Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Культура и искусство
Правильная ссылка на статью:

Сакральный ландшафт сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики

Усов Алексей Александрович

ORCID: 0000-0002-0466-0124

кандидат культурологии

научный сотрудник научного центра традиционной культуры и музейных практик; ФГБУН Федеральный исследовательский центр комплексного изучения Арктики имени академика Н. П. Лаверова Уральского отделения Российской академии наук

163020, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, Никольский, 20

Usov Aleksei Aleksandrovich

PhD in Cultural Studies

Researcher of the Scientific Center of Traditional Culture and Museum Preservation; N. Laverov Federal Center for Integrated Arctic Research of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences

163020, Russia, Arkhangelsk region, Arkhangelsk, Nikolsky, 20

usov@fciarctic.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.7256/2454-0625.2024.10.72040

EDN:

VVMHEP

Дата направления статьи в редакцию:

17-10-2024


Дата публикации:

24-10-2024


Аннотация: В статье представлены результаты исследования памятников культовой деревянной архитектуры, как основной материальной составляющей сакрального ландшафта сельских поселений Русского Севера и Арктики. В качестве «case study» использованы материалы по с. Кимжа, Мезенский р-н, Архангельская обл. Однако автор также обращается к культовым постройкам на территории Онежского и Терского Поморья. Объект исследования – сакральный ландшафт сельских поселений Русского Севера и Арктики. Предмет исследования – формирующие его памятники культового деревянного зодчества. Целью работы автор видит анализ сакральных ландшафтов поселений на современном этапе их существования (кон. XX – нач. XXI вв.). В качестве «case study» использованы новые материалы натурного обследования репрезентативного села Кимжа Мезенского р-на, Архангельская обл. Однако также учтены результаты предшествующих эмпирических (экспедиционных) исследований поморских поселений Онежского, Поморского и Терского берегов Белого моря. Работа опирается на применение авторской методики д-ра культурологии А.Б. Пермиловской по архитектурно-этнографическому обследованию объектов деревянного зодчества, по историческим поселениям как объектам культурного наследия. Новизна исследования состоит в уточнении круга сохранившихся памятников культовой архитектуры, их значения в процессе формирования сакральных ландшафтов сельских поселений Русского Севера и Арктики не только в исторической ретроспективе, но и на актуальный момент времени. Сделан вывод, что храм, часовня, крест в сельских исторических поселениях поселения поморов – сохраняются и воссоздаются в рамках существующего канона, благодаря чему обеспечивается преемственность как плотницких, так и религиозных традиций. В меньшей степени, оставаясь объектами отправления культа, они также приобретают функцию сохранения коллективной памяти, инструмента передачи культурного опыта народа; получают особое значение как визуальные и историко-культурные доминанты в культурном и сакральном ландшафте поселений, способствуя развитию местных туристических индустрий.


Ключевые слова:

сакральный ландшафт, традиционная культура, культовая архитектура, деревянное зодчество, храм, крест, поморы, православие, Русский Север, Арктика

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 24-28-20036, https://rscf.ru/project/24-28-20036/

Abstract: The article presents the results of a research monuments of religious wooden architecture. They are considered as the main component of the settlements sacred landscape in the Russian North and the Arctic. The case study uses materials from the village of Kimzha, Mezensky District, Arkhangelsk Region. However, the author also addresses religious buildings in the territory of Oneghskoye and Terskoye Pomorye. The object of research is the sacred landscape of rural historical settlements in the Russian North. The research aim is to analyze the sacred landscapes of settlements at the present stage of their existence (late 20th–early 21st centuries). The case study uses new materials from a field survey of the representative village of Kimzha. Materials of the Pomor and Tersky coasts research are also used. The research is based on the application of the methodology of Dr. of Cultural Studies A.B. Permilovskaya on architectural and ethnographic survey of wooden architecture objects, on historical settlements as objects of cultural heritage. Scientific novelty consists in specifying the range of surviving monuments of religious architecture, their significance in the process sacred landscapes formation not only in historical retrospect, but also at the current moment in time. It is concluded that the wooden church, chapel, cross in rural historical settlements of the North are preserved and recreated within the framework of the existing canon, due to which the continuity of both carpentry and religious traditions is ensured. They also acquire the function of preserving collective memory, a tool for transmitting the cultural experience of the people; they acquire special significance as visual and historical-cultural dominants in the cultural and sacred landscape of settlements, contributing to the development of local tourism industries.


Keywords:

sacred landscape, traditional culture, cult architecture, wooden architecture, church, cross, Pomors, Orthodoxy, Russian North, Arctic

Введение

Русский Север — подлинный «заповедник» деревянной архитектуры. Однако в настоящее время это утверждение в полной мере справедливо лишь для территорий национальных парков и музеев-заповедников, где отдельные памятники и целые архитектурные ансамбли поселений целенаправленно сохраняются в их традиционном виде. Или, где местные жители имеют определенные ограничения на изменение облика построек и своих приусадебных участков (Дом в заповедной деревне. Как все легко испортить… Или исправить! – Архангельск: ООО «Типография № 2», 2023. 68 с.). Усадьба, включающая жилище и хозяйственные постройки, как неотъемлемый антропогенный компонент культурного ландшафта, подвержена активной искусственной трансформации с течением времени. Этому способствует относительно малый срок службы древесины в отапливаемых помещениях, многочисленные ситуативные перестройки, внешние и внутренние ремонты зданий, зависящие от вкуса и предпочтений хозяев. Так в последние десятилетия севернорусский крестьянский дом-комплекс практически перестал воспроизводиться в своем традиционном виде. Конечно, до сих пор существует большое количество построек кон. XIX–сер. XX вв. различной степени сохранности, однако, старые дома утратили скотный двор и поветь, а новые чаще всего возводятся по типу коттеджей, ввиду значительных изменений в социально-экономическом положении, быте и особенностях ведения хозяйства новоселов. Впрочем, традиционные декоративные элементы (резные наличники, «солнца», подзоры) все ещё находят свое применение.

Памятники культового деревянного зодчества, напротив, сохраняются и воссоздаются в рамках канона, «по подобию», благодаря чему обеспечивается преемственность как плотницких, так и культурных традиций. В немузеефицированной среде сел и деревень сакральный ландшафт выполняет функцию коммеморации — аккумуляции коллективной памяти, инструмента передачи культурного опыта народа. Культовые постройки выступают как специфические материальные «нейроярлыки» присущие формированию коллективной памяти [1].

В регионах Русского Севера, благодаря обширности его территории и большому количеству поселений, сохранность сакрального ландшафта должна быть особенно заметна даже в период современности — нач. XXI в. В фокусе настоящей работы находится сакральный ландшафт севернорусских исторических поселений на современном этапе своего существования. Прежде всего, сел Онежского Поморья, занимающего пространство Поморского и Онежского берегов Белого моря (от Кеми до мыса Ухт-Наволок), Терского Поморья, а также репрезентативной деревни Кимжа Мезенского района Архангельской области. Все они относятся не только к Северу, но и к Арктике (Указ Президента Российской Федерации от 02.05.2014 г. № 296 «О сухопутных территориях Арктической зоны Российской Федерации». URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/38377). Специфика жизни русского человека в условиях Севера и Арктики формировала особый тип мышления и менталитета, опорой которому было православие. Как нигде ярко они проявились в Арктике, где сложилась православная морская культура. Культовые памятники деревянное зодчество здесь отражают особые условия жизни, и даже в XXI в. являются центром окружающего ландшафта, выполняя защитную и сакральную миссию [2].

Прежде чем перейти к конкретным примерам, кратко установим границы понятия сакральный ландшафт в настоящей работе. Как концепт в современных этнокультурологических исследованиях он не имеет четко очерченной дефиниции. Во всех отношениях это часть культурного ландшафта, экстенсиональное определение которого, применительно к сельским историческим поселениям, включает «поселение, природный ландшафт, планировочную и топонимическую структуру, народную архитектуру, а также этнос, хозяйственную деятельность, язык, духовную культуру» [3, с. 55].

Анализируя сакральный ландшафт различных территорий, исследователи, как правило, обращаются к природным объектам и памятникам материальной культуры, обладающим наличием культового (священного) значения. В контексте изучения этнических религий это могут быть горы, возвышенности, священные рощи, отдельные деревья и камни, источники, неолитические стоянки, курганы, городища, места расположения языческих капищ [4–6]. Для сакральных ландшафтов Севера, сформированных под влиянием христианства, маркерами являются монастыри, культовые ансамбли, погосты, церкви, часовни, кресты. Это наиболее репрезентативные объекты, сакральные доминанты поселений (культурных ландшафтов), обладающие насыщенной религиозной семантикой.

Погост, церковь, часовня, крест — знаковые места и объекты, обладающие наивысшей степенью сакральности в сакральной географии и геософии Севера. Они составляют «первый круг» концентрических функционально-семантических сфер в тернарной структуре и символике «севернорусского мiра», одного из основополагающих концептов поморской семиотической школы, занимающейся изучением сакральных ландшафтов Русского Севера [7].

Необходимо отметить, что значимой частью сакрального ландшафта (равно как и культурного ландшафта) Русского Севера выступают сакральные топонимы: мифологического времени; топонимы, основанные на православной и библейской лексике; отантропонимные наименования, образованные от имен иноков [8]. Однако они не являются основным предметом настоящего исследования, сконцентрированного на памятниках северного деревянного зодчества.

Основная часть

Культурный ландшафт Русского Севера — это, прежде всего, ландшафт сельских исторических поселений. Северные поселения возникали в тесной взаимосвязи с природным ландшафтом, преобразовывали его в культурный. На территории побережья Белого моря особую роль сыграл местный севернорусский субэтнос — поморы [2]. При освоении пространства они руководствовались принципами создания компактной формы поселений, возводили замкнутый тип жилища для противодействия холодному климату.

Отличительно чертой поморского способа доместикации территории был синтез адаптации к природно-климатическим условиям Севера и Арктики с одной стороны и сформированное суровым опытом морской жизни стремление к сакрализации пространства с другой. В традиционной картине мира поморов море наделялось хтонической семантикой иного мира, а передвижение в этом локусе религиозно-мифологического пространства было равносильно реальному переживанию смерти [9]. Опасность моря удивительным образом отразилась и на суше. Множество храмов и часовен по всему Беломорскому побережью были посвящены «скорому помощнику», покровителю мореходов св. Николаю Чудотворцу. И до сих пор народная поговорка гласит: «от Холмогор до Колы — тридцать три Николы». Неудивительно, что в этой культуре (говоря словами отца Павла Флоренского, согласно которому вся культура может быть истолкована как деятельность по организации пространства) пространство жизненных отношений (техническое) и мыслимое пространство (ментальное) [10] — нашли общую основу и воплотились в памятниках народной деревянной архитектуры. В том числе в культовом зодчестве.

Образ жизни и образ мышления поморов не находили противоречия в сочетании глубокой религиозности и удивительного рационализма, прагматичности. Так среди промышленников Поморского берега Белого моря и верхнего течения реки Мезени преобладал старообрядческий жизненный уклад. Они отличались индивидуализмом, и склонностью к предпринимательству, но в то же время широко распространенными практиками религиозных обетов, паломничества. Отсюда проистекает дуализм творческого начала, воплощенного в одном из самых ярких культурных явлений Русского Севера – деревянном зодчестве. Семантика архитектуры и морских образов в нем несет явные признаки бинарности. Церковь становится маяком. Корабль — соотносится с домом. Крест — с мачтой [11].

Но самое главное, эти соотношения не остаются чисто умозрительными, а получают конкретное утилитарное выражение. Поморские кресты представляли собой не только памятники архитектуры и скульптуры, крестьянской письменности и культа, но и служили навигационными знаками, которые были нанесены на лоцманские карты [3]. Храм, в свою очередь, буквально выступал эквивалентом маяка. Так как большинство поморских поселений основывались в устьях рек, возведенные здесь церкви и колокольни хорошо просматривались с воды. Даже если село находилось в нескольких километрах от побережья, благодаря характерным для севернорусского деревянного зодчества высоким, изящным шатровым покрытиям, купола церквей возвышались над местностью, будучи видимыми даже за кромкой леса.

Один из самых известных храмов-маяков Русского Севера — церковь Вознесения (1862) на Секирной горе о. Большой Соловецкий. Вознесенский храм — первый в России, а также самый высокий памятник с этой функцией в пределах Белого моря. Пожалуй, именно храм-маяк является одним из самых сконцентрированных образов Спасения во всей севернорусской культовой архитектуре. Два главных навигационных знака Беломорья соединяются в его уникальной конструкции, где спасительный свет маяка изливался прямо из-под креста церкви [12].

Вместе с тем стоит отметить, что Вознесенская церковь была маяком в буквальном смысле. Однако любой деревянный храм из-за естественной пожароопасности был маяком, скорее, символически. Например, такая функция приписывается Никольской церкви (1618) в с. Пурнема Архангельской области, вероятно, самому древнему сохранившемуся культовому сооружению на побережье Белого моря.

В Онежском Поморье, примерно в 25 км севернее от с. Пурнема располагается д. Лямца. Это поселение также представляет интерес закреплением и слиянием образов церкви и маяка, но не в конкретном памятнике архитектуры, а в пространстве его сакрального ландшафта. В северо-западной части деревни, на побережье возвышается гора (холм). На ней стояла Ильинская церковь с приделом Святых угодников Соловецких (1850), перестроенная из храма 1691 г., который в свою очередь был создан путем прируба алтаря к часовне неизвестного времени [13]. В втор. пол. XX в. на горе также стоял маяк с большой лампой (выше двухэтажного дома). Здесь же в разное время находилась неоднократно перенесенная электростанция, а до 1990-х гг. — метеостанция. Ни церкви, ни маяка уже не существует, но они до сих пор символически присутствуют в местной топонимике, наименовании возвышенности (орониме): гора Ильинская или гора Маёвка.

Как видно из этого примера, даже утраченный памятник культовой архитектуры оставляет свое незримое присутствие в сакральном ландшафте поселения. Впрочем, иногда храм или часовня не исчезают, но лишь возвращаются к своей исходной форме — кресту. Это часть характерного для Поморья процесса «развертывания, разрастания сакрального пространства, исходящего из энергийного образа креста, который последовательно воплощается в архитектурно-символических формах часовни, храма, монастыря» [9, с. 75]. При этом, крест может возникнуть на месте храма не сразу. Возвращаясь к окрестностям Пурнемы, обратим внимание на д. Нижмозеро. Деревня раскинулась на берегах р. Нижмы, объединяющей озера: Кяндское, Пурнемское, Унское, а также Верхнее Большое и Верхнее Малое. Поселение располагается в 30 км от с. Пурнема, в природной «чаше» с рекой внизу, между двух больших холмов. На вершине одного из них, господствуя над округой, стояла шатровая Никольская церковь (1661), сгоревшая во второй половине XX в. На ее месте в настоящее время установлен деревянный памятный крест. Его стройный силуэт служит зримым свидетельством существования храма (Рис. 1).

Рис. 1. Крест на месте Никольской церкви (1661), д. Нижмозеро, Онежский р-н, нач. XXI в. Фото 2020

Поклонные, обетные, памятные, маячные, поминальные, охранительные, кладбищенские, благодарственные кресты — неизменные маркеры доместикации территории Русского Севера. Сам «процесс освоения Севера как сакрализованного пространства был связан с пространственно-временным развертыванием образа Креста» [3]. Этот процесс не ограничен временем бытования крестьянского образа жизни, традиций, обычаев, главенствующей роли православия в жизни местного населения, что характерно еще для периода кон. XIX–нач. XX вв. Воздвижение креста, часовни и храма — часть «живой» народной культуры. Так в с. Варзуга Мурманской обл., древнейшем поселении русских на Терском берегу Белого моря [14], в 2009 г. был установлен массивный «Золотой крест Варзуги». Памятник стоит на левом (т.н. Никольском) берегу р. Варзуга, где предположительно в XV в. существовали старинные укрепления («городища») первоначального поселения [15, 16]. В самой Варзуге, так же на Никольской стороне, поставлен новодельный крест-киот с иконами с изображениями св. Николая Чудотворца, а также ап. Петра и Павла – соотносящимися с престолами храмового ансамбля левого берега села, включающего Никольскую (1705) и Петропавловскую церковь (1864). На стороне, обращенной к жилой застройке надпись: «Апостолы Христовы Петр и Павел, молите Бога о нас грешных». Выше икона — над ней вырезан символ всевидящего ока. К реке обращена надпись: «Всесвятый заступник Николай Угодник … Моли Бога наc грешных(?)».

В обследованных поселениях Онежского Поморья своим статусом как в сакральном, так и культурном ландшафте в целом выделяется поклонный крест д. Лямца. Это не только памятник православной культуры, но и маркер историко-культурной памяти деревни: во время Крымской войны, в 1855 г. местные крестьяне пережили обстрел и отразили десантную атаку с английского парохода, за что были отмечены самим Императором. Ядра, которыми англичане обстреливали деревню, заложили в основание креста [17].

Главное достоинство деревянного креста — спорость возведения, а также удобство установки практически в любом месте. Сохраняя многообразие смыслов (Спасение, Мировое древо и т.д.), он остается малой архитектурной формой, выполняющей и самую базовую декоративную функцию. Любая знаковая территория может быть отмечена как часть православного сакрального пространства, если на ней рубится крест. Например, в уже упомянутом с. Пурнема, деревянный крест-часовня маркирует место расположения родника с пресной водой на окраине леса, и вместе с тем является искусственным украшением побережья Белого моря.

Часовня как самостоятельное сооружение представляет собой простейшее выражение храма, отличающаяся от него меньшим размерами и отсутствием алтаря. Требовавшие больше внимания и ухода, чем крест и негативно воспринимавшиеся официальной церковью (особенно в период XVIII-XIX вв.), часовни обследованных территорий сохранились в куда меньшей степени, чем церкви и кресты [18]. В изученных сельских поселениях отсутствуют старинные памятники православной культуры этого типа. И только в с. Варзуга в 2007 г. была возведена новая, миниатюрная часовня в честь Уара Мученика (Рис. 2).

Рис. 2. Часовня Уара Мученика, с. Варзуга, Терский р-н, 2007. Фото 2022.

А среди жителей с. Пурнема существует мнение, что отдельные элементы сруба утраченной кладбищенской часовни Николая Чудотворца в настоящее время являются неотъемлемой частью здания магазина в Верховье.

Одними из самых выдающихся произведений деревянного зодчества, формирующих облик сакрального сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики, несомненно, выступают культовые архитектурные ансамбли («тройники»), состоящие из комплекса 2 храмов (теплого и холодного) и колокольни. Это культурные и сакральные доминанты окружающего пространства, ценнейшие памятники традиционной архитектуры, символы православной веры и плотницкого мастерства крестьян. А в настоящее время — места притяжения туристов, главные визуальные образы поморских поселений. В нач. XXI в. на Европейском Севере России сохранилось всего 6 подобных комплексов. 4 в Архангельской обл.: в с. Ворзогоры и с. Малошуйка (д. Абрамовская) на Поморском береге Белого моря, в с. Нёнокса на Летнем береге, а также Почезерский погост в д. Филипповская (НП «Кенозерский»). 1 комплекс в с. Варзуга Мурманской обл. на Терском Береге и, наконец, великолепный архитектурный ансамбль Кижского погоста (Музей-заповедник «Кижи»), включающий знаменитую 22-главую церковь Преображения Господня (1714). Памятники с. Нёнокса и о. Кижи являются частью федеральных музеев АГМДЗНИ «Малые Корелы» и ГИАЭМЗ «Кижи»; «тройник» д. Филипповская –– памятник Кенозерского национального парка. При этом Кижский погост — объект всемирного наследия ЮНЕСКО, Почезерский погост — памятник в составе «Культурного ландшафта Кенозерья», так же под эгидой ЮНЕСКО.

Православные храмы в составе культовых архитектурных ансамблей поморских поселений Ворзогоры, Малошуйка и Варзуга не музеефицированы, однако они все еще остаются объектами культурного наследия народов РФ федерального и регионального значения (Единый государственный реестр объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации. URL: https://opendata.mkrf.ru/opendata/7705851331-egrkn/). В каждом из этих трех комплексов возведена церковь, посвященная Николая Чудотворцу, что, в очередной раз утверждает незримое единство сакральных ландшафтов поморских поселений под покровительством этого святого. Каждый «тройник» — неизменная архитектурная доминанта своего села, гармонично сочетающаяся с доминантой природной, как правило рекой. В случае с. Ворзогоры, построенного на удалении от пресных водоемов, храмы возведены в центре деревни Кондратьевская. Их сакральный статус был настолько высок, что в отсутствие реки, крестьяне возводили дома вопреки принципам адаптации к местным природным условиям: большинство домов обращены главными фасадами к погосту, вне зависимости от того, оказываются ли избы на пути холодного ветра, дующего с моря в северной части деревни [19].

Сакральный ландшафт репрезентативной деревни Кимжа

Среди сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики, высокой степенью архаичности и аутентичности культурного и сакрального ландшафта отличается д. Кимжа Мезенского р-на Архангельской обл. Даже с учетом неизбежной утраты части памятников, деревня до настоящего времени сохраняет облик старинного поселения XIX–начала XX вв. Благодаря этому с 19 февраля 2017 г. Кимжа включена в Ассоциацию «Самые красивые деревни России». При этом она стала первой арктической деревней в составе Федерации самых красивых деревень мира (Деревня Кимжа. Архангельская область. URL: https://krasaderevni.ru/villages/kimzha/).

Научное открытие Кимжи принадлежит комплексным научным экспедициям ФИЦКИА УрО РАН 2004-2007 гг. (рук. д.культ. А.Б. Пермиловская, г. Архангельск). Большую роль сыграла и активная социальная и культурно-просветительская работа местных активистов. Жители Кимжи, понимая уникальность своей деревни, в 2004 году создали орган территориального общественного самоуправления (ТОС «Кимжа»), председателем которого стала директор Дома культуры Евдокия Гавриловна Репицкая. Основная цель организации — сохранение культурного наследия и развитие туризма. Впоследствии, на основе Дома культуры в 2008 г. здесь был основан Кимженский культурно-музейный центр, преобразованный в 2016 г. в МБУ «Туристский культурно-музейный центр «Кимжа». В структуру центра входит: Дом культуры, Школа ремесел (2009), этнографический музей «Политов дом» (2005), Ландшафтно-музейный комплекс «Самые северные мельницы в мире» (2015), Музей-амбар, включающий «Музей крестов» (2011) и «Музей жита» (2009). С 2004 по 2024 г. ТОС и ТКМЦ реализовали более 30 грантовых проектов, обеспечивших сохранение местного культурного ландшафта, преемственность традиций, в т.ч.: «Самые северные мельницы в мире» (2007, 2014, 2018), «Кимженские кресты» (2012), «Путешествие в избяное царство» (2016) и др.

Кимжа располагается на берегу одноименной реки — левого притока Мезени, в 350 км от Архангельска и 50 км от г. Мезени. Река Мезень протекает на самом севере Архангельской области. Ее бассейн расположен на границе тайги и тундры, что делает эту территорию (так же входящую в состав АЗРФ) одним из самых холодных районов в регионе. Таким образом, по своим природно-климатическим условиям, Кимжа может рассматриваться не только как деревня Русского Севера, но и Арктики.

Точная дата основания деревни неизвестна, вероятно — нач. XVI в. Поселение впервые появляется в переписи 1600 г. В жизни деревни отсутствует «День основания» поселения, знаковые даты напрямую связаны с православной традицией: 10 августа — престольный праздник, Богородицын день (день села), 21 июля съезжий праздник — Прокопьев день (традиционный праздник смотрин). В соседних поселениях также до сих пор существуют съезжие праздники: 7 июля — Иванов день (Иван Купала) в с. Дорогорское, 12 июля — Петров день в д. Жердь.

Культурный ландшафт деревни богат памятниками деревянной архитектуры: культовой, гражданской, хозяйственной, промышленной. В большом количестве здесь представлены впечатляющие двухэтажные комплексы севернорусского дома-двора, а одной из жемчужин Мезени и Русского Севера в целом, безусловно, является ландшафтно-музейный комплекс «Самые северные мельницы в мире» с 2 мельницами-столбовками на ряже (1897, 1934). Однако истинная ценность заключается в сакральном ландшафте деревни. В контексте сохранения без преувеличения редчайших памятников деревянного зодчества Кимжа также ценна культовой архитектурой. Прежде всего, это одна из двух последних деревянных церквей с типом покрытия «шатер на крещатой бочке» — церковь иконы Божией Матери «Одигитрия» (1709). (Рис. 3).

Рис. 3. Одигитриевская церковь, д. Кимжа, Мезенский р-н, 1709. Фото 2024

Основное помещение храма составляет четырехгранный сруб на высоком подклете. С востока — пятигранный алтарный прируб, перекрытый килевидной бочкой-кокошником. С запада: просторная трапезная, колокольня и двухвсходное крыльцо. Звонница и лестничная площадка имеют ажурное ограждение. Колокольня завершена восьмигранным шатром. Повалы каждого сруба украшены декоративным пояском-фризом из деревянных шестигранных брусков. Дополнительный поясок из восьмигранных «сухариков», проходит под самой кровлей, а также обрамляет контуры бочек. Шатры, шеи главок и купола покрыты чешуйчатым лемехом. Центральная глава шатра и главка звонницы дополнительно украшены изящной епанчой. Каждая бочка, мощные фронтоны срубов и крыльца завершаются стилизованными коньками (отличительной чертой д. Кимжа, где коньки вырублены даже на хозяйственных постройках).

В неопределенный промежуток времени церковь использовалась как место размещения пионерского лагеря (ПМА. Отчет об экспедиции в Мезенский район. Информант — Лебедева Любовь Павловна, 1981 г.р., м.р. — д. Кимжа, м.п. — г. Архангельск. Запись 2024). С 1968 года памятник находится под всесоюзной, затем российской государственной охраной. В 1999 году по инициативе местных жителей был открыт церковный приход. После завершения реставрации 2001–2021 гг. храм был обшит.

История возникновения храма на нынешнем месте тесно связана с происхождением поселения и появления здесь первых крестьянских семей Федорковых и Паюсовых, позже Окуловых, Сафоновых, Митькиных и других. По живому преданию, с ростом деревни старики на общем сборе приняли решение строить новую церковь в честь Божьей Матери Одигитрии. Выбор делали между деревенской площадью, на поле в Заборе и высоком Тришином холме над рекой. Судьбу храма решил брошенный жребий: церковь срубили на расчищенном месте, площади в центре поселения (ПМА. Отчет об экспедиции в Мезенский район. Информант — Крупцов Павел Гаврилович 1958. г.р., м.р. — д. Койда, м.п. — д. Кимжа. Запись 2024). Несмотря на выбор места по жребию –– оно остается крайне удачным, т.к. располагается в излучине реки.

Ещё до закрытия храма в 1935 г. любые проявления религиозности стали осуждаться. Хотя попыток уничтожить постройку не предпринималось, местных пионеров заставляли спиливать на дрова обетные кресты, рубить иконы. По преданию, главный пропагандист –– школьный учитель (или директор школы) был наказан Богом за свои призывы: после начала войны его мобилизовали, и он почти сразу был разорван снарядом на фронте. С храмом также связана легенда на мотив спрятанного сокровища. Перед тем как церковь закрылась, люди разобрали старые иконы. Простые разнесли по домам, а самые ценные и церковную утварь родственники последнего священника Василия Олимпиевича Гольчикова завернули в парчу и увезли за деревню, закопав в одном из ручьев. Советская власть ценности так и не нашла (ПМА. Отчет об экспедиции в Мезенский район. Информант –– Крупцов Павел Гаврилович 1958. г.р., м.р. – д. Койда, м.п. – д. Кимжа. Запись 2024) [20].

Традиционная история о возмездии за богохульство (характерная для поселений, где в 1930-е гг. разрушали культовые постройки) также относится к обетному кресту в Заборе (1887). Народный рассказ о поругании креста повествует о партийном работнике, который в кон. 1930-х гг. посек распятию руки, топором отрубил голову Иисуса Христа и выбросил ее в реку [3]. Считается, что покусившийся на изображение Спасителя погиб страшной смертью (ПМА. Отчет об экспедиции в Мезенский район. Информант — Лебедева Любовь Павловна, 1981 г.р., м.р. — д. Кимжа, м.п. — г. Архангельск. Запись 2024).

Крест в Заборе — особо почитаемое место, располагается в 1,5 км от деревни, на берегу реки. Деревянный памятник поставлен купцом Савиным «в память о спасении от утопления в р. Мезени». Это характерный для Русского Севера восьмиконечный крест, высота 4,55 м. На центральной перекладине вырезаны традиционные слова молитвы: «Кресту твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение твое славим». На обратной стороне большого перекрестия надпись: «Изображение Воскресения молитвы». Поверхность креста покрыта криптограммами и словами молитвы [3]. Вокруг креста сделана деревянная ограда, внутри установлено 2 скамеечки. Под нижней косой перекладиной повешен специальный металлический ящичек для свечей с запирающейся створкой.

Прихожане несут к святому месту приношения: деньги, конфеты, свечи, игрушки. После закрытия Одигитриевской церкви и до возобновления богослужений крест в Заборе был неизменным местом уединенной молитвы, став своеобразной заменой пяти утраченных часовен и закрытого храма. Особое место креста в сакральном ландшафте Кимжи не подлежит сомнению. Его особый статус подтвержден и формально — памятник зафиксирован как объект культурного наследия регионального значения. Однако следует отметить негативную тенденцию, характерную для последних лет. Еще в кон. XX–нач. XXI вв. сохранялась замечательная ежегодная традиция: на Пасху шить рубашку из белого полотна с вышитым крестом посередине и надевать ее на крест. Отрезы материи, платки, также было принято завязывать на самом кресте. Однако на момент полевого обследования в июле 2024 г. обнаружено, что за оградкой установлен специальный крытый щит, с развешанными на нем подношениями (Рис. 4).

Рис. 4. Крест в Заборе, д. Кимжа, Мезенский р-н, 1887. Справа на щите развешены подношения прихожан. Фото 2024

Это может быть связано с желанием людей держать надписи на кресте и вырезанную мастером фигуру Христа открытыми. Вероятно, не в последнюю очередь для возможности его фотофиксации туристами. Однако подобная «оптимизация» культового памятника искажает его подлинный облик, традиционно скрытый многочисленными приношениями, символизирующими ценность самого креста, трепетное отношение к нему прихожан.

В период 2004-2007 гг. в Кимже было зафиксировано ок. 20 сохранившихся крестов [3]. С учетом утрат и установки новых объектов в последующие годы, в целом в деревне поддерживается значительное количество этих памятников культовой деревянной архитектуры. Некоторые из них, такие как крест в усадьбе Н.А. Сафоновой (1919), а также современные памятные кресты (2013) пострадавшей за веру А.А. Крупцовой (1903-1938) и А.Г. Паюсовой (1878-1970), потерявшей на фронте 5 сыновей — являются материальными маркерами православной культуры, яркими визуальными доминантами в сакральном пространстве исторического поселения (Рис. 5).

Рис. 5. Крест, посвященный жительнице с. Кимжа А.А. Крупцовой, пострадавшей за веру, 2013. Слева надгробный обелиск Е.П. Крупцовой, с. Кимжа, Мезенский р-н. Фото 2024

Другие — находятся в менее приметных местах. И, если расположенный на берегу реки крест в Заборе широко известен, то сакральное место около кладбища в Белой Виске скрыто. Основание установленного здесь креста спрятано в густой роще, которая лишь сильнее заросла за последние годы (Рис. 6).

Рис. 6. Сакральное место в районе кладбище в Белой Виске, д. Кимжа, Мезенский р-н, нач. XX в. Фото 2024

Многообразие деревянных крестов в Кимже — следствие устойчивого обычая постановки фамильных крестов и их наследования. Впоследствии, такие памятники могли перемещаться вслед за хозяином, с участка у крестьянского дома на кладбище, приобретая новый статус и назначение. Иная причина связана с большим количеством семейных захоронений на территории поселения, как в лесу, так и в полях у дорог. Старинные погребения часто разбиты проезжающими машинами и заросли травой, однако покрытые характерной традиционной кровелькой-голубцом восьмиконечные кресты, годы спустя продолжают возвышаться над землей.

Заключение

Результаты натурного обследования сельских исторических поселений Онежского и Терского Поморья, а также репрезентативной д. Кимжа Архангельской обл. показывают неоднородность сохранения сакральных ландшафтов этих территорий. Для исследованных поморских сел и деревень Онежского, Поморского и Терского берегов Белого моря в первую очередь характерны практически утраченные на остальной территории Русского Севера культовые архитектурные ансамбли, состоящие из двух храмов и колокольни. Эти выдающиеся памятники деревянного зодчества составляют здесь ядро не только сакральных, но и культурных ландшафтов поселений. Устремленные вверх шатры, покрытые мастерски вырубленным лемехом многоглавия, строгие силуэты церквей, возведенных на естественных возвышенностях, образуют визуальные и смысловые доминанты освоенного пространства. Их архитектурно-художественные особенности, объемная композиция и силуэт не противоречат, но гармонируют с природными объектами, такими как река, лес, холм. Вместе они образуют природно-сакральные комплексы и воспринимаются как единое целое.

Тем не менее, с развитием спутниковых систем навигации севернорусские культовые ансамбли, отдельные церкви, часовни и кресты утрачивают важную прикладную функцию маяков, навигационных знаков. Сакральный ландшафт поморья, формировавшийся и существовавший в равновесном дуализме православной веры и традиционного поморского прагматизма, в настоящее время остается в большей степени хранителем коллективной памяти и духовных ориентиром местного населения. Взамен утраченных функций, старинные памятники культового деревянного зодчества становятся мощным фактором развития туристических индустрий.

Несмотря на исчезновение большого числа культовых построек, прежде всего часовен, деревянный храм и крест остаются ключевыми маркерами сакрального пространства. Деревянные православные кресты — особенно яркое явление в традиционной севернорусской культуре. В полной мере их многообразие и влияние на роль поддержания аутентичности сакрального ландшафта сохраняется в репрезентативной д. Кимжа Архангельской обл. В настоящее время здесь соседствуют как старинные обетные, так и современные деревянные кресты, увековечивающие память о местных жителях и их семьях. Признавая существование некоторых проблем репрезентации памятников традиционной культуры (например, в размещении приношений у креста в Заборе), следует отметить, что сохранность сакрального ландшафта Кимжи находится на высоком уровне, а сама деревня демонстрирует баланс между поддержанием статуса знакового центра туристических индустрий и уникальной заповедной деревни на Русском Севере и в Арктике.

Список сокращений

ПМА — полевые материалы автора.

ФИЦКИА УрО РАН — Федеральный исследовательский центр комплексного изучения Арктики имени академика Н.П. Лаверова Уральского отделения Российской академии наук.

Библиография
1. Майничева А.Ю. Православные мемориальные храмы как нейрооснова коллективной памяти // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. 2022. Т. 28. С. 895–898.
2. Пермиловская А.Б. Культурное пространство Русской Арктики // Ярославский педагогический вестник. 2015. № 3. С. 362–365.
3. Пермиловская А.Б. Культурные смыслы народной архитектуры Русского Севера. Екатеринбург: УрО РАН; Архангельск: ОАО «ИПП «Правда Севера»; Ярославль: ЯГПУ имени К.Д. Ушинского, 2013. 608 с.
4. Notermans C., Nugteren A., Sunny S. The changing landscape of sacred groves in Kerala (India): a critical view on the role of religion in nature conservation // Religions. 2016. No 7(4). Pp. 1–14. DOI: 10.3390/rel7040038.
5. Niglio O. Sacred landscape for a global approach // Almatourism. 2018. No 9(8). Pp. 1–16. DOI: 10.6092/issn.2036-5195/7913.
6. Цыдыпова Л.С. Проблемы охраны сакральных ландшафтов (на примере Аларского района Иркутской области) // Хангаловские чтения – 2023: материалы межрегиональной научно-практической конференции, посвященной 165-летию М. Н. Хангалова. Иркутск: ООО «Издательство Оттиск», 2024. С. 70–74.
7. Теребихин Н.М. Земская традиция как особо ценное нематериальное культурное наследие Русского Севера (сакральная география и геософия севернорусского мiра) // Арктика и Север. 2023. № 50. С. 272–285.
8. Михайлова Л.В. Сакральный ландшафт Русского Севера // Рябининские чтения – 2015. Отв. ред. – доктор филологических наук Т.Г.Иванова. Петрозаводск: Музей-заповедник «Кижи», 2015. C. 102–104.
9. Теребихин Н.М. Метафизика Севера: Монография. Архангельск: Поморский университет, 2004. 272 с.
10. Флоренский П.А. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль, 2000. С. 79–421.
11. Матонин В.Н. Семнатика геокультурного пространства Русского Севера // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. 2014. № 28. С. 89–95.
12. Лаушкин А.В., Рапенкова С.В. Свет Секирной горы: К 150-летию первого в России храма-маяка // Соловецкое море: Историко-литературный альманах. Архангельск: ТСМ, 2012. № 11. С. 33–35.
13. Св. Василий Дьячков. Лямецкий приход // Архангельские губернские ведомости. 1869. № 56. С. 7.
14. Ополовников А.В. Успенская церковь в селе Варзуге // Архитектурное наследство. 1955. № 5. 37–52 с.
15. Игумен Митрофан (Баданин). Варзуга – старейшее поселение Кольского севера. Исторический путь и формирование духовности и традиций // Варзуга. Материалы региональной научно-богословской историко-краеведческое конференции Вторые Феодоритовские чтения. Мурманск: изд. Мурманской и Мончегорской епархии; Санкт-Петербург: изд. «Ладан», 2010. С. 11–74.
16. Ушаков И.Ф. Избранные произведения в 3-х т.: Историко-краеведческие исследования. Мурманск: Кн. изд-во, 1997. Т. 1: Кольская земля. 648 с.
17. Кошелев Я.М. О том что случилось в селе Лямца летом 1855 года // Памятники Архангельского Севера. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1983. С. 155.
18. Мильчик М.И. По берегам Пинеги и Мезени. Л.: Искусство, 1971. С. 159 с.
19. Усов А.А. Особенности формирования и трансформации культурного ландшафта исторических поселений Онежского Поморья // Культура и искусство. 2021. № 11. С. 1-21. DOI: 10.7256/2454-0625.2021.11.36850 URL: https://e-notabene.ru/camag/article_36850.html
20. За веру Христову: Духовенство, монашествующие и миряне Русской Православной Церкви, репрессированные в Северном крае (1918–1951) / Сост.: С.В. Суворова. Архангельск: Православ. изд. центр, 2006. 688 с.
References
1. Mainicheva, A.Y. (2022). Orthodox memorial churches as neural basis for collective memory. Problems of Archaeology, Ethnography, Anthropology of Siberia and Neighboring Territories, 28, 895–898. doi:10.17746/2658-6193.2022.28.0895-0898
2. Permilovskaya, A.B. (2015). Russian Arctic cultural space. Yaroslavl Pedagogical Bulletin, 3, 362–365.
3. Permilovskaya, A.B. (2013). Cultural Meanings of the Folk Architecture of the Russian North. Ekaterinburg: Ural Branch, Russian Academy of Sciences; Arkhangelsk: Publishing Polygraphic House «Pravda Severa»; Yaroslavl: Yaroslavl State Pedagogical University named after K.D. Ushinsky.
4. Notermans, C., Nugteren, A., & Sunny, S. (2016). The changing landscape of sacred groves in Kerala (India): a critical view on the role of religion in nature conservation. Religions, 7(4), 1–14. doi:10.3390/rel7040038
5. Niglio, O. (2018). Sacred landscape for a global approach, Almatourism, 9(8), 1–16. doi:10.6092/issn.2036-5195/7913
6. Tsydypova, L.S. (2024). Problems of protection of sacred landscapes (on the example of Alarsky district of Irkutsk region). In: Khangalov Readings – 2023: materials of the interregional scientific and practical conference dedicated to the 165th anniversary of M.N. Khangalov (pp. 70–74). Irkutsk: Ottisk Publishing House.
7. Terebikhin, N.M. (2023). Zemstvo tradition as a particularly valuable intangible cultural heritage of the Russian North. Arctic and North, 50, 272–285.
8. Mikhailova, L.V. (2015). Sacred landscape of the Russian North. In: Ryabinin Readings – 2015 (pp. 102–104). Petrozavodsk: Kizhi Museum-Reserve.
9. Terebikhin, N.M. (2004). Metaphysics of the North. Arkhangelsk: Pomor University.
10. Florensky, P.A. (2000). Articles and research on the history and philosophy of art and archeology. Moscow: Mysl.
11. Matonin, V.N. (2014). Semantics of the geocultural space of the Russian North. Bulletin of Kemerovo State University of Culture and Arts, 28, 89–95.
12. Laushkin, A.V., & Rapenkova, S.V. (2012). Light of Sekirnaya Mountain: On the 150th anniversary of the first church-lighthouse in Russia. Solovetskoye More: Historical and literary almanac, 11, 33–35. Arkhangelsk: TSM.
13. Vasily Dyachkov. (1869). Lyamets Parish. Arkhangelsk Provincial Gazette, 56, 7.
14. Opolovnikov, A.V. (1955). Assumption Church in the Village of Varzuga. Architectural Heritage, 5, 37–52.
15. Hegumen Mitrofan (Badanin). (2010.) Varzuga – the Oldest Settlement in the Kola North. Historical Path and Formation of Spirituality and Traditions. In: Varzuga. Proceedings of the Regional Scientific-Theological Historical-Local History Conference Second Feodorite Readings (pp. 11–74). Murmansk: Publishing House of the Murmansk and Monchegorsk Diocese; St. Petersburg: Ladan Publ.
16. Ushakov, I.F. (1997). Selected Works in 3 Volumes: Historical and Local History Research. Volume 1: Kola Land. Murmansk: Book Publ.
17. Koshelev, Ya.M. (1983). About what happened in the village of Lyamtsa in the summer of 1855. In: Monuments of the Arkhangelsk North (P. 155). Arkhangelsk: Sev.-Zap. Publ.
18. Milchik, M.I. (1971). Along the banks of Pinega and Mezen. Leningrad: Art.
19. Usov, A.A. (2021). Peculiarities of the formation and transformation of cultural landscape of the historical settlements of Onezhskoye Pomorye. Culture and Art, 11, 1-21. doi:10.7256/2454-0625.2021.11.36850 Retrieved from http://en.e-notabene.ru/camag/article_36850.html
20For the Faith of Christ: Clergy, Monastics, and Laity of the Russian Orthodox Church Repressed in the Northern Region (1918–1951). (2006). Arkhangelsk: Orthodox. ed. center.

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Предметом исследования в представленной для публикации в журнале «Культура и искусство» статье, как обозначил автор в заголовке («Сакральный ландшафт сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики»), является сакральный ландшафт сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики, рассмотренный автором на отдельных репрезентативных примерах. Соответственно, в качестве объекта исследования автор рассматривает историко-культурную ценность ландшафта сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики, отраженную в конкретных объектах, наделенных сакральными смыслами.
Автор вполне уместно во введении уточняет используемую им коннотацию основного понятия («сакральный ландшафт»), погружая читателя в предметную область исследования, а за тем переходит к обобщению теоретического материала и анализу собранного им материала эмпирического.
Определенную ценность представляют аргументы автора, раскрывающие отражение в сакральных ландшафтах особенностей характера (менталитета) их создателей. Семантика сакральных мест действительно чрезвычайна важна в плане культурного наследования опыта минувших поколений и дальнейшего проектирования (нормирования) сакральных практик в будущем. Отмеченная автором синкретичность прагматики, эстетики и сакральной символики проанализированных примеров весьма глубоко характеризует культуру народов Русского Севера и Арктики, что, как автор отмечает, и обуславливает проблему сохранения наследуемых современным обществом сакральных ландшафтов сельских исторических поселений региона. Помимо анализа и обобщения ряда теоретических исследования автор вводит в теоретический оборот собранный им эмпирический материал, давая зафиксированным и проанализированным объектам аргументированную историко-культурную оценку.
Выводы автора о том, что «результаты натурного обследования сельских исторических поселений Онежского и Терского Поморья, а также репрезентативной д. Кимжа Архангельской обл. показывают неоднородность сохранения сакральных ландшафтов этих территорий», что «для исследованных поморских сел и деревень Онежского, Поморского и Терского берегов Белого моря в первую очередь характерны практически утраченные на остальной территории Русского Севера культовые архитектурные ансамбли, состоящие из двух храмов и колокольни» и др. — хорошо аргументированы и заслуживают доверия. Автор поднимает существенную проблему девальвации сакральных практик в современном российском обществе, что сказывается на сохранности ценных сакральных ландшафтов сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики.
Таким образом, предмет исследования раскрыт автором на хорошем теоретическом уровне, и представленная статья заслуживает публикации в авторитетном научном журнале.
Методология исследования, хотя автор и избегает её формализации во введении, основана на принципах комплексной культурологической оценки сакральных ландшафтов сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики. Авторский методический комплекс релевантен решаемым научно-познавательным задачам, результаты авторской оценки проанализированного эмпирического материала заслуживают теоретического внимания.
Актуальность выбранной темы автор поясняет тем, что сакральные ландшафты сельских исторических поселений Русского Севера и Арктики не ограничены территориями официально признанных и охраняемых парков, гораздо важнее для наследования культурного опыта места непосредственного проживания людей, включенные в их повседневность и продолжающие оказывать ни меньшее влияние на формирование мировоззрения, нежели официальные памятники и памятные места. Тезис автором детально аргументирован в представленной статье.
Научная новизна исследования, отраженная как в выборе автором репрезентативного материала, так и в качественной его культурологической оценке, не вызывает сомнений.
Стиль текста автор выдержал научный.
Структура статьи подчинена логике изложения результатов научного исследования.
Библиография достаточно полно раскрывает проблемную область исследования, оформлена без нарушений редакционных требований.
Апелляция к оппонентам в статье корректна, хотя автор и не акцентирует внимания на острых дискуссионных вопросах, но весьма аргументировано раскрывает свою точку зрения относительно ценности не выявленных объектов историко-культурного наследия и их роли в современном обществе.
Статья, безусловно, вызовет интерес у читательской аудитории журнала «Культура и искусство» и может быть рекомендована к публикации.