Палеопатологические особенности населения X-XI вв. происходящего из подкурганных и грунтовых захоронений Нижнего Поволжья

Перерва Евгений Владимирович ORCID: 0000-0001-8285-4461 кандидат исторических наук доцент; кафедра истории и международных отношений; Волгоградский государственный университет 400062, Россия, Волгоградская область, г. Волгоград, Университетский пр-т, 100 Pererva Evgeniy Vladimirovich PhD in History Associate Professor; Department of History and International Relations; Volgograd State University 400062, Russia, Volgograd region, Volgograd, Universitetskiy ave., 100 evgeniy.pererva@volsu.ru Балахтина Ксения Александровна ORCID: 0009-0004-5220-7799 Младший научный сотрудник; кафедра истории и международных отношений; Волгоградский государственный университет 400062, Россия, Волгоградская область, г. Волгоград, Университетский пр-т, 100 Balahtina Kseniya Aleksandrovna Junior Researcher; Department of History and International Relations; Volgograd State University 400062, Russia, Volgograd region, Volgograd, Universitetskiy ave., 100 balahtina.kseniya@mail.ru

Хегай Константин Михайлович ORCID: 0009-0000-9365-7180 Младший научный сотрудник; кафедра истории и международных отношений; Волгоградский государственный университет 400062, Россия, Волгоградская область, г. Волгоград, Университетский пр-т, 100 Khegai Konstantin Mihailovich Junior Researcher; Department of History and International Relations; Volgograd State University 400062, Russia, Volgograd region, Volgograd, Universitetskiy ave., 100 hegaykm@gmail.com

Работа выполнена за счет средств гранта Российского научного фонда № 24-28-00772 «Исследование антропологии полиэтничных социумов Нижнего Поволжья в эпоху средневековья». The work was supported by Russian Science Foundation grant No. 24-28-00772, «Anthropological Study of Polyethnic Medieval Societies in the Lower Volga Region».

Проблемы происхождения и истории кочевых народов эпохи раннего средневековья давно привлекают внимание исследователей. Тем не менее, антропологическая специфика населения огузского времени X-XII вв. Нижнего Поволжья изучена сравнительно слабо. Первые описания морфологических особенностей кочевников восточноевропейских степей V-XII вв. приводятся в работе Г.Ф. Дебеца. Автором были проанализированы костные останки из захоронений VII-VIII вв., полученные в результате раскопок П.С. Рыкова недалеко от села Зиновьевка ^{[12, с. 268]}.

Антропологические материалы кочевников огузов или «гуззов», как их называет Ахмед ибн-Фадлан ^{[18, с. 125]}, впервые были изучены В.В. Гинзбургом. Исследователь проанализировал краниологическую серию из 9 черепов X-XII вв. из Калиновского могильника. Общий антропологический тип населения ученый охарактеризовал различными вариантами европеоидной расы. Среди них В.В. Гинзбург выделил два типа: долихо-мезокранный и брахикранный. Первый вариант, по его мнению, близок населению позднесарматского времени из курганных могильников Волго-Донского междуречья и Северного Кавказа ^{[10, с. 576]}. Второй тип – андроновский, как предполагает автор, возник на местной основе. Аналогии этому морфологическому комплексу В.В. Гинзбург находит у населения, погребенного в курганном могильнике Белой Вежи ^{[10, с. 582]}.

Два черепа из курганного могильника Быково I, один мужской и один женский, датирующиеся X-XI вв., были описаны Н.М. Глазковой и В.П. Чтецовым. По мнению авторов, изученные краниумы характеризуются типом брахикранных европеоидов ^{[11, с. 291-292]}.

Л.Г. Вуич были проанализированы палеоантропологические материалы из курганного кочевнического могильника близ города Саркела-Белая Вежа, который М.И. Артамонов датировал IX-XI вв. Автор указывает, что население, погребенное в данном курганном могильнике, не представляло собой однородную в расовом отношении группу ^{[9, с. 445]}. На мужских и женских черепах были выявлены различные расовые комплексы. А именно: европеоидный краниотип Среднеазиатского междуречья, а также монголоидный южносибирский комплекс. Некоторые черепа, по мнению исследователя, обладали смешанным расовым морфокомплексом ^{[9, с. 428]}. Как указывает Л.Г. Вуич, происхождение населения южнорусских степей и распространение среди его групп разнообразных антропологических типов может быть объяснено процессами ассимиляции тюркскими кочевниками местного автохтонного населения. Также исследователь отмечала, что часть кочевников являются потомками населявших Среднюю Азию усуней ^{[9, с. 444]}.

Несмотря на то, что работа Л.Г. Вуич посвящена проблемам происхождения и специфики расового состава населения, оставившего курганный могильник Саркела-Белой Вежи, в результате исследования костных материалов ученым были сделаны важные наблюдения биоархеологического характера, которые позволяют установить некоторые особенности образа жизни огузов. Прежде всего, это указание на незначительное количество женщин в погребениях, полное отсутствие в захоронениях детей и малое количество старых индивидов. Также исследователем были выявлены травмы на черепах, которые, вероятнее всего, были нанесены острым оружием и имели насильственное происхождение ^{[9, с. 420, 444]}.

Аналогичные выводы о наличии смешанного расового комплекса на черепах X-XII вв. были сделаны Б.В. Фирштейн, которая изучила 9 черепов из заволжских курганных могильников Новоникольское I и Верхне Погромное I. Краниологический анализ позволил автору выделить в составе населения европеоидные брахикранные типы, андроновский и Среднеазиатского междуречья, которые ранее были обнаружены В.В. Гинзбургом на материалах Калиновского могильника, а также монголоидный узколицый тип. По мнению Б.В. Фирштейн, кочевнические группы, пришедшие на территорию волгоградского Заволжья, представляли собой частично смешанное по расовому типу население ^{[31, с. 192]}.

Из современных исследований следует выделить работы М.А. Балабановой. Так, совместно с волгоградскими археологами ею были изучены два мужских черепа из огузских погребений из заволжского курганного могильника Колобовка III. На них ученым был выявлен брахикранных европеоидный краниологический комплекс с незначительной монголоидной примесью. Следует отметить, что на детском черепе и на мозговой капсуле молодой женщины М.А. Балабановой были зафиксированы следы непреднамеренной искусственной деформации бешикового типа, что ранее исследователями никогда не определялось ^{[19, с. 247-248]}.

Позднее М.А. Балабановой была изучена сводная серия из 55 черепов, включающая в себя материалы из кочевнического могильника Саркела-Белой Вежи и курганных могильников Волгоградской области: Калиновского, Верхне Погромное, Никольского, Рубежного, Вертячего, Киляковка, Колобовка III и IV, Старица, Новый Рогачик и др. В результате проведения внутригруппового и межгруппового анализа, исследователь пришла к выводу о тюркском происхождении огузо-печенежского населения, оставившего погребальные комплексы на территории степной зоны Восточной Европы. М.А. Балабановой в изученной группе были выделены два расовых компонента. Первый – европеоидный с мезокранной черепной коробкой определенный как тип среднеазиатского междуречья. Второй – монголоидный, представленный центрально азиатским и южносибирским вариантами. Однако большая часть черепов огузов, по мнению исследователя, характеризуются смешанными монголоидно-европеоидными чертами ^{[3, с. 28-29]}.

Завершая обзор антропологических исследований кочевников X-XII вв., следует сказать, что практически все рассмотренные выше работы посвящены изучению морфологического облика населения и его этнического состава. В этих трудах авторы пытались осветить проблемы происхождения кочевых групп, занявших восточно-европейские степи в огузо-печенежское время.

Тем не менее, наряду с исследованиями антропологического облика огузов в отечественной антропологии имеются и работы, посвященные изучению патологических состояний у кочевников эпохи раннего средневековья. Так, М.А. Финкельштейн обследовала 12 скелетов X-XII вв., происходящих из курганных могильников Новоникольское I и Верхне Погромное I. При изучении материалов из этих памятников автором были описаны случаи искривления длинных костей скелета, которые, вероятнее всего, были связаны с поздним рахитом. У одного индивида М.А. Финкельштейн выявила следы сифилиса на черепе и на костях посткраниального скелета. На останках трех человек исследователем обнаружены признаки травм.

Зафиксированы автором и зубочелюстные патологии в виде одонтогенного остеомиелита. Особое внимание М.А. Финкельштейн обратила на случаи деформирующего артроза у четырех индивидов и индивидуальные особенности развития мышечного рельефа на костях кочевников. Высокая частота встречаемости обызвествлений на бедренных и большеберцовых костях, а также дегенеративных изменений суставов автором объясняются большой нагрузкой и даже перегрузкой опорно-двигательного аппарата ^{[30, с. 206-207]}.

В данном ключе следует отметить и монументальные труды Д.Г. Рохлина, в которых была описана многочисленная серия, состоящая из 350 скелетов, происходящих из христианских погребений города Саркела-Белая Вежа (X-XII вв.). На материалах этой серии были зафиксированы высокие частоты встречаемости травматических повреждений со следами заживления и без них. Д.Г. Рохлин на костных останках из Белой Вежи обнаружил большое количество случаев преждевременной изнашиваемости суставов, сифилитических поражений, одонтогенных остеомиелитов и различных заболеваний пародонта ^{[27, с. 450-529; 28, с. 198-201]}.

Представленное ниже исследование посвящено палеопатологическому анализу антропологических материалов, происходящих из подкурганных и грунтовых захоронений с территории Нижнего Поволжья, датирующихся X-XI вв. и принадлежащих кочевникам огузам.

Материал и методика исследования.

Исследовались костные останки 22 индивидов огузского времени. Среди них 2 подростка, 10 мужчин и 10 женщин. В этой серии изучены 21 краниум и 6 посткраниальных скелетов в различной степени сохранности. Антропологические материалы происходят из подкурганных захоронений с территорий Волгоградской и Астраханской областей (рис. 1). В процессе работы с антропологическим материалом применялась методика фиксации палеопатологических признаков А.П. Бужиловой ^{[7; 8]}, разработанная как на основании опубликованных данных с указанием степени выраженности в балловой системе, так и дополненная рекомендациями зарубежных авторов ^{[32; 35; 33]}.

Определение пола проводилось на основе морфологии черепа и посткраниального скелета с использованием антропологических методик В.П. Алексеева и Г.Ф. Дебеца ^[1], В.П. Алексеева ^[2]. Определение возраста подростков происходило на основании данных о развитии зубной системы и длины диафизов длинных костей скелета ^[35]. Установление возраста у взрослых индивидов проводилось с учетом схемы степени срастания черепных швов, а также степени стертости зубных коронок ^{[21; 1; 2; 32]}.

Результаты.

Половозрастные особенности группы. Исследуемая серия представлена останками 22 индивидов (табл. 1). В 10 случаях антропологические материалы принадлежали мужчинам, а в 10 – женщинам. В связи с этим, в серии соотношение полов паритетное. Средний возраст смерти – 33,1 года. Продолжительность жизни у мужчин и женщин практически одинаковая и укладывается в интервал 34,2-34,9 лет. Частота встречаемости в захоронениях индивидов старше 50 лет не высокая – 1,6%. (табл. 1). Дети отсутствуют. Наблюдаются два пика смертности в группе, первый приходится на возраст 25-29 лет, а второй – 35-39 лет.

Патологии зубочелюстной системы, как индикаторы питания и особенности диеты. На зубах взрослых и молодых индивидов X-XI вв. признаков кариеса зафиксировано не было. Чаще всего в серии наблюдаются такие патологические состояния как зубной камень – 84%, дегенеративные изменения в виде артроза височно-нижнечелюстного сустава– 58%, а также заболевания пародонта – 53%. Редки абсцессы и сколы эмали на зубах. Патологическая стертость зубов и прижизненная их утрата наблюдаются у трети половозрелого населения. Только у одного индивида был зафиксирован случай интерпроксимальных желобков на молярах, которые возникли вследствие использования твердой зубочистки (табл. 3).

Также следует указать, что статистически достоверных половых и возрастных различий во встречаемости патологических состояний на зубах у населения огузского времени не выявлено (табл. 3). Хотя в целом, можно сказать, что отклонения зубочелюстной системы несколько чаще выявляются у мужчин. Также определено пограничное значение частоты встречаемости заболеваний пародонта у индивидов в возрасте maturus, что в целом не противоречит современным данным ^{[36; 37]}. Этот факт указывает на то, что воспалительные процессы пародонта у огузов чаще проявляются с возрастом.

Маркеры эпизодического и специфического стресса. Как уже было указано выше, дети в серии отсутствуют. Однако на костных останках огузов зафиксированы маркеры неспецифического стресса, которые формируются в раннем возрасте. Показатели встречаемости нарушений развития эмали в серии достигают 37%, несколько чаще наблюдаясь у мужчин. Анализ возрастных распределений эмалевой гипоплазии демонстрирует то, что более 30% взрослых индивидов доживало до возраста 35-54 лет с характерным отклонением (табл. 3). Судя по срокам формирования данных индикаторов стресса, они могли возникать в возрасте от 2 до 4 лет. Вероятно, в это время у кочевников происходил переход от грудного вскармливания к постоянной пище.

Обнаружены у населения X-XI вв. и индикаторы анемий, маркеры нарушений обмена веществ и гормональных отклонений, а также следы воспалительных процессов на костях. Признаки поротического гиперостоза костей свода черепа и cribra orbitalia практически с одинаковой частотой фиксируются у мужчин и у женщин, не превышая уровня в 11%. Индикаторы нарушения обмена веществ обнаружены на костных останках подростка 15-17 лет из погребения 1 кургана 21 могильника Старица, у которого наряду со следами поротического гиперостоза на костях свода черепа наблюдаются и признаки разреженности костной ткани по типу порозности. Аналогичные изменения были определены и на черепе молодого индивида 14-16 лет из погребения 2 кургана 1 могильника Колобовка IV. Патологические состояния наблюдаются на переднем крае альвеолярного отростка верхнечелюстных костей, а также в области альвеол.

Признаки воспалительных процессов, так же как и маркеры нехватки микроэлементов в организме, встречаются в серии редко и только на костных останках женщин. Два случая на костях черепа и один на костях посткраниального скелета (табл. 3). Периоститы на останках огузов можно охарактеризовать как патологии костной системы, которые могли возникнуть в результате неспецифических воспалительных реакций.

Следствием присутствия стресса, связанного с заболеваниями обмена веществ и нарушениями эндокринной системы у кочевников X-XI вв., является случай внутреннего лобного гиперостоза. У мужчины 35-45 лет из погребения 4 кургана 30 могильника Старица обнаружены костные образования на внутренней поверхности лобной кости, которые достигают степени развития «B».

Частота встречаемости признаков воздействия низких температур в группе средняя – 53%. У мужчин показатели распространения васкулярной реакции достигают 88%. Это единственный признак, по которому мужчины статистически отличаются от женщин (табл. 3). Наблюдается доминирование следов васкулярной реакции у индивидов в возрасте 35-54 лет, однако достоверных различий с молодыми индивидами не прослеживается.

Травмы на костях огузов, несмотря на малочисленность выборки, встречаются достаточно часто (табл. 3). Один прижизненный дефект костей свода черепа со следами заживления выявлен у женщины из погребения 16 кургана 10 могильника Быково. Травмы носовых костей зафиксированы у 2-х мужчин (погребение 9 кургана 16 могильника Быково и погребение 2 кургана 9 могильника Маляевка V), а также у 2-х женщин (могильник Рахинка погребение 1 кургана 3 и могильник Новый Рогачик погребение 1 кургана 2). Предсмертный поперечный перелом нижней части диафиза правой большой берцовой кости обнаружен у женщины из погребения 18 кургана 7 могильника Старица.

К сожалению, из-за малочисленности наборов костей посткраниального скелета степень распространения заболеваний дегенеративного-дистрофического характера, а также особенности мезоморфии мышечного рельефа на длинных костях скелета оценить практически невозможно. Однако следует указать, что из 6 индивидов, доступных для исследования, у 5 были обнаружены следы деформирующих артрозов. Дегенеративные изменения суставов при этом в одинаковой степени были характерны как для молодых индивидов до 35 лет, так и для возрастных людей. Данный факт указывает на высокую степень физической активности кочевого населения X-XI вв.

Дополнительно следует отметить следы непреднамеренной искусственной деформации колыбельного (бешикового) типа на 6 черепах: 2 мужских и 4 женских с признаками незначительной асимметрии в затылочной области.

Обсуждение.

К сожалению, из-за малочисленности достоверно атрибутированных огузских погребений и незначительного количества работ по патологии населения восточноевропейских степей X-XI вв., провести сравнительный анализ серии с какими-либо синхронными группами затруднительно. Тем не менее для анализа доступны серии раннесредневекового населения предыдущих исторических периодов, а также выборка кочевников XIII-XIV вв. с территории Нижнего Поволжья, сопоставление с которыми, вероятнее всего, будет в настоящий момент наиболее уместно (табл. 4).

Оценивая специфику кочевого населения X-XI вв. нижневолжского региона, прежде всего, следует остановиться на такой важной особенности, как отсутствие в серии детей. Необходимо указать, что ранее исследователями уже отмечались аналогичные тенденции у населения огузского времени. Так, Л.Г. Вуич зафиксировала практически полное отсутствие детских костяков у населения, захороненного в курганном могильнике Саркела-Белой Вежи ^{[9, с. 444]}.

М.А. Балабанова неоднократно указывала на занижение показателей детской смертности в группах раннего средневековья ^{[4, с. 30]}. В работе, посвященной стратегии выживания кочевых обществ древности и средневековья, исследователем было установлено, что частота встречаемости детей в погребениях домонгольского времени не превышает 6,5% ^{[5, с. 17]}.

Низкая представленность детей в курганных могильниках кочевников X-XI вв. не характеризует население этого времени как группу, обладающую признаками нормальной палеопопуляции, в которой процент детской смертности обычно должен составлять более 30% ^{[26, с. 72; 20, с. 294; 17, с. 261; 6, с. 133]}. Объяснение сложившейся ситуации в кочевых группах восточноевропейских степей эпохи раннего средневековья следует искать либо в моделях избирательности при осуществлении погребального обряда, либо в использовании для отдельных категорий населения, например детей, иных форм погребения.

Показатели среднего возраста смерти близки к значениям, которые демонстрируют раннесредневековые группы и кочевники XIII-XIV вв. с территории Нижнего Поволжья. Выборка огузов отличается средними значениями данного показателя. У мужчин возраст смерти несколько ниже по сравнению с другими средневековыми группами. В то время как возраст женщин несколько выше. Вероятнее всего, эти незначительные различия вызваны не изменениями в образе жизни кочевых групп, но малочисленностью сравниваемых серий (табл. 2). В целом, ранее М.А. Балабановой отмечалось, что при анализе половозрастной структуры средневекового населения Нижнего Поволжья группы имеют близкие показатели среднего возраста дожития, находясь в пределах 32,5-37 лет ^{[4, с. 30; 5, с. 17]}.

Анализ встречаемости зубочелюстных патологий показал отсутствие в серии кочевников X-XI вв. кариеса на зубах, низкие частоты абсцессов и сколов эмали. В то же время наблюдаются высокие значения зубного камня, признаков пародонтоза и дегенеративных изменений в области нижнечелюстного сустава. Выявленный комплекс патологических состояний сближает исследуемую серию с кочевыми культурами Нижнего Поволжья предыдущих хронологических периодов, как эпохи раннего средневековья, так и раннего железного и бронзового века ^{[22; 23; 25]}. Специфический набор патологий зубочелюстной системы, описанный выше, у кочевников огузкого времени проявляется в связи с доминированием в диете мясных и молочных продуктов богатых белком. Данный патологический комплекс уже раннее фиксировался в группах, специализировавшихся на мясомолочной диете в эпоху бронзы на территории Поднепровья и Прикубанья ^{[13, с. 106]}, у скотоводов андроновской культуры с территории юга Западной Сибири ^{[14, с. 90-91]}, у скифов Аймырлыга ^{[34, с. 141-142]}, у скотоводов Евразии начиная с неолита до раннего железного века ^{[29, с. 150-151]}. Выявленные особенности состояния зубочелюстной системы огузов подтверждаются и данными письменных источников, в которых описывается обычная пища кочевников-«гуззов», состоящая из молока и мяса ^{[18, с. 129]}.

В то же время отметим, что по показателям встречаемости кариеса группа кочевников огузского времени существенно отличается от кочевого и оседлого населения золотоордынского времени ^{[24, с. 218]}. Вероятно, в период X-XII вв. традиции использования в пищу большого количества мучных изделий еще не проникли на территорию Нижнего Поволжья, но были впоследствии привнесены монголами в начале XIII века.

Относительно не высокие частоты встречаемости воспалительных процессов и маркеров нехватки микроэлементов в организме, вероятнее всего, являются следствием социально-политической обстановки в регионе в это время. Незначительная плотность населения в степной зоне препятствовала распространению специфических инфекций в кочевой среде. В то же время нельзя сказать, что жизнь огузов проходила в идеальных условиях, и они не подвергались воздействию стресса. Весьма примечательно, что у населения X-XI вв. с территории Нижнего Поволжья фиксируются незначительные показатели распространения инфекций. При том, что описание образа жизни Ахмедом ибн-Фадланом рисует нам достаточно плачевное состояние санитарной обстановки в кочевой среде. Так, арабский путешественник и писатель указывает, что гуззы не очищаются ни от экскрементов, ни от урины, и не омываются водой, … особенно зимой ^{[18, с. 126]}. Однако встречаемость маркеров железодефицитной анемии, протического гиперостоза, следов воспалительных процессов, а также наличие более чем у трети исследованных индивидов признаков эмалевой гипоплазии указывает на то, что кочевники X-XI вв. были подвержены воздействию физиологического стресса.

Так, наличие у двух подростков следов пороза костей лицевого отдела черепа наряду с поротическими состояниями может указывать на то, что для группы были характерны периоды длительного голода.

По сравнению с другими кочевыми группами эпохи средневековья серия X-XI вв. отличается заниженными показателями встречаемости признаков холодового стресса – 53%. Распределение значений по данному признаку имеет статистически значимые различия в серии между полами. Ожидаемо васкулярная реакция по типу «апельсиновой корки» встречается чаще у мужчин. Однако средние показатели распространения этого состояния в суммарной группе отражают большое количество женщин в серии, у которых маркеры холодового стресса фиксируются редко.

На фоне средневековых серий Нижнего Поволжья, группа огузского времени отличается высокими значениями суммарного травматизма. В целом, травмы у населения в это время однообразны. Это повреждения свода черепа, травмы носа и один случай перелома большеберцовой кости.

Следует отметить, что у огузов из могильников Верхне Погромное и Никольское, М.А. Финкельштейн аналогично отмечала высокие частоты встречаемости травм. Зафиксированы они и на материалах кочевнического могильника Саркела-Белой Вежи. Выявленные повреждения у кочевников Нижнего Поволжья X-XI вв. могут быть следствием напряженной социальной обстановки. Так, М.А. Балабанова половозрастную специфику у кочевого дозолотоордынского населения связывала с частыми военными столкновениями, которые происходили в это время в восточноевропейских степях ^{[5, с. 17]}. В письменных источниках у Ахмеда ибн-Фадлана и ал-Идриси огузы отмечаются как искусные лучники и всадники, которые активно принимали участие в боевых столкновениях ^{[18, с. 130; 15, с. 222]}.

На то, что кочевой образ жизни оказывал серьезное влияние на физическое состояние организма населения огузкого времени, косвенно указывают и высокие показатели встречаемости деформирующих артрозов. Данное наблюдение заслуживает особое внимание и по той причине, что следы специфических изменений на костях и позвоночнике были выявлены и М.А. Финкельштейн ^[30] и Д.Г. Рохлиным ^[28].

В заключение следует отметить, что из 19 исследованных черепов взрослых индивидов на 6 было зафиксировано уплощение затылочной кости. Характерные изменения черепа были обусловлены непреднамеренной искусственной деформацией затылочного (колыбельного) типа. Вероятнее всего, у огузов практиковался обычай укладывать часть детей в колыбель по типу «бешик», которая получила широкое распространение у тюркских народов ^{[16, с. 37; 24, с. 215]}.

Заключение.

Выявленные особенности половозрастного состава исследуемой группы (отсутствие детей) и патологические состояния (распространение признаков воздействия низких температур, отсутствие кариеса, высокие частоты встречаемости травм и признаков преждевременной изношенности скелета) подтверждают представления персидских и арабских авторов об огузах, как о народе, который ведет кочевой образ жизни.

Для населения X-XII вв. Нижнего Поволжья была характерна специфическая диета, которая базировалась на молоке и мясе, что, вероятнее всего, препятствовало распространению кариеса, несмотря на отсутствие элементарных основ гигиены в кочевой среде.

О плохих санитарных условиях у огузов свидетельствует наличие маркеров воспалительных процессов и поротических состояний на костных останках исследуемой группы. Однако невысокая плотность населения в нижневолжских степях, вероятно, препятствовала широкому распространению инфекций у кочевников.

Для населения этого времени были характерны периоды голода, о чем могут свидетельствовать случаи пороза костной ткани у подростков и распространение такого состояния как эмалевая гипоплазия. Часть населения, в особенности мужчины, подвергалась воздействию холодовых стрессов.

Высокая частота встречаемости травматических повреждений в исследуемой серии X-XI вв. указывает на нестабильную социально-политическую обстановку в нижневолжских степях в огузо-печенежское время.

Таблица 1. Половозрастные особенности группы X-XI вв.

Таблица 2. Основные палеодемографические показатели в сериях средневековья Нижнего Поволжья.

^[1] Количество индивидов в серии

Таблица 3. Частоты встречаемости патологических состояний у населения из подкурганных и грунтовых захоронений X-XI вв.

Таблица 3 (продолжение).

Таблица 4. Показатели встречаемости патологических состояний в сериях средневековых кочевников Нижнего Поволжья.

Рисунок 1. Локализация археологических памятников, из которых происходят материалы, используемые в исследовании. 1. Быково; 2. Вербовский III; 3. Киляковка; 4. Колобовка IV; 5. Маляевка V; 6. Новый Рогачик; 7. Первомайский VII; 8. Солодовка I; 9. Старица; 10. Рахинка; 11. Рубрежный II.