Образ российского панславизма последней трети XIX в.: историография вопроса и проблема оценки

Колосков Евгений Андреевич ORCID: 0000-0002-8123-2924 кандидат исторических наук доцент, кафедра теории и истории международных отношений, Санкт-Петербургский государственный университет 191060, Россия, Санкт-Петербург область, г. Санкт-Петербург, ул. Смольного, подъезд № 8, оф. подъезд № 8 Koloskov Evgenii Andreevich PhD in History Associate Professor of Department of Theory and History of IR, St. Petersburg State University School of International Relations 191060, Russia, Saint Petersburg region, Saint Petersburg, Smolny St., entrance No. 8, of. entrance No. 8 eakoloskov@yandex.ru Другие публикации этого автора

Статья подготовлена при поддержке Российского научного фонда, проект № 23-28-00090 «Образ российского панславизма в Западной Европе в последней трети XIX века». Код ГРНТИ 03.23.31.

Панславизм считающийся идеологией, в том числе порой приписываемой официальному Санкт–Петербургу ^[52], в последней трети XIX в., буквально сразу после первого политического применения термина в 1848 г. стал предметом пристального изучения современниками, как в России, так и за ее пределами. В современных условиях, когда идея объединения по национальному или лингвистическому принципу выглядит достаточно подозрительно, как в глазах ученых, так и общественности, приставляется актуальным разобраться в причинах и методах конструирования образа российского панславизма в Западной Европе XIXв.

В рамках данного исследования мы постараемся проследить динамику изменения оценки взаимосвязи российского панславизма последней трети XIX в. с идеей славянской взаимности через призму восприятия внешней политики России/СССР на основе отечественной и зарубежной историографии XX–XXI вв. Необходимо подчеркнуть, что мы, в рамках данного исследования, не будем стараться дать определения данному термину или пытаться сопоставить его с идеей славянской (или православной взаимности).

Пожалуй, ни что столь серьезно не повлияло на оценки панславизма в России и за ее пределами в XX в., как две статьи Ф. Энгельса опубликованных в «Neue Rheinische Zeitung» в январе и феврале 1849 г. ^{[40, 42]} Один из наиболее влиятельных идеологов для XX в. весьма однозначно отозвался об идее объединения славянства, видя в ней «главное орудие контрреволюции»,экспансионизм России и прямую угрозу для немцев и мадьяр ^{[40, c. 181–184]}. Отметим, что и в дальнейшем Энгельс продолжил критику панславизма, видя в нем обоснование российского экспансионизма, и внешней политике России, представляющей угрозу для германского народа и рабочего движения в целом, как в своих статьях ^[41], так и в частной переписке ^[43].

Вполне ожидаемо, что ответ был очевиден, и мы видим, что дальнейшее развитие идей панславизма проходило в русле шовинистической концепции, в рамках поиска антиславянского заговора, в том числе и германского. Учитывая, что первая версия панславизма была явно навеяна концептом «культурной немецкой нации« и набиравшим силу в 1830–е гг. пангерманским движением взаимная неприязнь двух течении была неизбежна.

С другой стороны, критическая оценка Энгельса не могла не повлиять на советскую историографию, заклеймившую в статье М.И. Покровского «Панславизм на службе империализма» в 1927 г. ^{[33, c. 1]}. Дальнейшие работы, в частности диссертация и А.А. Михайлова 1939 г. «Очерки по истории славянофильства 40–50–х годов (панславистские тенденции в раннем славянофильстве)», в целом, сформировали традицию прямого сопоставления славянофильства (во внутренней политике) и панславизма (во внешней политике) вместе с их отождествлением с царизмом, консерватизмом и национализмом ^[23]. Пожалуй, единственное, что вызывало несогласие: это оценка внешней политики царской России и ее роли в международных отношениях Энгельсом, что наиболее наглядно было продемонстрировано в рамках спровоцированного И. Сталиным обсуждения возможности публикации вышеупомянутой статьи Энгельса «Внешняя политика русского царизма« в Политбюро ЦК ВКП(б) в 1934 г. – как известно, 22 июля 1934 г. Политбюро ЦК ВКП(б) признало нецелесообразным публикацию статьи Энгельса «Внешняя политика русского царизма» в «Большевике». Этому решению предшествовало письмо Сталина членам Политбюро от 19 июля, в котором статье Энгельса давалась критическая оценка ^[38] и негативной реакции Сталина на публикацию в том же году письма Энгельса к румынскому публицисту и переводчику И. Надежде в 13–14 номере журнала Большевик с комментариями ^[37] Г.Е. Зиновьева (по предположению Сталина ^[43]), посвященному 20–летию ПМВ.

Трансформация отношения к идеи славянской взаимности, по нашему мнению, было вызвано началом Второй мировой войной и планами послевоенного переустройства. Как уже отмечалось, Сталин лично выступил против критиков внешней политики России в лице Энгельса в письме членам Политбюро ЦК ВКП(б) 19 июля 1934 г. ^[38]. А 31 мая 1941 г. на страницах журнала «Большевик» эта критика стала достоянием всех членов партии ^[39]. Создание Всеславянского комитета 5 октября 1941 г. в Москве, во многом также стало сигналом к изменению отношения идеи славянской взаимности, а многочисленные обращения к славянским народам – «угнетенным братьям славянам» – тому подтверждением. Также можно говорить и об изменении акцентов в оценке внешней политики царского правительства. Можно вспомнить и так покоробившее М. Джиласа слово кремлевского экскурсовода о «наших царях« ^{[10, c. 118]}. Подобная позиция власти вкупе с необходимостью исторического обоснования советского экспансионизма в конце 1930–х гг. и созданию Восточного блока во второй половине 1940–х гг. резко расширила список работ посвященных интересующей нас проблематике, как со стороны политиков, так и со стороны академического сообщества. Определенный парадокс отношения к панславизму в период и сразу после Великой отечественной войны, а именно, обвинение его в реакционности и империализме (например, А.Н. Толстой: «Мы решительно и твердо отвергаем самую идею панславизма, как насквозь реакционного течения, глубоко враждебного равенству народов и высоким задачам национального развития государств и народов«) ^{[6, c. 9]}, вместе с восхвалениями после войны идеи общеславянского братства, противостоящего германо–романскому миру, например, статья Э. Бенеша «Единство славянских народов – фундамент мира в Европе» в журнале «Славяне» ^[20] и принесшего победу над фашизмом (тема славянского единства, как основы победы над германским фашизмом и гаранта мира подробно рассмотрены в статьях И. Бороздина ^[4] и А. Гундорова ^[9]) сохранился в течении всего советского периода. Отдельно стоит отметить очевидное стремление откреститься от термина «панславизм» как в советской историографии, так и в странах Восточного блока, с целью преодоления вышеуказанной дихотомии, т.е. нежелание признавать, отмечаемую западными критиками, схожесть внешней политики Советской и царской России в указанный временной период. В институциональном плане важно вспомнить, что именно в указанный временной промежуток – в конце 1946 г. – в Москве воссоздается Институт Славяноведения АН СССР, существовавший ранее короткий промежуток времени 1931–1934 гг. в Ленинграде ^[27]. Разумеется идеи славянской взаимности ожидаемо не встречали поддержки в социалистических Румынии, Венгрии и Албании.

За пределами России интерес к изучению панславизма также не угасал в межвоенный период, в частности, в 1932 г. Х. Коном, одним из пионеров академического изучения национализма, тема панславизма была затронута в книге «Национализм в Советском Союзе» ^[54]. Пик интереса ожидаемо выпадает на начальный этап Холодной войны 1950–е гг. Именно в этот период публикуются труды Кона «Панславизм: история и идеология» (1953 г.) ^[56] и Х. Арендт «Истоки тоталитаризма» ^[50], в которых панславизм рассматривается, как предтеча большевизму и в качестве обоснования советского экспансионизма. Без внимание не остается и активное использования славянской идеи и в годы ВМВ ^[55]. Отметим, что в России интерес к этой теме появился уже в наше время ^{[16, 46]}. Влияние эмигрантской традиции, в свою очередь, обосновало более пристальное изучение культурных элементов панславизма в ущерб политическому составляющему концепции, что заметно в работах Н.В. Рясановского («Россия и Запад в учении славянофилов», 1952 г.) ^{[57, p. 202–210]}. и М.Б. Петровича («Возникновение русского панславизма в 1856–1870 гг.», 1956 г.) ^[58]. Очевиден в работах авторов 50–60–х гг., особый интерес к чешскому варианту панславизма, например, в статье Д.Ф.Н. Брэдли, специалиста по дипломатической истории, и желание за его счет разделить панславизм на «хороший» и «плохой»: на «русский» (экспансионистский и консервативный) и «славянский» (защитный и демократический) ^{[50, 51]} или же, в рамках русского панславизма на «государственный» и «радикально–демократический», как предлагает Ф. Фаднер («Семьдесят лет панславизма в России. От Карамзина к Данилевскому», 1962 г.) ^{[52, p. 404]}.

Пожалуй, наиболее развернутый ответ на обвинения «советского панславизма» дается в статье В.К. Волкова «К вопросу о происхождении терминов "пангерманизм" и «"панславизм"» в сборнике Славяно–германские культурные связи и отношения 1969 г., где автор отмечает схожесть происхождения терминов, но подчеркивает различие «классовых корней» и «роли которую они сыграли в судьбах народов Европы и всего человечества» ^[5], не осознавая, насколько он близок к восприятию пандвижений у Х. Арендт ^{[49, p. 222–228]} и попыткам продемонстрировать демократические начала пангерманизма у Х. Сетон–Ватсона ^{[61, p. 446–447]}.

Распад Восточного блока и СССР снижает интерес к истории славянской взаимности в странах Запада, но, одновременно, поднимает интерес к панславизму в России и в Восточной Европе. Отмечено, что «дискуссии советских историков на IX съезде славистов (1983 г.) показали, что советская историография готова пересмотреть прежние идеологические установки относительно панславизма» ^{[36, c. 100]}. В 1989 г. в СССР был создан Всеславянский собор в качестве региональной организации с центром в Вологде, что положило начало созданию целой плеяды разных панславистских общественно–политических организаций в современной России ^{[11, 14]}. На исходе советской эпохи в академической среде примером ревизии подходов к славянофильству и панславизма стали работы Н.И. Цимбаева ^[47] и В.А. Дьякова ^[13], что наряду с авторитетом В.К. Волкова, возглавившего в 1987 г. Институт славяноведения и балканистики Академии наук СССР, открыло путь к переосмыслению оценок славянской взаимности и роли России в этом процессе, чему так же немало способствовала трагедия роста национализма и распада СССР и СФРЮ. Интерес к панславизму, как элементу внешней политики России или даже варианту пути России ^{[12, c. 571–573, 600]}, заметен и в трудах отечественных политических публицистов рубежа XX – начала XXI вв. ^{[44, 35, 26, с. 104, 147–164, 197, 202–206]}.

Новый всплеск интереса к панславизму на Западе и в России возникает в период активизации российской культурной дипломатии в Европе и новой актуализации вопроса славянской (и православной) взаимности во второй половине 2000–х – начале 2010–х гг. Попыткой рассмотреть феномен в формате международной дискуссии предпринял международный коллектив исследователей опубликовавший свои работы в сборнике «Пост–панславизм: славянство, славянская идея и антиславизм в ХХ и XXIв.« опубликованном в судьбоносном 2014 г. Авторы обратили основное внимание на формирования идентичности, основанные на славянской идее, с учетом национальных и международных дискурсов, антиславизма – критике идей идеи славянской взаимности на примере Греции и Италии ^[61].

На фоне массового создания различных культурных фондов и публикации классических авторов, среди которых К.С. Аксаков «Государство и народ» (2009) ^[1], В.И. Ламанский «Геополитика панславизма» (2010 г.) ^[22], А.С. Хомяков «Всемирная задача России» (2011) ^[45], М.П. Погодин «Вечное начало. Русский дух» (2011) ^[32], стали массово появляться работы, затрагивающие тему панславизма. Отметим лишь основные тенденции исследований: авторы изучают истоки панславизма и происхождение термина (Г.В. Рокина ^[36], А.А. Григорьева ^{[7, 8]}, А.В. Мырикова ^{[24, 25]}, И.В. Чуркина ^[48]), сопоставляют славянофильство и панславизм (В.А. Болдин ^[3], М.К. Ковтуненко ^{[7, 8]}, Б.А. Прокудин ^[34]), занимаются анализом отечественной и зарубежной историографии панславизма (О.В. Павленко) ^{[28, 29, 30, 31]}.

В работах современных авторов большое значение уделяется роли панславизма в современной России: целый ряд исследователей пытается проанализировать значение влияния концепта славянской взаимности на современную внешнюю политику РФ ^[11]. Также в последнее время снова возрос интерес к отдельным известным персоналиям и их роли в формировании российской внешней политики. Среди них отметим работы посвященные В.И. Ламанскому ^[21], И.И. Дусинскому ^{[19, 20]}, И.П. Липранди ^[15] и др. Западная попытка осмысления панславизм (не только российского) получило, пожалуй наиболее яркое воплощение в коллективной монографии «Панславизм и славянофильство в современной Центральной и Восточной Европе: истоки, проявления и функции», увидевшей свет в феврале 2023 г.« ^[59]. Панславизм рассматривается в данном исследовании коллективом авторов в максимально широком значении, включая и югославизма, и российские апелляций к славянской и православной солидарности, конкурирующие, по мнению авторов, с европейской идентичности.

Современная попытка реанимировать идею славянской взаимности, зачастую, просто придав ей новое название, в глазах западных исследователей очевидно имеет схожесть с советской и имперской традицией и, в целом, воспринимается со значительной долей подозрения. На этом фоне обилие исследований, посвященных развитию центрально–европейского панславизма, по сути воскрешает концепцию разделения панславизма на «русский» и «славянский».

Таким образом мы приходим к выводу, что в отечественной традиции сохраняется стремление разделять панславизм, славянофильство, идею славянской и православной взаимности, резко протестую против смешивания этих понятий и бесконечно споря насчет их определения и соотношения с внешней политикой России и других славянских стран, в то время как в зарубежной традиции авторы склоны прослеживать непрерывный генезис с середины XIX в. и до настоящего момента, объедения зачастую весьма различные по своей структуре политические и общественные взгляды в рамках единого термина «панславизм«.