Представления о патриотизме в мировоззрении М.А. Булгакова: опыт историко-философской реконструкции

Горохов Павел Александрович доктор философских наук профессор; кафедра "Юриспруденция и гуманитарные дисциплины"; Российская Академия Народного Хозяйства и Государственной службы при Президенте РФ; филиал в Оренбурге 460000, Россия, Оренбургская область, г. Оренбург, ул. Курача, 26 Gorokhov Pavel Aleksandrovich Doctor of Philosophy Professor; Department of Jurisprudence and Humanities; Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (branch in Orenburg) 460000, Russia, Orenburg region, Orenburg, Kuracha str., 26 erlitz@yandex.ru Другие публикации этого автора

Южанинова Екатерина Рафаэлевна доктор педагогических наук, кандидат философских наук доцент, кафедра философии и культурологии, Оренбургский государственный университет 460000, Россия, Оренбургская область, г. Оренбург, проспект Победы, 13 Yuzhaninova Ekaterina Rafaelevna Associate professor, Department of Philosophy and Culturology, Orenburg State University 460000, Russia, Orenburgskaya oblast', g. Orenburg, prospekt Pobedy, 13 yuterina@yandex.ru Другие публикации этого автора

Поиск путей и методов формирования патриотизма у молодого поколения россиян становится сегодня все более актуальной задачей для ученых-гуманитариев. Патриотизм понимают и трактуют по-разному. Философская энциклопедия определяет патриотизм как «любовь к отечеству, преданность ему, стремление своими действиями служить его интересам» ^[18]. Мы предлагаем рассматривать патриотизм как «нравственную и социально-этическую категорию, представляющую собой диалектическое сочетание интеллектуально-рациональных и душевно-духовных компонентов» ^{[6, с. 71]}.

На наш взгляд, в трактовках патриотизма необходимо применить метод восхождения от абстрактного к конкретному и рассматривать философские основания патриотизма на примере жизни и творчества выдающихся деятелей отечественной истории и культуры. Большинство раздумий классиков отечественной литературы и философии отнюдь не утратили свою злободневность, а сформулировать и успешно решить многие задачи, ныне стоящие перед нашей Родиной, можно намного успешнее, если вдумчиво изучить творческое наследие А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова и А.А. Фета, Н.С. Гумилева и А.А. Блока. Русская философия всегда была не только генетически тесно связана с литературой, но литература сама выступала одной из форм существования для отечественной философии. Поэмы, романы и повести русских писателей свидетельствуют о самобытном синтезе философии и художественной литературы.

К числу русских писателей, которые в годы судьбоносных перемен в стране не могли не затрагивать в своих произведениях важнейшие философские вопросы, принадлежит и М.А. Булгаков (1891-1940). Его склад ума был далек от академических канонов, в отличие от Б.Л. Пастернака он никогда не занимался философией профессионально, но погруженность М.А. Булгакова в конечные вопросы бытия роднят его с такими мыслителями, как В.С. Соловьёв, Н.А. Бердяев, Л. Шестов, В.В. Розанов. Недаром еще в 1991 году, когда практически все произведения Булгакова наконец-то пришли к отечественному читателю без цензурных купюр, В. Гудкова констатировала: «К нам пришел гениальный романист мирового масштаба, романтик и философ, моралист и социальный провидец» ^[9]. Эта характеристика верна и сегодня.

Цель данного исследования – изучить совокупность мировоззренческих представлений о патриотизме, которые можно реконструировать на основе изучения произведений М.А. Булгакова. Объектом исследования выступает творческое наследие М.А. Булгакова, а предметом – представления о патриотизме в философском мировоззрении М.А. Булгакова.

В качестве методологической основы данного исследования выступают сравнительно-исторический анализ, философская компаративистика и герменевтический метод как выявление и трактовка смыслов, скрытых в художественном творчестве.

Работ о творчестве Михаила Булгакова написано довольно много. Широко известны исследования И. Белобровцевой ^[1], А.Н. Варламова ^[4], В.В. Петелина ^[14], Б.В. Соколова ^[16], М.О. Чудаковой ^[19]. Философские взгляды М.А. Булгакова как оригинального мыслителя рассматривались в работах П.А. Горохова ^[7], А. Зеркалова ^[12], Е.Р. Южаниновой ^{[20; 21; 22; 23]}. Ряд интересных замечаний о философских взглядах и литературно-духовных связях М.А. Булгакова высказал Ральф Шрёдер ^[24] в своих объемных послесловиях к изданию романа еще в первом его переводе на немецкий язык. Но в отечественной историко-философской литературе не было специальных работ, реконструирующих представления М.А. Булгакова о патриотизме как составной части его философского мировоззрения.

Представления о патриотизме были органично вплетены в структуру мировоззрения М.А. Булгакова как мыслителя, обладающего специфическими философскими взглядами, и, хотя философия как особая форма человеческой культуры не была для него самодовлеющей, но он, как начитанный русский интеллектуал, обладал значительной эрудицией в философии.

Уже почти сорок лет исследователи русской философии солидарны с призывом А.В. Гулыги о необходимости «издания русских мыслителей в полном объёме и написания философии русской классики» ^{[10, с. 115]} и упоминают в этой связи имя М.А. Булгакова. Многое в этом направлении было сделано, и к философским основаниям мировоззрения русских классиков неоднократно обращались историки философии. Совершенно справедливо отмечали К.Н. Любутин и Ю.К. Саранчин: «Философия обретает и имеет в разные времена различное обличие, ее социальное бытие плюралистично. Искусство, литература, так или иначе, несут в себе философские идеи. Русская национальная философия и до 1917 года и после давала неповторимые образцы на этот счет. Разве не уникальны как философы Гоголь, Булгаков, Зощенко? Любое переломное время обостряет экзистенциальные проблемы, в том числе и потому, что в такое время злое социальное начало в человеке проявляется очень агрессивно» ^{[13, с. 9]}.

В современной России актуализовалась задача формирования нового патриотического мышления, свободного от заблуждений прошлых лет, прежде всего, некритического и чрезмерного увлечения западными ценностями. В философии речь должна идти о современной и здравой оценке пост- и метамодернизма, которые многие исследователи не без основания оценивают как «конец философии» ^[5]. Некогда А.В. Гулыга писал: «Наше новое мышление может сегодня опереться на отечественную традицию. Нам нет резона создавать новые ценности, да и никакая философия не в состоянии их создать, она сможет их только выявить, отстаивать, распространять… Русская классика зафиксировала их с предельной глубиной и выразительностью» ^{[10, с. 115]}. Безусловно, яркие художественные образы, созданные М.А. Булгаковым, и его интуитивные философские прозрения будут востребованы русскими интеллектуалами, в том числе и в концептуализации национальной идеи, которую в России на самом высоком политическом уровне сегодня отождествляют с патриотизмом ^[25].

Ранее один из авторов этой работы пришел к выводу, что «аксиологически философское мировоззрение М. А. Булгакова может быть представлено в виде перевернутого конуса, основанием которого служит точка – человеческая индивидуальность» ^[19]. И булгаковские представления о патриотизме были связаны с воззрениями на неповторимую и уникальную человеческую личность.

Перед внимательным исследователем наследия М.А. Булгакова, в том числе и перед исследователем его философских представлений, возникает образ умного и сильного духом человека, схожего с Дон-Кихотом из пьесы, созданной Булгаковым по мотивам романа великого Сервантеса. В этой пьесе герой говорит духовнику герцога: «Вы считаете, что человек, странствующий по свету не в поисках наслаждений, а в поисках терний, безумен и праздно тратит время? Люди выбирают разные пути. Один, спотыкаясь, карабкается по дороге тщеславия, другой ползет по тропе унизительной лести, иные пробираются по дороге лицемерия и обмана. Иду ли я по одной из этих дорог? Нет! Я иду по крутой дороге рыцарства и презираю земные блага, но не честь!.. Я заступался за слабых, обиженных сильными. Если я видел где-нибудь зло, я шел на смертельную схватку, чтобы побить чудовищ злобы и преступлений!.. Моя цель светла – всем сделать добро и никому не причинять зла» ^{[2; т. 4; с. 205]}.

Детство будущего писателя, в отличие от многих классиков русской литературы, было счастливым. Отзвуки безоблачного детства Булгаков пронес через всю жизнь и отразил их в своем творчестве: «Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади «Саардамский Плотник», часы играли гавотт, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. В ответ бронзовым с гавоттом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем. Покупал их отец давно, когда женщины носили смешные, пузырчатые у плеч рукава. Такие рукава исчезли, время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем» ^{[3; т. 2; с. 84]}. Вполне объяснимо, что фундаментом представлений М.А. Булгакова о патриотизме выступали именно образы родного дома и любящей семьи. Эти образы были им бережно пронесены через всю его недолгую, но наполненную яркими и трагическими событиями жизнь. Булгаков писал в дневнике: «Запас впечатлений так огромен за день, что свести их можно только обрывками, с мыслью впоследствии систематизировать их. День, как во время севастопольской обороны, за месяц, месяц – за год» ^{[3; т. 8; с. 98]}.

М.А. Булгаков как личность формировался в среде русских интеллектуалов, вышедших из духовного сословия. Его отец был профессором духовной академии, но Михаил Булгаков выбрал медицинскую стезю, закончив Киевский университет в 1916 году. Знавшие Булгакова в студенческие годы отмечают его сугубо монархические убеждения. События Октябрьской революции, которую Булгаков, как и большинство людей его круга, не принял, и последовавшей за революцией гражданской войны оказали огромное влияние на формирование мировоззрения М.А. Булгакова и на весь его творческий путь. Булгаков оставляет медицину ради литературы, в 1921 году переехав в Москву, где на него обрушилась вся алогичность и неустроенность послереволюционного бытия.

И мысли о доме, где можно было спокойно и плодотворно творить, не покидали писателя. В 1922 году уходит из жизни мать Булгакова, что дает писателю дополнительный импульс для философских раздумий о жизни и смерти. Смерть матери оборвала осязаемую связь с прошлым, о котором Булгаков, тем не менее, не переставал размышлять. Он задумывает объемный роман о Родине и о судьбе русских людей, оказавшихся втянутыми в кровавые события Гражданской войны. Написанный по свежим впечатлениям роман «Белая гвардия», полный философских раздумий об исторической судьбе России, был переделан писателем для сцены под названием «Дни Турбиных». В 1926 году пьеса, в которой многие сюжетные ходы романа были изменены, была дана на сцене МХАТ и имела ошеломляющий успех у зрителей.

Но, самое главное, спектакль о белых офицерах очень полюбился И.В. Сталину, который уже в то время размышлял о необходимости возвращения к традиционному русскому патриотизму и идее национальной государственности после интернациональных и утопических идей мировой революции. Многие герои пьесы представлены как достойные, мыслящие русские люди, как подлинные патриоты своей страны, у которых нужно и можно учиться.

И хотя сам вождь пьесу одобрил, в печати появились разгромные отклики: «Я ничего не говорю против автора пьесы Булгакова, который чем был, тем и останется: новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы» ^{[3; т. 8; с. 281]}. Впоследствии схожие оценки найдут свое отражение в написанных Булгаковым портретах разнообразных критиков, которые подвергают остракизму все, что не в состоянии понять.

В романе «Белая гвардия» и пьесе «Дни Турбиных» явственно прослеживается вера писателя в гуманистические основы жизни, которая воплощена в образе дома. Дом у М.А. Булгакова ассоциируется с Родиной. С неизбывной печалью и искренней любовью писатель рисует домашний уют, который навсегда отняли у русского образованного общества годы российской смуты. И это не простое мещанство, которое так любили критиковать в советское время, и которое во многом победило в современной России в форме бездумного «гламура».

Дом связывает настоящее с прошлым и дает надежду на будущее. Дом – Родина, где хочется жить: «Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексей Михайлович, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, {…} бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры – все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных…» ^{[3; т. 2; с. 84-85]}

Булгаков полагал, что принесенная советской властью новая реальность уничтожила Дом как Родину, как тихую пристань для уставшего от социальных катаклизмов русского человека. Русский человек оказался лишен спасительного убежища, попав в ситуацию экзистенциальной заброшенности. Булгаков осознал и трагически переживал ситуацию всеобщей вселенской бездомности, в которой оказались граждане рухнувшей великой страны, осмысливая ее в ярких художественных образах. Ведь жалкую комнату в коммунальной квартире лишь с большим допущением можно назвать Домом. Поэтому утративший свой Дом русский человек предстает в произведениях Булгакова человеком, потерявшим саму Родину.

Революция превратила русского человека в бездомного скитальца, утратившего привычную среду обитания и свое место в жизни. Священники становились расстригами, крестьяне покидали родные деревни, а «господа», большинство из которых искренне любили свою Родину, были вынуждены бежать из России, что и показал Булгаков в пьесе «Бег». Жизнь утративших Родину людей, как правило, горька и безрадостна.

Но и оставшиеся после революции в России русские люди ждали от будущего мало светлого. Герои Булгакова часто ютятся в чужих домах, в подвалах, коммунальных квартирах, что было типично в те годы жилищного кризиса. «Квартирный вопрос» дал толчок для создания многих ярких произведений не только М.А. Булгакову, но и М. Зощенко, и блистательному дуэту И. Ильфа и Е. Петрова. После налаженного семейного быта в родном доме Булгаков был вынужден «снимать углы» в Москве. Как и герой «Театрального романа», писатель в годы революции обостренно воспринимал свое жилье как «проклятое» и «омерзительное». Он зримо описал и неубранные подъезды, и убожество комнаты в коммунальной квартире с пыльной тусклой лампочкой, и неистребимые кухонные запахи. Читатель как бы сам видит грошовую чернильницу, ворох старых газет на полу и подобранную в подворотне несчастную голодную кошку – так ярки и живы описания, данные Булгаковым.

Для многих граждан современной России, переживающих коммунальный коллапс через тридцать с лишним лет после распада великого Советского государства и замерзающих на пике зимы в собственных квартирах, актуальны слова Булгакова, рисующие разрушенную среду обитания из повести «Собачье сердце»: «Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее» ^{[3; т. 3; с. 249]}.

Булгаков 17 ноября 1921 года пишет матери о сложностях существования в Москве: «Вне такой жизни жить нельзя, иначе погибнешь. В числе погибших быть не желаю» ^{[3; т. 8; с. 38]}. Это кредо начинающего писателя, пережившего ужасы Гражданской войны, было понятным и близким не только для большинства героев произведений, созданных Михаилом Булгаковым, но для многих людей его круга – образованных русских патриотов, привычная жизнь которых была уничтожена революционным вихрем. Эти люди не стремились к победе мировой революции, они любили Россию и хотели для нормальной жизни лишь одного: «в 3 года восстановить норму - квартиру, одежду, пищу и книги» ^{[3; т. 8; с. 39]}. Отметим, что лишь в конце шестого года жизни в Москве писателю удалось арендовать на Большой Пироговской улице трехкомнатную квартиру, где у него появился собственный кабинет.

Чувство Родины у Булгакова ассоциировалось с домашним уютом, налаженной и устроенной жизнью, которая не мыслилась писателем без книг. Книга является не только уникальной этической составляющей художественного мира писателя, но и становится духовным пристанищем для Булгакова и его героев. Писатель с любовью и восторгом описывает «лучшие на свете шкапы с книгами». В «Белой гвардии» упоминаются пушкинская «Капитанская дочка», «Господин из Сан-Франциско» Бунина, «Бесы» Достоевского, «Война и мир» Льва Толстого и, разумеется, Библия - «тяжелая книга в желтом кожаном переплете», выступающая порой в качестве полноправного действующего лица. И в написанной для серии «Жизнь замечательных людей» биографии «Жизнь господина де Мольера» (при жизни писателя неопубликованной) перед читателем предстанет солидный реестр сокровищ мировой литературы.

Своим пиететом перед книгой как основой разумно устроенного человеческого бытия Булгаков продолжил ментальную парадигму Пушкина-книголюба, который попрощался со своей обширной библиотекой словами «Прощайте, друзья!», и в полной мере воспринял то вдумчивое отношение к философским идеям мировой литературы, которые можно найти у Л.Н. Толстого, однажды записавшим в дневнике: «Читаю Гёте, и роятся мысли» ^[17]. На наш взгляд, М.А. Булгаков предвосхитил то восторженное восприятие книг, которое можно найти у таких интеллектуалов ХХ столетия, как Хорхе Борхес и Умберто Эко. Для мыслящего русского интеллектуала Родина невозможна без книг, без духовной культуры. Мысль из «Повести временных лет» о том, что книги – это реки, наполняющие вселенную, Булгаков трансформировал в убеждение, что книги – одна из экзистенциальных основ бытия мыслящего русского человека.

О книгах герои Булгакова увлеченно дискутируют и ими любуются «с приятной и тихой радостью», с наслаждением, как Лариосик в «Белой гвардии», «путешествуя вокруг облепленных полками стен, жадным глазами глядя на переплеты» ^{[3; т. 2; с. 265]}. Именно книги Булгаков рассматривал как sine qua non, непременное условие для восстановления налаженной, подлинно человеческой жизни на земле своей Родины. Описывая жизненный уклад семьи Турбиных, Булгаков отмечает «два тесно сдвинутых шкафа, полных книг», ибо «так и называлась комната в семье профессора – книжная» ^{[3; т. 2; с. 84]}.

Мир часто воспринимается писателем именно как «библиотека», как полная книг естественная среда обитания человека культурного. Более того, без знания шедевров Пушкина, Льва Толстого, Достоевского нельзя быть русским человеком, патриотом и гражданином. Плод бездумного научного эксперимента, Полиграф Полиграфович Шариков, штудирующий произведения классиков марксизма, предстает жуткой пародией на мыслящего человека. И не только гибелью Отечества, но и крушением привычного мира предстают у Булгакова эпизоды сжигания книг, в том числе и уничтожение Мастером своего magnum opus в «закатном романе».

Поэтому началом, созидающим мир и усмиряющим хаос энтропии, Булгаков считал русскую культуру, которая является важнейшей и неотъемлемой частью духовной культуры всего человечества. Лишь культура в состоянии предотвратить этическую и аксиологическую катастрофу, зреющую в обществе. Недаром любимыми писателями Булгакова были Пушкин и Достоевский, наследие которых он тщательно изучал и использовал в своем творчестве. И патриотические взгляды Булгакова формировались не без влияния этих гениев русской литературы.

Не без духовного воздействия Достоевского, который размышлял об одной-единственной «слезинке ребенка» как о недопустимой цене будущего социального рая, у Булгакова возникает вечный образ ребенка как символ предела, который ставится самой жизнью безумному разрушению и хаотическому насилию. В роман «Белая гвардия» Булгаков, живописуя гибель мирной размеренной жизни и те ужасы, которые принесла с собой революция, включает эпизод купания ребенка. Дети - непреходящая ценность жизни - торжествуют над лживой патетикой и безумием революции. «Марья Петровна мыла Петьку. Петька сидел голый в корыте и беззвучно плакал, потому что мыло залезло ему в глаза» ^{[3; т. 2; с. 248]}. Патриотическая идея сбережения и сохранения народа была художественно выстрадана и сформулирована Булгаковым задолго до А.И. Солженицына.

Сам Булгаков так и не стал отцом, но в его произведениях именно дети порой превращаются в ту силу, которая приостанавливает разбушевавшееся безумие и даже прекращает его. В романе «Мастер и Маргарита» проснувшийся «мальчик лет четырех» невольно останавливает погром, который учинила главная героиня, обуреваемая вполне понятным чувством мщения, доведенным ею до дьявольского абсурда. Маргарита из разъяренной фурии вновь становится женщиной.

Схожий мотив прослеживается в эпизоде с «интерактивным» глобусом, на котором Воланд может видеть все зло и непотребства, происходящие на планете. И за безумие взрослых, одержимых кровожадными демонами войны, расплачиваются маленькие дети. Так было во все века человеческой истории. Так происходит и по сей день. «Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ребенка» ^{[3; т. 5; с. 387]}. Для Булгакова, как и для Достоевского, мерой человеческих поступков является жизнь ребенка, а главным нравственным императивом выступает недопустимость вседозволенности в истории, над сюжетами которой Булгаков часто и плодотворно размышлял. История явственно присутствует на страницах почти всех его произведений: от рассказа «Ханский огонь» до романа «Мастер и Маргарита».

Славная и трагическая история Отечества – это мощный воспитательный фактор для подрастающего поколения, если это поколение стремится быть подлинными, а не «квасными» патриотами. Недаром после того как правительство СССР, осознавшее после разнообразных педагогических экспериментов революционных лет необходимость воспитывать советскую молодежь на примерах из славного прошлого, объявило проведение конкурса по написанию учебника по истории страны, Булгаков взялся за работу с огромным энтузиазмом. К сожалению, как и многое в его творчестве, этот проект оказался в то время совершенно невостребованным. Но именно знаниерусской истории и любовь к ней предстают одной из важнейших основ, на котором базируется патриотизм Булгакова.

М.А. Булгаков с интересом и не без вполне понятного страха наблюдал за социальными экспериментами большевиков, в особенности, за деятельностью И.В. Сталина. Затравленный разнообразными «латунскими» и «берлиозами», порой без средств к существованию, Булгаков пишет письмо Советскому правительству: «Зная, что ни печататься, ни ставиться более в пределах СССР мне нельзя… я прошу … об изгнании меня за пределы СССР» ^{[3; т. 8; с. 254]}. Но случилось невероятное: великий вождь, будучи небесталанным артистом, сам позвонил Мастеру. Во время этого телефонного разговора Сталин разрешил Булгакову жить и работать в качестве режиссера и актера Художественного театра.

Сталин, строивший государство нового типа, понимал, что мощной социалистической империи нужен красивый фасад, поэтому он высоко ценил нужных ему писателей, художников, артистов, согласных служить своим талантом новому социалистическому Отечеству. Но Мастер был лишен возможности видеть большинство своих пьес поставленными, а книги изданными. Булгаков ушел из жизни, казалось, обреченный на забвение. Он не увидел, как его книги стали горячо любимы читателями, а скрытые в них мысли и по сей день побуждают мыслящих людей к плодотворным размышлениям.

Нам, бывшим гражданам великого Советского Союза, ныне очень близка и понятна констатация Михаила Булгакова из его раннего рассказа «№13 – Дом Эльпит-Рабкоммуна»: «Страшно жить, когда падают царства» ^{[3; т. 1; с. 254]}. Булгакову, как и многим русским патриотам казалось, что с гибелью Российской империи погибла Россия. Писатель в повестях «Дьяволиада», «Собачье сердце», «Роковые яйца» и в других произведениях осмыслил и воссоздал всю алогичность и хаотичность социально-политической жизни Россия после революционных событий. Философы или историки опубликовали много трудов о характерных чертах нового, возникшего после революции менталитета, а Михаил Булгаков в «Собачьем сердце» вложил в голову Шарика, еще не подвергнутого вивисекции, такие размышления о незамысловатых желаниях хозяев новой России: «Надоела мне моя Матрена, теперь пришло мое времечко. Я теперь председатель, и сколько ни накраду – все на женское тело, на раковые шейки, на Абрау-Дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует» ^{[3; т. 3; с. 221]}.

Но созидательные силы народа, одухотворённого великой идеей построения справедливого общества, преодолели силы социальной энтропии. Сам И.В. Сталин проделал в 20-е годы эволюцию из большевика-интернационалиста в российского патриота-государственника, и созданный большевистской властью СССР стал новой формой великого русского государства. Для русских интеллектуалов-патриотов, переживших гибель этого государства в 1991 году, актуальны многие жгучие вопросы, связанные с философией истории, которые волновали и Булгакова. Одним из главных вопросов остается: что делать русскому патриоту в новых, кризисных исторических условиях, когда рушится привычная и отлаженная жизнь? Ответить на этот вопрос Булгаков стремился в своих творениях, глубоко осмысливая яркими выразительными средствами мировоззренческую и социально-философскую проблематику своей эпохи.

М.А. Булгаков, безоговорочно занимая сторону «рыцарей белых риз», оценивал гражданскую войну как трагедию шекспировского накала, не отказывая в патриотических чувствах и человеческом достоинстве и красногвардейцам. В романе «Белая гвардия» в конце 1918 года Алексей Турбин видит во сне, как он попадает в рай и не только встречает там своих павших на поле битвы друзей, но и видит райские «хоромы» для «большевиков, с Перекопу которые».

«- Какого Перекопу? – тщетно напрягая свой земной ум, спросил Турбин.

- А это, ваше благородие, у них-то ведь заранее все известно. В двадцатом году большевиков-то, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили. Так, стало быть, помещение к приему им приготовили» ^{[3; т. 2; с. 148]}.

Этой сценой Булгаков не только показывает трагедию братоубийственной войны, но и заставляет задуматься над миром сверхъестественного, где нет привычного земного времени, а господствует абсолютная вневременность. Для Бога мертвых не бывает.

Любовь к Родине, по мнению М.А. Булгакова, отнюдь не предполагает безоговорочной и слепой любви к народу. Недаром Виктор Мышлаевский в романе «Белая гвардия» иронически комментирует слова Достоевского о «народе-богоносце», а в первой редакции пьесы «Дни Турбиных» даже предлагает повесить «этого выдающегося писателя» за идиллическую веру в народ. Будучи свидетелем катаклизмов революции и Гражданской войны, Булгаков, как и многие образованные русские люди в то время, задавался вопросом о причинах происходящих трагедий и об ответственности народа в происходящих ужасах. В этой связи Булгаков часто вспоминал о Пушкине, чья «Капитанская дочка» наводит героев «Белой гвардии» на тяжелые раздумья о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном», современниками которого им суждено было стать.

Булгаков опасался, что революционные события приведут к гибели исторической России, ее распаду. Основания для этого были, ибо на Украине в годы гражданской войны власть менялась с гротескной скоростью. Поэтому раздумья Булгакова о революции сопрягаются с раздумьями о физической и социальной смерти как закономерном результате русской Смуты: «Да-с, смерть не замедлила. <…> Самое ее не было видно, но явственно видный предшествовал ей некий корявый мужичонков гнев. Он бежал по метели и холоду, в дырявых лаптишках, с сеном в непокрытой свалявшейся голове и выл. В руках он нес великую дубину, без которой не обходится ни одно великое начинание на Руси. Запорхали легонькие красные петушки. Затем показался в багровом заходящем солнце повешенный за половые органы шинкарь-еврей» ^{[3; т. 2; с. 150]}.

Со смертью сравнивал Булгаков и поражение «белой гвардии», размышляя образно и философски: «О, только тот, кто сам был побежден, знает, как выглядит это слово! Оно похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение. Оно похоже на комнату, в которой по обоям ползет зеленая плесень, полная болезненной жизни. Оно похоже на рахитиков, демонов ребят, на протухшее постное масло, на матерную ругань женскими голосами в темноте. Словом, оно похоже на смерть» ^{[3; т. 2; с. 145]}.

Булгаков видел и запечатлел всю хаотичность и бессмысленность политической жизни первых послереволюционных лет. Многим русским патриотам казалось тогда, что Россия погибла, а большевики одержимы лишь идеей осуществления мировой революции. Сам Булгаков придерживался консервативных политических взглядов, основанных на: 1) идее мощного и единого русского государства, 2) убеждении в том, что «просвещенное самодержавие» спасет и объединит Россию, 3) надежде в исторической благостности действенного, а не сервильного православия, 4) геополитической идее равноправия народов России при безусловном духовном первенстве русского народа, как государствообразующего фактора, и взаимовыгодного сотрудничества с Европой, с которой России связана нерасторжимыми духовными узами. Это становится ясным при изучении подготовленных им материалов для учебника по истории России. Когда Булгаков начал понимать, что Сталин строит новое государство, основанное на идее нового советского патриотизма, генетически включавшего в себя традиционный русский патриотизм, его отношение к вождю стало меняться.

Булгаков, как некогда и Ф.М. Достоевский, понимал необходимость сильной государственной власти для самого существования России. Если рушится государство, то народ ожидают страшные испытания в годы смуты. Если Достоевский искренне верил, что долг русского писателя-патриота как подлинного «сына отечества» состоит в доведении своего мнения до монархов, и даже в обязанности давать им советы в управлении страной, то Булгаков и помыслить не мог о том, чтобы советовать руководителям советского государства «как нам обустроить Россию».

Разумеется, Булгаков понимал всю опасность тоталитаризма в стране, в которой из людских душ еще не изгладилась память о крепостном праве, о рабстве. Размышляя о роли русских патриотов, великих писателей и поэтов, он понимал, что великие люди народа – это отнюдь не сам великий народ. В России обычно великие люди становятся жертвой не только власти, но и самого народа. Но ведь каждый человек уникален и неповторим. Как заметил однажды Генрих Гейне, под каждым могильным камнем лежит всемирная история. И если Маяковский голосом «агитатора, горлана, главаря» кричал, что «единица – вздор, единица – ноль», то его оппонент М.А. Булгаков утверждал в своем творчестве уникальность и неповторимость каждого человека как главную тайну мироздания.В повести «Роковые яйца» мы читаем: «Как ни просто было сочетание стекол с зеркальными пучками света, его не скомбинировали во второй раз, несмотря на старания Иванова. Очевидно, для этого нужно было что-то особенное, кроме знания, чем обладал в мире один только человек – покойный профессор Владимир Ипатьевич Персиков» ^{[3; т. 3; с. 216]}.

Лишь через сохранение уникальности отдельной личности может быть сохранен народ. Именно таким образом, по мнению М.А. Булгакова, реализуется патриотическая идея сбережения народа. В своей ранней вещи «Необыкновенные приключения доктора» Булгаков передает мысли врача, против своего желания втянутого в гражданскую войну: «Я с детства ненавидел Фенимора Купера, Шерлока Холмса, тигров и ружейные выстрелы, Наполеона, войны и всякого рода молодецкие подвиги матроса Кошки. У меня нет к этому склонности. У меня склонность к бактериологии» ^{[2; т. 1; с. 432]}.

И ведь таких людей, просто желающих жить обыкновенной жизнью, растить детей и трудиться на благо Родины, было в России подавляющее большинство. Вместо этого им было суждено убивать друг друга в абсурдной войне. У Булгакова доктор оказывается в Ханкальском ущелье, где чеченцы, «как черти», дерутся с русскими людьми, и с негодованием восклицает: «Да что я, Лермонтов, что ли! Это, кажется, по его специальности. При чем здесь я!!!» ^{[2; т. 1; с. 436]} Но история безжалостно перечеркивает все его планы на мирную жизнь, в которой он хотел лечить людей, а не убивать их: «Погасла зеленая лампа. “Химиотерапия спириллезных заболеваний” валяется на полу. Стреляют в переулке. Меня мобилизовала пятая по счету власть» ^{[2; т. 1; с. 432]}. Именно такой простой русский человек и рассматривается Булгаковым в качестве нормы в его понимании патриотизма.

Вся история взаимоотношений Михаила Булгакова с советской властью показывает, что для тоталитаризма талантливые и творческие люди опасны, ибо их патриотизм основан именно на любви к Родине, а не к государству или вождю, репрезентирующему это государство. Булгаков видел, что рождается новый, советский патриотизм. С другой стороны, он, как знаток истории, понимал, что тоталитаризм не может допустить даже малейших посягательств на непогрешимость и величие вождей.

В советской стране любое инакомыслие было равносильно духовному развращению и интеллектуальной заразе, а от мастеров культуры требовалась, прежде всего, покорность. Это не могло не вызывать у Булгакова тревоги, который, как и некогда Пушкин, не был склонен отождествлять Родину и государство. Недаром в пьесе «Пушкин», повествующей о смерти поэта, Булгаков пишет: «Гибель великого гражданина совершилась потому, что в стране неограниченная власть вручена недостойным лицам, кои обращаются с народом, как с невольниками…» ^{[2; т. 3; с. 504]} Увы, слова эти приводят к невеселым раздумьям о витках исторической спирали, которые имеют мистическую тенденцию к повтору в нашей стране.

Настоящими патриотами, любящими Россию, ее великую историю и потрясающую культуру предстают именно интеллектуалы и русские образованные люди: профессор Преображенский и доктор Борменталь («Собачье сердце»), Мастер, профессора Персиков («Роковые яйца») и Ефросимов («Адам и Ева»), Сергей Леонтьевич Максудов («Театральный роман»), изобретатель машины времени Тимофеев («Иван Васильевич»), семья Турбиных («Белая гвардия»).

Булгаков видел, что есть интеллектуалы, развивающие науку, искусство и литературу, и есть бесплодные критики-интеллигенты, которые создать ничего сами не могут, но лишь с озлоблением принижают созданное интеллектуалами. Осмысливая годы революции, он понимал, что именно на таких интеллигентных критиках, находившихся в вечной оппозиции к монархии, лежит во многом вина за революционный коллапс, когда эволюционное развитие страны было бездумно и беспощадно нарушено. Таких интеллигентов, подливавших масло в огонь революционного пожара, на котором большинству суждено будет вскоре самим сгореть, Булгаков не мог считать патриотами. Недаром высоко чтимый Булгаковым Пушкин написал в «Капитанской дочке»: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений» ^{[15; с. 1093]}. Наша же лишенная чувства любви к Отчизне интеллигенция требовала великих и кровавых потрясений, а получила крах привычной социальности и всей российской государственности.

Печальный конец многих таких либеральных критиков прежней российской жизни Булгаков описал в повести «Записки на манжетах»: «Голодный, поздним вечером иду в темноте по лужам. Все заколочено! На ногах обрывки носков и рваные ботинки. Неба нет. Вместо него висит огромная портянка. Отчаяньем я пьян… На голове у меня кепка. Цилиндр мой я с голодухи на базар снес. Купили добрые люди и парашу из него сделали. Но сердце и мозг не понесу на базар, хоть издохну» ^{[3; т. 1; с. 195]}.

В своих заметках Булгаков не без иронии писал по поводу дореволюционной интеллигенции: «Для всякого, кто сразу учел способность Революции проникать не только сквозь каменные стены старых зданий, но и сквозь оболочку душ человеческих, совершенно ясно стало, что ее буйные волны, конечно, не остановятся перед обветшавшими дверями старых театральных «храмов», а неизбежно хлынут в них.

Так и произошло. Надо отдать справедливость русской интеллигенции. Она со своей вечной способностью всюду отставать и оказываться в хвосте, со своей привычкой оценивать события гораздо позже после того, как они произошли, со своим извечным страхом перед новым осталась верна себе и тут» ^{[3; т. 8; с. 73]}.

Разумеется, для Булгакова не могли служить образцом патриотизма чиновники, в любую эпоху российской истории стремящиеся лишь к личной выгоде и, как иронизировал еще М.Е. Салтыков-Щедрин, никогда не разделявшие понятия «Отечество» и «Ваше превосходительство». Таких чиновников-псевдопатриотов Булгаков подверг беспощадной сатире. Например, в романе «Мастер и Маргарита» до нельзя изолгавшийся и любящий чертыхаться Прохор Петрович исчезает, и за его письменным столом оказывается «пустой костюм» без головы и ног. Соврав Бегемоту, что он занят (типичная отговорка ленивой чиновничьей братии во все времена), и возжелав, чтобы его взяли черти, бюрократ был страшно наказан. Бегемот исполняет желание чиновника: «Черти чтобы взяли? А что ж, это можно!» Но безголовое нечто, тем не менее, продолжает руководить и раздавать указания по телефону. Таким образом, Булгаков, продолжая славные традиции Салтыкова-Щедрина, показывает, что для чиновников советской страны, как и для Дементия Варламовича Брудастого из «Истории одного города», голова-то особо и не нужна. Ни грана подлинного патриотизма, в понимании М.А. Булгакова, нет в партийных функционерах, носящих такие «чисто русские» фамилии, как Швондер («Собачье сердце»), Рокк («Роковые яйца»), Кальсонер («Дьяволиада»).

Ни Россия, ни русская история, таких деятелей не интересовала – в лучшем случае они вспоминали о России как о плацдарме для мировой революции, о красных колесницах которой еще продолжали мечтать в 20-е годы. О таких псевдопатриотах, советских бюрократах хорошо написал А. Зеркалов: «… оказались утраченными здоровые критерии формирования бюрократической структуры: принадлежность к привилегированному слою (дающая чувство ответственности), образование (гарантирующее компетентность) и репутацию (гарантирующая нравственное поведение)» ^[12]. Такого рода деятели – если власти угодно – рушат церкви и закрывают храмы, преследуя священников и прихожан, и, когда дующий с властных вершин ветер переменится, начинают истово креститься и усердно посещать рождественские и пасхальные службы.

Мировоззрение Булгакова как русского человека и патриота формировалось в православной стране. Какова же была роль религии в мировоззрении М.А. Булгакова и были ли его религиозные воззрения связаны с патриотическими представлениями? Как от относился к русскому православию и христианству в целом? Верил ли он в Бога и в его создание – архангела света, восставшего некогда против своего создателя? Разумеется, некоторых литераторов и служителей церкви так и тянет назвать «сатанинской» книгу, в одной из редакций которой герой с ужасом и надеждой вопрошает: «Куда ты влечешь меня, о великий Сатана», а в окончательном варианте романа констатирует: «Когда люди совершенно ограблены… они ищут спасения у потусторонней силы» ^{[3; т. 5; с. 511]}. Его же возлюбленная в исступлении, но и совершенно искренне восхваляет Князя Тьмы: «Всесилен, всесилен».

М.А. Булгаков происходил из русской православной верующей семьи, но в своих собственных интеллектуальных штудиях о добре и зле, о Боге, дьяволе и вмешательстве сверхъестественных сил в жизнь людей, оказался невероятно далек от искренней веры своего деда Ивана, бывшего священником кладбищенской церкви в Орле. Но вера в Бога у Булгакова выдержала испытания ужасами революции и гражданской войны. Его первая жена Татьяна Николаевна вспоминала: «… Он верил. Только не показывал этого… Никогда не молился, в церковь не ходил, крестика у него не было, но верил. Суеверный был» ^{[11, с. 45]}.

О вере Булгакова в Бога опосредованно свидетельствуют в романе «Белая гвардия» сцены молитвы Елены Богородице и чудесного выздоровления ее брата Алексея Турбина. Елена обращается к Богородице именно как к матери, которая может понять и спасти: «Мать взяла у нас, мужа у меня нет и не будет… а теперь и старшего отнимаешь» ^{[3; т. 2; с. 352]}. И возникающую мистическим образом между Еленой и Марией связь писатель описывает образно, но одновременно и реалистически: «Венчик над смуглым лицом богоматери превратился в золотой, глаза ее стали приветливыми. Голова, наклоненная набок, глядела на Елену» ^{[3; т. 2; с. 352-353]}. И услышанные высшими силами слова несчастной сестры обернулись чудом: Алексей Турбин выжил.

В дневниковой записи 1923 года сам Булгаков пишет о собственной теодицее, к которой он пришел после долгих раздумий: «Может быть, сильным и смелым Он не нужен, но таким, как я, жить с мыслью о нем легче… Итак, будем надеяться на Бога и жить. Это единственный и лучший способ» ^{[3; т. 8; с. 90]}.

Родственники писателя вспоминали: «Как и все Булгаковы, М. А. верил, что всякий русский человек – мистик по природе, а борьба с религией, по его мнению, отнимала у русского народа его «костяк», поэтому он хотел, он считал своим долгом пробудить снова религиозное чувство в русских сознаниях» ^{[11, с. 60]}. Видимо, писатель глубоко размышлял над словами Шатова из романа Достоевского «Бесы» о том, что «атеист не может быть русским, атеист тотчас же перестает быть русским», и его патриотизм закономерно включал в себя православную составляющую – прежде всего, в форме следования русским культурным и историческим традициям.

Елена Булгакова, третья жена Мастера, безоговорочно свидетельствует о православии мужа. Уже умирая, он правил в рукописи «закатного романа» диалог Понтия Пилата с Иешуа. По словам Елены Сергеевны, последнее, что сказал писатель перед смертью, было: «Прости меня, прими меня!», а незадолго до кончины Булгаков просил супругу и своего друга П. С. Попова отслужить по нему панихиду.

Применительно к теме нашей работы заслуживает внимания та характеристика, которую дала своему покойному мужу Е.С. Булгакова. 7 июля 1946 года, в надежде на издание произведений покойного мужа, Елена Сергеевна писала Сталину: «Имя Булгакова, так беззаветно отдавшего свое сердце, ум и талант бесконечно любимой им Родине, остается непризнанным и погребенным в молчании. Я прошу Вас, спасите вторично Булгакова, на этот раз от незаслуженного забвения» ^{[3; т. 8; с. 389]}. На наш взгляд, Булгаков востребован ныне, как никогда прежде, всеми патриотически мыслящими интеллектуалами России именно как мыслитель-государственник, прекрасно знавший историю и культуру родной страны и веривший в реализацию лучших потенций, что сокрыты в душе народа и деятелях отечественной культуры.

Итак, подведем итоги нашего исследования. Патриотические воззрения Михаила Афанасьевича Булгакова, являющиеся составной частью его философского мировоззрения, были во многом схожи с аналогичными представлениями А.С. Пушкина, который всегда различал показной казенный патриотизм от подлинной любви к Отечеству. М.А. Булгаков также не отождествлял Родину с государством, но знал, ценил и любил сложную и трагическую историю нашего Отечества, полагая именно историю важнейшим фактором для становления патриотического сознания. Но, как и Ф.М. Достоевский, Булгаков осознавал необходимость сильной государственной власти для сохранения и процветания России – главное, чтобы эта власть учитывала интересы не только государства, но и простых граждан.

Родина мыслилась М.А. Булгаковым как Дом, где огромную роль играют книги и дети как непременные условия подлинно человеческой жизни. Патриотические воззрения писателя были связаны со следующими мировоззренческими представлениями: 1) стремление к превращению России в мощную во всех отношениях державу; 2) идея «просвещенного самодержавия», то есть сильной интеллектуальной власти в главе страны; 3) благостность для России действенного, а не сервильного православия, зависящего целиком и полностью от государственной власти; 4) равноправие населяющих Россию народов при безусловном первенстве русского народа как государствообразующего фактора, 5) не раболепное преклонение перед европейской культурой и духовными ценностями, но уважительное и взаимовыгодное сосуществование с Европой.

По своей сути, патриотические представления М.А. Булгакова относятся к просвещенному консерватизму, который был свойственен Н.М. Карамзину и другим русским просветителям ^[8]. Совершенно очевидно, что консервативная идеология, базисом которой является триада «самодержавие – православие – народность» и проводником которой выступал великий русский писатель М.А. Булгаков, вновь становится чрезвычайно популярной и в современной России.