Отдельные проявления категории меры в гражданском праве России

Куликов Егор Алексеевич кандидат юридических наук доцент, кафедра уголовного права и криминологии, Алтайский государственный университет 656031, Россия, Алтайский край, г. Барнаул, пр. Строителей, 38, кв. 34 Kulikov Egor Alekseevich PhD in Law Docent, the department of Criminal Law and Criminology, Altai State University 656031, Russia, Altaiskii krai, g. Barnaul, pr. Stroitelei, 38, kv. 34 kulikoveg@yandex.ru Другие публикации этого автора

Мера выступает универсальной категорией, смыслы и проявления которой пронизывают всю правовую систему общества. Ряд правовых феноменов выступают проявлениями данной категории в чистом виде, каждая отрасль права взаимосвязана с мерой, в каждой отрасли эта категория имеет свои ипостаси. Особенно это касается публично-правовых отраслей, поскольку в них правовые феномены должны в полном объёме обладать мерными свойствами. Понимание уголовного наказания как меры государственного принуждения, демонстрируемое законодателем, как нельзя лучше иллюстрирует указанный тезис.

Не меньший интерес с точки зрения проявлений категории меры представляют и т.н. частноправовые отрасли российского права. В отличие от права публичного, специфика отношений в этой области предполагает отсутствие необходимости в их подробной регламентации извне, со стороны позитивного права, что, казалось бы, ограничивает возможное количество и качественную специфику правовых мер и других проявлений категории меры. Однако такой тезис кажется нам, как минимум, всего лишь вероятностным суждением, поскольку не учитывается неуклонная тенденция юридизации общественной жизни. Так или иначе, но есть необходимость хотя бы в кратком анализе конкретного отраслевого материала на предмет взаимосвязи с мерой, на предмет проявлений меры, как в чистом виде, так и в рамках самостоятельных юридических феноменов.

Обратимся к центральной отрасли отечественного частного права - к гражданскому праву РФ. В качестве отрасли российского права оно выступает мерой общественной жизни в сфере своего предмета регулирования. Более того, положение абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ, предусматривающее, что «нормы гражданского права, содержащиеся в других законах, должны соответствовать настоящему Кодексу», дает основание считать мерой гражданского права ГК РФ. Категория меры проявляется так же и в отдельных институтах рассматриваемой отрасли права. Внимание необходимо уделить т.н. проявлениям меры в чистом виде.

Прежде всего, рассмотрим статью 10 Гражданского кодекса РФ, которая называется «пределы осуществления гражданских прав». Уже само название этой одной из базовых статей Гражданского кодекса России позволяет предположить, что речь в ней пойдёт об одной из общих мер частного права – о мере, в рамках которой могут осуществляться гражданские права. В комментарии к этой статье, подготовленном коллективом авторов, отмечается, что «статья посвящена пределам осуществления гражданских прав, под которыми понимаются границы деятельности управомоченного лица по реализации субъективного права», эти пределы устанавливаются определёнными правилами о недопустимости тех или иных средств их осуществления. Таким образом, ст. 10 ГК РФ показывает меру осуществления субъективного права.

Следующим вопросом выступает содержание меры осуществления субъективного права. Анализ содержания статьи 10 ГК РФ приводит к выводу о том, что в ней содержится общий запрет на злоупотребление правом, а также указывается на общие последствия нарушения этого запрета: «1. Не допускается осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, действия в обход закона с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом).

Не допускается использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции, а также злоупотребление доминирующим положением на рынке.

2. В случае несоблюдения требований, предусмотренных пунктом 1 настоящей статьи, суд, арбитражный суд или третейский суд с учётом характера и последствий допущенного злоупотребления отказывает лицу в защите принадлежащего ему права полностью или частично, а также применяет иные меры, предусмотренные законом.

3. В случае, если злоупотребление правом выражается в совершении действий в обход закона с противоправной целью, последствия, предусмотренные пунктом 2 настоящей статьи, применяются, поскольку иные последствия таких действий не установлены настоящим Кодексом.

4. Если злоупотребление правом повлекло нарушение права другого лица, такое лицо вправе требовать возмещения причинённых этим убытков.

5. Добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются».

Здесь мы наблюдаем весьма любопытный пример т.н. общего запрета. Проблеме общих запретов и общих дозволений специальную монографию посвятил С.С. Алексеев. По его мнению, термин «общее» в этом случае понимается как исходное, направляющее начало и, следовательно, не только к кругу лиц, но и к разнообразным жизненным ситуациям, типичным случаям, ряд из которых также получил нормативное закрепление в «противоположных» исключительных предписаниях – исключительных дозволениях или запретах. Это мы как раз и видим в сопоставлении пп. 1 и 2 анализируемой статьи. Как пишет далее С.С. Алексеев, общие запреты не могут порождать непосредственные юридические последствия: они как таковые не могут быть непосредственным критерием неправомерного поведения, во всех без исключения случаях значение оснований для определения неправомерности могут иметь только конкретные нормы – либо запрещающие (при наличии общего дозволения либо абсолютного запрета), либо обязывающие и управомочивающие, неисполнение которых, или же выход за границы которых (дозволения) и свидетельствует о правонарушении. Отсюда следует, что анализируемая статья 10 ГК РФ всё таки не превращает злоупотребление правом в правонарушение, поскольку является именно общим запретом. Такого рода запрет, прежде всего, не соответствует принципу правовой определённости (одна из ипостасей категории меры), важность которого очевидна в особенности в сфере юридической ответственности.

Однако, такого рода запрет на злоупотребление правом не может не обращать на себя внимание. Конечно, он не переводит это явление в разряд правонарушений, но делает меру гражданского, частного права более определённой, устанавливает, что осуществление субъективного права не только не должно прямо нарушать закон, но и производиться «в обход закона», с явным намерением причинения вреда другому лицу, или же просто недобросовестно. Оперирование такими категориями позволяет вывод, что субъект правотворчества пытается упорядочить отношения гражданского оборота не только с позиции буквы, но и духа закона. Мы ещё вернёмся к этому вопросу при рассмотрении пределов свободы договора и правовой позиции Высшего Арбитражного Суда РФ 2014-го года.

Интерес в рамках настоящего исследования представляет предлагаемая М.И. Брагинским и В.В. Витрянским трактовка договора. Ученые отмечают, что «основное назначение договора сводится к регулированию в рамках закона поведения людей путем указания на пределы их возможного и должного поведения, а равно последствия нарушения соответствующих требований». Определение договора, содержащееся в действующем ГК РФ (п. 1 ст. 420), также ставит вопрос о его взаимосвязи с мерой: «договором признается соглашение двух или нескольких лиц об установлении, изменении или прекращении гражданских прав и обязанностей».

Так или иначе, но договор – соглашение сторон об их взаимных правах и обязанностях, - в совокупности выступает как субъективная правовая мера поведения, поскольку сочетает в себе меру возможного поведения сторон договора и меру их должного поведения. В этом отношении интересен термин «соглашение». Рассматривая трактовку указанного термина в словаре С.И. Ожегова, можно увидеть, что он выступает производным от другого термина – «согласие», который означает: 1) разрешение, утвердительный ответ на просьбу; 2) единомыслие, общность точки зрения; 3) дружественные отношения, единодушие; 4) соразмерность, стройность, гармония. Помимо того, что «согласие» в своем четвертом значении есть «мера», оно представляет собой некую общность, объединяющее две субъективные меры, в результате которого есть основания говорить о выражении в договоре согласования воли сторон, и о появлении общей субъективной меры их поведения. Таким образом, в отдельных ключевых феноменах гражданско-правовой сферы категория меры имеет свои проявления.

В тесной взаимосвязи с поднятой проблемой гражданско-правового договора находится вопрос о свободе договора и её пределах, т.е. о мере свободы договора, и о свободе договора как принципе, который определяет одну из мер гражданского права. Значение этого принципа, в конечном счете, заключается в оптимизации гражданского оборота и в предоставлении его участникам широких возможностей для реализации собственной хозяйственной инициативы. В литературе отмечается, что «содержательная свобода договора постулирует право участников договора по собственному усмотрению выбирать и определять тип и условия контракта, включая цену и иные права и обязанности сторон». Наряду с содержательной свободой договора указанные авторы выделяют также процедурную свободу договора, которая реализуется в праве свободного выбора контрагента и принятия решения о заключении договора.

Таким образом, наблюдается картина двух аспектов свободы договора, которые определяют рамки вмешательства норм гражданского права в общественные отношения, которые состоят в том, что государство не вмешивается в вопросы о выборе контрагента, о заключении/не заключении договора, а также о конкретном содержании этого договора, оставляя эти вопросы на усмотрение субъектов права. Эти границы определяют глубину правового регулирования отношений в сфере гражданского оборота. В свою очередь, сама свобода договора как мера гражданского права имеет свои пределы, свою меру.

В литературе указывается на существование двух моделей определения пределов свободы договора. «Первая из них состоит в установлении государством прямых ограничений свободы договора путем указания на то, какие конкретно условия сторонам согласовывать в договоре запрещено. Эти указания облекаются в императивные нормы, вводящие прямые запреты или позитивные предписания, из которых такие запреты недвусмысленно вытекают. В рамках такой модели государство минимизирует роль конкретного суда, разбирающего спор, в качественной оценке договорных условий. Политико-правовая оценка приемлемости соответствующего содержания договора осуществляется правотворцем (законодателем или высшим судом) ex ante, а суду, рассматривающему конкретный спор, остается путем механической дедукции применить соответствующий запрет и признать весь договор или отдельное его условие недействительными или иным образом не приводить волю сторон в исполнение. Данную модель ограничения свободы договора мы далее будем называть ex ante моделью ограничения договорной свободы». Таким образом, первая модель выступает явной производной юридико-позитивистского подхода к праву, конечной целью которого выступает «господство права во всех сферах жизни общества» как вариант скрытого, «бархатного» тоталитарного режима под маской «европейской демократии». Хотя главным плюсом такого подхода является правовая определённость.

«Вторая модель ограничения свободы договора (ex post контроль договорной свободы) требует от законодателя или высших судов закрепления на уровне закона или прецедентной практики общих оценочных стандартов, которым сделка и ее условия должны соответствовать, и фактически делегирует основную долю политико-правовой оценки соответствия конкретных договорных условий этим оценочным стандартам судам, рассматривающим конкретный спор. Особенность этой модели регулирования состоит в ретроспективности судебной оценки. При заключении договора невозможно абсолютно точно предугадать, признает ли суд юридическую силу договора в целом или его условия либо нет. Этот вопрос выясняется только при передаче соответствующего дела на рассмотрение в суд. Последний, как правило, по ходатайству (или встречному иску) стороны, считающей, что ее права нарушены (например, критерии добросовестности или кабальности), либо по собственной инициативе (например, критерий публичного порядка) подвергает спорное условие (или договор в целом) проверке на соответствие неким оценочным критериям должного содержания договоров (справедливого, добросовестного, морального и т.п.). Если субъективное мнение судьи таково, что воля сторон противоречит этим оценочным критериям и он достаточно уверен в том, что его коллеги в вышестоящей инстанции разделят его точку зрения, судья реализует свое правомочие не признавать юридическую силу контрактных условий. Эта модель реализуется сейчас практически во всех странах, в которых суды формируют обширную практику по отказу в приведении в исполнение условий, противоречащих таким закрепленным в законе оценочным стандартам, как добросовестность, добрые нравы, публичный порядок, справедливость и т.п.».

Здесь мы наблюдаем несколько смягчённый подход, «приправленный» возможностью судейского усмотрения. Это влияние социологической юриспруденции, основная цель которого – смягчение юридико-позитивистских начал и адаптация позитивного права к реалиям динамичной социальной действительности. Есть основания согласиться с авторами выше цитируемой работы «Свобода договора и её пределы» и признать вторую модель более приемлемой для разрешения искомого вопроса. Однако для дополнительной аргументации необходимо обратиться к мнению судебных инстанций.

Вопрос о пределах свободы договора на сегодняшний день получил определённое разрешение в акте официального толкования права – в Постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 14 марта 2014 г. № 16 «О свободе договора и её пределах». Это постановление, на наш взгляд, включает следующие ориентиры меры свободы договора:

1) условия договора определяются по усмотрению сторон, кроме случаев, когда содержание соответствующего условия предписано обязательными для сторон правилами, установленными законом или иными правовыми актами (императивными нормами), действующими в момент его заключения; в случаях, когда условие договора предусмотрено нормой, которая применяется постольку, поскольку соглашением сторон не установлено иное (диспозитивная норма), стороны могут своим соглашением исключить её применение, либо установить условие, отличное от предусмотренного в ней; при отсутствии такого соглашения условие договора определяется диспозитивной нормой;

2) норма, определяющая права и обязанности сторон договора, толкуется судом исходя из её существа и целей законодательного регулирования, т.е. суд принимает во внимание не только буквальное значение содержащихся в ней слов и выражений, но и те цели, которые преследовал законодатель, устанавливая данное правило;

3) норма, определяющая права и обязанности сторон договора, является императивной, если она содержит явно выраженный запрет на установление соглашением сторон условия договора, отличного от предусмотренного этой нормой правила; при отсутствии в такой норме явно выраженного запрета установить иное, она является императивной, если, исходя из целей законодательного регулирования это необходимо для защиты особо значимых охраняемых законом интересов (интересов слабой стороны договора, третьих лиц, публичных интересов), недопущения грубого нарушения баланса интересов сторон либо императивность нормы вытекает из существа законодательного регулирования данного вида договора;

4) если норма не содержит явно выраженного запрета на установление соглашением сторон условия договора, отличного от предусмотренного в ней, и отсутствуют критерии императивности, указанные выше, она должна рассматриваться как диспозитивная; в таком случае отличие условий договора от содержания данной нормы само по себе не может служить основанием для признания этого договора или его условий недействительным.

Прежде всего, представляет интерес правовая позиция по поводу границы императивного и диспозитивного в праве, разграничения императивной и диспозитивной норм. Императивной является норма, которая либо содержит явный запрет на отступления от неё, либо эта императивность вызвана, исходя из целей законодательного регулирования, необходимостью защиты слабой стороны в отношениях, либо необходимостью недопущения грубого нарушения баланса интересов сторон, либо императивность вытекает из существа законодательного регулирования этого договора. Во всех других случаях норма является диспозитивной, т.е. допускаются отступления от неё сторонами договора. Таким образом, первая мера свободы договора – это мера между диспозитивной и императивной нормой.

Также в анализируемом постановлении поднимается вопрос о пределах толкования самой нормы, которая в дальнейшем оценивается как диспозитивная или императивная. В этом случае речь идёт уже о мере более высокого порядка, мере толкования нормы, посвящённой тому или иному договору. Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ, при этом, продемонстрировал весьма широкий подход к указанной проблеме. Он указал, что суд толкует норму права, исходя из её существа и целей законодательного регулирования, т.е. суд принимает во внимание не только буквальное значение содержащихся в ней слов и выражений, но и те цели, которые преследовал законодатель, устанавливая данное правило. То есть, учитывается не только буква закона, но и его дух, смысл, исходя из соединения которых (буквы и духа) и необходимо толковать правовые нормы.

Таким образом, общая мера реализации прав и обязанностей, уравновешивающая такую меру, как принцип свободы договора, - это принцип сочетания буквы и духа закона при толковании норм права. Обоснование такого принципа в т.ч. и в разъяснениях высшей судебной инстанции по экономическим спорам, не утратившем силу и после её слияния с Верховным Судом РФ, позволяет говорить о том, что юридико-позитивистские начала постепенно смягчаются началами социологической юриспруденции. Понимание же права как меры, характерное и для одного, и для второго типа правопонимания, не даёт основания для выявления в этой ситуации противоречия, а позволяет заключить, что только в сочетании подходов к праву возможно определить его подлинную сущность как живого и действующего регулятора общественных отношений.