Речь и половой диморфизм: история вопроса в свете современных теорий происхождения речи и экспериментальных данных

Семенова Ольга Владимировна ORCID: 0000-0002-0015-243X доктор исторических наук Институт этнологии и антропологии (РАН). 117556, Россия, г. Москва, ул. Ленинский Проспект, 32 а, оф. 1902 Semenova Olga Vladimirovna Doctor of History Institute of Ethnology and Anthropology(RAS). 117556, Russia, Moscow, Leninsky Prospekt, 32 a, office 1902 m4248296@yandex.ru Другие публикации этого автора

Адам Юлия Игоревна ORCID: 0000-0003-3839-8360 кандидат исторических наук независимый исследователь 119334, Россия, г. Москва, ул. Ленинский Проспект, 32 а Adam Yuliya Igorevna PhD in History Independent researcher 119334, Russia, Moscow, ul. Leninsky Prospekt, 32 a julia.apalkova@gmail.com

Не секрет, что любые наши социальные взаимодействия имеют постоянный речевой аккомпанемент, они сопровождаются бесконечным разговорами, обменом мнениями, комментариями к происходящим событиям, обсуждениями прошлого и будущего, а часто и вовсе малосодержательными диалогами и дежурными фразами. Говорим мы действительно много, даже когда нам кажется, что не так уж и много, в сущности, было сказано ^[1]. В среднем мы произносим около 16 тыс. слов в день ^[2]. Это примерно 1 тыс. слов в час или около 16 слов в минуту — и это только наша повседневная устная речь. Но если учесть еще прослушивание разговоров, чтение, письмо, текстовые сообщения, социальные сети, телевидение и внутренний диалог, становится очевидно, что язык и речь полностью пронизывают все аспекты нашего существования ^{[3; 4]}.

Таким образом, человеческая речь имеет две ключевые особенности: во-первых, постоянство ее использования и, во-вторых, постоянно же наблюдаемая ее малосодержательность. Не удивительно, что эти свойства речи легли в основу теории груминга, базирующейся на одной из ключевых современных гипотез происхождения языка в эволюционной биологии. В рамках этой теории предполагается, что звуковой компонент взаимодействий на почве груминга (англ. vocal grooming) играл существенную роль в эволюции речи в прошлом человека ^{[5; 6]}. В этом смысле стремление людей к постоянному социальному вербальному общению соответствует способам ухаживания у животных, выраженных в форме регулярного контактного взаимодействия ^[7].

Однако с биоэволюционной точки зрения иметь такой богатый лексический аппарат и изощренность (англ. complexity) синтаксиса только для социальной интеграции и для поддержания социальных контактов было бы слишком расточительно. К тому же большинство специалистов признает, что в вербальной коммуникации человека важна, прежде всего, информационная составляющая. Так, сторонники функционализма считают основной коммуникативную функцию языка. «Коротко говоря, язык — это средство коммуникации. Способность делиться мыслями с помощью языка предоставляет людям разнообразные возможности эффективного взаимодействия, недоступные другим биологическим видам» ^{[8, стр. 61). При этом все же отмечается, что наш язык не является оптимальным средством для точной передачи информации [9]}. Ведь язык — это знаковая система ^[10], и он содержит множество лишней кодификации: в любом языке имеются элементы (они могут быть фонетическими, лексическими, морфологическими, синтаксическими), которые в рамках высказывания можно заменить друг на друга без существенного изменения передаваемого смысла, имеются и средства дублирования информации ^[11]. Характерно также и то, что наша речь содержит массу идиоматических выражений, метафор, гипербол и фраз, зачастую допускающих двусмысленные интерпретации, при этом мы не стремимся к их избеганию, а напротив, активно используем такую неоднозначность в социальной беседе и в косвенной речи. Например, когда один человек за столом спрашивает другого: “Вы можете подать соль?”, он, ожидаемо, получает соль, а вовсе не ответ, на поставленный вопрос. Подобного рода вопросы и фразы “неэффективны, вызывают частое недопонимание и кажутся неуместными”, но они используются повсеместно ^[9]. Н. Хомский в этой связи отмечал, что: «Языковой дизайн как таковой во многих отношениях оказывается дисфункциональным». По его мнению, язык разработан как система, которая красива, но, в целом, не столь пригодна для использования. Язык не утилитарен, а создан скорее для красоты, хотя и обладает функциями, позволяющими полноценно его использовать для повседневных целей нашей жизни. Н. Хомский таким образом утверждает, что языковая система элегантна, но плохо спроектирована, в то время как, биологические системы устроены совсем не так. Они в значительной степени избыточны по причинам, которые имеют правдоподобное функциональное объяснение. Вопрос же о том, почему язык должен так сильно отличаться от других биологических систем, является научной проблемой, и в некотором роде даже загадкой ^[12].

В научной литературе, посвящённой проблеме эволюции языка, на сегодняшний день представлено большое количество различных теоретических концепций. Однако в этой статье мы планируем обратиться к эволюционному подходу, активно применяемому зарубежом при исследовании этой проблематики. Общеизвестно, что для того, чтобы в эволюции возникли и закрепились любые новые биологические признаки они должны давать избирательное преимущество, даже если оно небольшое и непоследовательное, и такие преимущества обычно связаны с питанием, защитой, размножением или с их комбинацией. В парадигме эволюционной биологии, вне всякого сомнения, отбор является единственным способом объяснения происхождение языка и других уникальных способностей, свойственных нашему виду ^{[13; 14; 15]}. В этой связи одной из наиболее перспективных эволюционных концепций развития речевых навыков у человека является теоретическая модель Джефри Миллера, предполагающая эволюцию культуры ухаживания, где культуру можно рассматривать как сцену, на которой и происходило развитие вербального мастерства, творчества, юмора и речи ^[3]. Стоит отметить, что влияние культуры ухаживания на эволюцию речи остается недостаточно освещенной темой в российской научной литературе, при этом практически отсутствуют эмпирические работы, исследующие данную тематику на русском языке.

Ключевое место в модели Джефри Миллера занимают вопросы влияния полового отбора на речь. Половой отбор, как известно, представляет из себя совершенно особенный эволюционный процесс, а качества, которые он формирует, тоже имеют особые свойства. В своей книге «Соблазняющий разум» Джеффри Миллер ^[3] указывает на то, что важным отличительным признаком действия сил полового отбора является тот факт, что особые качества, привлекательные для противоположного пола, обычно хорошо развиты у половозрелых особей, но не у молодняка. И как правило представители мужского пола демонстрируют их ярче и(или) громче. Эти приспособления бывают довольно вычурны и «дорогостоящи»: всем известен классический пример результата действия сил полового отбора — павлиний хвост — красивое, но вряд ли способствующее незаметности, скорости и маневренности его обладателя приспособление. Такие, не всегда утилитарные, но поддержанные половым отбором, особенности, следуя принципам Фишеровского усиления, становятся очень привлекательны для особей противоположного пола ^[16]. Как правило, эти признаки привлекательности свидетельствуют о хороших генах их обладателя, потому что вряд ли их бремя осилит особь болезненная, истощенная, раненая или отягощенная вредными мутациями. Кроме того, половой отбор делает некоторые элементы брачного поведения такими сложными и дорогостоящими, что не слишком «качественные» особи о них не могут даже помышлять. Выраженность привлекательных черт сильно различается у разных индивидов, при этом во время ухаживаний все возможные маркеры индивидуальных различий в здоровье, интеллекте, языковых способностей и даже в моральных качествах, а значит и в приспособленности, играют самую важную роль ^{[3; 17]}. Таким образом, Миллер приходит к выводу: все самые яркие возможности человеческого ума — способности к овладению языком, занятиям искусством, построению мировоззрения, развитию чувства юмора и креативного интеллекта — вполне подходят под описание продуктов эволюции, возникших под действием сил полового отбора.

Данные истории жизненного цикла человека также соответствуют ключевым представлениям теории полового отбора. И хотя базовая структура и функции языка закладываются в детстве, овладение языком как социальным инструментом — беглым и гибким средством устного общения, инструментом воздействия и манипулирования мнением окружающих, а также перформативным средством общения — не приближается к своем продвинутому уровню владения до подросткового возраста и юности. Именно на этой стадии развития средства перформативной речи могут обеспечить преимущество в конкурентной борьбе за половых партнеров/партнерш и стать активным инструментом повышения собственной привлекательности и собственного статуса. Предполагается, что эволюционная сила отбора, давление которой достигает своего пика именно в юношеском возрасте, по всей видимости, закрепила такое сложное речевое поведение. Согласно предположению исследователей особенностей жизненного цикла человека, вполне возможно, что в нашем эволюционном прошлом индивиды с более длительными интервалами между младенчеством и половой зрелостью и большим речевым прогрессом на промежуточных стадиях взросления достигали более высокого уровня речевого и вербального поведения и, следовательно, становились более конкурентоспособными в социальных взаимодействиях ^[18].

Вопросы проявления речевых функций в позднем юношеском и взрослом возрасте подробно исследованы в работе 2006 года Джона Локка и Барри Богина «Язык и жизненная история: новый взгляд на развитие и эволюцию человеческого языка» ^[19]. Авторами отмечается, что именно в подростковом возрасте происходит начало расцвета лингвистического разнообразия речи, наблюдается стремительный рост словарного запаса, проявляются более тонкие грамматические конструкции, в речь входят идиоматические выражения, сленговые фразы и слова ^[20]. Другая важная область развития речи подростков связана с увеличением ее скорости, речь становиться беглой. В этом возрасте происходит значительное усовершенствование функций дыхательной системы, что может влиять на некоторые аспекты речи и голоса ^{[21; 22]}. Впервые в коммуникации появляется социальная беседа — преимущественно реляционное использование речи, в котором темой общения являются другие люди ^[22]. Эта предрасположенность к обсуждению других людей (к сплетням) неуклонно возрастает в подростковом возрасте, особенно у девочек ^[23], тогда как склонность поддразнивать сверстников более очевидна у юношей. Также выявляются некоторые функции речи, выходящие за рамки семантической и прагматической ее стороны, которые традиционно связаны с передачей информации: обычно эти новые, лишенные прагматики элементы включают шутки, лесть, обман, умелое ведение переговоров, убеждение и сарказм ^{[24; 25]}. Эти навыки, как правило, остаются без внимания учителей и лингвистов, которые придают большее значение грамматике и логике изложения мысли ^[26]. Однако именно эти языковые новшества способствуют достижению двух важнейших целей, стоящих перед молодыми людьми: повышению личного статуса и успеху в отношениях с противоположным полом. При этом акцент на использовании разнообразных речевых оборотов приобретает особое значение довольно поздно, так как навык овладения такими средствами выразительности речи, как идиомы, метафоры, речевой сарказм и рифма приближается к продвинутому состоянию только в период позднего подросткового возраста и юности.

Подростки не просто изучают дополнительные возможности родного языка — они активно практикуют новые правила его использования. Именно в этом возрасте подростки модифицируют материал, изученный на более ранних стадиях, тем самым меняя родной язык в некоторых его аспектах ^[27]. П. Эккерт пришел к выводу, что относительно высокая степень фонологических инноваций в подростковой возрастной группе свидетельствует о том, что именно своеобразная субкультура подростков является той почвой, на которой и закрепляются важные фонологические и стилистические изменения речи ^[28]. На фонологическом уровне языка изменения, часто связанные с увеличением сложности артикуляции, служат целям идентификации членов молодёжных социальных групп ^[29]. При этом отмечается, что такие нестандартные формы произношения возникают преимущественно у молодых людей, а не у девушек.

Известно также, что дети и подростки, меняющие свою языковую среду, прекрасно усваивают диалекты и фонетические маркеры, типичные для их новой группы сверстников ^{[30; 31;32; 33]}. В то время как первый выученный родной язык, используемый исключительно в семье, страдает неполным усвоением в иммигрантских семьях (англ. incomplete acquisition ^[34]) и становится де-факто лишь вторым языком ^[35]. Эти данные несколько не согласуются с предположениями о ведущей силе родственного отбора и родственной коммуникация в глотогенезе ^[36], но они же подчёркивают первостепенную важность репродуктивного периода в речевой самоидентификации и самовыражении индивида ^[3].

Наиболее ярко действие сил полового отбора начинает проявляться во время флирта, при этом вербальные знаки внимания играют колоссальную роль в привлечении партнёра. И хотя речевые проявления сексуального флирта во время ухаживания включает лишь небольшой процент языковых возможностей индивида, именно эта малая доля речевой активности дает наиболее сильный эволюционный эффект. Ведь во время знакомства и обмена первыми фразам принимаются самые важные решения, влияющие на репродуктивное поведение: собеседник одобряется или отвергается в качестве возможного сексуального партнера в том числе и на основании того, что он (или она) говорит ^[3]. Анализируя процесс эволюции языка, именно этот начальный период общения молодых людей отдельно выделял Вилиям Дикон ^[37]. В его представлении репродуктивная дилемма, стоящая перед нашими предками, потребовала от людей создания систем символической коммуникации и дальнейшего обмена ими; передачи абстрактных понятий, символов, своего рода «социальных договоренностей» (например, обещания или обязательства перед кем-либо). По сути дела, первые знаки-символы были чем-то вроде брачных контрактов, свидетельствами факта долгосрочной моногамии между конкретными мужчиной и женщиной. Они должны были быть зафиксированы, одобрены и проведены в жизнь как этими индивидами, так и группой в целом. Таким образом, рассуждения Вильяма Дикона, в том числе логически, сходятся в понимании эволюции языка, как и средства соблазнения, о котором говорит Миллер: то есть инструмента, позволяющего символично и красочно описать свои будущие обязательства, и способного такими образом произвести должный эффект на индивида противоположного пола и его (ее) окружение.

Действительно, в широком смысле все, что мы говорим на публике, колоссально влияет на наш социальный статус и на личную привлекательность в глазах потенциальных партнеров и общества. Таким образом, речь может играть существенную роль и во внутриполовой конкуренции, так как ораторские качества соперников подвергаются строгой оценке слушателей. В этом вопросе традиционные и бесписьменные общества могут представлять для исследования эволюции речи особый интерес, поскольку такие общества, по-видимому, в большей степени соответствуют обществам далекого прошлого, в которых и протекала наша эволюция ^[38]. Обращение к этнографическим данным может дать нам более ясное представление о первоначальном адаптивном значении речевого и вербального поведения y человека. Современным исследователям эволюции речи повезло, что именно бесписьменные общества были популярной целью исследований для антропологов прошлого. Анализ этнографического материала показывает, что буквально повсеместно в традиционных обществах антропологами отмечалась вера в «магическую» силу слова ^[39]. При этом в изученных и описанных обществах истинная сила слова чаще всего была доступна тем членам группы, которые могли использовать исключительно широкий диапазон слов и фраз, «украшенных» вкраплениями своеобразных выражений и оборотов, не входящим в более ограниченный лексикон слушателей ^{[40; 41; 42]}. Содержание такой речи включало архаический или эзотерический язык, метафоры, метонимические обороты, загадки и специальные просодические элементы, а также звучные фразы ^{[43; 44; 45]}. Эти особенности речи лидеров групп были отмечены этнографами в Меланезии, Амазонии, Африке и Северной Америке.

Во многих бесписьменных обществах речь, статус и власть тесно связаны. Так, у маори «ораторское искусство является главным условием для участия в борьбе за власть» ^{[46, стр. 50]}; в центральном Перу народ амнеша (the Amuesha people) описывает настоящего лидера как человека, который обладает властью благодаря своим словам ^[47], Эфиопия, где среди мурси (the Mursi ) «наиболее часто упоминаемым атрибутом влиятельного человека является его способность хорошо выступать на публике» ^{[48, стр. 176]}, Центральная Бразилия, где «выступление на площади описывается как «политически важный поступок» ^{[49, p. 185]}, в Северном Трансваале, среди народа венда наибольшая честь оказывается тем, кто может манипулировать словами и предложениями; на Тробрианских островах вожди племен, или «большие мужчины», также назывались «риторическими громилами» ^[50], в Южной Африке народ чиди (the Tshidi people) считает ораторское искусство — важной составляющей политического успеха и средством, с помощью которого политики демонстрируют свою проницательность ^[51], в Южной Америке полагали, что публичное выступление — это больше, чем привилегия, это обязанность вождя. Именно на него ложится бремя владения словами. ^[52].

Интересен и тот факт, что многие ораторы в традиционных обществах именно мужчины. Например: у народа лимба в Сьерра-Леоне умение хорошо говорить является специфически мужским качеством ^[53]. В эфиопской деревне, изученной Тертоном ^[48] , говорить было прерогативой взрослых мужчин. Ораторы на Южном Бали, согласно М. Хобарту (1975), были, как правило, взрослыми мужчинами в возрасте от тридцати до шестидесяти лет, пользующимися репутацией благодаря своим знаниям закона и ораторской убедительности ^[54].

У выступающих мужчин обычно есть своя аудитория, и результат словесной победы или поражения может повлиять на их статусы ^[55]. В эту аудиторию входят как женщины, так и мужчины. Рyфь Финнеган ^[53] писала, что у народа лимба в ситуации, когда говорит мужчина, от женщины ожидается, что она будет внимательно слушать, выражать свое уважение и признательность.

Исследования взаимосвязи особенностей речи и пола имеют долгую и непростую историю. И, хотя половые различия в речи наиболее часто связывают с культурой ^[24], имеется ряд характерных для каждого пола речевых особенностей, одинаково проявляющихся в разных культурах. Прежде всего психологами отмечается повсеместная тяга юношей к словесным дуэлям, которая безусловно связна с физиологией. И в этом смысле наиболее очевидна ассоциация тестостерона с физической агрессией у мужчин ^{[56; 57]}. Предполагается, что для юношей, у которых в силу молодого возраста высок уровень тестостерона, использование словесных перепалок, угроз и сарказма вместо прямых физических столкновений, грозящих причинением значительного вреда, может быть весьма удачным адаптивным выходом ^{[58; 59]}. С этой гипотезой согласуется и тот факт, что словесные дуэлянты «теряют свое лицо» в глазах окружающих, и состязания всегда прекращаются, если участник начинает «не на шутку злиться и переходит к кулакам» ^[60].Конец формы

Однако же, когда девочки-подростки агрессивно настроены друг против друга, они чаще используют сплетни, путём которых они часто хотят заручиться поддержкой сверстников, в то же время сплетни позволяют девушкам вредить репутации своих соперниц. Стоит отметить, что девушки значительно превосходят в этом «мастерстве» юношей. Подобно участию мужчин в публичных выступлениях, эти различия в речевом поведении между полами проявляются в позднем подростковом возрасте, охватывают ряд различных культур и сохраняются до взрослого возраста ^{[61; 62; 63]}. В качестве примера можно привести этнографические заметки Гарри Госсена ^{[64; 65]}, который обнаружил, что среди народа чамула (the Chamula people) в Мексике способность вести хороший словесный поединок служит одним из самых ранних признаков социальной зрелости мужчины, его интеллекта и лингвистического мастерства. Наши этнографы IXX века также отмечали эти половые различия. Так в белорусских деревнях «в обществе женщин женщины забавляются песнями, загадками, да россказнями тогда, когда мужчины ведут испытание физической силы, корыстная игры только в компашки мужчин.» ^[66].

Но что наиболее существенным для нашей статьи является тот факт, что повсеместно наблюдаемые этнографами половые различия выявляют диссоциацию между языком и перформативной речью. И хотя, приближаясь к зрелости, мужчины и женщины обладают примерно одинаковыми знаниями о структуре и лингвистическом и грамматическом содержании родного языка, они, очевидно, используют это знание по-разному. Предполагается, что выступления и перформативная речь играют определенную роль именно в юношеском становлении. Стремление юношей к активному привлечению внимания к своей персоне, по всей видимости, свидетельствует о целом наборе вновь приобретенных маскулинных качеств. Ведь существует достоверная прямая взаимосвязь между склонностью к публичным выступлениям и уровнем тестостерона в крови. Тестостерон, например, коррелирует со смелостью, с которой люди входят в комнату, а также со предрасположенностью к работе на публике, например на театральной сцене или в зале суда. Вполне возможно, что именно этот гормон может способствовать выбору такой профессии. Так, в некоторых исследованиях у актеров действительно был обнаружен довольно высокий уровень тестостерона ^[67], а у адвокатов на 30% был выше уровень этого гормона, чем в среднем по популяции ^{[68; 69]}.

Характерно, что относительно более высокое содержание тестостерона имеют мужчины с низким, глубоки тембром голоса, и слушательницы обычно считают их более доминантными и привлекательными ^{[70; 71]}. Ряд экспериментальных работ показывал, что женщины предпочитают низкие мужские голоса, особенно когда они их воспринимают в условиях флирта и близкого общения ^{[72; 73]}. При этом предпочтение партнера с более глубоким и низким тембром голоса усиливается в периоды, в которых женщины находятся в пиковые фазы овуляторного цикла, когда уровень эстрогена наиболее высок ^{[74; 75; 76]}. Экспериментальные работы показали, что, как и следовало ожидать, более низкий тембр голоса достоверно ассоциирован с репродуктивным успехом у мужчин ^{[77; 78; 79; 80]}. Сообщалось также и то, что рейтинги голосовой привлекательности противоположного пола довольно точно предсказывали возраст начала половой жизни и количество сексуальных партнеров ^{[81; 82]}. Авторы исследования 2021 года приходят к выводу, что голос мог быть важным параметром выбора партнера в эволюции человека ^[72], что согласуется с предыдущими работами ^[83].

Еще одним важным параметром, доказывающим важность перформативной речи для представителей сильного пола, стали работы, оценивающие лексический компонент речи испытуемых. Так, Брэдли Франкс и Кейт Ригби показали, что именно мужчины, как правило, более творчески подходили к подбору словосочетаний в их устной речи, когда их тестировала привлекательная молодая женщина или же когда тестирование проходило в обстановке соревнования с другими мужчинами ^[84]. Также было обнаружено, что молодые люди использовали больше редко встречающихся слов в условиях теста, имитирующего свидании с более молодой, нежели с более зрелой женщиной ^{[85; 86]}. Еще в одном эксперименте испытуемые девушки предпочитали партнера с привлекательной манерой общения, как в контексте краткосрочных, так и долгосрочных отношений. Свой выбор они делали на основе анализа лексического разнообразия, грамматической сложности и беглости речи предполагаемого партнера ^{[87; 88]}.

Любопытное явление действия сил полового отбора было выявлено международным коллективом исследователей ^[89], показавшим явное предпочтение партнера с чувством юмора. Как известно, юмор требует креативности и интеллекта — то есть, тех же способностей, которые необходимы для создания произведений искусства, музыки или литературы ^[90]. Было показано, что, хотя и женщины, и мужчины отдают предпочтение партнеру с чувством юмора, женщины отдают предпочтение партнерам, обладающим активным чувством юмора, тогда как мужчины, по-видимому, отдают предпочтение партнершам, восприимчивым к их юмору ^[89]. Действительно, было подтверждено, что речь, полная юмора и шуток, ассоциирована с интеллектом оратора, и именно эти качества речи довольно точно предсказывают репродуктивный успех у мужчин ^[91].

Перспективными представляются также исследования, изучающие ассоциации музыкальных способностей и привлекательности, учитывая тот факт, что как языковые навыки, так и музыкальные способности тесно переплетены с целым комплексом нейрокогнитивных систем человека ^[92]. В этой связи Ванесса Сламинг и Джон Майнинг ^[93] предположили, что высокое пренатальное воздействие андрогенов, о чем, по их мнению, свидетельствует низкий пальцевой индекс (меньшее значение соотношения длинны второго и четвертого пальцев 2D:4D), являющийся довольно хорошо изученным маркером психологической и физической маскулинизации, также напрямую соотносится с индивидуальными музыкальными способностями. А эти способности в свою очередь могут служить маркерами высокой приспособленности (то есть качества партнера) при его оценке женщинами. Интересно в этой связи отметить, что в ряде работ было показано, что женщины в период овуляции действительно склонны выбирать исполнителей сложных музыкальных композиций ^[94]. Таким образом, авторы исследования предполагают, что в прошлом музыкальные способности наряду с развитыми вербальными навыками и юмором могли быть активно поддержаны половым отбором ^[93].

Богатство и красота речи также напрямую связаны и с социальным классом оратора ^[95]. В нашумевшей в сове время работе Харта и Рисли ^[96] было подсчитано количество слов, которые слышали дети в домашней обстановке, что фиксировалось посредством записи и расшифровки еженедельных разговоров в домах испытуемых детей. Результаты были неутешительны: дети из неблагополучных семей слышали в среднем около 616 слов в час, ребенок из рабочего класса 1251 слов в час, в то время как дети из семей специалистов порядка 2153 слов в час. Таким образом, за один год, экстраполируя собранные данные, можно было бы ожидать 11 миллионов слов, обращенных к детям в семьях специалистов, 6 миллионов слов, обращенных к детям рабочего класса и лишь 3 миллиона слов, обращенных к детям из семей, живущих на пособия. Но помимо количественных различий языковой среды, окружающей нас с самого раннего детства, было также обнаружены и многочисленные качественные различия, влияющие на речь ребенка и на ее будущие характеристики. Эти качественные различия языковой среды связаны с множеством аспектов окружающего ребенка языка — это его фонология, лексика, синтаксис, семантика и прагматика языка, богатство словарного запаса, средняя длина высказываний, частота повторений, просодии, стимулирование совместного общения, семантическая случайность, деконтекстуализированное использование языка, такое как повествования, и многое другие. Большинство выявленных стимулирующих речь ребенка характеристик взаимосвязаны, но что наиболее важно, все они напрямую коррелируют с социально-экономическим статусом семьи, который обычно соотносится с родительским образованием. При этом показатели специфических особенностей ближайшей к ребёнку языковой среды значительно влияют на будущие языковые способности ребёнка. А лонгитюдные исследования с использованием дневных записей разговорной домашней речи подтвердили, что языковой массив, который слышат дети в возрасте 16 или 18 месяцев, довольно точно предсказывает рост лексики и скорость усвоения языка в более старшем возрасте ^{[97; 98; 99]}.

В юношеском же возрасте для освоения ораторского искусства требуются практические занятия по риторике ^[100]. Например, для студентов важны занятия, «включающие тренинги по технике речи, разнообразные коммуникативно-речевые тренинги (на развитие спонтанной речи, моделирование и разыгрывание различных ситуаций общения и др.), риторические игры… самопрезентации, торжественные (развлекательные), информирующие, убеждающие речи и их дальнейший анализ; а также анализ ораторских речей в кинофильмах и телепрограммах» ^[101]. В этом смысле поддержание речевых навыков на высоком уровне предполагает, не только насыщенную с раннего детства языковую среду, но и наличие достаточного времени по достижению взрослого возраста, которое можно посвятить обучению, письму, а также общению, светской беседе, и все это также может служить косвенным признаком принадлежности к определенному социальному кругу, как минимум располагающему достаточным временем, свободным от поиска, что называется, хлеба насущного.

Помимо богатства, красоты и лексической сложности, индивидуальная речь содержит множество иных вербальных сигналов, в том числе определяемых посредством оценки особенностей произношения и через иные фонологические маркеры, присутствующие в ней. Так в недавнем английском исследовании было показано, что мужчины, которые произносили некоторые фонемы более отчетливо, оценивались женщинами как более привлекательные для долгосрочных отношений, а другие мужчины воспринимали обладателя такой хорошо артикулированной речи как более статусного. По мнению авторов исследования полученные результаты свидетельствуют о том, что аспекты произношения, влияющие на восприятие престижа и долгосрочной привлекательности партнера, могут указывать на высокий социально-экономический статус их обладателя, вероятно, из-за кристаллизации определенных артикуляционных паттернов в критический период языкового развития ^[102]. Исследование же китайских коллег показало связь между двумя стилистическими языковыми особенностями столичного китайского языка мандарин (англ. Mandarin Chinese). В работе 2005 года речь менеджеров иностранных финансовых компаний сравнивалась с речью менеджеров государственных компаний. Менеджеры в иностранном финансовом секторе представляют зарождающуюся культуру «яппи» и, будучи высокооплачиваемыми работниками по общемировым стандартам, олицетворяют авангард происходящих социальных перемен в Китае. По утверждению автора, работники таких международных компаний выделяются своими космополитическим взглядами, что характеризуется, в том числе, и стилем речи, который резко контрастирует с речью менеджеров более традиционных государственных предприятий. Таким образом, автор исследования показал существенную разницу в использовании языка в исследованных двух социальных стратах в Пекине ^[103].

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что половой отбор — это мощный эволюционный механизм, способный формировать определенные признаки, которые могут быть как полезны, так и не очень важны для выживания особи. При этом, наиболее существенен для направленной эволюции половых предпочтений тот факт, что привлекательный для противоположного пола признак не должен обходиться слишком дешево его носителю, ведь в этом случае его можно будет легко «подделать» ^[104]. А потенциальные обманщики, демонтирующие привлекательный, но «дешёвый» признак, в действительности могут быть лишены сопутствующих качеств в приспособленности. В результате важный биологический механизм избирательности теряет весь свой смысл, ведь при выборе партнёра становиться невозможным ориентироваться на присутствие такого ненадёжного признака. Однако, если признак является действительно обременительным, «слабый» индивид не сможет его симулировать ^[104]. И, возвращаясь к определению полового отбора, которое мы дали в начале нашего теоретического обзора, можно с предположить, что некоторые элементы ораторского искусства действительно являются сложными и «дорогостоящими», так что социально неуспешные индивиды о них не могут даже помышлять ^[3]. Мы полагаем, что определенные языковые маркеры наличия высокого социального статуса вполне могут быть подхвачены и усилены половым отбором. Таким образом красноречие, тембр голоса, манера вести беседу могут служить не только показателем креативности и сообразительности оратора, маркерами маскулинности и приспособленности, но и важными признаками, указывающими на принадлежность к определенной социальной среде, социальному классу.