Психолого – политические особенности терроризма в условиях общества риска

Седых Наталья Сергеевна кандидат философских наук Эксперт Уральской ассоциации «Центр этноконфессиональных исследований, профилактики экстремизма и противодействия идеологии терроризма», специалист по связям с общественностью бизнес-школы РГЭУ (РИНХ) 344038, Россия, г. Ростов-На-Дону, ул. Большая Садовая, 69 Sedykh Natal'ya Sergeevna PhD in Philosophy associate professor at the Department of Psychology of Management and Acmeology at Southern Federal University.  344038, Russia, g. Rostov-Na-Donu, ul. Bol'shaya Sadovaya, 69 natalja.sedix@yandex.ru Другие публикации этого автора

Терроризм представляет собой одно из наиболее сложных явлений современности, приобретающее всё более угрожающие масштабы. Его проявления влекут за собой массовые человеческие жертвы, разрушение материальных и духовных ценностей. Трагические события последних десятилетий показали, что экстремальные ситуации могут достигать международных масштабов, обозначая верхнюю границу или мыслимый предел, заложенной в человеке деструктивности. Известно, что с конца 1960 годов масштабы терроризма начали приобретать угрожающие размеры, а за период с 1986 г. по настоящее время число терактов увеличилось на 50-60%. Одновременно с увеличением числа терактов изменяется их содержание и направленность: они становятся всё более жестокими и всё чаще угрожающими жизни людей. Так, в 1970 –х годах 80% терактов были направлены против собственности и только 20 % против людей; в 1980 –х годах – соответственно 50% и 50%; в 1990-х годах соотношение составило уже 30% и 70% ^[44].

Однако следует особо подчеркнуть, что терроризм в его нынешних формах и проявлениях стал возможен в условиях развивающегося общества риска. Общество риска, полагает автор этого термина, немецкий социолог У. Бек, - это общество, чреватое катастрофами. Его нормальным состоянием может стать чрезвычайное положение. Автор, характеризуя особенности данного общества, указывал на состояние всеобъемлющего страха, все более овладевающее людьми.Соответственно, по мнению исследователя, риск может быть определен как «систематическое взаимодействие общества с угрозами и опасностями, индуцируемыми и производимыми модернизацией как таковой» ^[2]. Это приводит к формированию качественно новых «социально опасных ситуаций» иинтенсификации глобальных угроз, к числу которых относится и угроза терроризма. В то же время активное производство рисков, характерное для современного общества, влечёт за собой и изменение его социальной структуры - перестройки по критерию степени подверженности рискам. Это во многом определяется тем, что в современных условиях даже богатство и власть не могут гарантировать спасения индивида от глобальных катастроф. Вследствие отсутствия каких-либо гарантий физической, социальной, экономической безопасности нарастает социальная тревога. В результате, по мнению У. Бека, общество теперь объединяет не классовая солидарность, а солидарность страха. В силу названных причин происходит изменение общности и её цели ^[2]. Это, на наш взгляд, выражается, в частности, в том, что в настоящее время объединение участников террористических организаций происходит на основерелигиозно-мировоззренческих установок. С точки зрения автора такая ситуация вполне соотносится с логикой развития современного общества, в котором объединение людей происходит по степени подверженности рискам. Причём солидарность такого рода и общие социальные страхи конкретной группы лиц нередко являются движущей силой развития идей относительно переустройства общества. Примером может служить активизация исламизма, являющегося идейным течением в мусульманской мысли новейшего времени, основанным на представлении о необходимости утверждения в обществе и государстве в определённых политических границах или в планетарном масштабе господства всеобъемлющего исламского комплекса правил поведения – шариата. Одновременно с этим в современных условиях также интенсивно развивается исламский экстремизм, который рассматривается как крайнее идейно-политическое течение в исламе, провозглашающее своей главной целью установление исламских форм государственной власти путем использования различных видов вооружённого и политического насилия. Однако ориентированная на создание «государства ислама» идеология исламизма отражает, в частности, стремление к сплочению мусульман в борьбе против экспансии европейского образа жизни и мыслей во имя сохранения ислама как религии и образцовой социальной модели. Исламисты критикуют негативные последствия модернизации, секуляризма и национализма для уммы как следствие засилья Запада ^[16]. В этой связи отметим, что, несмотря на глобальный и всеобъемлющий характер рисков, они распределяются неравномерно и становятся, прежде всего, уделом малоимущих. Анализируя данную проблематику, У. Бек указывает на очевидность того, что риски не упраздняют, а усиливают классовое общество и проблема распределения рисков становится главной по сравнению с проблемой распределения материальных благ.

Причём неравномерность распределения рисков, считает У. Бек, прослеживается и среди стран. Показательно, что рисков чаще и больше встречается в менее развитых странах ^[1]. Это привлекает внимание исследователей общества риска Э. Гидденса, У. Бека, Н. Лумана, которые связывают проблему распределения рисков с глобализационными процессами современности. В настоящее время признаётся, что глобализация отразилась на исламских странах преимущественно негативно. Несмотря на то, что страны с мусульманским населением изобилуют природными ресурсами, контраст между бедными и богатыми в них чрезвычайно велик и приближается к черте, за которой, по прогнозам аналитиков, возможен революционный взрыв. Вместе с тем, глобализация, проникая в исламский мир, обостряет внутренние противоречия: усиливает деградацию политических систем, деформацию моральных и семейных ценностей. В силу этого исламский мир в целом настроен против глобализации на западных основаниях. По мнению Э. Геллнера, именно ислам способен стать глобальной политической системой, предложить альтернативный вариант глобализации ^[37].

В этой связи важно отметить, что социальным мотивом террористической деятельности как таковой, по мнению ряда исследователей, является мотив преобразования, активного изменения мироустройства. Д.В. Ольшанский подчёркивает, что данный мотив обусловлен восприятием существующего миропорядка как несовершенного и несправедливого. В силу этого использование насилия как средства отстаивания политических интересов и изменения социально – экономической формации, во многом обусловлено процессами аномии, порождающими систематическое отклонение от социальных норм. Заметим, что понятие «аномия»(от французского слова anomie - отсутствие норм, организации, в свою очередь, происходит от греческого слова anomia - отрицание закона) выражает отношение индивидов к нормам и моральным ценностям социально-политической системы, в которой они существуют ^[19]. Безусловно, данная трактовка обнаруживает многоаспектность рассматриваемого понятия. Прежде всего, аномия означает такое состояние общества, при котором его членами утрачена значимость социальных норм и экспектаций, что предполагает высокую вероятность отклоняющегося и саморазрушительного поведения, вплоть до самоубийства. Согласно Р. Мертону, аномия выражается, в том, что, субъект, в целом знающий о существовании обязывающих его норм, относится к ним негативно или равнодушно. ^[17]. Вместе с тем аномия означает несоответствие, разрыв между универсальными целями и ожиданиями, одобряемыми в данной социально-политической системе, и социально- приемлемыми, санкционированными средствами их достижения, что стимулирует незаконные пути достижения этих целей ^[19].

Очевидно, что сегодня террористы своими действиями демонстрируют крайне отрицательное отношение к моральным, социальным, правовым нормам, господствующим в современном мире. Причина этого, полагает К. С. Гаджиев в том, что данные нормы «разработаны и утверждены западной цивилизацией и в целом отражают её интересы» ^[4]. Безусловно, такое социальное восприятие стимулирует развитие аномии, которая находит своё выражение в отсутствии эталонов, стандартов сравнения себя с другими людьми, позволяющих оценить свое положение и выбрать образцы поведения, что ставит индивида в неопределенное положение, лишая идентификации с социальной группой.

Кроме этого, по мнению Э. Дюркгейма, аномия превращается в постоянное и нормальное состояние индустриального общества, поскольку поощряя одинаковые для всех цели и ценности индивидуального успеха, данное общество оценивает жизнь большинства своих членов, лишенных богатства, власти и высокого престижа, как неудавшуюся ^[35]. Психологическое отражение этих социальных процессов Э. Фромм находит в том, что «… уверенность в себе, «чувство собственного достоинства» превращается лишь в отражение того, что думают о человеке другие. У него нет никакой уверенности в собственной ценности, не зависящей от его популярности и рыночного успеха. Если на него есть спрос, то он считает себя «кем-то»; если же он непопулярен, он и в собственных глазах никто. Эта зависимость самоуважения от успеха предполагаемой «личности» объясняет, почему для современного человека популярность стала настолько важной. От неё зависит не только успех в практических делах, но и способность человека сохранить самоуважение; без неё человек скатывается в пропасть неполноценности». ^[29]. Соответственно, в результате размышлений о том, стал ли человек свободным в условиях открытости и демократии, привело ли избавление от внешних оков к подлинной свободе, Э. Фромм, приходит к неутешительному выводу о появлении новых, более жестких ограничений по сравнению с теми, которые существовали в традиционных обществах. Одно из наиболее печальных последствий с его точки зрения – это утрата спонтанности, оригинальности мыслей, чувств и желаний. Они формируются в результате социального нормирования и давления; а также общепризнанных социальных шаблонов и жизненных сценариев. Соответственно, индивид, живёт в мире, с которым потерял все подлинные связи, в котором все и вся инструментализированы; он стал частью машины, созданной собственными руками. Он знает, каких мыслей, чувств, желаний ждут от него окружающие, и мыслит, чувствует и желает в соответствии с этими ожиданиями, утрачивая при этом своё «я», на котором только и может быть построена полная уверенность свободного человека ^[29]. Восприятие собственного интеллектуального, творческого, личностного потенциала как экономического и социального ресурса, отношение к себе и другим с точки зрения функциональных возможностей, подавление искренних порывов и следование социальным стереотипам приводит к переживанию отчуждённости, которая порождает тревогу и становится неисчерпаемым источником внутреннего беспокойства ^[29].

Вместе с тем «психологическая конституция» человека, по мнению Э. Дюркгейма, «требует цели, стоящей выше его». Однако в слабо интегрированном обществе такая цель отсутствует, и «индивид, обладающий слишком острым восприятием самого себя и своей ценности... стремится быть своей собственной единственной целью, а поскольку такая цель не может его удовлетворить, он влачит апатичное и безучастное существование, которое впредь кажется ему лишенным смысла»^[35]. Неслучайно Э. Фромм, рассуждая о глубокой психологической неудовлетворенности «автоматизированного» человека, указывал на то, что она служит значимой предпосылкой для принятия «любой идеологии и любого вождя за обещание волнующей жизни, за предложение политической структуры и символов, дающих жизни индивида какую-то видимость смысла и порядка» ^[29].

В этой связи важно отметить, что аномия, порождая систематические отклонения от социальных норм, готовит и ускоряет социально-политические перемены. Динамичное развитие современного постиндустриального общества, приводит к торжеству принципа пользы, расчета, автоматической обязательности, подчёркиваетсовременный исследователь В. А. Кутырев. Сегодня человеческое общение вытесняется юридическими отношениями, виртуальными коммуникациями, «гуманитарной техникой». И, по мере роста возможностей технологического манипулирования людьми, духовность как механизм поддержания их социальности устаревает, становится ненужной. В таких условиях терроризм, считает В. А. Кутырев,– «вершина айсберга сопротивления утилитарному социоэкономическому образу жизни, который ведет технологизированная часть человечества, другой его огромной части, продолжающей культивировать еще и духовные формы существования, ценностные способы регулирования социальных отношений» ^[10]. Данная позиция, на наш взгляд, соотносится с позицией Р. Мертона, убеждённого в том, что преступник - социальный критик общества. Он комментирует это следующим образом: «… в обществах, подобных нашему, давление, оказываемое стремлением к успеху, связанному с завоеванием престижа, приводит к устранению эффективных социальных ограничений в выборе мер, применяемых для достижения этой цели». Доктрина «цель оправдывает средства» становится ведущим принципом деятельности в случае, когда структура культуры излишне превозносит цель, а социальная организация излишне ограничивает возможный доступ к апробированным средствам ее достижения» ^[17].

Как считает Д. В. Ольшанский, обычный, типичный современный террорист по разным причинам давно пережил (неважно, осознанно или неосознанно) несовершенство общества, которое навязывает нормативные цели (ценности «успеха») и столь же нормативные средства их достижения, но не обеспечивает равного доступа ни к целям, ни к средствам ^[19]. По мнению Ахмеда Рашида, специалиста по исламу и автора книги «Джихад» питательной почвой для вербовщиков террористических организаций являются социально недовольные мусульмане. Его мнение фигурирует в одном из крупных печатных изданий США «Washington ProFil»: «В настоящий момент ни одна страна исламского мира не может похвастаться свободой от коррупции, невероятного обогащения правящей верхушки и нищеты низших классов». Он считает это одним из главных условий, не оставляющего иного пути недовольным, «кроме как сотрудничество с радикальными исламистами, которые обещают решить все проблемы, обращаясь к чистому исламу» ^[24]. Вместе с тем выгода, безопасность и репутация, как подчеркивал Т. Гоббс, составляют три мотивирующие цели человека. Человек стремится к высокой репутации, потому что является существом, наделенным гордостью и эгоистическим интересом. Гордость заставляет его быть завистливым в силу боязни, что «другие» сочтут его менее достойным, чем они сами, толкая этим предпринять соответствующие шаги. Такой образ мыслей присущ не только отдельным индивидам, но также социальным группам и общностям. Вследствие этого большое значение предается категории «государственная честь». «Государственная честь» воплощается в понятии «престиж», который определяется, прежде всего, экономическими и политическими возможностями государства ^[4].

Соответственно, создание объединенного исламского государства, что и объявляется стратегической целью террористов, позволит не только лоббировать собственные социально-политические интересы, но и отстаивать культурную самобытность. В этой связи следует отметить, что единовластный руководитель организации «Братья-мусульмане» аль -Худайби заявил: «У нас одна неизменная программа. Её цель – сплотить людей на почве истины, любви, братства, дружбы и сострадания, чтобы жить по законам шариата» ^[39]. Заметим, что сходным образом идею «государства ислама» прокомментировал и имам соборной мечети годного из российских городов в ходе фокусированного интервью, проводимого нами в целях определения специфики социального восприятия терроризма с точки зрения представителей традиционного ислама. Он отметил: «Если обратиться к Корану, то высшая цель джихада - основать шариатское государство. Такое, которое живет по законам Аллаха, - проще говоря, идеальное. В нем люди должны жить в здравии, любви, дружбе, никто не должен в чем-либо нуждаться и тем более – кого-то ненавидеть». Однако он особо подчеркнул, что «наивысший джихад – это, когда человек говорит слово истины в лицо несправедливому правителю, то есть тирану». Вместе с тем он подчеркнул, что «джихад как вооружённая борьба направлен только против тех, кто агрессивен в отношении мусульман, воюет с ними и вынуждает их защищаться (на что Аллах нам дал право, как и любому человеку в опасности)». В ходе нашей беседы имам с горечью заявил, что «любые священнослужители в России и мусульманское духовенство тоже ведут активную деятельность по борьбе с экстремизмом, в том числе и через интернет». Однако, к великому сожалению религиозных деятелей, «радикально настроенные мусульмане не посещают просветительские сайты и не ходят в мечети, где исповедуют традиционный ислам».

На наш взгляд, это в определённой степени обусловлено тем, что глобализация в интерпретации Э. Гидденса, является фактором отрыва индивидов, социальных групп, институтов от привязки к локальным социокультурным ситуациям. В условиях глобализации разрушаются социальные связи, которые в традиционных и индустриальных обществах выполняли функции формирования социального порядка. Вместе с тем они давали индивиду социальную стабильность, чувство надежности бытия, уверенности в будущем и защищенности. В то же время такая ситуация сковывала личную инициативу, ограничивала свободу выбора, подчиняла личность группе. Разрушение этих связей освобождает индивида от традиционных ограничений и одновременно лишает его ощущения незыблемости основ бытия, надежды на социальные гарантии. Это повышает чувство тревожности и страха перед необходимостью выбирать. К тому же у индивида не остается возможностей положиться на традиции или переложить на кого-то (сообщество, лидера, специалиста) бремя риска. В силу этих причин, утверждает Э. Гидденс, глобализация порождает общество риска как состояние всеобщей озабоченности, неуверенности и страха ^[6]

. Как известно, одним из базовых источников терроризма является психологическое состояние общества или его психолого-политическая нестабильность. В сложившихся обстоятельствах обусловленная неизбежностью рисков социальная тревога, становится, с точки зрения У. Бека, новым фактором образования и поддержания общественного порядка, основанного на расширении сферы политического через делегирование ей проблемы интерпретации рисков. В то же время институционализированная система производства риска объединяет индивидуальный и коллективный риск. Индивидуальные жизненные возможности или уровень экономической безопасности сегодня связаны с опасностями, порождаемыми динамикой глобальной экономики ^[2].

В контексте данной проблематики терроризм представляет собой сочетание высокого уровня политической мотивации с низким уровнем участия масс ^[21]. Причины этого заключаются в том, что объективные факторы, детерминирующие общественные процессы, находят своё социально-психологическое отражение в индивидуальном и групповом сознании в форме установок, стереотипов; а также доминирующих психологических состояний. Это и является непосредственным мотивационным регулятором поведения людей. Так, профессор Я. Росс из университета Балтимора, придерживается мнения, согласно которому психологический тип террориста - смертника формируется под воздействием социальных и психологических факторов. Социальные условия включают политический и экономический уровень развития общества, историко-культурные условия, степень недовольства и вектор направленности обид, эффективность контртеррористических мероприятий спецслужб. Я. Росс считает, что модернизация, демократия и социальные проблемы создают структурные условия для развития терроризма. Вместе с тем исследователь выделяет семь факторов, способствующих экстремизму: боязнь остаться невостребованным, сильное эго, депрессия, чувство вины, агрессия, кризис общества, рост числа тех, чья личность пострадала ^[40].

Отметим, что представители антитеррористоческих ведомств констатируют: в настоящее время инициатива перешла к молодому поколению исламистов. В этой связи подчеркнём, что молодежь, в силу своего особого положения, подвергается рискам в значительно большей степени, чем другие социальные группы. Причём наиболее ярко это проявляется в странах и регионах, где наблюдается социально-экономическая нестабильность. В такой ситуации возникают трудности при решении жизненно важных вопросов: получении образования, построении карьеры, создании семьи. Это затрудняет поиск путей конструктивной реализации духовного, интеллектуального, творческого потенциала и становится значимой предпосылкой развития агрессии и деструктивных форм социального поведения. Вместе с тем гигантский разрыв между имущими и неимущими людьми во многих странах и регионах мира может приводить к образованию и поддержке различных повстанческих и террористических групп.Люди, которые фактически не имеют материальных жизненных ресурсов (и, следовательно, почти ничего не теряют) становятся первыми кандидатами для вступления в экстремистские организации, обещающие лучшие условия жизни после того, как имущие будут лишены власти ^[26].

В то же время известны случаи, когда террористами - смертниками становятся социально благополучные люди. Например, в журнале, издаваемым «Аль- Каидой», подробно описываются биографии шахидов и приводится интервью одного из смертников, который опровергает то, что молодые люди становятся смертниками в результате депрессии и бедности: «Я понимаю, что означает операция самопожертвования. Я студент из состоятельной семьи. У меня нет проблем с психикой и т.д. Я могу закончить обучение и стать врачом» ^[16]. Такое деструктивное поведение, по нашему мнению, только на первый взгляд кажется не имеющим социальных причин и психологических предпосылок, однако они обнаруживаются при рассмотрении отдельных особенностей развития современного общества. Во-первых, классовое расслоение общества, сохраняя значимость на одних уровнях социальной организации, утрачивает смысл в отношении рисков. В данном контексте речь идет о единстве общества перед ними: «…модернизационные опасности раньше или позже приводят к единству преступника и жертвы» ^[2].
Важнейшим следствием наблюдаемого «эффекта бумеранга», по мнению У. Бека, является социальное и экономическое отчуждение, связанное с обесцениванием территорий, ресурсов, деятельности в связи с подверженностью модернизационным рискам. В результате этих процессов, по мнению исследователя, сегодня в любом обществе люди постоянно подвергаются определенным рискам. В благополучном, процветающем обществе могут доминировать одни риски, а в нестабильном, кризисном – другие. Избавиться от нарастающих угроз в условиях глобальности рискогенных факторов не удается никому ^[2]. В этой связи возможно усиление различных социальных страхов, которые могут иметь реальную основу, а могут быть преувеличены. Отметим, что чрезмерно преувеличенный страх - это страх, основанный на искажённом восприятии. Следовательно, он может приводить к ошибочному анализу реальных опасностей и неадекватным мерам противодействия. В частности, может иметь место такое экстремально-эмоциональное реагирование на потенциальный источник опасности, которое блокирует рациональный анализ информации. Это, в свою очередь, может запускать механизм формирования образа «коварного врага». Преувеличенный страх может также породить эскалацию насилия как ответную реакцию на угрозу ^[26].

Во – вторых, риски имеют тенденцию к усилению, так как они продукт передовых современных технологий, к числу которых относятся и средства массовой коммуникации. Вследствие этого зачастую «неизведанные и неожиданные последствия приобретают характер господствующей силы» ^[2]. Например, глобальная информатизация социального пространства повлекла за собой развитие движения всемирного джихада и интенсификацию террористических угроз. Причём по заявлениям идейных вдохновителей соответствующих организаций в современных условиях медиаджихад рассматривается как равный по своей значимости войне с оружием в руках и может составлять 90% от общих усилий экстремистов. ^[16]. Столь сильная концентрация внимания на медиа-составляющей деятельности вполне объяснима тем, что вследствие активного развития информационной сферы, по мнению М. Московичи, задача удержания власти предстаёт как коммуникативная задача. Сходного мнения придерживается и известный американский футуролог Э. Тоффлер, полагающий, что на современном этапе знание и информация стали важнейшими ресурсами власти.Это во многом обусловлено тем, что, по мнению многих исследователей, риски «объективно» существуют лишь в форме знаний о них и, исходя из этого, их целесообразно рассматривать как социально конструируемые феномены. Основной предпосылкой развития данной концепции служит следующее положение: «правда о риске» конструируется посредством общественного дискурса, стратегий, практик и институций. В фокусе внимания исследователей, опирающихся на работы М. Фуко, оказывает вопрос о том, каким образом различные концепции риска порождают специфические нормы поведения, которые могут быть использованы для мотивирования индивидов к свободному участию в процессах самоорганизации в ситуациях связанных с рисками ^[32]. В частности, Н. Луман предлагает постигать феномен риска соответственно смыслу коммуникаций ^[12]. В этой связи необходимо отметить, что коммуникативное действие, считает Ю. Хабермас, как символически опосредованная интеракция, во-первых, задаёт систему отсчёта для описания и понимания происходящего, для конструирования его как предмета познания, во-вторых, коммуникативное действие – это конкретно-исторический процесс производства социальной реальности ^[31]. Следовательно, в контексте данной проблематики риск имеет знаково- символическое содержание и интерпретативное воплощение в сообщении о нём.

Вместе с тем усложнение и динамичность социальных процессов в обществе, влияние происходящих общественных изменений непосредственно на повседневную жизнь человека делают его все более зависимым от потока сообщений средств массовой коммуникации. Все меньше сведений, необходимых для своего социального поведения и жизни в обществе, он может получить, основываясь только на своем повседневном опыте. Все больше необходимой социальной информации современный человек получает из теле- и радиопрограмм, периодических изданий и Интернет - ресурсов. Особенно ярко это проявляется в формировании мнений по вопросам, которые не находят отражения в его непосредственном опыте, например, об обстановке в других городах, регионах, странах, о политических лидерах, об экономической конъюнктуре, международном терроризме и т.п. Вследствие этого усиливается влияние массовой коммуникации на повседневную жизнь человека. Масс-медиа создают для него своего рода "второю реальность", "субъективную реальность", которая оказывает значительное, а при определённых условиях, приоритетное воздействие на социальное мышление и поведение личности ^[3]. В связи с этим «не зная действия средств коммуникаций, невозможно понять общественные и культурные изменения... Средства коммуникаций, изменяя среду, вызывают в нас необычные соотношения чувственных восприятий. Расширение любого чувства изменяет образ нашего мышления и деятельности нашего восприятия мира. Когда изменяются эти соотношения, изменяются и люди…», - утверждает М. Маклюэн ^[13]. Это преимущественно определяется тем, что деятельность масс-медиа происходит в определённом смысловом пространстве. СМК не представляет (или повторно представляет) фрагмент реальности, а скорее производят или конструируют его ^[36]. При этом сконструированные медиа образы, порождают реальные эмоциональные и когнитивные реакции и побуждают к определённым социальным действиям. Это иллюстрирует и комментарий имама соборной мечети одного из российских городов, относительно того, что побуждает молодых людей участвовать в террористической деятельности: «Средний возраст таких людей, к примеру, уроженцев Дагестана, - уже от 14 до 22 лет. В этом тоже ответ на вопрос «что ими движет». Отсутствие опыта и чужая воля. Это очень молодые, юные ребята. В основном они искренне верующие, но были введены в заблуждение – например, насмотрелись на сомнительных сайтах разнообразных обращений Саида Бурятского, Доку Умарова и прочих и попали под их влияние». Отметим, что именно такие сюжеты способны оказывать значительное информационно – психологическое воздействие, так как одна из неспецифических функций СМК - функция присвоения статуса общественным проблемам, организациям, движениям и конкретным личностям. Внимание средств массовой коммуникации свидетельствует, что объект сообщения достоин быть выделенным из анонимной массы, его поведение и мнения достаточно важны для всех ^[15].Это эксплуатируется лидерами террористических организаций. Показательным примером служит также следующий случай. В мае 2007 г. ведущий известного радикального форума по прозвищу «Моджахед 1988» обратился к многочисленным посетителям со словами: «Прощайте, Я люблю вас всех. Молитесь все за меня, чтобы я стал шахидом». Через некоторое время на форуме были размещены подробности гибели «Моджахеда 1988». Безусловно, обращение популярного ведущего одного из форумов находит отклик в молодёжной среде и обладает пропагандистским эффектом ^[16].

Вместе с тем, целенаправленное управление информационными потоками, позволяет «достичь искомых целей, минимально расходуя ресурсы власти; убедить людей в их личной заинтересованности в этих целях; превратить противников в союзников» ^[27]. Очевидно, что это определяет активное использование Интернета террористами как средства коммуникации, пропаганды, вербовки. Так, в интересах всемирного джихада действует около 5600 сайтов, причём каждый год открывается около 900 новых ^[41].Такая активность, безусловно, имеет определённые цели, продиктованные тем, что «информационная бомба взрывается в самой гуще людей, осыпая как шрапнелью образов и в корне меняя и восприятие нашего внутреннего мира, и наше поведение» ^[27]. В этой связи важно отметить, что в рамках исследовательской парадигмы социального конструкционизма, язык получает конститутивный статус, способность активно воздействовать на поведение и мышление людей и рассматривается как порождающий процесс. При этом под текстом понимается и устное выступление, и письменные материалы, и визуальные изображения, и даже значения, закодированные в одежде и манере ее носить. Фактически все, что так или иначе семантически нагружено, является проявлением того или иного дискурса и может быть определено как «текст» ^[30]. В силу этого Интернет позволяет осуществлять то, что Д. Деннинг назвала «управление восприятием - то есть террористы могут позиционировать себя точно такими, какими хотят казаться, без фильтров, налагаемых традиционными СМИ» ^[34]. В этой связи рассмотрим некоторые особенности конструирования экстремистских сайтов. Прежде всего, на подобных сайтах нечасто встречаются прямые призывы к насилию. Они выстроены преимущественно по модели сайтов легитимных политических движений и партий,поэтому основное внимание уделено описанию дела, за которое борются террористы. Вместе с тем большая часть наполнения сайтов террористических организаций состоит из справочных материалов, в первую очередь, по истории движения. Заметим, что именно недостаточность освещения идеологического контекста экстремистской деятельности отличает медийные репрезентации терроризма в традиционных СМИ. С помощью Интернета террористы пытаются компенсировать данный недостаток ^[43].

Это позволяет сделать и размещение видеообращений боевиков, которые зачастую подробно раскрывают политическую и социальную мотивацию экстремистской деятельности и позиционируют себя как борцов за справедливое мироустройство. Сходные цели имеет и созданная по инициативе бен Ладена компания «ас- Сахаб», производящая профессиональные видеоклипы, продвигающая «культуру джихада» ^[16].

Безусловно, такая репрезентации экстремистской деятельности служит идеи «моральной легитимизации насилия» и позволяет осуществлять групповое манипулирование. Это определяется тем, что намеченные к реализации цели, конкретные программные установки и практические шаги должны быть морально санкционированы господствующим в данной среде общественным мнением, после чего любые акции этого движения, даже если они сопряжены с неминуемыми беспорядками и кровопролитием, заведомо будут восприниматься как нравственно оправданные, отвечающие неким высшим интересам ^[20]. В этой связи весьма интересно экспертное мнение известного исламоведа Раиса Равкатовича Сулейманова, руководителя Приволжского центра региональных и этнорелигиозных исследований Российского института стратегических исследований, прозвучавшее в ходе личной беседы автора, организованной по методу фокусированного интервью. Рассуждая, по поводу того, что привлекает молодёжь в террористической деятельности и, почему среди террористов немало социального благополучных людей, имеющих все шансы преуспеть, он, указал на «использование социальной риторики» и подчеркнул, что их увлекает «идея служить некоему справедливому проекту». «Халифат в этом отношении выглядит как такой своеобразный коммунизм XXI века, ради которого люди готовы пойти на всё, в том числе и люди зажиточные. Что толкает того же Бен Ладена на поддержку терроризма и самого участия в этом? Некая благородная идея социальной справедливости, как он её понимает». В этой связи Раис Равкатович провёл историческую параллель, задаваясь вопросом, «что толкало тех же революционеров конца IXX начала XX века, которые были выходцами из дворянских семей? Того же Владимира Ульянова, например?» Ответ на этот вопрос вполне очевиден и заключается, по его словам, в следующем: «идея построить некое социально – справедливое государство, как они его трактовали».

Заметим, что в философском энциклопедическом словаре идея трактуется как «форма постижения в мысли явлений объективной реальности, включающая в себя сознание цели и проекции дальнейшего познания и практического преобразования мира» ^[28]. Тогда идеология предстаёт как система взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу, социальные проблемы и конфликты, а также содержатся цели (программы) социальной деятельности, направленной на закрепление или изменение (развитие) данных общественных отношений ^[28]. Необходимо отметить, что идеология заключает в себе представление о должном. В силу этого идеология стремится обосновать то, что должно быть или же то, каким должен быть социальный мир и общественный порядок, исходя из определённой точки зрения. И, вместе с тем, как его следует изменить, в случае, если реальная ситуация не соответствует неким морально-идеологическим догмам. Причём, это характерно для всех идеологических систем, так как светская идеология, полагают современные исследователи А. – Н. З.Дибиров, Г. К. Сафаралиев, это та же религия, отказавшаяся от идеи бога. Развивая эту мысль, авторы указывают, что, например, в марксизме на место Бога поставлен «естественноисторический закон» ^[25]. В этой связи отметим, что Альбер Камю, много размышлявший о метафизическом смысле революционного насилия, полагал, что «взрывая бомбы» русские революционеры – террористы, «разумеется, прежде всего, стремились расшатать и низвергнуть самодержавие. Но сама их гибель была залогом воссоздания общества любви и справедливости, продолжением миссии, с которой не справилась церковь. По сути дела они хотели основать церковь, из лона которой явился бы новый Бог». ^[8]. Современные авторы, анализируя коммунистический манифест, находят причину его убедительного социального звучания в морально-идеологическом призыве, выраженном яркой, образной, обличительной инвективой против капитализма как бездуховного, бесчеловечного, уродливого социального строя, который должен быть уничтожен, прежде всего, в силу аморальности ^[25]. Однако и современные радикальные деятели выступают с резкой критикой существующего социального порядка, указывая на крайнюю степень его безнравственности и, утверждая, что человечество от краха может спасти новая мораль, иная ценностная основа социального бытия. Например, имам Хомейни в разговоре с итальянской журналисткой утверждал: «Вещи – это хорошая сторона Запада… Мы не боимся ни вашей науки, ни вашей техники. Мы страшимся ваших идей и ваших обычаев». Вместе с тем он выражал опасения, что «мусульманский мир погрязнет в хаосе, коррупции, утратит моральную основу» и полагал, что «избежать столь печального развития событий можно только путем создания государства, которое будет контролировать все аспекты жизни мусульманского общества…» ^[23]. Известный радикальный деятель, Сейид Кутб провозгласил, что «…исламская религия имеет своей целью обратить всех обитателей этого мира к их Господу и избавить их от порабощения…» ^[9]. Однако, по его мнению, исламское возрождение не может быть начато без религиозной, а успешно продолжено и завершено без политической революции.

Вместе с тем современные социально – политические реалии порождают новое видение путей свершения революций и реализации политических проектов. В связи с интенсивным развитием массовой коммуникации как социального и политического института, психологические войны, осуществляемые путём воздействия на массовое сознание, являются весьма быстрым и эффективным способом достижения целей, так как полностью соответствуют «духу времени». Они ведутся, преимущественно, информационным способом и характеризуются как совокупность различных форм, методов и средств воздействия на широкие массы с целью изменения взглядов, мнений, ценностных ориентаций, настроений, установок, стереотипов поведения и т.п. ^[18]. В конечном итоге психологические войны нацелены на достижение устойчивого результата в формировании общественного мнения, закладывание установок и паттернов поведения в подсознание масс. При воздействии на такие установки впоследствии происходит управление массовым психическим сознанием.

В этой связи важно отметить, что к ключевым признакам современного терроризма относится то, что цели террористического акта выходят за пределы причиняемого им разрушения, причинения телесных повреждений, смерти. Цели террористического акта достигаются путём психологического воздействия на лиц, не являющихся непосредственными жертвами насилия. ^[25]. В данном контексте, теракт, на наш взгляд, выступает как психологическая операция (акция). Следует заметить, что акции психологической войны нацелены на дезориентацию населения. Это осуществляется с помощью специфического информационного воздействия, направленного на внесение в общественное сознание определённых идей, взглядов, социальных мифов и иллюзий, искаженных представлений о каком-либо социальном событии, ситуации или явлении.

Психологические операции рассматриваются, прежде всего, как скоординированная пропагандистская деятельность, позволяющая достичь прямых или косвенных выгод для стороны, организующей данную деятельность ^[18]. Подчеркнём, что пропаганда представляет собой целенаправленное и систематическое стремление формировать восприятие и направлять поведение объекта пропаганды для достижения желаемой цели. В силу этого пропаганда служит формированию идеологической составляющей того или иного общественного порядка, и в рамках психологической войны выступает как организованное убеждение без применения насильственных мер.

Соответственно, в психологической войне ключевую роль играют различные способы идеологического влияния и пропаганды, направленные на формирование общественного мнения в нужном манипуляторам ключе. Подчеркнём, что, идеология, согласно концепции зарубежного исследователя Томпсона, является смысловой конструкцией, поскольку выражена символическими формами, представляющими собой широкую совокупность действий и высказываний, текстов и образов. В этой связи идеология рассматривается через призму путей и способов, в которых значение, мобилизованное посредством символических форм, служит установлению и поддержанию отношений доминирования ^[42]. Однако, рассматривая особенности идеологии, необходимо обратиться к тому, как происходит мобилизация смысла в определённых социально – исторических контекстах и как это способствует поддержанию власти индивидов и групп. При этом власть понимается как социально или институционально обусловленная возможность, позволяющая индивидам принимать решения, достигать целей или реализовывать свои интересы ^[42]. На наш взгляд, один из способов обретения власти экстремистами - легитимизация насилия, нацеленная на утверждение определенных социально-политических взглядов и формирование соответствующих идеологических установок у широкого круга лиц.

Отметим, что общий механизм морального оправдания насилия характеризуется следующим: "...насилие придает смерти характер ритуальной жертвы... Когда смерть становится мерилом преданности благородному делу, даже жертвы становятся соучастниками насилия, если они принимают это как некую историческую необходимость. Для политического насилия это один из путей обрести свою легитимность" ^[20]. В этой связи весьма показательно участие женщин в террористической деятельности. Вовлекая женщин в деструктивную деятельность, организаторы акций рассчитывают, прежде всего, на «психологический эффект», отметил в ходе нашей беседы исламовед Раис Равкатович Сулейманов. Он также подчеркнул, что «смерть женщины, например, в результате самоподрыва, или её участия в боевых действиях, воспринимается как некий акт героизма» и служит социальной репрезентации насилия «как справедливой войны».

Репрезентация, согласно С. Холлу, есть та практика, благодаря которой возникает общепринятое знание и общий смысл, вырабатываемый в процессе коммуникации с некой аудиторией. Это во многом обусловлено тем, что суть коммуникативного процесса состоит всовместном постижении предмета, поэтому данный процесс реализуется посредством единства деятельности, общения и познания. В то же время коммуникация, является смысловым и идеально-содержательным аспектом социального взаимодействия, поэтому влияние в процессе коммуникации обеспечивается посредством системы знаков, которые формируют значение. При этом оперирование знаками подразумевает воздействие на социальное мышление и поведение, так как знак изменяет состояние участников коммуникативного процесса. В этом смысле «знак в общении подобен орудию в труде» ^[11]. Следовательно, информационно-коммуникационное влияние выражается в формировании или изменении социального восприятия какой – либо личности, группы, общественно – значимой ситуации. Соответственно, женщины - смертницы выступают в качестве, своего рода психологического оружия, характеризующегося преднамеренным и организованным воздействием на психику и поведение. Неслучайно, по мнению радикальных идеологов, акции смертников должны получать мощную медиаподдержку, чтобы возложить ответственность за многочисленные жертвы среди мирного населения Запада на правительства государств, поддерживающих США в их всемирной борьбе с терроризмом. Прежний руководитель ХАМАС Абд аль – Азис ар –Рантси подчёркивал: «Акции смертников вселяют ужас в сердца врагов, что является одной из причин поражения…». Вместе с тем, по словам известного исламиста аз-Заркауи Аймана аз-Завахири, «мы на войне, где более половины места занимает медиавойна за сердца нашей Уммы». ^[16].

Однако террористы постоянно совершенствуют способы информационно-психологического воздействия. Например, Хезболла даже выпустила компьютерную игру, которую Центральный Интернет-отдел разрабатывал два года ^[38]. Необходимо отметить, что компьютерная реальность рассматривается сегодня как тип виртуальной и обозначается как опыт новой эпохи, обнаруживший способность к изменчивости без предела, лабильность, интуитивность и иррационализм самой человеческой природы. Активный пользователь Интернета ощущает его пространство как пространство без границ. В этом виртуальном мире всё возможно: начать всё сначала или создать будущее «…Шанс «жизни наоборот» обуславливается отсутствием точек невозврата … персонажи легко взаимозаменяемы. Они обладают сверхчеловеческими возможностями…» ^[33]. Личность воспринимает себя создателем мира, имеющего статус онтологического. А все метамарфозы, случающиеся в нём с персонажем и временем, не отличаются от живых, то есть не являются вторичными. Однако многие из этих людей теряют способность к различию реальных артефактов и виртуальных, компьютерных и подлинных. Иными словами, они готовы воплощать в реальность агрессивные модели поведения, освоенные с помощью компьютерной игры. Это во многом обусловлено тем, что виртуальный образ, несмотря на то, что он является продуктом психической реальности, кажется более живым, истинным, обладает собственной активностью и может оказывать регулирующее воздействие на поведение человека. В этой связи следует отметить, что функция опосредованного поведения является важнейшей функцией социальных представлений, которые обеспечивают разделяемые коды социального взаимодействия и позволяют конвенциализировать объекты, идеи, теории, события и отношения, подчиняя их обыденности, здравому смыслу. Исследователь данного феномена М. Московичи, указывает на то, что представления основаны не на тех вещах и ситуациях, которые в них упоминаются, а на коммуникации, касающейся этих вещей и ситуаций^[14].

Исходя из вышеизложенного можно сделать вывод, что учет рассмотренных особенностей современного общества и его информационной сферы позволяет лидерам террористических движений использовать различные пропагандистские и манипулятивные способы, чтобы развивать медиадискурс о терроризме таким образом, который способствует формированию соответствующих социальных представлений, позволяющих рассматривать террор как конструктивный способ социально-политических преобразований и личностной самореализации. Мы считаем необходимым дальнейший всесторонний теоретико-эмпирический анализ современного терроризма, который, с точки зрения автора, является способом информационно-психологического воздействия с целью управления социумом посредством превентивного устрашения и достижения социально-политических и экономических целей ^[22]. Результаты данного исследования, на наш взгляд, будут полезны при оптимизации системы информационно-психологического противодействия терроризму и повышении эффективности мероприятий психолого-педагогического характера, направленных на профилактику развития идей экстремизма и терроризма среди подростков и молодёжи. В этой связи необходимы инновационные образовательные программы, предполагающие разработку практико – ориентированных коммуникативных технологий и использование интерактивных методов обучения в целях развития активной социальной позиции, исключающей соучастие в терроре.