Культурные универсалии российского общества в контексте межпоколенческого конфликта

Константинов Михаил Сергеевич ORCID: 0000-0003-2781-789X кандидат политических наук доцент; кафедра теоретической и прикладной политологии; Южный федеральный университет 344006, Россия, Ростовская область, г. Ростов-На-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42 Konstantinov Mikhail Sergeevich PhD in Politics Associate Professor; Department of Theoretical and Applied Political Science; Institute of Philosophy and Socio-Political Sciences; Southern Federal University 105/42 Bolshaya Sadovaya str., Rostov-On-Don, Rostov region, 344006, Russia konstantinov@sfedu.ru Другие публикации этого автора

Пупыкин Роман Александрович кандидат политических наук зав. кафедрой; институт философии и социально-политических наук; Южный федеральный университет 344006, Россия, Ростовская область, г. Ростов-На-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42 Pupikin Roman Aleksandrovich PhD in Politics Head of the Department; Institute of Philosophy and Socio-Political Sciences; Southern Federal University 105/42 Bolshaya Sadovaya str., Rostov-On-Don, Rostov region, 344006, Russia proman2006@mail.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке Министерства науки и высшего образования РФ (Государственное задание в сфере научной деятельности, проект № FENW-2024-0024, тема «Культурные универсалии в мировоззренческой парадигме современного российского общества: поколенческое и региональное измерения»)

Введение

Проблема поколений и конфликтов между ними давно привлекает внимание учёных, философов и писателей. Собственно, само понятие поколения, история исследований которого насчитывает не одно столетие (начиная с четвёртого тома «Курса позитивной философии» (1839 г.) Огюста Конта [см.: 20], где была поставлена проблема смены поколений и исторического значения этой смены), было изначально связано с рефлексией конфликтов, порождаемых поколенческими различиями. Так, уже через 4 года после публикации упомянутой работы О. Конта Джон Стюарт Милль в своей «Системе логики» выделяет особые «периоды деятельности отдельных поколений – периоды, в течение которых успела воспитаться, вырасти и завладеть обществом новая смена людей» ^{[11, с. 679]}. Здесь уже содержится мысль о том, что «овладение обществом», когда поколение выходит на историческую сцену, нередко сопряжено с конфликтными отношениями между поколениями «отцов и детей». А у испанского философа и социолога Х. Ортеги-и-Гассета поколение, определяемое как «общность сосуществующих в одном кругу сверстников» ^{[13, с. 260]}, становится не просто категорией фиксации межпоколенческого конфликта, но ключевой единицей глобальных исторических перемен: «…Этот мир изменяется с каждым новым поколением, поскольку предыдущее оставило в нём какой-то свой след, изменило его в большей или меньшей степени по сравнению с тем, каким оно его застало» ^{[13, с. 267]}. Поколенческую общность объединяет, согласно Ортеге, два признака: единство возраста и сеть жизненных контактов. Не менее важно также то, что поколение «занимает своё место в историческом времени…, а во-вторых, оно обладает своим местом в пространстве» ^{[13, с. 261]}. Ортега выделил и ритм активности поколения в пятнадцатилетнем цикле.

Похожие идеи развивала и американский антрополог Маргарет Мид, связывая преемственность между поколениями с культурной динамикой общества: «Прошлое взрослых оказывается будущим каждого нового поколения; прожитое ими – это схема будущего для их детей. Будущее у детей формируется таким образом, что все пережитое их предшественниками во взрослые годы становится также и тем, что испытают дети, когда они вырастут» ^{[10, с. 322]}. На этой идее основывалась одна из самых известных типологий культур, предложенных М. Мид: постфигуративной (где дети учатся у своих предшественников, ориентируются на их опыт и интернализируют этот опыт; таково большинство традиционных обществ), конфигуративной (где поколения интериоризируют опыт друг друга, что само по себе не может не порождать конфликтов, одно из лучших художественных описаний которых оставлено И.С. Тургеневым) и префигуративной (где не столько дети учатся у взрослых, но резко ускорившееся социальное время приводит к быстрому накоплению опыта молодыми поколениями и не менее быстрому устареванию опыта старших, что имеет следствием необходимость обучения взрослых их детьми). И если в первом типе культуры социальное распределение ролей приводит к закреплению авторитета старших, что стабилизирует общество, то в префигуративной культуре (концепция которой была сформирована во многом под влиянием молодёжной контркультуры и студенческих волнений в США и Европе) межпоколенческий конфликт становится перманентным.

Не является в этом отношении исключением и Россия ^{[7, 8]}. Как отмечают некоторые специалисты, феномен «префигуративной культуры» в нашей стране возникает далеко не вчера, порождая различные межпоколенческие напряжения и конфликты [см., например: , 1]. Так, уже в 50-х гг. XX в. социокультурным фактором, определившим эпоху и во многом сформировавшим тренды последующих «шестидесятых», стало резкое ускорение социального времени под влиянием научно-технического прогресса, в который включился и СССР, а также переход от культуры сталинизма к периоду «оттепели». Всё это в совокупности породило ситуацию поколенческой ориентации на будущее, а не на прошлое и, соответственно, формирование префигуративной культуры в советском обществе ^[18]. Это нашло отражение не только с быту, но и в художественной литературе и искусстве того времени. Но самым важным следствием этого периода стало возникновение особого типа личности, достаточно глубоко интегрированной в современное общество [см., например: , 19]. Так, О.В. Хархордин вспоминает своё удивление результатами общения с молодыми российскими предпринимателями в самом начале 90-х гг., когда выяснилось, что несмотря на расхожие представления о советском обществе как об обществе «коллективистов», молодёжь выступала в качестве носителей вполне современных условно «индвидуалистических» ценностей, проявляя в своих суждениях и действиях ценности и установки общества модерна. Таким образом, неоднократно возникавший в истории России конфликт «отцов и детей», блестяще описанный в середине XIX в. И.С. Тургеневым как диагноз зарождающейся кофигуративной (в терминах М. Мид) культуры, уже к середине XX в. приобрёл все характеристики префигуративной культуры и определял дальнейшее развитие нашей страны.

Материалы и методы

В таком концептуальном контексте весьма любопытно было бы посмотреть на состояние межпоколенческих отношений в современном российском обществе. Указанная проблема стала одним из аспектов двух связанных между собой социологических исследований межпоколенческих отношений в современной России, проведённых научным коллективом из Южного федерального университета в 2023 и 2024 гг. Оба исследования включали всероссийские анкетные опросы по репрезентативной выборке в 1600 респондентов (статпогрешность ±2,45 %), предварявшиеся серией фокус-групп и сбором данных в социальных сетях. Выборка анкетных опросов проектировалась вероятностной и стратифицированной. Стратификация выборки предполагалась по двум критериям: возрастному и региональному (по месту проживания). В соответствии с этими критериями были опрошены четыре возрастные когорты по 400 респондентов в каждой, распределённых пропорционально на восемь российских регионов (по 200 респондентов в каждом).

Для исследования были выделены следующие возрастные когорты, соотносящиеся с четырьмя ключевыми поколениями современной России: - 18–24 лет («поколение Z»); - 25–39 лет («поколение Y»); - 40–59 лет («поколение X»,); - 60 лет и старше («поколение "беби-бумеров"») [подробнее о поколениях см.: , 9, 14–16, 22 и др.]. Географию опроса составили следующие регионы: - Владивосток и Приморский край; - Екатеринбург и Свердловская область; - Казань и Республика Татарстан; - Луганск и Луганская область (ЛНР) (в 2024 г. вместо ЛНР был исследован Северный Кавказ); - Москва и Московская область; - Новосибирск и Новосибирская область; - Ростов-на-Дону и Ростовская область; - Рязань и Рязанская область. Все возрастные когорты были пропорционально распределены по каждому из исследованных регионов (по 50 респондентов из каждой возрастной когорты в каждом из регионов). Собранные данные обрабатывались в программе SPSS.

Результаты

Прежде всего, следует обратиться к проблеме, зафиксированной Маргарет Мид: специфика межпоколенческого конфликта, проявляющаяся в направлении трансляции социального опыта. В анкетах обоих опросов содержался вопрос «Как Вы думаете, старшее поколение может сегодня чему-то поучиться у младшего, а младшее – у старшего?». Распределение ответов в сравнении по годам приведено в таблице 1.

Таблица 1. Контингентность возраста с социальными предпочтениями (в процентах по столбцам)

Как видно из приведённых в таблице 1 данных, россияне довольно единодушны в своих представлениях о направлении обмена опытом между поколениями, хотя возрастная специфика всё-таки имеет место: более молодое поколение склонно признавать необходимость взаимности в процессе трансляции социального опыта, акцентируя быстротечность изменений в современном обществе и не желая связывать рост социальных проблем с утратой уважения к старшим. Зависимость от возраста здесь прямая: чем старше респондент, тем более он склонен соглашаться с необходимостью молодёжи учиться у старших мировоззренческим вопросам, при согласии с тем, что техническим новинкам старшее поколение может научиться именно у молодого. Любопытно также, что тезис традиционных обществ о необходимости молодёжи подчиняться старшим (ответная позиция 6) не разделяется ни молодыми россиянами, ни более старшими, а утверждение о том, что старшее поколение должно учиться у младшего (позиция 1) разделяется более старшими людьми, нежели молодыми. Судя по этим данным, вести речь следует не о межпоколенческом конфликте, описанном М. Мид, но скорее о компромиссе между поколениями, о признании важности их друг для друга. Понять, с чем это связано, можно если посмотреть на специфику поколенческих саморепрезентаций через принцип «метаконтраста».

Одним из ключевых методологических принципов, положенных в основу обоих исследований, был принцип «метаконтраста» в теории самокатегоризации Дж. Тёрнера [см.: 17], получивший существенную проработку в трудах отечественных и зарубежных исследователей [см., например: , 2–6, 12, 21 и др.]. В соответствии с данным принципом, представители социальных групп определяют качества самих себя и своей группы («ингруппы», в терминах Дж. Тёрнера) на основе сравнения со значимыми другими индивидами и «аутгруппах». Соответственно, выявление представлений индивидов о себе и наиболее значимых для них социальных группах производится на основании принципа «метаконтраста» – выявления представлений индивида о самом себе, своей «ингруппе» и «аутгруппах» с целью определения тех характеристик, которыми индивид наделяет самого себя и свою группу. На этой концептуальной базе была подготовлена анкета, включавшая серию вопросов «Как бы Вы охарактеризовали своё поколение», поколение более молодое, более старшее и др. Это позволило зафиксировать специфику саморепрезентаций через метаконтраст со значимыми другими. А повторение этих вопросов в анкете 2024-го года позволило увидеть некоторую ценностную динамику, а также те культурные и мировоззренческие константы, которые не изменились за это время.

Общий результат по выборке в целом приведён ниже в таблице 2, а поколенческая специфика в динамике резюмирована на диаграммах ниже.

Таблица 2. Самокатегоризация поколений в целом по выборке (в процентах)

В таблице 1 мы видим, что большинство респондентов выбирает типичные для христианской культуры социально одобряемые ценности, которые практически не изменились за прошедший год: работоспособность, ответственность, чувство долга, активность, оптимизм, терпеливость, вера в собственные силы и др. То есть, здесь отражаются скорее общекультурные константны, универсальные для многих человеческих сообществ. Для того, чтобы выявить поколенческую специфику, был проведён корреляционный анализ между переменными самокатегоризации поколений и возраста. Результат этого анализа для каждого из поколений приведён на рис. 1–4.

Рисунок 1. Структура самокатегоризации поколения Z (в сравнении по годам)

На рис. 1 мы видим воспроизводство базовой структуры представлений о собственном поколений у молодых людей 18–24, хотя некоторые изменения в этой структуре всё-таки произошли под влиянием внешних факторов: в 2024-м году самое молодое из исследованных поколений неожиданно «повзрослело», поскольку в ядре на смену «потребности в саморазвитии» пришла ответственность. Периферия также практически осталась неизменной, в рамках статистической погрешности.

Рисунок 2. Структура самокатегоризации поколения Y (в сравнении по годам)

Аналогичная ситуация и с поколением 25–39, которое также считается достаточно молодым. В прошлом исследовании было установлено, что основной поколенческий «разлом» пролегает между поколениями 25–39 и более старшим 40–59, поскольку поколения 18–24 и 25–39, а также поколение 40–59 и 60+ ментально гораздо ближе друг к другу, чем к более молодым поколениям. Здесь мы также наблюдаем проявление этих свойств: единственное изменение в ядре этого поколения также связано с ростом ответственности и терпеливости (которое пришло на смену «открытости новому опыту»), а на периферии на смену индивидуализму пришло чувство долга, значимость которого в 2023 г. была гораздо ниже, чем в 2024 г.

Рисунок 3. Структура самокатегоризации поколения X (в сравнении по годам)

Достаточно стабильна и структура самокатегоризации поколения 40–59: единственное изменение, произошедшее в ядре, относится к повышению ценности бережливости с 27,0 % до 30,3 %, что и произвело соответствующий сдвиг, поменяв местами эти ценности в ядре и периферии. В периферийном слое также техническая грамотность сменила коллективизм, но в данном случае речь идёт о едва заметных сдвигах, не превышающих статистическую погрешность.

Рисунок 4. Структура самокатегоризации поколения «беби-бумеров» (в сравнении по годам)

Полностью воспроизводится ситуация и с самым старшим поколением 60+: единственное изменение в ядре заключается в том, что две ценности коллективизм и оптимизм поменялись местами – незначительное уменьшение значимости коллективизма перевело его в периферийный пояс, а некоторый рост значения оптимизма перевёл его в ядро.

Как можно видеть из проведённого анализа, высказанное по результатам исследования 2023 г. предположение о том, что самокатегоризация поколений воспроизводит не реальные качества этих поколений, но некоторую ценностную структуру, достаточно стабильную для российской (скорее даже – христианской, хотя и в других регионах эти ценности весьма значимы) культуры, чтобы воспроизводить себя в смене поколений ^[8]. При этом в прошлом исследовании также было установлено, что старшие поколения наделяются превосходными характеристиками, и это, скорее всего, константа, а не универсалия, поскольку в различных культурах имеет место разная значимость старших поколений (например, в современной американской культуре широко распространён эйджизм, фактически дискриминирующий старшие поколения, в то время как в более традиционных культурах старшинство ценится больше молодости). Соответственно, сравнительный анализ отношения поколений друг к другу по принципу «метаконтраста» подтвердил этот вывод. Здесь же следует остановиться ещё на нескольких аспектах, позволяющих выявить универсалии российской культуры в контексте межпоколенческих отношений.

В соответствии с замыслом исследования, респондентам предлагалось указать три наиболее значимых исторических события, которые (с их точки зрения) наибольшим образом повлияли на формирование мировоззрения их поколения. Свободная форма ответа имела результатом большой разброс полученных данных, однако по целому ряду позиций эти данные оказалось возможным сгруппировать вокруг некоторых ключевых исторических концептов: «(Великая) Октябрьская революция 1917 г.», «Распад СССР», «Великая Отечественная война», «Пандемия COVID-19 и карантин» и др. Всего выявилось 30 основных исторических концептов, в том или ином количестве упомянутых респондентами. Однако самыми упоминаемыми стали Великая Отечественная война; распад СССР; Специальная военная операция России на территории Украины; покорение космоса (в том числе «полёт Ю.А. Гагарина в космос», «выход первого человека в космос» и т. д.); Перестройка 1985–1991 гг.; пандемия COVID-19 и связанный с ней карантин; технологические сдвиги, связанные с появлением и развитием Интернета, сотовой мобильной связи и т. д.; войны в Чечне конца 1990-х – начала 2000-х гг.; приход к власти В.В. Путина; война СССР в Афганистане и присоединение Крыма к России в 2014 г. При этом необходимо отметить, что группировка ответов респондентов осуществлялась без учёта эмоциональной окраски, независимо от того, позитивно или негативно респондент оценивал конкретное историческое событие, повлиявшее на формирование его мировоззрения. В целом, можно сказать, что структура исторической памяти российских поколений за прошедший год не изменилась. Данные в целом по выборке приведены в таблице 3.

Таблица 3. Исторические события, сформировавшие мировоззрение поколения (в целом по выборке, в сравнении)

Как можно понять из данных таблицы 3, наибольшее влияние на сознание россиян произвели Великая Отечественная война, распад СССР, Перестройка (1985–1991 гг.), кризис 90-х гг., в том числе дефолт 1998-го года, приход В.В. Путина к власти, Специальная военная операция России на территории Украины и т.д.

По-прежнему два из трёх ключевых событий отмечаются в качестве наиболее значимых всеми поколениями, что позволяет говорить скорее об их общекультурной, а не только поколенческой важности: Великая Отечественная война и распад СССР. Хотя и в отношении этих двух концептов мы видим возрастную динамику: наиболее значимыми эти концепты являются для старших поколений, а для молодёжи очень большое значение имеет день сегодняшний, а именно Специальная военная операция России на территории Украины. Три указанные концепта составляют ядро исторической памяти обоих молодых поколений, а вот в смежном поясе имеются некоторые различия. Так, совсем молодые (18–24) отдельно выделяют технические новшества, оказавшие определяющее влияние на формирование мировоззрения их поколения (что согласуется с исследованиями других социологов в России [см., например: Радаев 2019] и США [см., например: Твенге 2019]), а также присоединение Крыма к России в 2014-м году. Более старшее поколение молодёжи (сегодняшних 25–39-летних) начинало процесс своей социализации в 90-х гг. XX в., поэтому «Нестабильность 90-х» (6,8 %) отмечает в качестве одного из значимых факторов, повлиявших на формирование их мировоззрения. Ещё один фактор, отличающий это поколение от более молодого, стал приход В.В. Путина к власти (7,3 %).

Если мировоззрение 18–24-летних более гомогенно в плане исторической памяти и группируется вокруг 6–7 концептов, то мировоззрение 25–39-летних более вариативно и помимо отмеченных 6 концептов включает ещё несколько: «Перестройка 1985–1991 гг.» (6,3 %), «Присоединение Крыма к России в 2014 г.» (5,8 %), «События на территории ДНР/ЛНР в 2014–2022 гг.» (5,8 %), «Появление и развитие Интернета и сотовой мобильной связи» (5,6 %) и даже «Дефолт 2008-го года» (5,0 %). Статистическая значимость этих позиций ненамного меньше отнесённых нами в смежный пояс «Нестабильность 90-х» и «Приход В.В. Путина к власти». Поэтому можно говорить о том, что мировоззренческие сдвиги в молодых поколениях происходят довольно плавно, без резких разрывов: «Присоединение Крыма к России в 2014 г.» важно и для поколения 18–24 (6,3 %), и для более старшего поколения 25–39 (5,8 %); различия между статистическими значениями не превышают погрешности измерения, но показательными являются изменения в ранговой структуре значимости исторических концептов, указываемых респондентами: именно здесь происходят постепенные сдвиги.

То же можно сказать и о более старших поколениях: значимым является тот социальный и исторический опыт, который это поколение захватило на протяжении своей жизни, но поскольку поколение всегда погружено в культурный контекст, основные различия между поколениями касаются частностей, а также тех ключевых исторических событий, которые это поколение переживало и рефлексировало. Так, поколение 40–59-летних не зря называют «перестроечным»: помимо двух общих для всех поколений исторических концептов «Великая Отечественная война» и «Распад СССР», в ядро исторической памяти данного поколения входит «Перестройка 1985–1991 гг.» с довольно большим отрывом от других поколений (целых 27,3 %, в то время как для последующего поколения Y значимость этого концепта составляет всего 6,3 %, а для предшествующего поколения «застоя» – только 19,0 %).

Таким образом, анализ собранных в процессе анкетных опросов эмпирических данных позволил зафиксировать как некоторые общекультурные константны, объединяющие воедино всех представителей российского общества (ценности работоспособности, ответственности, веры в собственные силы и др., антиценности безответственности, импульсивности и др.; исторические события: Великая Отечественная война, травматический опыт распада СССР), так и специфицирующие поколения в некое групповое единство во времени (пандемия коронавирусной инфекции COVID-19, перестройка 1985–1991 гг., СВО России на Украине, покорение космоса и Великая Октябрьская революция 1917 г.).