Аннотация: Предметом данной статьи является вопрос о достоверности, а также божественном статусе небесных дев в марийской мифологии.
Образы небесных дев (например, Юмынудыр – Дочери Неба/Бога) в марийской мифологии являются архетипическими. Кроме того, образы небесных дев встречаются в мифологии финнов, карел, коми и мордвы. Так, коми известная дочь солнца Зарань, мордве – Касторго и Вецорго, дочери богини Анге-Патяй. Среди небесных дев кроме Юмынудыр у мари можно отметить Пиамбар, Йымын Ыдыр, Йукталче, Пампалче и др.
Тем не менее некоторые исследователи сомневаются в аутентичности образа Юмынудыр в виду того, что он является якобы единственным, собственно мифологическим образом в марийской мифологии. Однако у мари сохранился настоящий миф о Пиамбар – дочери Куго Юмо. Кроме того образы небесных дев присутствуют во множестве марийских сказок, песен, заклинаний. Методологической основой исследования послужил сравнительно-исторический метод. Он позволил систематизировать имеющиеся в этнографической литературе сведения об образе небесных дев в марийской и других родственных финно-угорских мифологиях. Также были использованы полевые материалы автора. Научная новизна статьи заключается в том, что нами было показано, что Юмынудыр и схожие с ней персонажи в марийской мифологии выступают архаическими божествами, которые сохранили связь с водной средой, культом предков, а также свои магически-охранительные функции. В качестве локального божества богиня Пиамбар до сих почитается некоторыми группами мари.
Таким образом, божественный статус небесных дев в марийской мифологии сложен и противоречив. С одной стороны, образы небесных дев являются распространенными и популярными в фольклоре, заклинательной магии, с другой, достаточно скромно представлены в обрядах, молениях. Однако, на наш взгляд, это не позволяет утверждать, что небесные девы в марийской мифологии стали лишь «сниженным» вариантом прежних богинь. Скорее, речь идет о сложной эволюции образов от матриецентристских божеств до фольклорных, сказочных и локальных персонажей.

Abstract: The subject of this article is the question of the authenticity, as well as the divine status of celestial maidens in Mari mythology. The images of celestial maidens (for example, Yumyndyr – the Daughter of Heaven/ God) in Mari mythology are archetypal. In addition, images of celestial maidens are found in the mythology of the Finns, Karelians, Komi and Mordvins. So, Komi is the famous daughter of the sun Zaran, Mordvins – Castorgo and Vecorgo, the daughters of the goddess Ange-Patiai. Among the heavenly maidens, in addition to Yumyndyr, Mari can be noted Piambar, Yymyndyr, Yuktalche, Pampalche, etc. Nevertheless, some researchers doubt the authenticity of the image of Yumyndyr in view of the fact that it is supposedly the only proper mythological image in Mari mythology. However, Mari still has a real myth about Piambar, the daughter of Kugo Yumo. In addition, images of celestial maidens are present in many Mari fairy tales, songs, and spells. The materials indicate that Yumyndyr and similar characters act as archaic deities who have retained their connection with the aquatic environment, the cult of ancestors, as well as their magical and protective functions. As a local deity, the goddess Piambar is still revered by some Mari groups. Thus, the divine status of celestial maidens in Mari mythology is complex and contradictory. On the one hand, the images of heavenly virgins are common and popular in folklore, incantation magic, on the other hand, they are modestly represented in rituals and prayers. However, in our opinion, this does not allow us to assert that the heavenly virgins in Mari mythology became only a "reduced" version of the former goddesses. Rather, we are talking about the complex evolution of images from matrix-centered deities to folklore, fairy-tale and local characters.

Аннотация: Предметом данного исследования выступают параллели в солярных мифах тюрков, монгольских народов и восточных финно-угров. Данная статья является продолжением ранее опубликованной статьи, посвященной обзору и анализу лунарных мотивов в верованиях указанных этносов. Как и в предыдущей работе авторы предприняли попытку на основании сравнительного анализа мифологических образов и сюжетов, а конкретно – солярных мифов, привести дополнительные аргументы в пользу подтверждения гипотезы В.В. Напольских о существовании особой северноазиатской общности мифологий народов Северной Евразии. Дополнительно авторы ставили целью выявить отличие солярных мифов от лунарных, показать на примере первых постепенную и последовательную эволюцию архаических представлений первобытного матриархального общества в представления патриархального земледельческо-скотоводческого общества. В процессе написания статьи были использованы сравнительно-исторический (сравнительно-мифологический) метод, анализ существующей этнографической литературы по вопросу, некоторые полевые материалы авторов. На базе проведенного обзорного анализа, опираясь на исследования В.В. Напольских, В.Г Котова, У. Харвы и других ученых, авторы пришли к следующим, в том числе оригинальным, выводам. Во-первых, у тюрков, монгольских народов и восточных финно-угров солярные мифы сохраняют ряд общих архаических черт: незначительная роль солнца по сравнению с ролью луны в некоторых верованиях и обрядах, представление о древних, нескольких солнцах. Во-вторых, как уже на это указывалось в предыдущей статье, характерным урало-алтайским элементом выступает мифологема о возникновении солнца из воды. К разряду древних черт в солярных мифах указанных народов также следует отнести образы солнца в виде человека, животного, ока, чудовища, преимущественно женского персонажа. В-третьих, у тюрков, монгольских народов и восточных финно-угров уже заметно прослеживается возвышение роли солнца, культ «царя-солнца», что связано со сменой матриархата патриархатом, переходом к земледелию и скотоводству.

Abstract: The subject of this study is parallels in the solar myths of the Turks, Mongolian peoples and Eastern Finno-Ugric peoples. This article is a continuation of a previously published article devoted to the review and analysis of lunar motives in the beliefs of these ethnic groups. As in the previous work, the authors attempted, based on a comparative analysis of mythological images and plots, and specifically solar myths, to provide additional arguments in favor of confirming V.V. Napolsky's hypothesis about the existence of a special North Asian community of mythologies of the peoples of Northern Eurasia.
Based on the conducted review analysis, based on the research scientists, the authors came to the following conclusions. Firstly, among the Turks, Mongolian peoples and eastern Finno-Ugric peoples, solar myths retain a number of common archaic features: the insignificant role of the sun compared to the role of the moon in some beliefs and rituals, the idea of ancient, several suns. Secondly, as it was already pointed out in the previous article, the mythologeme about the emergence of the sun from water acts as a characteristic Ural-Altai element. Images of the sun in the form of a man, an animal, an eye, a monster, and a predominantly female character should also be attributed to the category of ancient features in the solar myths of these peoples. Thirdly, the Turks, the Mongolian peoples and the eastern Finno-Ugrians already have a noticeable rise in the role of the sun, the cult of the "sun king", which is associated with the change of matriarchy to patriarchy, the transition to agriculture and cattle breeding. Thus, new arguments were obtained in favor of V.V. Napolsky's assumption about the existence of a North Asian mythological union.

Аннотация: Предметом настоящего исследования являются мотивы мифа творения из яйца у мари (марийцев) и удмуртов. До сих пор миф о творении из яйца (МТЯ) отмечался только у прибалтийско-финских народов, а также мордвы и коми. Анализ марийских и удмуртских космогонических мифов и народных песен выявляет два мифологических мотива, имеющих отношение к МТЯ: 1) кукушка вьет гнездо на дубе с шестью ветвями; 2) утка (гусыня) выводит пять, шесть, семь, двенадцать птенцов прямо на воде (либо на макушке растущей посреди воды, реки травы). Основными выводами проведенного исследования являются следующие положения. У восточных мари образ утки не так популярен и замещается образами кукушки и лебедя. Также в марийском фольклоре упоминаются трясогузка и горностай, что находит параллели в мифах айнов и ненцев. Удмуртские варианты народных песен включают мифологему утки (гуся) с утятами. Миф об орле-творце и двух утках был, возможно, характерен не только для финнов, венгров и североамериканских индейцев, но и мари. Для удмуртского мифа о творении характерно участие в нем, помимо Инмара и Шайтана, рака, что находит параллель в бурятском космогоническом мифе. Мотив первородного льда и мерзлой изначальной земли, вероятно, был в прошлом распространен у ижоры, мари, части башкир, являющихся потомками финно-угорского населения, нганасан и, таким образом, по всей видимости, присутствовал еще в прауральской мифологии.

Abstract: The subject of this study is the motives of the myth of creation from an egg among Mari and Udmurts. Until now, the myth of the world creation from an egg (MCE) has been noted in the tradition of the Baltic-Finnish peoples, as well as the Mordvins and Komi. An analysis of Mari cosmogonic myths and folk songs reveals two mythological motives related to MCE: 1) a cuckoo builds a nest on an oak tree with six branches; 2) a duck (goose) breeds five, six, seven, twelve chicks right on the water (the top of the grass growing in the river middle).
The main conclusions of the study are the following provisions. The image of a duck of the Eastern Mari is not so popular and is replaced by the images of a cuckoo and a swan. A wagtail and an ermine are also mentioned in the Mari folklore which finds parallels in Ainu and Nenets myths. Udmurt variants of folk songs include the mythologem of a duck (goose) with ducklings. The myth of a creator eagle and two ducks was perhaps characteristic not only of the Finns, Hungarians and North American Indians but also of the Mari. The Udmurt myth of creation is characterized by the presence, in addition to Inmar and Shaitan, of a cancer which finds a parallel in the Buryat cosmogonic myth. The motif of primordial ice and frozen primordial earth was probably widespread in the traditions of Izhora, Mari, part of the Bashkirs who were descendants of the Finno-Ugric peoples, Nganasan. And, thus, this motif was apparently present in the Proto-Uralic mythology.