ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ МЕСТНОГО ПРАВА В БЕССАРАБИИ В СОСТАВЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ (1812-1917 гг.)

Международно-правовое оформление включения Бессарабии в состав Российской империи уходило своими истоками к периоду второй половины XVII столетия, когда молдавский господарь Георге Стефан обратился к русскому царю Алексею Михайловичу с просьбой о принятии Молдавии в русское подданство. 29 июня 1656 г. последовала грамота главы Московского государства, в которой определялось: «По нашу царского величества высокую руку тебя, Стефана воеводу и владетеля молдавской земли со всею молдавскою землею принятии велети». При этом уже в данной грамоте в достаточно пространной форме определялось сохранение прежней государственно-правовой системы молдавских земель после принятия российского подданства: «Чтоб вам жить в том чину и чести, как было в вашем государстве при прежних государях, которые были не под повелением турок» ^[1]. И хотя Молдавия не вошла в состав России, вопрос о Молдавском княжестве во взаимоотношениях России и Османской империи занимал важное место, поскольку Россия стремилась расширить связи с ними и рассматривала их как возможных союзников в противодействии территориальной экспансии Турции ^[2].

Русско-турецкие войны конца XVII – первой половины XVIII вв. не были успешны, но уже во время Прутского похода Петра I русские войска вступили на территорию Молдавии. Во время правления императрицы Екатерины II ситуация начала меняться. Кючук-Кайнарджийский мирный договор, заключенный 10 (21) июля 1774 г., завершил первую русско-турецкую войну и подтвердил территориальные завоевания России в рамках предыдущего Белградского мирного договора 1739 г. ^[3] Он признавал за российской стороной право защиты и покровительства христиан в дунайских княжествах (арт. 16) и значительно ослабил позиции Турции в Молдавии и Валахии. По Ясскому мирному договору 29 декабря 1791 г. (9 января 1792 г.) в результате русско-турецкой войны 1787-1791 гг. была присоединена к России территория между Бугом и Днестром ^[4].

Вхождение Бессарабии (территории между Днестром и Прутом) в состав России закрепил Бухарестский мирный договор между Российской и Османской империями 16 (28) мая 1812 г. как итог русско-турецкой войны 1806-1812 гг. По нему Порта уступала России восточную часть Молдавского княжества – Бессарабию, все население которой поступало под российскую юрисдикцию ^[5]. После ратификации договора манифест Александра I от 5 августа 1812 г. известил российское население о появлении новых подданных и территории ^[6]. Эти акты отразили закрепление Бессарабии за Российской империей и распространение на нее юрисдикции Российского государства.

По результатам Крымской войны Парижский мирный договор, подписанный 18 (30) марта 1856 г. на Парижском конгрессе Россией и союзниками по Крымской войне (Османская империя, Франция, Англия, Австрия, Сардиния, Пруссия), закрепил передачу Молдавии части Южной Бессарабии (к 7 марта 1857 г. были переданы около 10,3 тыс. кв. км с населением примерно 130 тыс. человек) ^[7]. Южная Бессарабия вместе с Молдавским княжеством вошла в состав нового государства Румынии (Объединенные княжества Молдавия и Валахия) ^[8]. В 1862 г. Молдавия утратила свою государственность и вошла в состав Румынии как унитарного государства. Возвращение Южной Бессарабии в состав Российской империи стало результатом русско-турецкой войны 1877-1878 гг., было закреплено Сан-Стефанским мирным прелиминарным договором 19 февраля (3 марта) 1878 г. и оформлено Берлинским мирным договором 1 (13) июля 1878 г., по которому «княжество Румыния уступает обратно его императорскому величеству часть Бессарабской территории, отошедшей от России по Парижскому трактату 1856 г.» ^[9]. В связи с этим были внесены коррективы во российское законодательство и изданы в 1879 г. специальные правила по рассмотрению уголовных и гражданских дел на возвращенных территориях по румынским законам ^[10].

Социальное пространство Бессарабии (по результатам переписи 1817 г.) включало около 482 000 жителей (96 000 семей). Этнический состав населения: 86,8 % – молдаване, 6,2 % – «малороссы», 4 % – евреи, 1,2 % – русские, а также малое количество греков, армян, болгар и гагаузов. К середине 1840-х гг. население региона составляло до 700 000 человек и включало 59 % молдаван, 17,2 % малороссов и русин, 9,3 % болгар и гагаузов, 7,1 %, евреев, 2,2 % немцев, 2,2 % великороссов. Население региона динамично росло: к 1861 г. насчитывало насчитывалось 1 003 035 человек, из которых «молдаван и валахов» – 51,4 %, «малороссов и русинов» – 21,5 %, «великороссов» – 6,8 %, болгар – 5,6 %, евреев – 9,5 %, немцев – 3%, цыган – 1,3%. К концу XIX столетия население Бессарабии - по переписти1897 г., которая не указывала «национальность», население выросло до 1 935 000 человек и по языковой принадлежности румыноязычное население (молдаване) составляло 920 919 человек – 47,58%, малороссы – 19,6%, евреи – 11,79%, великороссы – 8%, болгары – 5,33%, немцы – 3,1%, «турки» ( гагаузы) – 2,9%. В начале XX в. доля молдаван выросла до 51% (1901 г.) при численности населения в 2 170 000 человек. В 1915 г. проживало 2 686 000 человек. Современные исследователи В Таки и А. Кушко подчеркивают, что «на протяжении XIX в. облик населения Бессарабии глубо­ко изменился: эта территория превратилась из малонаселенного "фронтир" в густонаселенную и полиэтничную "окраину" Россий­ской империи» ^[11].

Интеграция Бессарабии в государственно-правовую систему Российской империи и сохранение действия местного правастали главной задачейРоссийского государства в отношении населения вновь приобретенной территории. Во время войны с Турцией административное управление в Молдавском и Валашском княжествах осуществлялось заместителем командующего рос­сийскими войсками по гражданской части, которые одновремен­но являлись членами Диванов (совещательных органов) обоих кня­жеств и действовали на основании специальных инструкций российского правительства. Как и в других национальных регионах Российской империи, здесь сложился различный подход к сферах регулирования публично-правовых и частноправовых отношений, что нашло отражение в развитии правового регулирования.

В сфере государственного права положение Бессарабии в составе Российской империи начало определяться с окончанием войны с Турцией, когда 23 июля 1812 г. императором Александром I был утвержден «в виде опыта» правовой акт – Временное правление в Бессарабии (проект подготовил дипломат И. Каподистрия). Уже данный акт закладывает обособленную систему управления и правового регулирования ^[12]. Как справедливо отмечает современный историк В.Я. Гросул, исследовавшийуправление этим национальным регионом, «после присоединения к России Бессарабия получила админист­ративное устройство, заметно отличавшееся от русских губерний и окраин страны. Можно с полным основанием говорить о бес­сарабской автономии в составе России, о том, что, в принципе, ставилась цель создать здесь нечто подобное Великому княжеству Финляндскому» ^[13].

Временное правление 1812 г. определяло, что в области действовали две администрации: военная – «военное начальство» (вверяется «командующему войсками, расположенными в крепостях и на пограничной линии») и гражданская – «гражданское управление» (гражданский губернатор осуществляет «все части внутреннего управления сей области»). Также в данном правовом акте определялось принципиально важное положение: «Жителям Бессарабской области предоставляются их законы» (§ 6). Поэтому гражданские и уголовные дела рас­сматривались судами по местным бессарабским законам и обычаям. Это достаточно декларативное предписание подробно не детализируется в данном документе, но обозначало намерение российской верховной власти сохранить социокультурные и управленческо-правовые особенности развития приобретенного региона в составе Российской империи. Временное правление определяло и новые «преимущества Бессарабской области» для новых российских подданных. Следуя сложившейся практике по отношению к населению новых регионов, российская верховная власть определяла, что «все жители сей области и те, которые впредь в оной поселятся, освобождаются на три года от всякой подушной подати и поземельного сбора в казну», а также «освобождаются от рекрутской повинности» (§§ 22-23). Л.А. Кассо подчеркивал, что «лучшим еще доказательством, что при устройстве Бессарабской области наша государственная власть хотела оберегать национальную самобытность жителей покоренного края, нужно считать, конечно, сохранение за Бессарабией прежних оснований правовой жизни» ^[14].

Местное управление в апреле 1812 г. возглавил гражданский губернатор – молдавский боярин С. Стурдза (пере­селился в Россию после Ясского мира 1791 г.). Ему в апреле 1812 г. из Петербурга была направлена инструкция, в которой определялась главная задача: «Все, что только способно поразить взоры и воображение подданных сей области, должно приведено быть в действие, чтобы поселить в них любовь к отечеству и к его правлению». Губернатору предписывалось изучить «истинное состояние населения, число поземельных собственностей, число земель, в распоряжении казны состоять могущих»; способствовать переселению в него жителей соседних стран: «Болгары, сербы, молдаване и валахи ищут отечества, вы можете оное им предложить в сем крае»; развивать промыслы и торговлю, привлекать для этого капиталистов и людей, «кои способны были бы привести ее в общение»; привлекать инвестицииу: «Надобно привлечь сюда какой-либо из богатых иностранных домов»; обеспечивать продовольствием войска и др. Также указывалось: «Жалование ваше, равно как вашей канцелярии и других чиновников, разные отрасли управления составляющих, получаемо будет от доходов земли» ^[15].

Временное правление 1812 г. и организованные в соответствии с ним управление и правовое регулирование в Бессарабии должны были обеспечить в условиях войны с Францией внутриполитическую устойчивость края и обеспечение геополитических интересов России на южных рубежах империи в связи с войной с наполеоновской Францией. В связи с этим Б.Э. Нольде подчеркивает, что «система, установленная актами 1812-1813 гг., характеризуется двумя основными признаками: во-первых, управление всецело подчиняется старым молдавским законам, подчиняется не только в отношении гражданского, но и в отношении публичного права, и во-вторых, высший орган состоит из должностных лиц, по большей части назначаемых губернатором – представителем центральной власти – из местных помещиков. Русская власть проявляет таким образом лишь малое желание управлять краем, оставляя в нем все по-старому» ^[16].

Определение положения Бессарабии в составе Российской империи в последующие годы не обошлось без противоборства позиций представителей местной российской администрации и местного духовенства и боярства. Если гражданский губернатор С. Стурдза занимал позицию автономного характера положения края в составе Российской империи, то назначенный в 1813 г. новый гражданский губернатор генерал И.М. Гартинг считал необходимым максимально ограничить или упразднить местные особенности в управлении, правовом регулировании и судопроизводстве, а затем и распространить в Бессарабии об­щее губернское управление и российское законодательство. В итоге область должна представлять обычную «внутреннюю губернию». Представители молдавского боярства и духовенства во главе с митрополитом Гавриилом настаивали на расширении бессарабской автономии и безусловном применении местных узаконений и обычного права – «правил и обычаев земли». Точку в этом противостоянии поставил император Александр I, который руководствовался намерением введения особого статуса в составе Российской империи присоединенных территорий, как уже это было сделано в Финляндии. Принципиальную позицию российской верховной власти на сохранение прежде созданных в регионе управленческих и правовых институтов подтвердил императорский указ 31 мая 1813 г. бессарабскому гражданскому губернатору, в котором однозначно указвалось: «Чтобы в образе теперешнего управления Бессарабиею не было делано никаких перемен впредь до указа» ^[17]. В августе 1813 г. и церковным учреждениям Святейшим синодом по поручению российской верховной власти также предписывалось «приноравливаться к тамошним обычаям, поколику сие не будет противно коренным российским гражданским и церковным узаконениям, как по уважению недавнего присоединения тамошнего народа к Российской империи, так и потому, что по гражданской части представлены оному прежние молдавские права» ^[18].

С окончанием войны с наполеоновской Францией началось определение положения в составе Российской империи двух регионов – Бессарабии и Царства Польского. Для изучения дел в крае 21 февраля 1815 г. в Петербурге был образован Комитет «по делам до Бессарабской области относящимся». Состояние дел в крае подвергалось изучению командированными из Петербурга чиновниками. Положение дел в Бессарабии весной 1816 г. изучал гр. П.Д. Киселёв, доложивший результаты лично царю. В мае 1816 г. в Бессарабию был направлен чиновник Министерства иностранных дел П.И. Свиньин, который представил обстоятельный отчет – «Описание Бессарабской области», в котором (наряду с описанием природных условий, истории края, этнического и конфессионального состава населения, его языка и обычаев) дал обзор местного права и отметил: «Весьма несправедливо было бы утверждать, что Молдавия не имеет своих законов, хотя можно бы заключить при взгляде на молдавское правительство, где воля властелина есть закон, где право сильного есть преимущество, где правосудие приноравливается к обстоятельствам и достоинству лиц, а не к справедливости дела, но сие есть дух турецкого деспотизма, а не недостаток в законах. Напротив, народ имеет законы положительные, клонящиеся к благу общества и основанные на обычаях и правах местных» ^[19]. После этого Александр I в 1816 г. усилил начала личного управления в Бессарабии, введя в крае должность полномочного наместника императора и назначив на нее генерал-лейтенанта А.Н. Бахметева с сохранением за ним функций подольского военного губернатора. Полномочный наместник выводился из системы общего управления и подчинялся главе государства, что подчеркивало особое положение области в устройстве Российской империи. Предписывалось «известить всех министров, дабы каждый из них по своей части передали ему те дела», и «министры, отослав к нему бумаги, до образования области относящиеся и до беспорядков тамошних относящиеся, не считали бы уже более области сей в той зависимости, в какой внутренние губернии российские от них находятся», а «донесения свои адресовал на высочайшее имя, подписывая на конвертах: по Бессарабии, дабы конверты сии не могли поступать к министрам» ^[20].

Одновременно проходили работы по подготовке специального закона для управления Бессарабской областью. Первоначально проект новых правил подготовил И.А. Каподистрия. С возложением обязанностей бессарабского гражданского губернатора на сторонников сохранения местных особенностей в управлении и правовом регулировании (1816 г. – И.Х Карагеорги, а с 1817 г. – К.А. Катакази) под их руководством подготовкой нового положения занималось общее собрание областного правительства. Назначение на должность полномочного наместника императора в крае А.Н. Бахметева сделало его канцелярию местом подготовительных работ. В апреле 1817 г. был подготовлен и представлен в Петербург (подписанный наместником и губер­натором) законопроект – «Проект главных оснований к образованию внутреннего гражданского управления в Бессарабской области», которым определялась модель особого ее положения в составе Российской империи (подобно Великому княжеству Финляндскому и Царству Польскому) с достаточно широкими началами самостоятельности (автономизма) в государственном управлении и правовом регулировании ^[21].

29 апреля 1818 г. им­ператор Александр I во время посещения Бессарабии и общения с местной национальной элитой в Кишиневе утвердил новый законодательный акт об управлении Бессарабской областью – Устав образования Бессарабской области ^[22]. Устав выступил в качестве учредительного закона в русле определения особого государственно-правового статуса региона в составе Российской империи, которым уже к этому времени обладали Великое княжество Финляндское (с 1808 г.) и Царство Польское (с 1815 г.) и мели автономное положение в имперском государственно-правовом устройстве. В связи с этим Александр I в преамбуле к уставу подчеркивал: «Бессарабская область сохраняет свой народный состав, и вследствие сего, получает и особый образ управления. Но мое намерение клонится не к тому, чтобы сие безмерное благо и все, от него проистекающее, было исключительно уделом одного сословия жителей; все должны иметь в том участие в справедливой мере».

Устав образования Бессарабской области 1818 г. локализовал в пределах данного образования управленческую и судебную деятельность, которая в качестве высшей инстанции сосредотачивалась в коллегиальном органе – Верховном совете области. Последний комплектовался из 12 членов, которые в составе совета представляли: областную администрацию – президент совета (генерал-губернатор) и его члены (гражданский губернатор, вице-губернатор, председатели уголовного и гражданского судов) и местного дворянства – его предводитель и 6 депутатов, переизбираемых раз в 3 года. Определялось, что «областной Верховный совет наведывать будет всеми вообще делами по области, как то: распорядительными, исполнительными, казенными и экономическими, а также апелляционными, уголовными и следственными, равно гражданскими, тяжбенными о всяком имуществе движимом и недвижимом и о размежевании земель», и большинством голосов при кворуме не менее 6 членов окончательно «решает все дела ему ведомые» и приводит их «немедленно в исполнение». Данные решения на уровне бессарабской области считались окончательными и могли обжаловать только частные лица путем обращения в общеимперский Государственный совет в Петербург. Решение последнего могли быть окончательно рассмотрены и скорректированы только российским императором.

В отношении использования общегосударственного и местного права в уставе содержалось следующее положение: «Дела в Совете производятся на российском и молдавском языках, по роду для них свойственному, то есть: распорядительные, казенные, уголовные и следственные по русски и молдавски с соблюдением узаконений Российской империи и с охранением прав и обычаев земли в отношении защищения частной собственности; а гражданские тяжбенные и межевые дела отправляются на одном языке молдавском, и судятся на основании законов и обычаев молдавских». Данное положение достаточно четко определяло позицию центральной власти в отношении местного права: публично-правовая сфера относилась к действию общегосударственного законодательства Российской империи с учетом «прав и обычаев земли» при затрагивании частных интересов, а частноправовые отношения относились к сфере регулирования местного права – «на основании законов и обычаев молдавских». Относительно деятельности местных судов предписывалось: «Уголовный областной суд производит дела … по основанию российских узаконений», а в «гражданском судопроизводстве употребление молдавского языка утверждается на основании и в обеспечение прав, преимуществ и местных законов, всемилостивейше предоставленных навсегда Бессарабской области. Почему Гражданский областной суд по делам тяжбенным частных лиц руководствоваться будет правами и обычаями молдавскими и производить оные на одном том языке; в решении же дел казенных он соблюдать должен узаконения российские в отношении порядка на производство оных; а что касается охранения собственности частной, в том долженствует держаться преимуществ и обычаев земли» (раздел «О областном Уголовном и Гражданском судах»). При этом и на уровне низших судебных инстанций – в цынутных (уездных) судах было подчеркнуто, что «суд приступает к рассмотрению дела и решает оное на основании молдавских законов» (разд. «О должности и правах цынутных судов Бессарабской области», § 52). Тем самым определялось преимущественного применение местных правовых предписаний.

В уставе также закреплялось, что российская верховная власть через своего представителя в Бессарабии выступала гарантом соблюдения общегосударственного и местного законодательства: «Гражданский губернатор не есть судья, но оберегатель изданных узаконений и постановлений, до области относящихся; блюститель прав и преимуществ всех состояний ее…» (разд. «О гражданском губернаторе», п. 1). С этой же целью устанавливалась должность подчиненного непосредственно министру юстиции «областного прокуратора» (прокурора), который «смотрит и бдение имеет о сохранении везде порядка, законом определенного», а также «сохраняет целость власти, установлений и интереса императорского величества (раздел «О должности вообще областного прокуратора»).

Устав закрепил сословную структуру и основные положения относительно прав состояний отдельных групп бессарабского населения с сохранением их основных «прав и преимуществ» (раздел «О правах и преимуществах жителей»). В отношении налогообложения определялось, что «Бессарабская область, пользуясь высочайше дарованным ей преимуществом, сохраняет в полной сфере права свои в отношении платежа казенных податей и сбора общественных и земских повинностей. Почему и подвергается она тем только податям и повинностям, какие установлены молдавскими узаконениями и обычаями земли» (разд. «Об учреждении в области казенных и общественных сборов», § 1).

Издание и реализация устава 1818 г. способствовали социально-экономическому развитию Бессарабии. И хотя российская власть не ввела крепостничество, но законодательство воспрепятствовало уходу крестьян от бояр, запрещало их переход на государственные земли и переселение в города. Недовольство вызвали также коррупция и бюрократизм в управлении и судопроизводстве. Все это, как и восстания крестьян в соседних румынских княжествах, повлекло также усиление российского правительственного внимания к этой территории империи. В 1820-е гг. российская власть через полномочного наместника Бессарабии генерала И.Н. Инзова (1820 г.) проводила умеренную политику, направленную на сближение административной, правовой и юрисдикционной системы Бессарабии с общероссийской государственно-правовой системой.

С вступлением на престол императора Николая I, с его весьма настороженным отношением к активизации социально-политической жизни в Бессарабии и национально-освободительным движениям на Балканах, начались процессы усиления влияния центральной власти на регионы и ограничения самостоятельности региональной администрации с сужением их автономистского положения в составе Российской империи. В Петербурге было решено ввести на территории Бессарабии так называемые «общерусские губернские учреждения», т.е. ввести систему общего местного управления.

29 февраля 1828 г. последовал новый законодательный акт – Учреждение для управления Бессарабской области ^[23]. Повеление Николая I, предваряющее данный закон, указывало: «Общее учреждение для управлений во всех тех статьях, на кои в сем частном учреждении не постановлено никаких изъятий, имеет сохранить силу свою и в Бессарабской области» (п. 1). Это положение отражало общую позицию российской верховной власти по поводу усиления присутствия государства в управлении и правовом регулировании в национальных регионах. «С этим новым законом, – отмечает Л.А. Кассо, – заканчивается история своеобразного управления на новой окраине, заканчивается также история Бессарабии как обособленной административной единицы в составе великой империи» ^[24]. 23 октября 1873 г. Бессарабская область была переименована в губернию, а областной совет был ликвидирован ^[25]. С изданием этого узаконения, отмечает Г.Ф. Блюменфельд, «устраняются последние следы обособленного административного строя Бессарабской области» ^[26]. Данный национальный регион с этого времени в управленческом отношении становится обычной губернией.

Учреждение для управления Бессарабской области 1828 г. даже с ограничением автономистских начал в управлении регионом, тем не менее, не могло не сохранить действие местных узаконений в отношении регулирования частноправовых отношений. Оно открывалось принципиально важным положением: «Жители Бессарабской области всех сословий, так то: духовенство, дворянство, бояринаши, мазилы, рупташи, купцы и мещане, цыране, или поселяне земледельцы, цыгане, принадлежащие казне и помещикам и евреи, сохраняют все те права и преимущества, коими они доныне пользуются» (§ 1). Далее определялись вопросы преимущественного действия местных узаконений и субсидиарного использования общероссийских узаконений, а также исключительного распространения бессарабского права лишь на представителей коренного этноса – молдаван: «В тяжебных делах принимаются в основание законы края, а в тех случаях, где оные окажутся недостаточными, принимаются и законы российские; но тяжебные дела по уездам измаильскому и акерманскому, так как в оных нет молдаван, должны быть производимы и решаемы на основании российских узаконений» (§ 63). Это указывало на последовательное сохранение действия местного гражданского права в юрисдикционной деятельности в данном регионе.

Источники партикулярного гражданского права в Бессарабии требовали их четкого определения и признания российской властью, что должно было способствовать законности в крае, основанной на провозглашенном принципе сохранения и применения местного права. Но представители российской власти в организации гражданского управления в Бессарабской области столкнулись с крайне запутанной ситуацией в правовом регулировании в новом регионе. Представив в Петербург в 1814 г. «Проект образования по части гражданского управления…» Бессарабией, местные власти подчеркивали необходимость наведения порядка в местных источниках права и указывали на отсутствие системы правового регулирования и обеспечения законности в Бессарабии: «Хотя и предложено судить по молдавским и российским законам, но первых из них по видимому вовсе не существует, ибо нигде нет книг по молдавским законам, ни актов, чтобы хотя какие-либо сторонние законы в Молдавии были введены в употребление; а рассказывают лишь молдавские бояре и чиновники словесно, что в Молдавии есть обычаи, в свое время употребляемые; но и сии не приведены не токмо в ясность или в систематическое расположение по какому-нибудь порядку, но и в самую известность хотя бы в беспорядочном виде; по словам же молдаван все объясняемые ими обычаи, или наблюдаемые в Молдавии токмо в некоторых случаях, не всегдашние, основательные, а только временные положения, либо господарями введенные по обстоятельствам времени или политического состояния земли, либо сами собою родившиеся из распрь, интриг и из частных видов, – столь между собою различны, что никакого не имеют общего собрания и связи законов» ^[27]. Отсутствие определенности в источниках бессарабского права отмечали и современники. Так, местный священник и общественный деятель П.С. Куницкий в 1813 г. писал, что «права и законы Молдавии, как и политическое состояние ее, зыбки, не тверды. Оно основывается на некоторых определениях владетельных князей, также и на Юстиниановых законах, которые однако Молдавский Диван с некоторого времени употребляет, когда они подкрепляют ту сторону, которую князь или сильнейшие бояре оправдать хотят» ^[28]. М.Я. Пергамент отмечал, что, «говоря о местных законах, правительство знало, что есть какие то особенные особливые законы, которыми руководствуются в присоединенной области, но не знало, какие же это законы» ^[29].

В этих условиях российской центральной и местной власти потребовалось разбираться с источниками местного права Бессарабии, наслоение которых отразило государственную принадлежность данной территории до вхождения в состав Российской империи ^[30]. В их основе была сложившаяся в регионе совокупность нескольких групп источников правовых предписаний, среди которых были обычаи, реципированное византийское право и грамоты молдавских господарей. Рецепция византийского права была связана с распространением христианства и активным использованием его в судебной практике на территориях, находившихся под властью Византийской империи, и примыкающих к ним стран. Византийское право было усвоено также в Молдавии и Валахии. Собственные национальные попытки упорядочения источников молдавского права уходили к началу XV в., когда Молдавский господарь Александр распорядился сделать на молдавском языке извлечение из Василикона (царских книг) – сборника византийских законов римского времен императоров Василия Македонского (867-886 гг.) и Льва Философа (886-911 гг.), объединившего в греческом переводе отдельные части законодательства Юстиниана, исправленного в середине X в. Василикон сохранил силу (наряду с актами Юстиниана) до падении Византийской империи.

В юрисдикционной деятельности на землях молдавских княжеств использовался наиболее поздний и наиболее значительный памятник византийского правоведения – «Шестикнижие, или Ручная книга законов», которое (около 1345 г.) подготовил византийский юрист и судья в Фессалониках Константин Арменопул. «Шестикнижие» Арменопула представляло сокращенную переработку византийских источников права (Прохирона, Эпанагоги, Василик, новелл императоров и др.) и содержало нормы гражданского, уголовного, а также частично процессуального и церковного права. В 1804 г. по поручению господаря Александра Мурузи Фома Карас перевел его на молдавский язык, но этот перевод официального признания не получил. Также был распространен в Молдавии и славянский перевод византийского свода – «Синтагма» Матвея Властаря, содержащего как церковные, так и законоположения уголовно-правового и гражданско-правового характера, основанные на византийском праве. Последней компиляцией положений византийского права, действующего в Бессарабии, стало «Краткое собрание законов», которое подготовил молдавский боярин Андронаки Донич и издалв1814 г. в Яссах с разрешения власти «для руководства обучающихся» (после присоединения Бессарабии к России). Это было краткое изложение начал византийского права с основными изменениями, внесёнными в него обычным и светским молдавским правом.

В 1646 г. при господаре Василии Лупу в первый раз был составлен, утвержден и издан впервые в печатном виде на молдавском языке свод молдавских правовых актов (96 глав, 1245 статей), подготовленный логофетом (канцлер и секретарь господарской канцелярии) Евстратием, юристом Милетием Сиригосом и др. Это уложение в области гражданского права применялось вплоть до вхождения Бессарабии в состав Российской империи. При этом в основу первых одиннадцати глав кодекса был положен византийский «Земледельческий за­кон» (вторая половина VIII в.), который представлял собой систематизацию славянского обычного права в соединении с византийским правом и применялся на территории империи во многих славянских поселениях.

Ряд правовых положений содержался в грамотах молдавских господарей, среди которых в качестве источника права особое значение имела Соборная грамота Александра Маврокордато, изданная 28 декабря 1785 г. на основе решений общих собраний Господарского Дивана по вопросам регулирования вопросов поземельных отношений и статуса цыган. При этом заметим, что и Турция во время своего имперского господства в Молдавии сохраняла действие местного права и практически не вмешивалась в юрисдикционную деятельность на подвластных землях.

Официальное издание источников местного гражданского права Бессарабиидля администрации Бессарабской области после присоединения данной территории к Российской империи определялось потребностями юрисдикционной практики как на местном, так и на центральном уровнях и стала приоритетным направлением в ее деятельности. Ею были предприняты меры к наведению порядка в массиве бессарабских носителей правовой информации. Наместник Бессарабской области А.Н. Бахметев 13 января 1817 г. при Временном Бессарабском комитете учредил Комиссию «для приведения в систематический порядок всех законов, служащих Молдавскому и Валашскому княжествам», поскольку, как он доносил 21 января 1817 г. министру иностранных дел Российской империи И.А. Каподистрия: «Молдавские чиновники, от коих зависело единственно представить верное понятие бессарабских прав и постановлений бывшего правления, не имеют и сами на сей случай сведений» ^[31]. Работа по выявлению и подготовке к официальному изданию местных источников права Бессарабии опиралась на имеющиеся носители правовой информации. Проблема особенно актуализировалась в связи с изменением порядка судопроизводства в Бессарабской области, когда указом российского императора от 3 августа 1825 г. у Верховного совета было изъято право рассматривать апелляции на решения областного гражданского суда, и повелевалось подавать их во 2-й департамент Правительствующего Сената – суду предписывалось отсылать подлинные дела с переводом их на русский язык. Предписывалось «Сенату в решении дел сих руководствоваться местными узаконениями и обычаями Бессарабской области». Российская верховная власть была намерена упорядочить источники бессарабского права, а «до приведения к окончанию свода в одно уложение законов и обычаев Бессарабской области» предписывалось представлять в переводе на русский язык сведения о правовых основаниях разрешения дела – выписки из местных законов и обычаев, которыми руководствовался суд в его решении и на которые «ссылался тяжущийся в апелляционной жалобе своей» 32].

В реализации рассмотренного указа Сенат столкнулся с главной проблемой – отсутствием переведенных на русский язык и санкционированных российской властью источников права, действующих в Бессарабии. Поэтому основные источники права национального региона – «Шестикнижие, или Ручная книга законов» Константина Арменопула (в одном из его изданий) и «Краткое собрание законов» Андронаки Донича – в 1825 г. были направлены в Правительствующий Сенат для перевода, который в 1826 г. был поручен Сенатом Азиатскому департаменту Министерства иностранных дел. При этом в отношении «Шестикнижия…», поскольку доставленный экземпляр представлял издание XVIII в., при переводе обратились к первоисточнику – затребованному из Императорской публичной библиотеки изданию «на древнем греческом языке», отпечатанному в Венеции в 1766 г. В результате «в некоторых местах оказалось несогласие между подлинником и новогреческим переводом». Поэтому при издании «слова, в русском переводе напечатанные косыми буквами, означают смысл новогреческого перевода; отметки же, на полях сделанные, показывают значение подлинника». В 1831 г. в Сенатской типографии были отпечатаны на русском языке подготовленные тексты изданий источников бессарабского права – «Перевод Ручной книги законов…» Арменопула ^[33] и «Краткое собрание законов…» Донича ^[34], текст которых российской властью объявлялся официальным. В том же году издания были разосланы по всем присутственным местам Российской империи для использования при рассмотрении дел. В предисловии к переводу 1 сентября 1831 г. Сенат указал: «При решении дел принимать точное содержание отметок на полях сделанных», т.е. издания на древнегреческом языке ^[35].

Второе официальное издание указанных источников там же и под тем же названием последовало в 1854 г. «Ручная книга законов» Арменопула включала 6 книг, каждая из которых делилась на титулы (главы), а титулы – на параграфы. Издание содержало положения государственного, финансового, гражданского, уголовного и процессуального права. «Краткое собрание законов…» Донича (42 титула, 115 параграфов) содержало положения относительно гражданского, уголовного и процессуального права. Из указанных изданий в Бессарабии применялись лишь положения материального права, регулирующие гражданско-правовые отношения. Соборная утвердительная грамота от 28 декабря 1785 г., изданная при господаре Александре Ивановиче Маврокордато, также была переведена на русский язык в 1824 г. бывшим ректором кишиневской семинарии Иринеем. Ее текст напечатан параллельно на русском и молдавском языках в Кишиневской духовной типографии в 1827 г. – «Княжеская утвердительная грамота, состоявшаяся вследствие соборного учреждения и определения на счет устройства жертвуемых поместьев, виноградников и мест поддомовых, продаж, замены, залогов и монастырских поместьев, а равно на счет устройства при дележах цыган и таких людей, кои, быв родом молдаване, смешались посредством женитьбы и замужества с цыганами; сверх того, и о других, основанных на справедливости учреждениях касательно цыган, принадлежащих другим лицам» ^[36]. Грамота включала 2 части: первая регулировала поземельные отношения мелких вотчинников (резешей), а вторая – положения о цыганах, относящиеся к государственному праву. При этом заметим, что использование рецепции византийского права в Бессарабии не противоречило юрисдикционной практике в других странах. Так, например, «Шестикнижие...» Арменопула после провозглашения независимости Греции (1830 г.) приобрело в ней силу закона, должно было (по указу от 15 августа 1830 г.) о судебной организации) применяться в судах. Конституцией Греции по указу от 23 февраля 1835 г. было закреплено, что «Шестикнижие…» Арменопула действует как гражданское узаконение до составления нового гражданского уложения ^[37].

Юридическая сила официальных изданий источников бессарабского права 1831 г., тем не менее, четко определена не была. Поскольку «Перевод Ручной книги законов…» Арменопула и «Краткое собрание законов…» Донича были разосланы Сенатом по всем присутственным местам, данные издания рассматривались как содержащие официально признанные российской властью источники права в Бессарабии. Вопрос о законности их действия был разрешен только в 1847 г. – утвержденным 15 декабря Николаем I мнением Государственного Совета, в котором определялось: «Представить Правительствующему сенату подтвердить кому следует, чтобы в случае недостаточности местных бессарабских законов, заключающихся в Шестикнижии Арменопула, книге Донича и Соборной грамоте 28 декабря 1785 г., которые остаются в своем действии, были, согласно ст. 8585 Свода зак. гражд., т. X, принимаемы в основание законы Российские; при неясности же, противоречии или неудобстве в исполнении закона поступаемо было по общим на такие случаи постановленным правилам (Свод зак., т. 1, Основ. Зак., ст. 52, Учрежд. Пр. сената, ст. 225)» ^[38].

В результате деятельности российской власти источники права в Бессарабии получили официальную санкцию и стали основой правового регулирования гражданско-правовых отношений. В связи с этим В.А. Линовский, указывая на значение проделанной работы, подчеркивает, что «внимательный обзор бессарабских местных законов показывает, как велики и важны были труды нашего правительства: оно собрало, перевело и напечатало все источники тамошнего права и сделало их доступными для каждого» ^[39]. Во второй половине XIX в. официальных изданий источников местного права Бессарабии не было. В этот период их дополнили неофициальные издания, которые хотя и не имели юридического значения, но способствовали распространению правовой информации о бессарабском праве ^[40].

Попытки кодификации гражданского права Бессарабии были предприняты на центральном и местном уровнях администрации также во второй половине 1810-х гг. В Петербурге вопросами упорядочения общегосударственных и местных узаконений занималась с 1804 г. Комиссия составления законов, которая подготовила проект Гражданского уложения для Российской империи (с 1812 г. рассматривался в Государственном совете). В согласовании с ним предполагалась и подготовка проекта Гражданского уложения для Бессарабии ^[41]. В связи с этим 21 января 1817 г. полномочный наместник Бессарабской области А.Н. Бахметев в отношении к министру иностранных дел Российской империи И.А. Каподистрия отмечал, что попытки привести в порядок бессарабские узаконения местными силами не увенчались успехом, поскольку «молдавские чиновники, от коих зависело единственно представить верное понятие бессарабских прав и понятий бывшего правления, не имеют и сами достаточных на сей случай сведений». В Петербурге также считали, как видно из письма Каподистрия 22 ноября 1817 г. Бахметеву, что «и самые преимущества, даруемые Бессарабии, могли бы сделаться для сего края источником гибельного неустройства и злоупотреблений». В столице при временном Бессарабском комитете была учреждена особая комиссия «для приведения в систематический порядок всех действующих в княжествах Молдавии и Валахии законов». В 1818 г. составление сводов местных законов было поручено и комиссиям на местах, в связи с чем Бахметев организовал комиссию «для выяснения источников бессарабского гражданского права … из сведущих людей, в которую вошли бессарабские помещики Кантакузен, Гафенко, Бали и Леонардъ и которым было поручено на основе местного права подготовить проект Гражданского уложения». В конце 1818 г. комиссия подготовила проект первой книги предполагаемого к изданию акта, который представлял переложение изданного в 1816 г. для соседней Молдавии Уложения Скарлата Каллимаха, основанного главным образом на институциях Юстиниана и положениях австрийского гражданского уложения. Рассмотренный в 1819-1820 гг. в Петербурге проект первой книги Гражданского уложения для Бессарабии не получил поддержки Александра I и центральных учреждений Российского государства как в силу его содержательной стороны (деление обывателей на свободных и несвободных, противоречия канонам православной церкви положений о расторжении браков, несоответствия общерусскому законодательству положений об опеке и др.), так и в связи с необходимостью показать в проекте происхождение его положений – какие именно статьи воспроизводили положения местного права и что было нового внесено авторами проекта ^[42].

Петербургские и бессарабские власти прекрасно понимали необходимость изменения в составе систематизаторов местного права. Для работ в 1821 г. был привлечен юрист Петр Манега, происходивший из офранцузившихся состоятельных кругов молдаво-валашского общества и окончивший в 1820 г. юридический факультет Парижского университета со степенью лиценциата (кандидата) права. В 1820 г. он обратился с просьбой на поступление в российскую гражданскую службу к министру иностранных дел России гр. И.А. Каподистрия и с рекомендациями последнего («познание его в молдавском языке и систематическое исследование прав будут небесполезны комиссии, установленной для свода местных законов в Бессарабии») прибыл в Кишинев и подключился к работе комиссии. Он, как и остальные члены комиссии, не знал русского языка, и работы вначале оформлялись на молдавском языке, а затем на французском. В связи с этим для работ – перевода с французского «молдавских законов» – был привлечен направленный на службу в Бессарабию переводчиком А.С. Пушкин – выпускник Царскосельского лицея и юрист по образованию, который владел французским языком в совершенстве. Помощь Манеге в систематизационных работах осуществлял и бар. Ф.И. Бруннов (чиновник по особым поручениям при новороссийском генерал-губернаторе гр. М.С. Воронцове), который окончил юридический факультет Лейпцигского университета (1818 г.), и в задачу которого входила обязанность согласовать готовящийся кодекс с системой российского общегосударственного законодательства и его терминологией. В результате систематизационных работ к 1825 г. П. Манегой был подготовлен комплекс документов по систематизации источников гражданского права Бессарабии на французском языке – «Projet de Code Civil pour la Bessarabie» («Проект Гражданского уложения для Бессарабии»), «Appendice au Livre premier du Code Civil (sic!) Bessarabie relatif aux Ziganes» («Приложения к первой книге Гражданского уложения Бессарабии относительно цыган»), «Table des Matières» («Оглавление к уложению»), «Discours préliminaire du Projet de Code Civil pour la Bessarabie» («Пояснительная записка к проекту Гражданского уложения для Бессарабии»), «Présenté par P. Maniga, Dr. en Droit, Le Baron de Brunnov» («Рассуждения о праве доктора П. Манеги и барона Бруннова»). Проект Гражданского кодекса для Бессарабии содер­жал четыре книги: (1) о лицах, (2) об имуществах, (3) об обязательствах, (4) о гражданском судопроизводстве (не была завершена). Параллельно со статьями приводились их источники: фрагменты из Corpus juris civilis Юстиниана, выписки на греческом языке из юридического сборника «Шестикнижие, или Ручная книга законов» Арменопула, некоторые положения французского гражданского наполеоновского кодекса, а также ссылки на ряд общероссийских законов.

Для своего времени это были основательно проработанные акты по кодификации местного права, учитывающие европейскую и российскую традиции права. Подготовленные кодификационные документы в 1825 г. новороссийский генерал-губернатор гр. М.С. Воронцов переслал в Министерство внутренних дел, откуда по распоряжению сената в 1826 г. они были переданы для перевода с французского на русский язык в Коллегию иностранных дел и последующего внесения на рассмотрение Государственного совета. Эта работа в Коллегии иностранных дел продолжалась до 1828 г., а проект затем поступил на согласование во II отделение Собственной е.и.в. канцелярии. Последнее, в связи с передачей ему работ по систематизации местного законодательства и ликвидацией местных комиссий и комитетов по упорядочению партикулярных узаконений в национальных регионах, работало с материалами по бессарабскому праву до 1840 г., когда по докладу главноуправляющего II отделением Собственной е.и.в. канцелярии Николай I повелел: «Избрать удобное время для рассмотрения проекта Гражданского уложения области Бессараб­ской, а потому дать сему делу дальнейший ход тем же порядком, который предназначен для утверждения и обнародования Свода местных законов губерний Западных и Остзейских». Но судьба проекта Гражданского уложения уже была предрешена: в 1840-е гг. в связи с изменением взглядов российской верховной власти на положение национальных регионов, в которых все более проявлялось стремление к распространению в ряде из них общероссийского гражданского права, – законопроект был положен «под сукно», и к нему больше кодификационные учреждения не возвращались ^[43].

Забвение проекта Гражданского уложения Бессарабии не способствовало развитию бессарабского права, и тем самым была утрачена возможность его более тесной интеграции в систему права Российской империи. Одновременно и судебная практика была лишена единого и согласованного с общеимперским законодательством акта систематизации местных правовых предписаний, что также не способствовало учету специфики местного правового регулирования при разрешении гражданских дел. Л.А. Кассо по этому поводу писал: «И приходится теперь ограничиться по этому поводу лишь одним, чисто академическим вопросом: что было бы, если бы в тридцатых годах прошлого века проект Манеги получил силу закона на территории между Днестром и Прутом? Этот кодекс, по своему сравнительно высокому юридическому уровню, был бы и в русском переводе, на первых порах, малопонятным для наших тогдашних судей, не только в низшей, но и в высшей инстанциях, уже потому, что большинство из них лишено было специального образования. Но постепенно, благодаря своему догматическому, отчасти даже дидактическому характеру, он дополнил бы их подготовку, заставил бы судей выражаться более научным слогом и, в общем, содействовал бы усовершенство­ванно судебной практики, как это высказывал сам Манега» ^[44].

В 1844 г. бессарабские юристы и местные суды в связи с несогласованностью местных и общегосударственных узаконений в сфере гражданского права обратились с вопросом о необходимости учреждения особой комиссии для упорядочения партикулярного права в Бессарабии, согласования законов и устранения противоречий в правовом регулировании в Сенат. Последний признал ходатайство «не заслуживающим уважения». В 1866 г. ходатайство было внесено вновь, и после введения в Бессарабии в 1869 г. Судебных уставов сенатор А.А. Шахматов выразил намерение «привлечь лучших их местных юристов», из которых была образована и 27 марта приступила к работе комиссия. В нее вошли секретарь Бессарабского статистического комитета, выпускник Московского университета, кандидат прав А.Н. Егунов, председатели и представители уголовного, гражданского и окружного судов – Н.Н. Церетелев, К.П. Артемовский-Гулак, И.В. Кристи, А.М. Ралли, Ф.Ф. Урупенский, А.Х. Червенводали, К.И. Дунка и А.Е. Трясцовский, прокурор области В.Н. Батянов, старший советник правительства области М.К. Зозулин, адвокаты Н.Ф. Горяинов, Р.С. Кохманский, Д.Р. Ратко, И.И. Танский, В.Д. Фомов, К.П. Шуманский, И.Л. Юрчевский. Был разработан план работ, который включал ряд последовательных этапов по упорядочению бессарабского гражданского права и по его согласованию с общеимперскими правовыми предписаниями и предполагал четыре этапа работ: (1) «привести в известность, какие из местных законов подлежат совершенному исключению как устаревшие, безразличные с общерусскими или по закону же неприменяемые более к делам здешнего края»; (2) «законы, признанные подлежащими сохранению и на будущее время, распределить между соучастниками труда по отделам, придерживаясь системы X тома Свода законов»; (3) «по каждому отделу – а) привести подлинный текст местных законов, б) объяснить, в чем они согласны или не согласны с общерусскими и по каким уважениям желательно или необходимо сохранение их и на будущее время, в) проектировать в новой редакции самый текст местных законов, если прежняя не довольна ясна и определительна, г) и указать, к какой статье X тома местный закон мог бы служить дополнением или приложением»; (4) «по мере обработки каждого отдела, собираться вновь для всестороннего его обсуждения и исправления, если таковое окажется необходимым». В соответствии с этим планом было обработаны и систематизированы правовые предписания бессарабского права. Но созданная комиссия не получила официального признания, и ее деятельность было «велено прекратить». Этим была утрачена еще одна возможность интеграции местного гражданского права Бессарабии в систему общероссийского гражданского права с сохранением его специфики ^[45].

Во второй половине XIX – начале XX вв. были предприняты также попытки неофициальной систематизации положений источников бессарабского местного гражданского права, вызванные потребностями судебной практики и необходимостью изучения источников права отдельных территорий империи. А.Н. Егунов обработал материалы комиссии по упорядочению бессарабского права и издал в 1869 г. в Кишиневе «Сборник местных в Бессарабии узаконений по предметам гражданского права», который был востребован в практической, учебной и научной деятельности, и ему «выпала доля сделаться, по необходимости, единственно-удобным для пользования сводом гражданских местных законов». Издание быстро стало библиографической редкостью, и в 1881 г. в Петербурге последовало его переиздание ^[46]. Член Одесской судебной палаты М.В. Шимановский провел систематическую обработку истории формирования, содержания и практики применения местного права и издал в 1887-1888 гг. три выпуска материалов. В начале XX в. в связи с подготовкой проекта Гражданского уложения Российской империи и потребностями практики последовала новая неофициальная систематизация бессарабского гражданского права ^[47]. Присяжный поверенный округа Одесской судебной палаты С.М. Гроссман объединил и систематически изложил положения местных бессарабских законов Арменопула, Донича, Соборной Грамоты Маврокордато и ручной книги о браках, объединив их с позднейшими узаконениями и разъяснениями Сената ^[48].

Влияние общегосударственной законодательной деятельности на местное право в Бессарабии отразило политику Российского государства в юридической сфере его деятельности. Оно проявилось по нескольким направлениям: законодательное определение соотношения бессарабского и общероссийского права; распространение ряда общегосударственных узаконений на население Бессарабской области (затем губернии); определение состава лиц, в отношении которых действовало местное бессарабское право; влияние правоприменительной практики местных и центральных управленческих и судебных органов на развитие и реализацию бессарабского права.

Вопрос о соотношении бессарабского и общероссийского права был связан с наличием в нем определенных пробелов с точки зрения общегосударственного права. Эта ситуация в самом общем плане была учтена в учредительных законодательных актах и закрепила общие принципы решения проблемы восполнения пробелов в бессарабском праве. Учреждение для управления Бессарабской области 1828 г. в § 63 определило норму относительно применения местного и общероссийского права: «В тяжебных делах принимаются в основание законы края, а в тех случаях, где оные окажутся недостаточными, принимаются и законы российские». Данное положение носило характер коллизионной нормы и определяло официальный способ восполнения пробела в правовом регулировании на территории действия данных узаконений в данном национальном регионе, т.е. общегосударственное право носило субсидиарный, вспомогательный характер и было нацелено на восполнение пробелов в праве. Свод законов Российской империи 1832-1857 гг. изданий в Своде законов гражданских воспроизвел и не детализировал указанные положения относительно применения общероссийских узаконений при недостаточности местных узаконений из Учреждения для управления Бессарабской области 1828 г. ^[49]. При этом именно законодательное указание на применение общероссийского права Свода законов гражданских только «в тех случаях, где местные законы окажутся недостаточными» и привело к недоразумениям, хотя, как подчеркивает А.Н. Егунов, «означало просто: в случаях, местными законами не предусмотренных» ^[50]. Тем не менее, российская верховная власть в случае изменения некоторых положений бессарабского права не вносила коррективы в указанную формулировку.

В этих условиях особенно появилась несогласованность местных частноправовых предписаний Бессарабии и общероссийского гражданского права. Р.С. Кохманский по этому поводу указывал: «Занимающемуся местным в Бессарабии гражданским правом близко известны затруднения, которые встречаются при применении местных законов в действительной жизни. Затруднения эти обуславливаются с одной стороны отсутствием строгой системы в сборниках законов Арменопуло и Донича, а особенно в ревом, совершенною устарелостью многих законоположений, находящихся в этих сборниках и вытекающими отсюда противоречиями при определении одного и того же правового начала; с другой стороны вспомогательное действие общих законов империи, при некоторой неточности в редакции 1606 ст. 2 ч. X т. порождает новые затруднения в способе применения местных законов и нередко составляет причину самых противоречащих решений по одним и тем же вопросам права». Он подчеркивал, что несовершенство формулировки ст. 1606 Законов гражданских в Своде законов российской империи с указанием на применения местного гражданского права исключительно «в тяжебных делах» и было одной из предпосылок противоречивости судебной практики по разрешаемым гражданским делам. По этому поводу Р.С. Кохманский заключает – «Отсюда, основываясь на грамматическом значении слов тяжебные дела, нередко выводили, что местные законы должны быть применяемы лишь в делах вотчинных» ^[51].

В 1844 г. бессарабские юристы и местные суды в связи с несогласованностью и выявленными многочисленными коллизиями в содержании местных и общегосударственных узаконений обратились с вопросом о необходимости учреждения особой комиссии для устранения противоречий в Сенат, который признал ходатайство «не заслуживающим уважения». Но в 1847 г. при внесении коррективов в правовое регулирование гражданско-правовых отношений в Бессарабии было предписано Правительствующему Сенату «подтвердить кому следует, чтобы в недостаточности бессарабских местных законов, заключающихся в шестикнижии Арменопула, книге Донича и Соборной грамоте 28 декабря 1785 г., которые остаются в своем действии … согласно ст. 3585 Свода зак. граж., т. 10, принимаемы в основание законы российские; при неясности же, противоречии или неудобстве в исполнении закона, поступаемо было по общим, на такие случаи постановленным (Свод зак., т. 1, Основ. зак., ст. 52, Учр. Прав. сената, ст. 225)» ^[52]. В случае противоречий между бессарабским и общероссийским правом местные административные органы и судебные инстанции должны были обращаться в соответствии с Основными государственными законами за разъяснениями в Сенат. При этом заметим, что невнятная позиция российской верховной власти и необходимость обращаться в Сенат отнюдь не стимулировали местные (да и центральные судебные инстанции) к применению местных узаконений, и, как подчеркивал Л.А. Кассо, «вопреки этому правилу наши суды по бессарабским делам совершенно неправильно, в случае неясности или противоречия местных источников, почти всегда прибегали к общерусскому праву, т.е. к 1 ч. X тома, и таким образом создавали одно из главных препятствий для успешного развития бессарабского права» ^[53].

С введением в 1869 г. в Бессарабии действия Судебных уставов 1864 г. в соответствии со ст. 9 Устава гражданского судопроизводства при решении предписывалось следовать «по точному разуму существующих законов, а в случае неполноты, неясности или противоречия, основывать решение на общем смысле законов» ^[54]. Это предполагало принятие решения, как подчеркивает Л.А. Кассо, «на основании общего духа того же местного права» ^[55]. Только во второй половине XIX в. окончательно сложились общие положения «о применении Свода законов гражданских». Так, в издании Свода законов гражданских 1914 г. определялось: «В пределах губернии Бессарабской действие Свода законов гражданских распространяется во всем его объеме на Аккерманский уезд и на возвращенный по Бер­линскому трактату 1878 года участок Бессарабии», а «в остальных местностях той же губернии при решении гражданских дел принимаются в основание ме­стные законы края, а в случае их недостаточности – и общие законы империи» ^[56]. Но и они оставались во много законодательной декларацией которой противоречила реальная правоприменительная практика.

Определение состава лиц, в отношении которых действовало местное гражданское право, исходило из общего правила в отношении субъектов правоотношений, возникающих в национальных регионах, – распространение его положений исключительно на коренных жителей, т.е. для уроженцев Бессарабии – на молдаван. При этом даже в пределах данного национального региона Измаильский и Аккерманский уезды Бессарабии исключались из зоны действия бессарабского права, и вопросы «по тяжебным делам» в этих уездах, «так как в оных нет молдаван, должны быть производимы и решаемы на основании российских узаконений», как определяло Учреждение для управления Бессарабской области 1828 г. ^[57].

Внесение коррективов в местное право Бессарабии российскими законами было обусловлено несогласованностью положений общероссийского и бессарабского права, коллизиями между правовыми положениями в них и наличием пробелов в бессарабском праве с точки зрения урегулированности отдельных вопросов в российских узаконениях ^[58]. Распространение на территорию Бессарабии ряда общегосударственных узаконений российской властью преследовало цели устранения наиболее явных коллизий в общероссийском и региональном праве. Принятие ряда узаконений были инициированы в ходе рассмотрения гражданских дел местными судами и в Правительствующем Сенате.

Законодательными актами российской верховной власти в Бессарабии были внесены коррективы в местное гражданское право: в 1847 г. - положения относительно сословных прав населения области ^[59]; в 1823 и 1845 гг. - общие сроки давности на судебные иски ^[60]; в 1828, 1838 и 1847 гг. – общероссийские узаконения по организации и осуществлению опекунского надзора в отношении отдельных сословий ^[61]; в 1828 и 1831 гг. – правовые акты о банкротстве ^[62], уже действующие во внутренних губерниях Российской империи ^[63]; в 1847 г. – правовое регулирование состоящих в браке жен ^[64]; в 1868 г. определены положения в сфере регулирования поземельных отношений сельских обывателей (царан) ^[65].

В российской законодательной практике имел место и пример распространения на Бессарабию комплекса общероссийских узаконений через введение в действие на данной территории положений Свода законов Российской империи в связи с серьезными расхождениями между бессарабским и общегосударственным правом в отношении недвижимых имений. В 1840-1842 гг. после рассмотрения вопроса в общем собрании первых трех правительственных департаментов Правительствующего Сената был рассмотрен вопрос относительно распространения на Бессарабию общероссийский гражданско-правовых положений. Проблема была передана на рассмотрение Государственного совета вопрос по представлению последнего Николаем I было принято решение «о распространении на Бессарабскую область общих законов касательно совершения актов на продажу недвижимых имений», вводились «сила и действие изложенных II книги, III разд., в гл. 8, в ст. 842 Зак. гражд. (т. 10)» ^[66]. М.В. Шимановский подчеркивал, что «правительство наше, сохраняя для Бессарабской области местные законы, никогда не ограничивало себя в праве отмены местных законов и распространения на Бессарабию, для блага страны, законов империи. Этим положением … и сознанием, что русские законы, по своей культуре, выше законов местных, и представлялось, ради блага жителей, при недостаточности местных законов, пользоваться законами империи» ^[67].

Применение бессарабского права и материалы деятельности местных судов в Бессарабии свидетельствовали о формировании устойчивой тенденции ориентации на общеимперское законодательство. Как подчеркивает Л.А. Кассо, в Бессарабии «судебные, нотариальные и опекунские учреждения, не всегда вникая в истинный характер своеобразных местных институтов, вносят в практику чуждые им начала, так что в настоящее время здесь может быть речь не об jus particulare, как о действующей системе романистических норм, а только о местном праве, как о совокупности цивилистических особенностей, почти что лишенных органической связи» ^[68].

В судебной практике в Бессарабии постоянно возникало немало спорных вопросов по поводу применения местного права. Так, к концу 1860-х гг. по 70 гражданским делам последовали «окончательные судебные решения … по спорным вопросам местного права или основанные на местных юридических обычаях, … в которых выразился тот или иной взгляд суда на спорные вопросы права» ^[69]. Эти проблемы вызывали нежелание судей вникать в особенности правового регулирования и наличие в их деятельности по рассмотрению гражданских дел, как подчеркивает С.М. Гроссман, «большего тяготения судебной практики к общеимперским законам» ^[70]. М.В. Шимановский указывает на ослабевающее значение местного бессарабского права для регулирования гражданско-правовых отношений в крае и все большее использование общероссийского законодательства и констатирует: «Материал представляет довольно бледную картину. Очень много из местного права обойдено, не выяснено, жизнь судебная, так сказать, не коснулась его» ^[71].

Во второй половине XIX в. бессарабские суды при рассмотрении гражданских дел все более ориентировались на общероссийское гражданско-правовые предписания. М.В. Шимановский, обобщивший материалы Кассационного департамента Правительствующего Сената, Кишиневского окружного суда и Одесской Судебной палаты и проанализировавший 267 решений, отмечал объективные причины этого - противоречивость и многочисленные проблемы в применении местного права. Он выделил 27 основных проблемных вопросов местного гражданского права – от общих положений до регулирования отдельных институтов и правовых норм. Характерным было и то, что Кишиневский окружной суд, на рассмотрение которого в 1870-1885 гг. поступило в апелляционном и ином порядках более 3 тыс. гражданских дел, только в 69 из них поставил вопрос о применении партикулярного гражданского права ^[72].

Влияние интерпретационной практики Правительствующего Сената на применение местного права в Бессарабии проявилось как толковании партикулярных правовых предписаний, До конца 1860-х гг. оно было незначительно, хотя и имеются интересные примеры. В 1831 г. использовал Сенат право толкования положений местного права при интерпретации положений Соборной грамоты 1785 г. Маврокордато и признал, что данный акт «представляет право выкупа цыган только по просроченным закладным», и поскольку «в Бессарабии не имеется положительного закона насчет выкупа проданных цыган без земли, руководствуясь 63 § Учреждения для управления Бессарабией … 1828 года», – пробелы в местном праве восполнять на основе положений общероссийского законодательства, а также предписал руководствоваться поэтому сенатским указом императора от 30 января 1815 г. в отношении дворовых людей и крестьян внутренних губерний ^[73].

С распространением в 1869 г. на Бессарабию действия Судебных уставов 1864 г. большое значение для практики реализации бессарабского права стали иметь решения Кассационного департамента Правительствующего Сената. В них подчеркивалась приоритетность местного бессарабского права по отношению к положениям общего гражданского законодательства. Так, например, в решении Гражданского кассационного департамента от 3 марта 1871 г. указывалось, что «по силе Св. Зак. Т. II ч. 2 ст. 130 и Т. X ч. 2 ст. 1606 споры о праве гражданском в Бессарабской области решаются на основа­нии законов того края, и законы общие русские принимаются лишь в случаях, когда местные законы материального права оказываются недостаточ­ными», и особо подчеркивалось: «В Своде Законов Гражд., общих для Империи, указаны, кроме сего, в разных частях его, какие именно правила по отдельным институтам права особо распространены на Бессарабскую область», т.е. распространение общегосударственного законодательства по отдельным вопросам должно было следовать на основе специально изданных узаконений ^[74]. В 1876 г. департаментом было вновь указано на определяющее действие бессарабского права, принцип субсидиарного действия общегосударственного права, а также (отменяя решение), что Одесская судебная палата «должна была установить, какие вопросы права по существу спора подлежали разрешению, и затем для разрешения оных обратиться к местным законам, и если законы эти по неполноте ли оных или же вследствие утраты некоторых из них значения не дают прямого разрешения возникающих из дела юридических вопросов, тогда лишь палате предстояло обратиться к общим законам» ^[75].

В контексте позиции Сената о необходимости сохранения действия местного права весьма показательно решение Гражданского кассационного департамента от 11 октября 1900 г. о применении законов в Бессарабии. Рассматривая конкретное прошение, департамент столкнулся с необходимостью разобраться и разрешить общеправовую ситуацию относительно бессарабского права. Она была связана с распространением в 1873 г. на Бессарабскую область общего губернского учреждения и исключением из Свода законов Российской империи Учреждения Бессарабской области, в котором указывалось: «В тяжебных делах принимаются в основание законы края, а в тех случаях, где оные окажутся недостаточными, принимаются и законы российские» ^[76] (со ссылкой на Учреждение для управления Бессарабской области 1828 г., ст. 130 ^[77]). В новом издании 2-го тома (содержало губернские учреждения) Свода законов Российской империи в 1892 г. «уже не содержится особого Учреждения Бессарабской области, в коем и находилась вышеупомянутая 130 ст.». Соответствующие положения были исключены и из Свода законов о гражданском судопроизводстве. В итоге Сенат констатировал, что в Своде законов отсутствуют положения относительно применения местного бессарабского права. Указанные обстоятельства изменяли принципиально важные публично-правовые основания применения местного права в юрисдикционной деятельности местных судов и требовали легального толкования правовых положений. На основе анализа ситуации Сенат, руководствуясь положениями Основных государственных законов (ст. 49, 50, 65, 72, 73) и принимая во внимание состоявшиеся сенатские решения (1880 г. ^[78] и 1882 г. ^[79]), определил свою позицию. Департамент указал, что «из одного кодификационного изменения нельзя выводить перемены закона», простая систематизация законодательства (объединение статей в рамках актов упорядочения законов) таковой не является, и исключение указанного выше положения произошло, по его мнению, «вследствие исключения кодификационным порядком из этого свода законов о судопроизводстве гражданском многих заключавшихся в нем постановлений, относящихся к области материального права». Далее он сослался на то, что «во всех тех случаях, когда действие постановлений, заключающихся в законах гражданских (в 1 ч. X т.), распространяется на бессарабскую губ., в них упоминается о этом особо», т.е. особо изданными законами исключаются из сферы действия местного права. В результате последовало достаточно категоричное и соответствующее действующему общероссийскому гражданскому законодательству заключение по рассматриваемому вопросу: «Отсюда следует, что … не смотря на исключение из свода гражданских постановления, заключавшегося в ст. 1606 т. X ч. 2, должны быть применяемы местные законы, и 1 ч. X т. применяется только тогда, когда местные законы оказываются недостаточными». Тем самым интерпретационным актом Сената было еще раз подтверждено субсидиарное действие общероссийского гражданского права ^[80].

Ряд последующих решений Гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената подтверждали изложенную позицию. Так его решение 1909 г. акцентировало внимание на том, что «при присоединении Бессарабии к России за населением этой области оставлено право пользоваться действующими в ней обычаями». В решении было подчеркнуто и приоритетное действие местного права лишь в отношении молдаван: «Право руководствоваться местными гражданскими законами по делам, возникающим в Бессарабской губернии, представлено, если не исключительно, то главным образом, населяющим эту губернию молдаванам, как коренным, исконным обывателям страны, или, как иначе называются такие обыватели данной местности, – местным уроженцам» ^[81].

Правительствующий Сенат был вынужден обращаться и к вопросам сохранения действия на территории Бессарабии румынских законов в период ее пребывания в 1859-1878 гг. в составе Румынии. Он подтвердил правила 1879 г. о рассмотрении уголовных и гражданских дел, возникших в указанный период, по румынским законам ^[82]. Сенат также дал толкование о необходимости при рассмотрении гражданских дел применять действующее на момент наступления юридического факта именно (и только) местное право по государственной принадлежности территории: «Если акт совершен … в то время, когда часть Бессарабии, где совершен этот акт, не была еще присоединена к России и подчинялась действию румынских законов, то вытекающий из предмета спора вопрос о силе того акта должен был быть разрешен рассматривающими сей вопрос русскими судами исключительно на основании румынских законов» ^[83].

Требование правильного содержательного применения и толкования положений бессарабского права содержится в решении Гражданского кассационного департамента в 1885 г., в котором он дал анализ приведенной Одесской судебной палатой правовой аргументации решения, непосредственно изучил положения основного источника бессарабского права – «Перевод Ручной книги законов…» Арменопула, дал его толкование и определил: «Решение Одесской судебной палаты, по неправильному применению закона Арменопуло, … отменить и дело передать для нового рассмотрения в Киевскую судебную палату». В решении 1886 г. обращается внимание на то, что при принятии решения местные судебные инстанции принимают к «руководству помещенные в сборнике Арменопуло», а «из сопоставления этих правил с источниками римского права, из коих они почти дословно заимствованы … оказывается, что истинный смысл оных сводится к следующим положениям…», т.е. обращается внимание судов на необходимость обращаться и к историческим истокам, исследовать формирование источников местного права. Это требование уточняется в решении от 11 октября 1900 г.: «В случае неясности, противоречия, недостатка и неполноты местных законов суды … должны поступать согласно 9 ст. уст. гр. суд, т.е. основывать решения на общем смысле законов, а именно законов действующих в той губернии (Арменопула, Донича и соборной грамоты 1785 года). При сем законы эти в случае сомнения, могут истолкованы и по историческому их происхождению, из коих они заимствованы» ^[84]. При этом решение 1909 г. по использованию Базилик (сборников византийского законодательства) ограничивало расширение местных источников права: «Для Бессарабии, по присоединении ее к России, обязательность Базилик стоит вне вопроса, в виду принятия, по распоряжению русского правительства, наравне с сборником Арменопуло, и сборник Донича, который представляет собой лишь подробное пособие к пользованию законодательными источниками и главным образом Базиликами» ^[85].

Следует обратить внимание на то, что в судебной практике трудности вызывало и то, что в Бессарабской области устанавливалось одновременное действие двух источников византийского права – «Перевода Ручной книги законов…» Арменопула и «Краткого собрания законов…» Донича. Вопрос об их соотношении не был решен ни законодательно, ни в решениях Правительствующего Сената. И хотя собрание Донича было менее архаично и в нем «нет такой массы археологического хлама, как у Арменопула», Л. А. Кассо подчеркивал: «Но неправильно было бы предполагать, как это замечается иногда у нас на практике, что, при применении местного права в Бессарабии, сборник Донича, как более новый, должен считаться имеющим абсолютное преимущество, и что содержание его безусловно ближе к действующему в XIX веке праву, чем сборник XIV столетия» ^[86].

В итоге интерпретационная практика деятельности Гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената сформулировала принципы реализации бессарабского права и ориентировала местные суды на приоритет применения местных узаконений и обычного права в решении гражданских дел, тщательное изучение источников права и адекватное толкование их содержания с учетом истории их формирования и практики применения. Тем не менее, практически идентичные вопросы о применении местного бессарабского права постоянно возникали, и Правительствующий Сенат обращался к ним на всем протяжении 1870-1910 гг. Издавались и комментарии к действующим источникам местного права, которые были востребованы в изучении и применении местного права на местном и общеимперском уровне ^[87].

* * *

Итак, с включением в состав Российской империи Бессарабии вместе с населением данной территории в пространство российской верховной власти в составе Российского государства было образовано национально-автономистское образование с сохранением определенной самостоятельности в местном управлении и правовом регулировании. Так и другие национальные регионы данного типа, оно в своем положении претерпело изменения. Во Временном правлении в Бессарабии 1812 г. и Уставе образования Бессарабской области 1818 г. Александра I представлявшего, по сути, акт «конституционного порядка», была сохранена местная государственно-правовая специфика региона. В правление Николая I в условиях курса российской верховной власти на сокращение управленческой самостоятельности в ряде национальных регионов по Учреждению для управления Бессарабской области 1828 г. началось урезание автономистского положения до уровня обычной губернии с местными особенностями правового регулирования, что было завершено переименованием 1873 г. Бессарабской области в одноименную губернию с ликвидацией областного совета и полной утратой особенностей в управлении. В частноправовую сферу регулирования отношений в Бессарабии были включены положения византийского права («Перевод Ручной книги законов…» Арменопула и «Краткого собрания законов…» Донича) и молдавское обычное право. Декларировав сохранение местного гражданского права для коренного бессарабского населения, российская власть способствовала более четкому определению и изданию его источников, принимала, хотя и безуспешно, меры к их систематизации. Но практика применения местного права в Бессарабии свидетельствовала о недостаточном знакомстве с его источниками и нежелании вникать в особенности партикулярного правового регулирования местных государственных органов и судов. Следствием этого стал незначительный объем дел и противоречивость местной судебной практики. С включением судебной системы Бессарабии в общую систему российского правосудия и распространением на нее в 1869 г Судебных уставов 1864 г. возросла роль Правительствующего Сената в обеспечении приоритетности применения и толковании содержания источников местного права. К началу XX в. в условиях устойчивой направленности правительственной политики на унификацию правового регулирования на общегосударственном уровне и в национальных регионах и распространения на регион действия общероссийских узаконений действие бессарабского партикулярного права значительно сузилось. Во многом этому способствовало и то, что в среде практиков и правоведов все более превалировало мнение о необходимости поглощения местного гражданского права в национальных регионах предполагаемым к изданию общегосударственным кодифицированным законом – Гражданским уложением Российской империи, которое бы учло и перевело на общероссийский уровень положения партикулярного права.