Влияние внешних акторов на динамику памирского кризиса 2018-2022 гг.

Чипизубова Полина Андреевна студент, кафедра мировых политических процессов, Московский государственный институт международных отношений (университет) МИД Российской Федерации (МГИМО); 119454, Россия, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 76 119454, Россия, город Москва, г. Москва, ул. Вернадского, 76, корп. B Chipizubova Polina Andreevna Student, Global Politics Department, Moscow State Institute of International Relations (MGIMO University) 119454, Russia, the city of Moscow, Moscow, Vernadsky str., 76, bldg. B chip-polina2002@mail.ru

Горно-Бадахшанская автономная область (ГБАО), в журналистском дискурсе часто называемая Памиром – регион в Таджикистане, который занимает почти половину территории страны, однако проживает в нем около 3,2% населения. ГБАО - специфический регион, кардинально отличающийся от остальной части государства по ряду причин. Во-первых, ГБАО расположена в труднодоступных условиях высокогорья, что способствовало длительной изоляции этого региона, предопределив не только обособленность культуры, быта, языка, религии, идентичности, но и отставание в социально-экономическом развитии. Во-вторых, большая часть населения ГБАО исповедует исмаилизм – одно из шиитских направлений ислама с элементами доисламских традиций, в связи с чем суннитское большинство Таджикистана на бытовом уровне воспринимает памирцев как еретиков, что порождает их маргинализацию ^[1]. Кроме того, во время гражданской войны в Таджикистане 1992-1997 гг. памирцы преимущественно выступали на стороне Объединенной оппозиции, в итоге потерпевшей поражение. Несмотря на попытки президента Таджикистана Эмомали Рахмона в течение последних 20 лет построить сильную вертикаль власти, полностью подчинить ГБАО не удается, во многом из-за традиционно значимой роли в регионе местных неформальных лидеров, «авторитетов». Все эти факторы предопределили напряженные взаимоотношения правительства Рахмона и Горного Бадахшана, которые в новейшей истории несколько раз перетекали в вооруженное насилие.

Первой масштабной вспышкой насилия стал так называемый Хорогский кризис 2012 г., спровоцированный убийством представителя центральной власти на Памире. Правительство возложило вину за инцидент на местные криминогенные группировки и начало специальную операцию, в результате которой погибло по разным оценкам от 65 до 150 человек, из которых до 100 – мирные жители (доступ к достоверной информации ограничен) ^[2]. Конфликт удалось урегулировать через переговоры с местными лидерами не без вмешательства духовного лидера исмаилитов – имама Ага Хана IV – и его приближенных (в частности, Ёдгора Файзова). Следующее обострение отношений произошло в 2014 г.: предположительно с целью устранения группы наркоторговцев таджикистанские силовики начали перестрелку в центре Хорога, в результате которой также пострадали и погибли мирные жители. Инцидент вызвал антиправительственные протесты, которые переросли в вооруженные столкновения с правительственными силами ^[3].

В 2018 году Памир накрыла новая волна протестов в связи с усилением военного присутствия в регионе и жесткой риторикой Рахмона ^[4]. В ответ на волнения власти начали новую специальную операцию, что вызвало страх и недовольство со стороны местных жителей, выраженных в петиции ^[5]. Возобновилась кампания по преследованию несогласных: часть авторитетов была снята с должностей, часть погибла при смутных обстоятельствах; имели место периодические задержания памирцев без прочной обвинительной базы и участие сил безопасности Душанбе в перестрелках с местными, что вылилось в ряд вооруженных восстаний. В этот раз в урегулировании конфликта ключевую роль вновь сыграл Ёдгор Файзов, ранее в 2018 году назначенный Рахмоном на должность главы региона ^[6].

Однако в новом витке развития данного кризиса, начиная с 2021 г., ситуация стала складываться по-другому. Новым поводом для конфликта стала гибель памирца по имени Гулбиддин Зиёбеков при невыясненных обстоятельствах во время задержания ^[7]. Помимо того, Файзов был смещен с поста, и на его место пришло доверенное лицо Рахмона – выходец из разведки. Вновь возросло военное присутствие в регионе, были перекрыты связь и интернет. Во время мирных протестов перед зданием администрации по толпе был открыт огонь, в результате чего десятки протестующих получили ранения, и минимум трое погибли ^[8]. В 2022 давление на ГБАО только усилилось: по данным независимых СМИ ^{[9] [10]}, для подавления протестов (которые, по заявлению местных жителей, были мирными) в ГБАО был направлен спецназ, применялись огнестрельное оружие и слезоточивый газ, а протестующие в СМИ представлялись как “участники ОПГ”. Многие местные СМИ отказались освещать протесты из-за прямых угроз со стороны центральной власти ^{[11] [12]}. Согласно местным источникам, с небывалой интенсивностью (около 700 ордеров менее чем за год) производились аресты не только самих местных лидеров, но и их родственников, коллег; многие подвергались пыткам ^[13]. Также службы безопасности опубликовали послание одному из авторитетов, пограничнику полковнику Мамадбокирову («Бокиру») ^[14], в котором содержались угрозы об убийстве заложников в случае, если тот не откроет дорогу через Бар-Хорог; и, несмотря на то, что требование было выполнено, Мамадбокиров был убит, что только усугубило трения местных с властью. Подавляющее большинство экспертов, занимающихся данной проблематикой, сходятся во мнении, что на последнем этапе кризиса курс Рахмона в отношении беспорядков на Памире беспрецедентно ужесточился. Гипотеза автора состоит в том, что одна из главных причин этого тренда – в изменении конфигурации интересов внешних акторов. В связи с этим исследовательский вопрос данной работы: «Какое влияние оказали ключевые внешние акторы на динамику памирского кризиса 2018-2022 гг.?».

Россия. Россию с Таджикистаном связывают крепкие исторические, культурные, экономические связи, они являются союзниками по ОДКБ и ШОС, поэтому заинтересованность России в стабильном Таджикистане очевидна. Вопрос был лишь в том, как Россия видит эту стабильность. На начальном этапе данного витка кризиса ряд экспертов выражали надежду ^[15], что Россия выступит посредником между правительством Рахмона и протестующими ГБАО, учитывая особые исторические связи России с памирским народом ^[16]. Эта надежда подкреплялась тем, что, по некоторым источникам, должностные лица РФ провели ряд встреч с памирцами ^[17]. До 2022 г. высшие чиновники РФ не делали публичных заявлений с оценкой ситуации в ГБАО, но на практике оказывали содействие центральным властям, что проявлялось, например, в выдаче Таджикистану членов памирской диаспоры в России (даже с российским гражданством^[18]). После встречи президента В.В. Путина с Эмомали Рахмоном 16.05.2022^[19] российский курс вышел в публичное поле: представитель МИД России на брифинге осудила памирских «экстремистов» ^[20]. Рассмотрим ключевые факторы, предопределившие российскую позицию. Решающим стал, очевидно, украинский фактор: в актуальных геополитических условиях России важно сохранить дружественные отношения с Таджикистаном, следовательно, с Рахмоном. На международных площадках Таджикистан не поддержал две резолюции ООН по Украине ^{[21] [22]}, а также выступил против исключения России из Совета по правам человека ООН^[23]. Поддержка Рахмона в памирском кризисе – своеобразная «плата» России за солидарность. Рахмон, в свою очередь, воспользовался занятостью мирового сообщества Украиной для реализации жесткого курса в ГБАО. Кроме того, в Таджикистане располагается крупнейшая 201-я военная база ЦВО ВС России, откуда, согласно некоторым источникам, Россия на данный момент вынуждена перебрасывать часть войск на Украину, тем самым «оголяя» южные рубежи^[24]. С этим связан второй важнейший фактор – афганский: на фоне прихода к власти в Афганистане Талибана* и вывода американских войск резко обостряются транснациональные угрозы, такие как терроризм и наркотрафик. Через территорию Памира проходит дорога Бар-Хорог, также называемая «Героиновым шоссе», по которой из Афганистана в Центральную Азию (ЦА), Россию и Европу идут героин, метамфетамин и опиаты. Перспектива попадания данного маршрута под контроль экстремистов представляется прямой угрозой национальной безопасности России, поэтому для нее выгоднее ужесточение контроля Рахмона над ГБАО. Также России необходимо поддерживать дружественные отношения с Таджикистаном, чтобы не допустить полного его перехода в зону влияния Китая, который активно наращивает экспансию в регионе. Более того, в случае дестабилизации таджикско-афганской границы РФ пришлось бы встать на сторону Таджикистана и публично осудить афганское правительство, что ухудшило бы отношения с Талибаном*, что нежелательно для России с учетом ее балансирующего курса.

Китай. Изначально интересы Китая в ГБАО были преимущественно экономическими: во-первых, через Памир проходит стратегически важный торговый путь, Памирский тракт, контроль над которым необходим для Китая. Интересно, что после волны преследования местных авторитетов в 2022 г. было объявлено о китайском финансировании капитального ремонта Памирского тракта в размере 200 млн $ ^[25]. Во-вторых, Китай рассматривает Таджикистан и, в частности, Памир как легкий источник ресурсов, в связи с чем в геометрической прогрессии растут ПИИ КНР в Таджикистан (в 2010 году ПИИ Китая были примерно на одном уровне с Россией, а уже в 2020 они превышали российские в 10 раз ^[26]). В-третьих, Китай является крупнейшим кредитором Таджикистана (1,2 млрд $, большая часть которых была потрачена на масштабные инфраструктурные проекты в рамках инициативы «Пояс и путь» ^[27]), и, по оценкам экспертов, Таджикистан не в состоянии выплатить этот долг в обозримом будущем. Существует распространенное мнение ^{[17, 25]} (близкое к теории заговора, однако имеющее ряд эмпирических доказательств), что между главами Таджикистана и Китая есть негласная договоренность, что Китай не будет требовать возвращения долга взамен на права на «освоение» Памира – реструктуризация долга, граничащая с неоколониализмом. Эта теория подтверждается, в частности, массовым строительством Китаем дорог и инфраструктурных проектов на Памире на свои деньги и с использованием своих рабочих; передачей памирских серебряных месторождений «во временное пользование» КНР ^[28], а также слухами о том, что на территории ГБАО с 2016 г. находится секретная китайская военная база (власти эту информацию опровергают) ^[29]. Военное сотрудничество между КНР и Таджикистаном также активизировалось в последние годы. Например, в 2022 г. правительства стран подписали соглашение, согласно которому КНР и Таджикистан не реже раза в год будут проводить совместные учения в ГБАО ^[29]. Кроме того, ГБАО выступает для Китая неким буфером в вопросе радикальных исламистских образований, поскольку граничит с Синьцзян-Уйгурским автономным районом – крайне проблемным для КНР регионом. Уйгурские боевики, представляющие угрозу для внутренней стабильности, орудуют на территории Афганистана, а также в Сирии и Ираке; и для Китая важно не допустить их возвращения в КНР через Таджикистан ^[15]. Более того, в отношении того же СУАР для китайских властей крайне остро стоит проблема сепаратизма и экстремизма, поэтому Китаю важно пресекать любые потенциальные проявления этих феноменов, в том числе на Памире.

США и ЕС. После вывода американских войск из Афганистана в 2021 г. влияние США и в целом Запада в Центральной Азии ощутимо снизилось, как и заинтересованность в регионе. Очевидно, что западные страны отслеживают развитие ситуации в ЦА и в конфликтах между авторитарными лидерами и протестующими, борющимися за права человека, и встают на сторону последних, поскольку это коррелирует с общей западной внешнеполитической повесткой. Однако на примере памирского кризиса можно наблюдать, что США и ЕС выражают свою поддержку скорее на уровне публичных заявлений, нежели оказывают реальное содействие памирцам. Так, в марте 2022 г. Посольство США в Таджикистане в публикации в социальной сети Twitter выразило обеспокоенность массовой блокировкой интернета в ГБАО^[30]. В мае 2022 г. было опубликовано совместное заявление представительства ЕС в Таджикистане и посольств Франции, Германии, США и Великобритании к призывами к скорейшей деэскалации, уважению прав человека и соблюдению принципа верховенства закона^[31]. В том же месяце на сайте Посольства Швейцарии в Таджикистане появилось заявление с подобным посылом^[32]. В июле 2022 г. Европарламент принял резолюцию^[33] с призывом немедленно инициировать справедливое расследование совершенного насилия, освободить неправомерно задержанных журналистов и гражданских активистов. Путем вывода войск из Афганистана США фактически сняли с себя ответственность за поддержание стабильности в регионе и переложили это бремя на других внешних акторов, главным образом на Китай^[34]. Несмотря на то, что Соединенные Штаты продолжают продвигать свои инициативы в ЦА (Новый Шелковый путь, CASA-1000 и др. ^[35]), на данный момент их присутствие в регионе уступает китайско-российскому, что отражается на динамике внутрирегиональных процессов. Главным рычагом влияния США на Таджикистан сейчас выступают антироссийские санкции ^[27], которые деструктивно влияют на таджикистанскую экономику, в том числе способствуя подрыву внутренней стабильности и авторитета Рахмона.

ООН. ООН также привлекала внимание международного сообщества к обострению кризиса в ГБАО. В мае 2022 г. представитель Генерального Секретаря выразил озабоченность вспышками насилия на Памире и призвал к мирному урегулированию ситуации ^[36]. Днем позже специальный докладчик ООН по вопросам меньшинств призвал правительство Таджикистана прекратить «репрессии против памирского меньшинства». Однако, как отметил докладчик, предыдущие предостережения со стороны ООН не были услышаны, и правительство Таджикистана не ответило на письмо ООН, содержащие рекомендации по деэскалации ^[37].

НПО. На события в ГБАО остро отреагировали международные неправительственные правозащитные организации. В частности, организация Human Rights Watch опубликовала подробный разбор ситуации^[38] на Памире и публично осудила правительство Таджикистана ^[39]. Организация Genocide Watch также обратила внимание на эскалацию в ГБАО и вынесла предупреждение Таджикистану, а также дала ряд рекомендаций международному сообществу, среди которых формирование на Памире мониторинговой миссии ООН и ослабление антироссийских санкций, поскольку они негативно сказываются на жизни памирцев в том числе^[40]. Группа европейских правозащитных организаций выпустила еще одно заявление ^[41], в котором выдвинула ряд требований к правительству Таджикистана, среди которых прекращение насилия, допуск НПО на территорию ГБАО для оказания помощи пострадавшим, прекращение давления на СМИ и т.д. Однако на данном этапе доступ МНПО и СМИ к событиям на Памире остается крайне ограниченным, продолжается жесткое подавление протестов, ведутся судебные процессы в отношении журналистов и активистов.

Заключение. По результатам проведенного исследования можно сделать вывод, что памирский кризис – крайне многофакторный конфликт, который становится все более интернационализированным. ГБАО – это крайне ресурсоемкий и перспективный для освоения регион, который граничит с Афганистаном, управляемым террористическим режимом, и с китайским СУАР, в которым нерешенными остаются проблемы терроризма, сепаратизма и экстремизма. Все это делает Памир точкой переплетения интересов различных внешних игроков в сфере экономики, безопасности и ВПК и ставит динамику внутреннего кризиса в ГБАО в зависимость от конфигурации этих интересов. После вывода американских войск из Афганистана влияние США и их союзников в регионе заметно снизилось, и образовавшийся «вакуум силы» был планомерно заполнен Китаем и частично Россией, что поспособствовало ужесточению курса правительства Таджикистана в отношении Памира. И Китаю, и России важно, чтобы их союзник в лице Рахмона удержал контроль над данной областью – для Китая на первый план выходят её ресурсный потенциал, стратегическая важность для проекта «Пояс и путь», наличие буферной зоны между Китаем и исламистскими боевиками из СУАР и Афганистана, контроль над торговыми путями. России на данный момент, прежде всего, необходимо сохранить солидарность Таджикистана на международной арене в связи со специальной военной операцией на Украине, сдерживать всплеск наркотрафика и терроризма на границе с Афганистаном, поддерживать военно-техническое сотрудничество с Таджикистаном и при этом избежать обострения отношений с Талибаном*. В связи с этим, а также на фоне снижения присутствия США в Центральной Азии и общей занятостью мирового сообщества украинским конфликтом, современный этап памирского кризиса ознаменовался беспрецедентным уровнем насилия и вседозволенности со стороны центральной власти.

Влияние последних событий памирского кризиса на интеграционные процессы в регионе неочевидны. На первый взгляд, тот факт, что две сильнейшие державы региона, Китай и Россия, в данном кризисе встали на сторону правительства Таджикистана, и их интересы, в целом, совпали, должен способствовать усилению интеграции ЦА с Россией и Китаем. Кризис в ГБАО показал, что эти страны преследуют схожие стратегические цели: противостояние терроризму, экстремизму и терроризму (можно считать общей экзистенциальной угрозой), вытеснение западного влияния из региона, укрепление безопасности и стабильности. Кроме того, оказанная Таджикистану Китаем и Россией поддержка должна стать веским аргументом в их пользу в вопросе продолжительных «метаний» центральноазиатских государств между западным и восточным «лагерями», что также может подвигнуть государства ЦА к активизации евразийской интеграции. Однако если рассматривать соотношение интересов государств и их видения интеграции на более глубоком уровне, можно заметить ряд серьезных противоречий. Интеграционный формат, в которых входят и Китай, и Россия, и страны ЦА, и который, по идее, должен активнее развиваться ввиду консолидации интересов участников – это ШОС. При этом Китай в последнее время все больше теряет интерес к этому формату, делая ставку на двусторонние отношения, поскольку Китай воспринимает ШОС как преимущественно экономический инструмент, а Россия – как политический. Вместо этого Китай активно продвигает собственную инициативу «Пояс и путь» и различные его ответвления, в частности, «Экономический пояс Шелкового пути» (ЭПШП). Несмотря на сопряжение ЕАЭС и ЭПШП ^[35], фактически эти проекты являются конкурирующими. Таджикистан, несмотря на длительные переговоры, не спешит присоединяться к ЕАЭС, хотя, по мнению многих аналитиков^[42], это ведет лишь к убыткам и усилению зависимости от Китая. Тем не менее, маловероятно, что реакция России на Памирский кризис склонит Таджикистан к входу в ЕАЭС в ближайшее время – Россия, вероятно, даже не выдвигала этого условия, поскольку в приоритете сейчас сохранение дружественного нейтралитета Таджикистана по украинскому вопросу. Следующее противоречие в российско-китайских интересах в ЦА состоит в том, что Китай использует ситуацию в ГБАО в том числе для того, чтобы обеспечить себе легкий доступ к углеводородам (как из Таджикистана, так и с Ближнего Востока), что может снизить потребность Китая в российских энергоресурсах. Этот фактор, вкупе с экономической экспансией Китая в ЦА в целом, заставляет Россию с осторожностью участвовать в интеграционных форматах с Китаем, чтобы не утратить свое влияние в регионе. Многие исследователи сходятся во мнении ^[35], что между Китаем и Россией существует некое разделение сфер влияния в Центральной Азии – Китай ответственен за экономику, а Россия – за вопросы безопасности, важно сохранить эту сферу влияния и сдерживать китайское военное присутствие в регионе. Особую актуальность в этой связи приобретает военно-техническая кооперация с Таджикистаном и другими странами ЦА в рамках ОДКБ. В то же время на уровне населения Таджикистана и Памира в частности действия Китая вызывают массовую обеспокоенность, потому что 1). ни их правительство, ни власти Китая не информируют население в достаточной степени, и у населения возникает ощущение «оккупации», учитывая, что все китайские проекты осуществляются с использованием китайского оборудования и китайской рабочей силы; 2). население осознает, что главными бенефициарами от реализуемых проектов становятся элиты Таджикистана, а не простые люди. К России отношение было традиционно скорее положительным благодаря историческим и культурным связям, однако в последнее время заметен обратный тренд ^[17], в том числе из-за реакции России на памирский кризис (и депортации членов памирской диаспоры). Эти факторы препятствуют углублению интеграции на уровне идентичности. Таким образом, представляется, что итоги памирского кризиса 2018-2022 гг. могут дать толчок к ситуативной консолидации интересов стран региона и кратковременной активизации интеграции, однако едва ли это даст устойчивые результаты в долгосрочной перспективе из-за большого количества сохраняющихся фундаментальных противоречий. Более того, жесткое подавление волнений на Памире не устранило их источник, а лишь создало предпосылку для дальнейшей дестабилизации обстановки, которая может перекинуться и на другие страны региона и оказать деструктивное влияние на интеграционные процессы.

* запрещенная в России террористическая организация