Цифровизация контрольно-надзорной деятельности как инструмент противодействия коррупции

Курындин Павел Александрович ORCID: 0000-0002-0133-3953 кандидат юридических наук ассистент кафедры административного и финансового права, Санкт-Петербургский государственный университет 199034, Россия, Санкт-Петербург, г. Санкт-Петербург, линия 22 В.o., 7 Kuryndin Pavel Aleksandrovich PhD in Law Assistant of The Department of Administrative and Financial Law, Saint Petersburg State University 199034, Russia, Saint Petersburg, line 22 V.O., 7 p.kuryndin@spbu.ru

Введение

В конце января 2023 года МВД России отчиталось о своей деятельности по раскрытию преступлений за прошедшие 12 месяцев, причем дел коррупционной направленности всего 1,8 % из почти 2 млн зарегистрированных преступлений^[1]. При этом граждане России относятся негативно к коррупции наравне с наркоманией, алкоголизмом и расизмом^[2]. Кроме того, они «объясняют коррупцию тем, что она “поощряется государством”, “нет наказания и контроля”, “власти сами коррумпированные”, “русский не может не брать — люди такие”»^[3]. Поэтому государство не может не отвечать на такой общественный запрос и постоянно ищет правовые инструменты, чтоб с помощью того или иного набора средств, соответствующему текущим вызовам, противостоять коррупции.

Одним из них может выступить цифровизация контрольно-надзорной деятельности, которая играет существенную роль в экономической жизни и в административной сфере.

Российское административное право прошло, как известно, несколько этапов реформирования за последние почти 30 лет. Те преобразования, которые были сделаны в середине нулевых годов, безусловно, сыграли положительную роль в пересмотре модели взаимодействия административных органов и частных лиц. Они заложили административные процедуры в части юридической и фактической возможности реализации и защиты публичных прав граждан и организаций ^[1]. Однако до сих пор в России не принят закон об административных процедурах, хотя необходимость данного акта обосновывается в науке и даже готовился проект такого закона ^{[2; 3]}. Другими словами, законодательное регулирование позволило бы создать единый стандарт взаимодействия административных органов и невластных субъектов. В самом деле, даже законодательство о контроле и надзоре или его отдельных видах может отличаться. Например, в части 1 статьи 43 Федерального закона от 26 июля 2006 г. № 135-ФЗ «О защите конкуренции»^[4] в рамках разбирательства по делам о нарушении антимонопольного законодательства гарантировано право на ознакомление с материалами дела, делать выписки из них, представлять доказательства и знакомиться с доказательствами и т.п. В Федеральном законе от 31 июля 2020 г. № 248-ФЗ «О государственном контроле (надзоре) и муниципальном контроле в Российской Федерации» (далее – Закон о КНД) содержится больше гарантий: возложение бремени доказывания обоснованности своих действий при их обжаловании в порядке, установленном законодательством Российской Федерации, на инспектора (пункт 10 части 1 статьи 29), право на представление дополнительных доказательств на момент разбирательства по существу по запросу контрольного органа (часть 3 статьи 43), право на представление объяснений (статья 79), право на ознакомление с результатами контрольного (надзорного) мероприятия (статья 88).

Кроме того, в России защищены диссертации, посвященные непосредственно вопросам административных процедур как инструменту противодействия коррупции ^{[1; 4]}. Однако последние защиты^[5] только отчасти затрагивают данный вопрос, указывая, что надлежащее регулирование административных процедур может способствовать противодействию коррупции ^[5]. И самое главное, что законодатель пока не следует советам, выдвигаемым научным сообществом. Хотя административная процедура, сформированная на основе четких и единообразных правил деятельности органов публичной администрации (правовой образец деятельности), обеспечивает определенность, а это, в свою очередь, предвосхищает коррупцию ^[6]. Действительно, ясный и понятный алгоритм действий должен позволять достигать поставленные цели. Иначе в правоприменительной практике проявляется отсутствие системности. Например, если административный акт, изданный после контрольного мероприятия, будет признан незаконным, но это обстоятельство не может быть положено в основание пересмотра решения о привлечении к административной ответственности. Арбитражные суды по этому поводу, в частности, отмечают: «Как правильно указал суд в своем определении, оспариваемое предписание и отмененное судом общей юрисдикции постановление о привлечении к административной ответственности приняты в рамках одной проверки. Однако процедура их принятия разная. Зависимость принятия предписания от постановления отсутствует, акты носят самостоятельный характер, предусмотрен разный порядок их обжалования. К тому же, в рамках разных судебных процессов сторонами могли представляться разные доказательства»^[6].

Возвращаясь к предмету исследования отметим, что в начале лета 2021 года был принят очередной Национальный план противодействия коррупции на 2021 – 2024 годы^[7], а в сфере противодействия коррупции появится специальная система «Посейдон». По замыслу разработчиков она позволит следить за лицами, на которых распространены ограничения, запреты и требования, установленных в целях противодействия коррупции, в режиме реального времени^[8]. В открытом доступе можно найти лишь отдельные материалы по итогам работы данной системы: Минтруд России выпустил Методические рекомендации по вопросам использования государственной информационной системы в области противодействия коррупции «Посейдон»^[9], которые связаны в большей степени с порядком подключения; на сайте Совета Федерации ФС РФ дан только общий обзор, что система работает, а также, что были сформулированы предложения по совершенствованию^[10]. Более детальные итоги работы данной системы не найдены.

Кроме того, не может помочь в борьбе с коррупцией международное право. В рамках Евразийского экономического союза (далее – ЕАЭС) отсутствуют специальные положения, предметом которых является непосредственно противодействие коррупции ^{[7, с. 170]}. Если бы учредительные документы ЕАЭС содержали бы такие положения, то это могло бы эффективным средством противодействия коррупции. Международные обязательства государств, вытекающие из интеграционных международных договоров антикоррупционной направленности, будут как минимум стандартизированы.

Нельзя не заметить, что Россия неохотно использует и иные международные инструменты. Например, особый интерес представляет определение «коррупционного правонарушений», данное в модельном законе «О противодействии коррупции»^[11]. В этом акте оно носит межотраслевой характер, не ограничиваясь только уголовной и административной сферой. Кроме того, Россия до сих пор не ратифицировала статью 20 Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции в части уголовных мер за незаконное обогащение^[12].

Получается, что вопросы поиска правового инструментария противодействия коррупции остается задачей самого государства. При этом нормативно-правовое регулирование цифровизации публичного управления в целом и контрольно-надзорной деятельности явно отстает от стремительного развития цифровых технологий, где почти каждый день появляется какой-то новый цифровой сервис или услуга^[13].

Таким образом, настоящее исследование посвящено анализу действующего нормативного правового регулирования в целях оценки его эффективности, поиску потенциальных проблем и путей их решения.

Материалы и методы

В работе нашли применение общенаучные и специальные методы познания. Применение в данном исследовании формально-догматического метода в комплексе со сравнительно-правовым методом позволило получить новые знания о предмете работы путем сопоставления и анализа нормативной базы и практики ее применения. Исторический метод, связан с изучением процесса формирования и развития отдельных аспектов объекта исследования.

С помощью на основании данных статистики и функционального метода были проанализированы результаты эффективности работы цифровизации и выявлены потенциальные проблемные точки в существующей модели правового регулирования.

Результаты

Коррупция, к сожалению, стала повседневным спутником общественной жизни. Она имеет свои проявления как в бытовом плане, так и на различных уровнях власти. При этом нормативные и программные документы не всегда учитывают все аспекты деятельности. Другими словами, они даже не ставят своей целью использовать цифровизацию как средство снижения или противодействия коррупции. В решении этой задачи не могут помочь и международные договоры, включая уровень ЕАЭС, поскольку они либо сформулированы в общем виде, либо в них также отсутствует такая цель.

Кроме того, цифровизация, как представляется, становится самоцелью в сфере публичного управления и контрольно-надзорной деятельности, в частности. Однако отсутствие возможности частного лица каким-либо образом воздействовать на итоговое решение в рамках административной процедуры может привести к различным негативным последствиям: нарушение прав частных лиц на получение того или иного блага, возврат документов, пропуски сроков на обжалование и т.п. – словом, отсутствует определенность в реализации прав частных лиц.

Обсуждения

В научной литературе давно можно найти достаточно много трудов, посвященных цифровой трансформации публичного управления или отдельных отраслей экономики и сфер общественной жизни. В частности приводятся обоснования, например, по «созданию алгоритмов обработки больших данных и разработке комплексной системы искусственного интеллекта, способных значительно повысить эффективность методов противодействия коррупции» ^{[8, с. 1686]}, поскольку правонарушители находят способы обхода действующих антикоррупционных информационных технологий, а нормативные правовые акты не всегда учитывают или отстают от возможностей цифровизации. В самом деле, отметим, что торги в рамках размещения заказов для публичных нужд проводятся уже достаточно давно в электронной форме. Однако можно легко наткнуться на подобные новости: начальная (максимальная) цена контракта была снижена на 1 % и «поставка тестов для выявления наркотических веществ государственным учреждениям из 22 городов России осуществлялась по завышенным ценам»^[14]. Соответственно, это может свидетельствовать о наличии «договоренностей» представителей заказчика и потенциального победителя вне рамок торговых процедур. Классический пример – это уловка со стороны недобросовестных заказчиков при описании объекта закупки с заменой буквы из кириллицы на латинский знак.

В целом в рамках государственных закупок может быть применено множество цифровых средств^[9]. Так, возможности искусственного интеллекта вкупе с технологиями могут помочь в автоматизации повторяющихся задач, ведь он мгновенно анализировать большой объем проверенных данных и представлять свои результаты для принятия обоснованных решений на их основе. Они также могут быть применены для составления спецификаций товаров (работ или услуг), но самое главное, что с их помощью может быть существенный скачок в оценке и проверке направленных предложений как по цене, срокам, так и по квалификации, ценообразованию и применяемым материалам. Кроме того, использование технологий распределенного реестра (blockchain), как известно, – это шаг к внедрению смарт-контрактов, то есть это программные средства, предназначенные для автоматизации заключения, исполнения условий и соглашений с помощью распределенного реестра.

Перечисленные выше инструменты, естественно, могут быть применены к контролю и надзору в целом, поскольку могут быть даны прогнозы с учетом выявленных коррупциогенных факторов (основные бизнес-интересы, условия доминирования тех или иных компаний, «главные» подрядчики публичных заказчиков и т.п.).

С другой стороны, информационные технологии или цифровая трансформация не могут быть рассмотрены как средство, которое полностью исключит коррупционные проявления ^{[9; с. 59]}. Это только одно из направлений, но именно оно способно повлиять на снижение коррупции в публичном управлении через прозрачность и открытость информации ^[10]. В самом деле, как показывают научные исследования, именно прозрачность и открытость, которые обеспечиваются с помощью информационных технологий, доказывают свою эффективность, но при отсутствии комплексного подхода не являются панацеей – имеют свои ограничения. Так, по итогам применения принципов открытости в различных государствах ученые пришли к выводу, что нет прямой зависимости от открытости данных и уровня коррупции, причем открытые данные, их объем и отсутствие структурированности могут, наоборот, усложнять поиск «очагов коррупции» ^{[8, с. 1677-1678]}.

Вместе с тем цифровизация в России должна дать существенный толчок, так как «половина всех стран находится в стагнации по ИВК [индекс восприятия коррупции]в течение почти десяти лет»^{[11, с. 184]}. Однако предвестник национального проекта «Национальная программа "Цифровая экономика Российской Федерации"» (далее – программа «Цифровая экономика»)^[15] государственная программа Российской Федерации «Информационное общество (2011 - 2020 годы)»^[16] в приоритетах государственной политики содержала цель применения информационных технологий для «выявления и ликвидации очагов коррупции». В настоящее время программа «Цифровая экономика» никоим образом не упоминает, каким образом она может помочь в борьбе с коррупцией.

Поэтому получается, что государство на программном уровне напрямую не ставит перед собой такой задачи, как использование цифровых технологий в публичном управлении.

При всем при этом цифровые технологии без сомнения помогают «тушить» очаги коррупции. Как отмечает А. А. Гаджиева «использование автоматизированной информационной системы «Электронный детский сад» в Республике Татарстан значительно снизило коррупционные риски…» ^{[12, с. 334]}. В самом деле, там, где речь идет о записях в образовательные учреждения и иных подобных действиях и где исключен человеческий фактор, получается, что электронная очередь ведется «сама собой». Другими словами, происходит разрыв личных контактов, что, безусловно, будет снижать коррупциогенность.

В связи с этим отметим требование об обязательной ротации гражданских служащих категории «руководители» территориальных органов федеральных органов исполнительной власти, осуществляющих контрольные и надзорные функции, в соответствии со частью 2 статьи 60.1. Федерального закона от 27 июля 2004 г. № 79-ФЗ «О государственной гражданской службе Российской Федерации» (в этой же статье указан основания и порядок ротации и иных гражданских служащих). В любом случае важен факт, что этот институт как раз и был введен для снижения коррупции. Благодаря цифровым технологиям служащего могут «безболезненно» перевести на другую должность в порядке ротации, если речь идет о применении единых программных средств или о выполнении тех же задач, но экстерриториально. Однако, как указывается в литературе, для этого, в частности, придется запретить личный прием и обеспечить цифровой контроль за соблюдением общения только в информационной среде^{[9, с. 58-59]}. С этим трудно согласиться, поскольку, во-первых, происходит абсолютизация цифровых технологий как исключительного средства, а во-вторых, право на личное обращение имеет конституционный характер, поэтому внедрение таких мер по цифровому обезличиванию гражданских служащих требует комплексного и отдельного осмысления.

Без сомнения цифровизация не может быть остановлена, но ее необходимо вводить с учетом различных факторов.

Так, в планы Правительства РФ достаточно обширны. Программа «Цифровая экономика» предполагает перевод 95% социально значимых услуг в электронную форму, также создаются так называемые «суперсервисы», позволяющие совершать различные действия без бумаг (поступление в вуз, исполнительное производство, оформление ДТП и т.п.)^[17]. В целом к 2024 году должна завершиться реформа контрольно-надзорной деятельности. Минэкономразвития России запустило приложение для дистанционных проверок бизнеса на базе единого реестра объектов контроля с ноября 2022 года^[18]. Одновременно с этим подчеркнем, что через это приложение контрольные органы вносят информацию о видах контроля, что позволяет сформировать справочник проверочных мероприятий, которым могут воспользоваться проверяемые после получения уведомления. Иными словами, невластные субъекты смогут понять не только, какие права и обязанности у них есть, но увидеть, что будет проверено, как и в какие сроки^[19]. Кроме того, созданная система обеспечивает представление данных анализ качества проверок и их результаты, как самому контрольному органу, так и иным заинтересованным субъектам^[20]. В этом ключе нельзя не приветствовать такие изменения.

Если рассматривать цифровизацию под иным углом, то получается, базовая идея цифровизации контрольно-надзорной деятельности – это отсутствие непосредственного контакта между административным органом и частным лицом. Однако частные лица не обязаны иметь доступ к интернету. Статистика свидетельствует, что в 2021 году у 30% домохозяйств в России нет такого доступа, а также четверть населения России в принципе не пользовалось глобальной сетью (данные 2020 года)^[21]. Соответственно, планы Правительства РФ не учитывают этого, что как минимум противоречит принципу правового равенства и определенности.

Постепенный переход на цифровое взаимодействие, заложенный в Законе о КНД, вряд ли стоит отменять, но его необходимо подкорректировать или усовершенствовать. Во-первых, предоставить возможность аналогового взаимодействия как средства обеспечения доступа невластных субъектов к праву и правовой защите. Во-вторых, в этом контексте интересна статистика обжалования административных актов в рамках процедуры досудебного обжалования контрольно-надзорных мероприятий. По результатам сводного доклада о государственном и муниципальном надзоре за 2021 год с июля 2021^[22] поступило 1,4 тысячи жалоб, каждая третья была удовлетворена^[23]. В Сводном докладе о государственном контроле (надзоре), муниципальном контроле в Российской Федерации за 2022 отмечено, что в досудебном порядке было подано более 9 тыс. обращений^[24]. При этом важно отметить, что основная масса обращений – это ходатайства о продлении срока исполнения предписаний (5 281), а непосредственно жалоб на решения или действия сотрудников контрольных органов практически в два раза меньше – всего 3693. Кроме того, в первой категории обращений положительных исходов – 82,7 %, а во второй – только 32 %.

Из представленных данных можно сделать вывод, что в рамках процедуры досудебного обжалования рассматриваются вопросы, непосредственно не связанные со спорами по поводу контрольно-надзорных мероприятий. В самом деле, при принятии Закона о КНД в нем отдельно содержались нормы о направлении ходатайства о предоставлении отсрочки исполнения предписания или иного решения по проверке вне рамок досудебного обжалования. Такое обращение рассматривалось по порядку подачи возражений в отношении акта контрольного (надзорного) мероприятия. Статья 89 данного Закона в первоначальной редакции, в частности, обязывала контрольный орган проводить консультации с контролируемым лицом по вопросу рассмотрения поступивших возражений. Последний мог приложить к ним документы, подтверждающие их обоснованность. Соответственно, изначально была заложена иная процедура, причем более сложная, но обеспечивающая право участия в выработке итогового решения. При этом актуальные данные свидетельствуют об упрощении процедуры продления предписаний, что нельзя не приветствовать, хотя такой подход связан, как известно, с мораторием на проведение проверок и поддержкой предпринимателей. Поэтому при изменении политики возможно вопрос об участии невластного субъекта снова будет актуальным.

В связи с изменением статьи 89 Закона о КНД сделаем еще одно замечание. Сейчас подача возражений на акт контрольно-надзорных мероприятий отнесена к процедуре досудебного обжалования. В целом с таким подходом можно согласиться, притом что в чистом виде подача возражений является способом выработки итогового решения. Вместе с тем важный момент, что статья 43 Закона о КНД в части порядка рассмотрения жалобы изначально не содержало обязанности контрольного органа провести такие консультации. Сейчас речь идет о праве на представление дополнительных доказательств на момент разбирательства по существу, если их запрашивает контрольный орган (часть 3 статьи 43). Из этого можно сделать вывод, что отныне у невластного субъекта отсутствуют непосредственные гарантии участия в выработке итогового решения по делу. И в этом могут скрываться потенциальные угрозы правам невластных субъектов и желания «решить вопросы».

К сожалению, в широком доступе отсутствует подробная статистика по рассмотренным жалобам (основания отказа, возвращения, удовлетворения в полном объеме или частично и т.п.), она могла бы помочь в качественном анализе. Причем следует учитывать, что процедура досудебного обжалования пока охватывает лишь часть контрольно-надзорных мероприятий^[25]. В это контексте нельзя не приветствовать такую открытость, которая также помогает бороться с коррупцией. Также с учетом опыта «суперсервисов» результаты обязательного досудебного обжалования могут быть представлены в ином свете. Например, пользователи и учебные заведения «суперсервиса» «Поступление в вуз онлайн» второй год испытают различные проблемы (ошибка в загрузке документов или согласия на поступление и пропуск сроков на подачу, неполный набор студентов и проч.)^[26]. Соответственно, отсутствие возможности исправить недостатки или каким-либо иным образом взаимодействовать со второй стороной показывает нарушение базовых принципов административной процедуры, как они понимаются в рамках доктрины «надлежащего (хорошего) управления» ^{[13; 14]}. Действительно, данная доктрина гарантирует невластным субъектам возможность участия в деле и быть выслушанным до момента принятия итогового решения по делу, что как раз может снять многие вопросы. Собственно, было в первоначальной редакции Закона о КНД. И в этом смысле Закон о КНД мог стать предвестником изменений в административном законодательстве и практике. При этом право на надлежащее (хорошее) управление не предполагает, что частное лицо всегда должно быть выслушано. В первую очередь речь идет о случаях принятия административных актов с негативными последствиями для невластного субъекта, к этому, естественно, можно отнести контрольно-надзорные мероприятия.

В этой части мы рассмотрели два подхода к определению способов противодействия коррупции, то есть с позиций информационного или административного права. Однако перечень проблем во многом схож: начиная с различных пробелов в законодательстве, заканчивая отсутствием специалистов, имеющих компетенции не только в юриспруденции, но и информационных технологий.

Выводы

Цифровизация контрольно-надзорной деятельности имеет ряд безусловных преимуществ. Благодаря этому процессу публичный субъект не только увеличивает поступления доходов в бюджеты, но и снижает нагрузку на частных субъектов. Отныне решение может быть принято буквально после нажатия нескольких клавиш. Соответственно, простота и легкость администрирования – это удобство для всех участников процесса.

При этом правовая действительность показывает, несмотря на заявления со стороны исполнительной власти о качественном переходе публичного управления в цифровой вид, эта трансформация происходит не так быстро и спокойно. Это обстоятельство может объясняться по-разному. С одной стороны, развитие информационных технологий опережает развитие нормативных правовых актов, включая международно-правовой уровень, а также материально-техническое обеспечение административных органов и благосостояние частных субъектов. С другой стороны, получается, что цифровые технологии не обеспечивают возможность снижения коррупциогенных факторов. Во-первых, сама по себе электронная форма взаимодействия не исключает, как показывает практика закупок для государственных нужд, какого-либо непосредственного сговора участников процедуры и коррупционных проявлений вне цифрового поля. Во-вторых, полная электронная форма контрольно-надзорной деятельности может привести к созданию «очагов коррупции». В самом деле, ввиду отсутствия единого закона об административной процедуре как базового стандарта частные лица не обеспечены возможностями влиять на итоговое решение административных органов – им, в частности, не гарантировано право быть выслушанным. Например, в рамках контрольных мероприятий или процедуры досудебного обжалования не проводится какое-либо заседание по рассмотрению возражений или жалобы даже путем обмена письменными документами, если обстоятельства объективно того требуют, но нет «желания» контрольного органа. Соответственно, административный орган может принять решение по имеющимся материалам, законодательных ограничений к этому нет. При этом цифровая форма как раз могла бы помочь, поскольку обеспечивает быстроту и простоту взаимодействия. Участие в заседании через видеосвязь или простое направление запрашиваемых документов через приложение явно снизит финансовые и временные затраты обеих сторон.

^[1] URL: https://komiss-korrup.ru/%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%82%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B0-%D0%BF%D0%BE-%D0%BA%D0%BE%D1%80%D1%80%D1%83%D0%BF%D1%86%D0%B8%D0%B8-%D0%B2-2022-%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D1%83/ (Дата обр.: 30.09.2023).

^[2] URL: https://www.kommersant.ru/doc/5708590 (Дата обр.: 30.09.2023).

^[3] Там же.

^[4] Здесь и далее акты приведены из СПС «КонсультантПлюс».

^[5] При обращении к сайту Российской государственной библиотеки (URL: https://search.rsl.ru/) с поисковым запросом: цифровизация и противодействие коррупции или с иными синонимами (информационные технологии, антикоррупция и т.п.), система выдает 184 диссертационных исследования по юриспруденции, однако ни одно из них не посвящено непосредственно исследованию цифровой трансформации как средству противодействия коррупции.

^[6] См. определение Верховного Суда РФ от 14.11.2019 № 308-ЭС19-22607 по делу № А53-34915/2017; постановление Арбитражного суда Волго-Вятского округа от 20.08.2018 № Ф01-3262/2018 по делу № А79-7456/2016 (определением Верховного Суда РФ от 18.12.2018 № 301-АД18-20638 отказано в передаче дела № А79-7456/2016 в Судебную коллегию по экономическим спорам Верховного Суда РФ для пересмотра в порядке кассационного производства данного постановления); постановление Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 02.07.2018 № Ф04-4151/2017 по делу № А70-13955/2016; постановление Арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 12.08.2019 № Ф08-6560/2019 по делу № А53-34915/2017; постановление Арбитражного суда Уральского округа от 30.10.2019 № Ф09-6982/19 по делу № А60-37931/2018; постановление Четвертого арбитражного апелляционного суда от 14.02.2019 по делу № А19-11886/2015; постановление Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 07.05.2018 № 13АП-6461/2018 по делу №А56-90083/2016; постановление Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 19.01.2018 № 17АП-7092/2017-АКу по делу № А50-3812/2017; постановление Двадцатого арбитражного апелляционного суда от 03.07.2018 № 20АП-3581/2018 по делу № А23-3001/2011; постановление Двадцать первого арбитражного апелляционного суда от 12.02.2018 № 21АП-2958/2017 по делу № А84-2327/2017.

^[7] Национальный план противодействия коррупции на 2021 - 2024 годы утвержден указом Президента РФ от 16 августа 2021 г. № 478.

^[8] См. указ Президента Российской Федерации от 25 апреля 2022 г. № 232 «О государственной информационной системе в области противодействия коррупции "Посейдон" и внесении изменений в некоторые акты Президента Российской Федерации».

^[9] URL: https://mintrud.gov.ru/ministry/programms/anticorruption/9/20 (Дата обр.: 30.09.2023).

^[10] URL: http://council.gov.ru/events/news/144093/ (Дата обр.: 30.09.2023).

^[11] URL: https://iacis.ru/public/upload/files/1/245.pdf (Дата обр.: 30.09.2023).

^[12] URL: http://pravo.gov.ru/proxy/ips/?docbody=&nd=102105334 (Дата обр.: 30.09.2023).

^[13] На Госуслугах запустили сервис купли-продажи автомобилей онлайн. URL: https://ria.ru/20220712/gosuslugi-1801897658.html (Дата обр.: 30.09.2023).

^[14] Картельный сговор // URL: https://fas.gov.ru/news/27346 (Дата обр.: 30.09.2023).

^[15] «Паспорт национального проекта "Национальная программа "Цифровая экономика Российской Федерации"» (утвержден президиумом Совета при Президенте РФ по стратегическому развитию и национальным проектам, протокол от 4 июня 2019 г. № 7).

^[16] Распоряжение Правительства РФ от 20 октября 2010 г. № 1815-р «О государственной программе Российской Федерации "Информационное общество" (2011 - 2020 годы)».

^[17] URL: https://xn--80aapampemcchfmo7a3c9ehj.xn--p1ai/projects/tsifrovaya-ekonomika/p-tsifrovoe-gosudarstvennoe-upravlenie-p (Дата обр.: 30.09.2023).

^[18] URL: https://www.economy.gov.ru/material/news/minekonomrazvitiya_snizhaet_nagruzku_na_biznes_blagodarya_mobilnomu_prilozheniyu_inspektor.html (Дата обр.: 30.09.2023).

^[19] URL: https://www.interfax.ru/digital/808556 (Дата обр.: 30.09.2023).

^[20] Там же.

^[21] URL:https://www.tadviser.ru/index.php/%D0%A1%D1%82%D0%B0%D1%82%D1%8C%D1%8F:%D0%98%D0%BD%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B5%D1%82-%D0%B4%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%83%D0%BF_(%D1%80%D1%8B%D0%BD%D0%BE%D0%BA_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8(Дата обр.: 30.09.2023).

^[22] С 01.07.2021 обязательный досудебный порядок рассмотрения жалоб применяется в отношении видов контроля, включенных в перечень, утвержденный постановлением Правительства РФ от 28 апреля 2021 г. №663 «Об утверждении перечня видов федерального государственного контроля (надзора), в отношении которых применяется обязательный досудебный порядок рассмотрения жалоб».

^[23] URL: https://rg.ru/2022/06/02/mihail-mishustin-potreboval-svesti-k-minimumu-chislo-proverok-biznesa.html (Дата обр.: 30.09.2023).

^[24] URL: http://government.ru/news/48861/ (Дата обр.: 30.09.2023).

^[25] URL: https://knd.ac.gov.ru/pre-trial// (Дата обр.: 30.09.2023).

^[26] URL: https://www.fontanka.ru/2021/07/08/70014959/ (Дата обр.: 30.09.2023); URL: https://www.fontanka.ru/2022/07/30/71527610/ (Дата обр.: 30.09.2023).