Гоготишвили Л.А. Вклад постсимволистов Лосева и Бахтина в теорию построения дискурса (принципиальные различия на фоне фундаментального сходства)

Аннотация: Сопоставляются воззрения двух философов - А. Лосева и М. Бахтина. Оба работали в сфере постсимволизма: как русского (с приоритетными аллюзиями к Вяч. Иванову), так и немецкого (т.е. в контексте немецкой классической философии ― Гёте, Шеллинг, Гегель и др.,), а тем самым и в диалоге с неокантианством и феноменологией, которые в этом смысле можно толковать как постсимволистский этап немецкой философии. Показано, что именно тем, что развитие идей обоих философов шло по общим «постсимволистским» лекалам, определяется ― при всем тематическом и аксиологическом различии ― и их интеллектуально-техническая (операциональная), и интуитивно-тематическая, и в конечном итоге типологическая общность. Метод исследования феноменологическое описание и сопоставление сравниваемых концепций как на историческом фоне (постсимволизм), так и на фоне современных когнитивных и нарративных теорий; применение двойной методологической оптики: одновременный поиск контрастных и типологически общих параметров. В результате исследования выявлено: 1) что под резко отличающейся тематической поверхностью текстов Лосева и Бахтина лежит схожая интеллектуально-операциональная техника, определяемая в своем сходстве общей установкой на постсимволизм, 2) что указанная операциональная общность лежит в основе тех смысловых тематических инноваций Лосева и Бахтина, которые по своему прямому тематическому составу, на первый взгляд, не имеют ничего общего (имяславие и двуголосие). Обосновано, что и Лосев, и Бахтин работали с одними и теми же двумя феноменами, которые условно предложено называть двоичными и троичными символами, и что при этом операциональное обращение с этими феноменами оказывается у них по многим пунктам схожим. Оспорена дискуссионная точка зрения, согласно которой двоичность выражает самую сердцевину русского типа философствования, в отличие от троичности, которая, как утверждается оппонентами, ею не приемлется ― по тем или иным причинам, вплоть до «мистического испуга» перед постулируемым ею «третьим» элементом. В противовес распространенному мнению, что троичность не была адекватно воспринята русским символизмом в статье показано, что троичный символ не только признавался Лосевым и Бахтиным, но коррелировал с их ранними инновационными идеями. У раннего Лосева на концептуальном месте троичного символа говорится об имени (в контексте имяславия), у Бахтина ― о двуголосом слове (ДС), ведущем в перспективе к полифонии. Показано, что в лосевском имени как троичном символе непосредственно не данным третьим компонентом является сама сущность (она проявляется исключительно только через свою энергию); в бахтинском же ДС в качестве третьего (подразумеваемого) компонента можно понять скрытый ― внешне никак лингвистически не маркированный ― смысл отношения одного голоса к другому. Анализ всех дополнительных напластований в ДС составляет особую нарратологическую проблему, адекватно подойти к которой можно только через подробное рассмотрение феноменов символической двоичности и троичности. В движении обоих философов в постсимволистском направлении в статье выделено две фазы: 1) релятивная, на которой оба двигались от троичного символа по направлению к тезису о релятивности языка, и 2) фаза адеквации, на которой оба философа равно обосновывали, что существуют такие стратегии порождения речи, которые преодолевают языковой релятивизм силами самого языкового релятивизма. На фоне темы релятивности и ее преодоления обнажилось одно из значимых ― и более того: типологических для русской философии начала ХХ века ― сходств Лосева с Бахтиным: в статье высказана гипотеза, что с лосевской теорией относительных мифологий коррелирует бахтинская теория расхищенности единого языка на разные (профессиональные, жанровые, направленческие и т.д.) подъязыки, а с лосевской теорией абсолютной мифологии частично коррелирует полифоническая концепция Бахтина. Имеется в виду, что аналогично тому, как в лосевской абсолютной мифологии гасятся особенности относительных мифологий, так в бахтинской полифонии специфические подъязыки (голоса) входят в много векторные взаимные соотношения, которые гасят их специфическую релятивность и выводят высказывание в целом на адеквации. Такова только общая канва взаимоотношений абсолютной лосевской мифологии и бахтинской полифонии, за которой вскрывается взаимосвязанная система операциональных и тематических различий, в центре которой ― противостояние диалектики и диалога.

Ключевые слова:

Abstract: The author of the article compares views of the two philosophers, Aleksey Losev and Mikhail Bakhtin. These two philosophers worked in the sphere of post-symbolism, both Russian symbolism (mostly referring to Vyacheslav Ivanov) and German symbolism (i.e. in terms of German classical philosophy represented by Goethe, Schelling, Hegel and others). In other words, they were in dialogue with Neo Kantianism and phenomenology that can be interpreted as the post-symbolism stage in German philosophy. The authors show that the fact that both philosophers developed their ideas according to the common ‘post-symbolism’ patterns defined their intellectual-technical (‘operational’) and intuitive-thematic similarities despite their differences in themes and axiology. The research methods include phenomenological description; comparison of comparable concepts amid both historical background (post-symbolism) and modern cognitive and narrative theories and the method of the dual methodological optics, i.e. simultaneous search for contrast and common parameters. The results of the research are: 1) even though thematic ‘surface’ of Losev’s and Bakhtin’s writings seem to be very different, both of them use the same intellectual-operational technique as they are both oriented at post-symbolism; 2) the aforesaid operational unity lies in the basis of Losev’s and Bakhtin’s thematic innovations (imiaslavie – literally ‘praising the name’ and double-voicedness). The author proves that both Losev and Bakhtin woked with the same two phenomena. These phenomena can be conditionally called ‘dual’ or ‘triadic’ symbols. The author also argues against the opinion that while duality expresses the core of the Russian philosophy, the triplicity is not accepted in Russian philosophy up to the ‘mystical fright’ before the ‘third’ element. Despite the common opinion that triplicity was not adequately accepted by Russian symbolism, the author of the article shows that Losev and Bakhtin did not only accept the idea of triplicity but also used it as an innovation in their early works. Losev used a name as a triadic symbol (in his concept of Imiaslavie) while Bakhtin talked about a double-voiced word as a ground for polyphony. In Losev’s name the third element is the essence itself (presented solely through the energy) while in Bakthin’s ‘dual word’ the third element is the hidden, i.e. linguistically unobvious, relation of one voice to another. Analysis of all additional elements in the ‘dual word’ is a particular narrative issue which can be adequately viewed only through detailed analysis of the phenomena of duality and triplicity. The author of the present article defines the following two stages in the development of both philosophers’ post-symbolism concepts: 1) the relative stage when both philosophers moved from the triadic symbol to the thesis about linguistic relativity, and 2) the adequation stage when both philosophers proved that there were particular linguistic strategies that allowed to overcome the linguistic relativism by the means of the linguistic relativism itself. Studying the topic of relativity, the author has discovered another important peculiarity that Losev and Bakhtin had in common: Gogotishvili establishes a hypothesis that Losev’s theory of relative mythologies correlates to Bakhtin’s theory of the division of the common language into different (professional, genre and etc.) sublanguages, and Losev’s theory of absolute mythology partly correlates to Bakhtin’s theory of polyphony.

Keywords: