio), «договоры» (pacta), «отрицательный» (negativus), «вменение» (imputatio) и т.п. В договоре купли-продажи использовались термины из приказного языка – «купля», «продажа», «платеж», «неустойка»; в договоре займа – «заемница», «долг», «должник», «заимодавец» (кредитор); в договоре заклада – «закладчик»; в договоре аренды – «арендная плата» ^{[35, с. 9-11 и др.]}.

Именной указ о единонаследии 1714 г. отнес термины «наследие» и «наследник» ко всем лицам, которые вступают в наследство. В начале XVIII в. приказной термин «духовная» начинает постепенно вытесняться церковнославянским «завещанием». В последующем термин «завещание» прочно входит в язык законодателя. Например, он используется в ст. 416 и 417 «Наказа» Екатерины II.

Язык коллежской администрации и делопроизводства

Доктринальной основой для разработки государственных реформ России XVIII в. стала романо-германская наука – камералистика (нем. Kameralistik, фр. cameralistique от позднелат. camera – казна). Согласно учениям камералистов, деятельность государственных органов должна строиться по функциональному принципу и на началах коллегиальности, регламентации обязанностей чиновников, специализации канцелярского труда. Полномочия и организация государственных органов закрепляться в инструкциях и штатных расписаниях.

Заимствования зарубежного опыта государственного управления привели к обновлению лексики государственного права России. Его родовым понятием становится термин «государствование». Из немецкого языка был заимствованы термины «администрация» (нем. Administration от лат. administration – управление, руководство) и «полномочие» (от лат. plenipotentia). Другие заимствования в языке государственного права были связаны, во-первых, с изменением номенклатуры государственных органов; во-вторых, системы чинов; в-третьих, развитием коллежского делопроизводства.

Новыми центральными органами управления стали коллегии. Именными указами от 11 и 15 декабря 1717 г. были учреждены девять коллегий: Иностранных дел, Воинская и Адмиралтейская, Камер-, Штатс-контор и Ревизион, Юстиц, Коммерц, Берг и Мануфактур-коллегия. Позднее были созданы Главный магистрат, Синод и Малороссийская коллегия. В 1722 г. Берг и Мануфактур-коллегия была разделена на Берг-коллегию и Мануфактур-коллегию, а из состава Юстиц-коллегии выделена Вотчинная коллегия. Статус и устройство коллегий регулировались регламентами. Именным указом 28 февраля 1720 г. был утвержден Генеральный регламент государственных коллегий.

Коллегию возглавляло «присутствие» в составе «президента, «вице-президента», четырех «советников» и четырех «асессоров». Решения присутствием принимались путем голосования («баллатировки»). В 1722 г. для надзора за законностью в деятельности коллегий в них были назначены «прокуроры» (лат. procurare – заботиться), подчиненные «генерал-прокурору Сената». Работу «присутствия» обеспечивала канцелярия.

Реформы местного управления привели к унификации административно-территориального деления страны. В ходе губернских реформ 1708 и 1719 гг. появляются «губернии» и «провинции», делившиеся на «уезды» и «дистрикты». Губернской реформой 1775 г. страна разделялась на «губернии», «наместничества», «провинции», «области», «уезды», «округа».

Указом от 18 декабря 1708 г. Россия была разделена на губернии во главе с «губернаторами» (фр. gouverneur или польск. gubernator). Ближайшим помощником губернатора стал «ландрихтер» (нем. Landrichter – земский судья), денежными и провиантскими сборами ведали «обер-комиссар» (лат. commissarius – уполномоченный) и «обер-провиантмейстер». Уездами правили «коменданты» (фр. commander – начальник крепости). В 1713 г. при каждом губернаторе было предписано создать коллегию из «ландратов» (нем. Landrat – глава местного управления), избираемых дворянами. Местные органы были поставлены под тайный надзор «фискалов» (лат. fiscalis – казенный).

Именной указ от 26 ноября 1718 г. была начата новая реформа местного управления. Были разработаны инструкции основным должностным лицам местного управления – «воеводе», «земскому комиссару», «комериру» (нем. Kammerer – финансовый чиновник), «рентмейстеру» (нем. Rentmeister – казначей) и «земскому писарю». Суд отделен от администрации.

В 1775 г. была проведена реформа местного управления Екатерины II. На уровне губернии действовали «губернское правление», «казенная палата», «палата для домостроительных дел и управления казенных доходов ея и.в.», «верхний земский суд», «приказ общественного призрения». В городе административная власть была поручена «городничим», в уездах – «нижним земским судам». Должностные лица губернской и уездной администрации именовались: «генерал-губернатор», «губернатор», «советник», «асессор», «директор экономии», «казначей», «комендант», «городничий», «земский исправник или капитан» и др. Губернские органы действовали под надзором губернского «прокурора», уездные – «стряпчего».

В сфере внутреннего управления камералисты обращали особое внимание на полицейскую деятельность как инструмент государственной заботы о благосостоянии общества. Дух этих учений отражен Петром Великим в Регламенте Главного магистрата 1721 г.: «…полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальной подпор человеческой безопасности и удобности». Формирование органов полиции (нем. Polizei – полиция) началось с учреждения в 1718 и 1722 г. с учреждения должностей «генерал-полицеймейстера» в Петербурге и «обер-полицеймейстера» в Москве. В 1730 г. были созданы «полицмейстерские конторы» в губернских городах во главе с «полицмейстерами».

Масштабная реформа полиции была проведена Екатериной II в 1782 г. Задачи полицейского управления заключались в сохранении «благочиния, добронравия и порядка». В городах учреждались «управа благочиния» в составе «полицеймейстера», «обер-коменданта» или «городничего», «приставов гражданских и уголовных дел» и выборных «ратманов». Город разделялся на «части» и «кварталы», в части начальником определялся «частный пристав», в квартале – «квартальный надзиратель».

Термины для обозначения городских выборных органов и их должностных лиц появились при Петре Великом: «магистрат» (лат. magistratus – начальство), «ратуша» (нем. Rathaus – дом совета), «бургомистр» (нем. Burgmeister) и «ратман» (нем. Ratman). Термины для обозначения сельского самоуправления включали древнерусские лексемы: «волостной суд», «староста» и др.

Реформы государственного аппарата Петра Великого привела к превращению «государевой» службы в «государственную». «Табелью о рангах» от 24 января 1722 г. государственная служба была разделена на гражданскую (штатскую), военную и придворную. Каждая разновидность службы делилась на 14 ступеней – классов ^{[39, с. 47-154]}. В ходе реформы из немецкого языка был заимствован ряд терминов для обозначения гражданских «чинов» («рангов»): «канцлер» (Kanzler), «герольдмейстер» (Herold – глашатай и Meister – мастер), штатгальтер (Statthalter – наместник области), «актуариус» (Actuar, Actuarius) и др. В соответствии с классным чином сформировалось пять титулов для обращения к чиновникам: I и II классы – «ваше высокопревосходительство»; III и IV классы – «ваше превосходительство»; V класс – «ваше высокородие»; VI – VIII классы – «ваше высокоблагородие»; IX – XIV классы – «ваше благородие».

Коллежская реформа привела к изменениям в делопроизводстве. Приказное делопроизводство XVI – XVII вв. возникло и развивалось стихийно, благодаря практике деятельности московских приказов. Коллежское делопроизводство XVIII в. рационализируется, законом утверждается порядок, общие «формы» бумаг и отчетов, сроки производства дел. Происходит зарождение современного «документа» (лат. documentum – свидетельство, доказательство).

В 1699 г. была введена «гербовая бумага» трех видов: «большое клеймо» (государ­ственный герб – двуглавый орел), «среднее» и «меньшее». Именным указом от 11 декабря 1700 г. было предписано перейти от столбцовой формы делопроизводства к тетрадной. Переход к тетрадному делопроизводству отражал новое требование – необходимость личной подписи под документом, что подтверждалось именными указами 1702, 1706, 1714, 1716 гг. В соответствии с указом от 15 февраля 1717 г. предписывалось во всех документах обозначать год, месяц, число. Если входящий документ не имел даты, то получивший его дьяк писал на нем время поступления в канцелярию ^{[29, т. III, № 1891; т. IV, № 2116; т. V, №№ 2780, 3002, 3068]}.

Законодатель стремился сделать форму изложения документов краткой и понятной. Именным указом от 22 февраля 1714 г. предписывалось составлять документы по «пунктам», что позволяло сделать его более точным. Согласно именному указу от 17 апреля 1722 г., неясность распоряжений вышестоящих властей была основанием для их невыполнения ^{[29, т. V, № 2774; т. VI, № 3970]}.

Названия и требования к формуляру основных видов документов были закреплены в Генеральном регламенте 1720 г. Из вышестоящих органов в нижестоящие направлялись «указы», «определения», «постановления», «приказы», «мандаты» (фр. mandate от лат. mandatum – поручение, указ). Еще одним видом, направлявшимся от командира к подчиненному, был «ордер» (фр. ordre – приказ от офицера к солдатам). Из нижестоящих органов в вышестоящие направлялись «доношения», «реляции» (фр. relation), «рапорты» (фр. rapport), «мемориалы» (фр. memoire), «мнения».

Равные по статусу государственные органы и должностные лица сносились «промемориями». Генеральным регламентом такой формы переписки не было установлено. Пробел был восполнен именным указом от 11 ноября 1721 г., обязавшим коллегии вместо «памятей» переписываться «промемориями».

Решения коллегии принимали члены присутствия, а документы для их заседаний готовил секретарь. Устанавливалась очередность подготовки дел: сначала – «дела государевы», а затем – «частные». К заседанию секретарь готовил выписки из дел и докладывал их. Если «выписка» заверялась секретарем, она называлась «экстракт» (фр. extrait – выдержка из документа; будучи подписанной и заверенной печатью является документом extrait signe). В экстракте по «пунктам» излагалось содержание документов, образующих «дело». Под каждым «пунктом» указывался соответствующий предмету дела закон или отмечалось его отсутствие ^{[29, т. VII, № 4577]}.

На основе выписок и экстрактов присутствие коллегии принимало решение. Документом, в котором отражались мнения членов присутствия, а также их решение называлось «протокол» (нем. Protokol, голл. protocol, фр. protokole, от лат. protokollum). Протоколы заседаний присутствия вел нотариус. Согласно штатам коллегий 1717 г., на должности вице­-президентов назначались иностранные специалисты. Их подпись в протоколе свидетельствовала о верности завершенной процедуры ^{[29, т. V, № 3129]}.

В XVIII в. развиваются системы специализированной документации: военной («рескрипты», «реляции», «рапорты», «приказы», «ордера», «предписания», «штаты», «табеля», «списки», «ведомости» и др.); по личному составу («формулярные» или «послужные списки», «дипломы», «патенты», «аттестаты»); бухгалтерского учета (появляются термины «баланс», «дебет», «кредит», «бухгалтер»); статистического учета («ревизские сказки», губернские «сводки») и др. Плакат «О сборе подушном и прочем» 1724 г. положил нача­ло паспортной системе в России. Докумен­ты хранились в «архиве» (нем. Arhives).

Новый этап в развитии коллежского делопроизводства связан с губернской реформой Екатерины II. В «Учреждении для управления губернией» 1775 г. и связанной с ним серией именных и сенатских указов определялись виды общей (ордера, указы, повеления, наставления, предложения, доношения, рапорты, уведомления и т.д.) и специальной документации. Следует отметить, что Екатерина II стремилась не вводить в делопроизводство видов документов с названиями из иностранных языков.

Формой обращения частного лица в государственные органы осталась челобитная. В 1701 г. было установлен, что челобитная должна писаться на имя царя и предписано «писаться целыми именами с прозваниями своими». В 1702 г. в челобитных велено дату ставить после подписи. В 1706 г. военнослужащим было запрещено подавать коллективные челобитные, чтобы солдаты «между собой тайно и явно в круги и никаких сходов соединительным советом и за одного обиду чтоб многим бить челом не чинили и челобитных не составляли и бить челом за одного многие не приходили и не кричали, прилично то бунту» ^{[29, т. IV, № 1899; 13, с. 64-65]}.

Новации в регулировании формы обращения частных лиц внесла Екатерина II. Сенатским указом от 19 февраля 1786 г., изданным вследствие именных указов 11 и 15 февраля, отменялось наименование «челобитная» и вводилось новое – «жалобница», «прошение». Прежняя клаузула обращения «бьет челом» заменялась на «приносит жалобу» или «просит». Подпись «раб» отменялась и заменялась терминами «всеподданнейший» или «верный подданный» ^{[29, т. ХХII, № 16329]}.

Язык судопроизводства

В XVIII в. был проведен ряд судебных реформ, в ходе которых произошло формирование юридической профессии и образования. Становление юридической профессии привело к заимствованию терминов «адвокат» (лат. advocatus – от advco – слушаю), «аудитор» (лат. audire – выслушивающий), «нотариус» (итал. notario, фр. notaire, голл. notaris, нем. Notar, польск. notarialny; от лат. notarius – писец).

Наиболее значительной была реформа военного судоустройства и процесса. «Краткое изображение процессов, или судебных тяжеб» стало первым в истории России военно-процессуальным кодексом. Первый его вариант появился около 1712 г. под названием «Краткое изображение процессов или судебных тяжб против римских, цесарских и саксонских прав» и был составлен обер-аудитором Э. Кромпеном. В апреле 1715 г., после редакторской правки Петра Великого, «Краткое изображение процессов» было издано одним томом вместе с «Артикулом воинским», а в 1717 г. – в составе «Устава воинского». Созданная Петром Великим система военных судов просуществовала в почти неизменном виде до середины XIX в. ^[2]

Латинский термин «процесс» в названии кодекса глоссирован московским приказным термином «судебная тяжба». Кодексом вводилась инквизиционная форма процесса, регламентировался сложный комплекс процессуальных действий по собиранию и проверке доказательств. Некоторые статьи закона содержат в себе не только норму права, но и ее теоретическое обоснование. Впервые в истории российского права даются определения важнейших процессуальных институтов и понятий.

В тоже время заимствования, даже на уровне терминов, были не всегда корректными. Так, для номинации военного суда законодатель неправильно использовал немецкое понятие «кригсрехт»: в переводе «Kriegsrecht» означает военное право, а военный суд должен был звучать как «кригсгерихт». Для обозначения охранной грамоты используется термин «салф кондукт» от сильно испорченного латинского salvus conductus – обнадеживание обвиняемого.

Реформы гражданского судопроизводства не были последовательны. При Петре Великом в связи с учреждением Юстиц-коллегии и провинциальной реформой 1718 г. была предпринята попытка создания «надворных» и «городовых» судов. Но они были ликвидированы в 1727 г. Вновь отделение суда от администрации произошло в ходе губернской реформы 1775 г., когда на губернском уровне были созданы «палата уголовного суда» и «палата гражданского суда», «совестный» суд, на уездном – «окружной», «уездный» и «словесный» суды.

Судопроизводство в гражданских судах осуществлялось в древнерусских формах «розыска» и «суда». В именном указе «Об отмене в судных делах очных ставок, о бытии вместо оных распросу и розыску» от 21 февраля 1697 г. приоритет отдавался розыскной форме процесса. На практике полностью заменить состязательный процесс розыскным было невозможно. Розыскной процесс применялся Преображенским приказом и Тайной канцелярией по «слову и делу государеву», а также Розыскной канцелярией раскольничьих дел, Сыскным приказом, губернскими органами по делам о тяжких уголовных преступлениях.

Термин «розыск» помимо значения формы процесса, использовался также в значении расследования обстоятельств дела, установление истины, а также как синоним термина «пытка». Во второй половине XVIII в. в связи с гуманизацией уголовного процесса термин «розыск» как обозначение формы процесса начинает вытесняться термином «следствие» («изследование», «следствание») ^[15]. Словарь Академии Российской конца XVIII в. приводит два значения слова «розыск»: во-первых, «прилежное разобрание, изследование, испытание истины, точности в чем»; во-вторых, «пыточной допрос», «пристрастной допрос», «пытка» ^{[31, т. 1, с. 342]}.

Важнейшей стадией розыскного (следственного) процесса был сбор и проверка доказательств, относящихся к расследуемому делу. Родовыми номинациями для обозначения доказательств были «улика», «довод», «привод», «доказательство». Отдельные виды доказательств обозначались следующими терминами: «признание», «показание», «свидетельство», «донос», «язычная молка», «расспросные», «допросные речи», «обыскные речи», «пыточные речи», «допрос», «обыск», «присяга». В военно-процессуальном праве термин «послух» заменяется церковнославянским «свидетель». В документах гражданского судопроизводства термин «послух» также становится архаизмом. Так, в ст. 121 «Наказа» Екатерины II говорится: «Послушествование двух свидетелей почитается довольным».

В XVIII в. существовало два способа сбора и проверки доказательств: ненасильственные розыскные действия и насильственные («истязание»). К ненасильственным относились: «допрос», «распрос», «очную ставку», «обыск», «выемку». Насильственные способы включали: «распрос с пристрастием» и «пытку» («питание»). Процессуальные действия стали документироваться, что отразилось в юридическом языке по модели процессуальное действие – субъект процессуального действия – процессуальный документ или объект процессуального действия: «обыск» – «обыщик» – «обыскные речи», «выемка» – «выемщик» – «выемочное питье», «привод» – «приводчик» – «приводные люди». Текст допроса должен был быть заверен подписью обвиняемого: «Чтобы все допросы виноватых были чтены и заручены» ^[15].

Процесс сбора и проверки доказательств сопровождался принудительными действиями, которые устраняли противодействие со стороны обвиняемых. Для их номинации использовались термины «сыск» («сыскание», «сыскивание»), «поимка», «привод» («приведение»), «арест» («арестование», «заарестование»), «задержание» («задерживание»). С этими же процессуальными действиями связаны термины «караул», «стража».

Состязательный процесс продолжал применяться по незначительным уголовным делам и всем гражданским делам. Именной указ «О форме суда» от 5 ноября 1723 г. определил особенности документирования состязательного процесса. Им предписывалось челобитные «писать пунктами, так чисто, дабы что писано в одном пункте, в другом бы того не было». В суде составлялись тетради с записями пунктов челобитных и ответами на них тяжущихся сторон. Вопрос считался исчерпанным, если под каждым из них расписывались истец и ответчик. По пунктам требовалось делать выписки из судебных бумаг и оформлять приговор.

Реформы XVIII в. стали важным этапом в развитии судоустройства и судопроизводства России, но сохранили многие пережитки средневековой правовой традиции. Лингвистические исследования правоприменительных актов в сфере уголовного права и процесса в Прикамье и Сибири в XVIII в. позволило лингвистам доказать, что для этих регионов были характерны специфичные лексемы для обозначения субъектов и составов преступлений, процессуальных действий ^{[9; 18, 20, 22; 24; 30]}. Это позволяет утверждать, что в Российской империи XVIII в. сохранялся региональный партикуляризм, право не применялось единообразно на всей ее территории.

Правоведение и проблемы юридического языка

В XVIII в. происходит становление юридической науки, что отразилось на разработке проблем языка закона, формулировании требования его ясности и общедоступности, формулировании понятий правовой науки и доктринальных дефиниций. Понятия правовой науки, в отличие от понятий права, не обладают юридической силой. Но при этом законодатель, закрепляя правовые понятия в законе, только презюмирует их правильность. Юридическая наука продолжает их исследование и обосновывает необходимость новелл в законодательстве ^{[17, с. 121-122]}.

В.Н. Татищев в замечаниях на инструкцию о новой ревизии 1743 г. связывал исполнение законов с грамматической правильностью их изложения: «нуждно, чтоб то, что мы кому внушаем, ясно к понятию изречено было; для того потребно такое речение употреб­лять, чтоб все было вразумительно не токмо в обществе, но и в малей­ших того частях. Речение имеет части слова [т.е. части речи], а в сло­вах части суть буквы; для того нужно, чтоб всякое слово слышасчий в том разуме принимал, в котором сказыватель полагает» ^{[38, с. 361]}.

Основы нормализации русского языка были заложены в теории трех его стилей, созданной М.В. Ломоносовым. Язык закона соответствовал среднему стилю, т.е. должен был состоять из слов и форм, общих церковнославянскому и русскому языкам. При этом Ломоносов признавал естественным обогащение русского языка за счет иноязычных слов, но выступал против их заимствования в современном ему языке: «Ныне принимать чужих не должно, чтобы не упасть в варварство» ^{[19, т. VII, с. 768]}.

При переводе иностранных терминов начинают вырабатываться методы разрешения проблемы внутренних соотношений между русским и европейскими языками. В.К. Тредиаковский при переводах выработал три метода для передачи европейских понятий: во-первых, определения европейского термина (например, police – полити­ческое учреждение); во-вторых, калькирования, т.е. создания мор­фологической копии из русского или церковнославянского языка; в-третьих, семантической адаптации русского или церковнославянского слова к передаче иностранного термина ^{[11, с. 168]}.

Важную роль в формировании основ русской научной терминологии сыграл М.В. Ломоносов. Ограничивая сферу воздействия на русский язык «чужих» языков, он в то же время стремился содействовать сближению русской науки с европей­ской, используя, с одной стороны, научную терминологию, составленную преимущественно из греко-латинских кор­ней, а с другой стороны, образуя новые русские термины или пере­осмысляя уже существующие ^{[11, с. 112]}.

Требование точности, простоты и ясности языка законодательства стало господствующим во второй половине XVIII в. М.М. Щербатов считал, что «законы должны быть писаны слогом простым». Он свидетельствовал, что сложность языка законов отражалась в ошибках правоприменения: «Входя в состоя­ние Российской империи, где штатская служба по большей части служит убежищем отошедшим от военной службы, много ли есть таких судей, которые б знали законы, или, по крайней мере, знали бы и по­нимали разум их из грамматическаго сложения российскаго слова? А однако таковые не токмо в нижние судьи, но и в вышние, не учась, оп­ределяются; закон хотя еще не ясный, им еще не яснее кажется; суд идет развратный и противуречительный; законы затмеваются, а народ страждет» ^{[47, стб. 371, 423-424]}.

Важным направлением совершенствования юридического языка стало составление словарей. Первым из них стал «Лексикон российской исторической, географической, политической и гражданской» В.Н. Татищева, содержавший большой объем определений терминов государственного и частного права ^[38]. В 1789 – 1794 гг. вышел первый толковый словарь русского языка – Словарь Академии Российской в шести частях, содержавший толкование 43257 слов. Работа над ним была начата в 1783 г. В докладе Е.Р. Дашковой императрице Екатерине II говорилось: «Никогда не было столько нужны для других народов обогащение и чистота языка, сколько стали они необходимы для нас, несмотря на насущее богатство, простоту и силу языка Российского» ^{[40, с. 222]}. Словарь содержал определения основных юридических терминов XVIII в.

Заключение

В России XVIII в. происходит становление просвещенной монархии и государства раннего Нового времени, что отразилось на развитии русского языка. Его «гражданское посредственное наречие» должно было вытеснить церковнославянский язык из светского общения, на что была направлена реформа азбуки и реформы в сфере образования. Усваивались новые романо-германские понятия для передачи новых идей и учений.

Закон в современном смысле слова становится основным источником права. В законотворческом процессе начинают формулировать требования к языку закона. Происходит становление терминологии и терминологической системы юридического языка, правовые понятия начинают получать легальные дефиниции. Происходит реформа документационного обеспечения управления и суда, в результате которого появляется «документ» в современном смысле слова.

Формирование юридической науки привело к разработке теории юридического языка. Словари XVIII в. включали определение юридических понятий. Учитывая то, что они составлялись известными государственными деятелями и учеными, следует признать, что в России сформировалась традиция доктринального определения юридических понятий, которым придавался значительный авторитет.