Психологические конструкты характера профессиональных военных в творчестве А.С. Пушкина

Наумов Петр Юрьевич ORCID: 0000-0002-2875-2322 кандидат педагогических наук Помощник начальника госпиталя по правовой работе - начальник отделения правового обеспечения, ФГКУЗ "Главный военный клинический госпиталь войск национальной гвардии Российской Федерации" 143914, Россия, Московская область, г. Балашиха, ул. Вишняковская, 101 Naumov Petr Yur'evich PhD in Pedagogy Assistant to the Head of the Hospital for Legal Work; Head of the Department of Legal Support; Main Military Clinical Hospital of the National Guard Troops of the Russian Federation 143914, Russia, Moscow region, Balashikha, ul. Vishnyakovskaya, 101 petr.naumov.777@mail.ru Другие публикации этого автора

Введение. Изучение образов отечественной военной интеллигенции, сотканных из исторических портретов героев и переплетенных с вымышленными художественными персонажами, ставшими со временем самостоятельными носителями психологических свойств, характерных для отечественного офицерства является актуальной научной задачей для современного психологического знания. Это связано с тем, что именно историко-художественные ориентиры и образы, входят в субъектно-ценностное поле личности с раннего возраста, становления ребенка в семье и школе и формирования когнитивных, коммуникативных и аксиологических потенциалов его сознания.

Актуальность настоящего исследования также обусловлена тем обстоятельством, что практическая организация образовательного и воспитательного процесса в военном вузе любого профиля требует представления воспитуемым лучших образцов профессионального поведения. В этом аспекте использование потенциала личного примера литературных героев имеет серьезные перспективы и является эффективным, поскольку герои художественных книг знакомы будущему офицеру еще со школьной скамьи.

В отечественной эстетико-художественной традиции особняком стоит творчество Александра Сергеевича Пушкина как создателя уникальных и специфичных культурных и психологических характеристик своих героев, отражающих не только закономерности и драматизм развития личности, но и во многом предвосхитившего развитие всей отечественной литературы. С эвристической точки зрения весьма ценно то обстоятельство, что творчество Александра Сергеевича знакомо огромному количеству читателей с самого юного возраста, а увлекает за собой и до возраста весьма преклонного.

Целью исследования является комплексное познание психологических характеристик личности профессиональных военных на основе изучения характера героев произведений А.С. Пушкина, которые по художественному замыслу писателя являются профессиональными военными. В аспекте достижения обобзначенной цели исследования в качестве основной задачи работы выступает последовательное раскрытие психологических характеристик, которые свойственны образам военных в произведениях А.С. Пушкина.

Новизна исследования заключается в том, что в нем обобщены качества и свойства личности профессиональных военных - героев произведений А.С. Пушкина. До настоящего исследования, задачи подобного рода в научнойф литературе не решались. Настоящая работа указанное противоречие разрешает и дает концептуальные ответы на вопросы какими типологическими чертами характера обладали профессиональные военные из числа героев произведений А.С. Пушкина, как они выстраивали свою социальную деятельность и с какими психологическими проблемами сталкивались.

В качестве опорной методологии в исследовании использованы системно-деятельностный и аксиологический подходы. Они позволили понять психологические свойства личности героев А.С. Пушкина как совокупность их типологических черт характера, выявить их социальные функции и обобщить информацию о том, каким они могут служить примером для обучаемых. Основными методами получения содержательной научной информации в рамках настоящего исследования явились теоретические, общелогические и эмпирические интеллектуальные способы и приемы (анализ, аналогия, абстрагирвоание, обобщение, сравнение, концептуализация).

Предметом исследования в статье выступает познание психологических свойств профессиональных военных, характерных для их образов в творчестве А.С. Пушкина. Стоит сразу оговориться, что под психологическими конструктами в настоящем исследовании автором понимаются те экзистенциальные, ценностно-смысловые, когнитивные, коммуникативные и эстетические свойства личности профессионального военного, совокупность которых и обусловливает как его социальные функции, так и действия в конкретных социальных ситуациях.

Основная часть. Галерея образов военных в творчестве Александра Сергеевича Пушкина представительна и разнообразна: от сказочного витязя Руслана, средневекового рыцаря и Вещего Олега до фигур исторического масштаба – Петра I и Пугачева. Емельян Пугачев, конечно, ни по роду занятий, ни по происхождению к интеллигентам не относится, а вот все другие военные в изображении писателя – это офицеры и люди знатные.

Например, Князь Руслан – главный герой поэмы «Руслан и Людмила». Исследователи А.Л. Слонимский и Б.В. Томашевский отмечали, что поэт живописует его разными жанровыми красками: Руслан предстаёт и сказочным персонажем, и легендарным русским витязем, и средневековым рыцарем, и сентиментальным влюбленным, и героем баллады. Руслан отправляется на поиски супруги, которую злой волшебник Черномор похищает из спальни сразу после свадебного пира.

Исследователь Ж.-Ф. Жаккар указывает на то, что Руслан, стремясь освободить Людмилу из плена, жаждет довершить начатое в опочивальне, вернувшись к прерванным «восторгам». Эротизм сюжета подвергнут осмеянию ироничного автора. На стороне Руслана – его чувство, его сила воина, а также помощь отшельника Финна и богатырской головы. Князь побеждает в бою одного из трёх своих соперников воителя Рогдая, голову брата Черномора и самого волшебника. Он не сбивается в пути на чары «прелестных, полунагих» дев, как его конкурент Ратмир, он не ленив и не подл, как Фарлаф – другой его соперник по освобождению Людмилы, который, подталкиваемый колдуньей Наиной, убивает спящего Руслана и привозит Людмилу во дворец. Руслан, при всей насмешливости автора, – прямой наследник героев русских сказок и былин. Как когда-то удары Ильи Муромца были для Святогора комариными укусами, так и удары Руслана для гигантской головы – это щекотание ноздрей; Святогор делится своей силой с Ильей, богатырская голова препоручает волшебный меч нашему герою. И доброе волшебство сопутствует Руслану – Финн выдает ему тайну бороды Черномора, а потом, убитого, оживляет. Но самое главное, что Руслан защищает Киев от печенегов – описывая битву с ними, Пушкин называет героя «богатырем»:

Внезапный крик сражений грянул;

Смутилось сердце киевлян;

Бегут нестройными толпами

И видят: в поле меж врагами,

Блистая в латах, как в огне,

Чудесный воин на коне

Грозой несется, колет, рубит,

В ревущий рог, летая, трубит…

То был Руслан. Как божий гром,

Наш витязь пал на басурмана;

Он рыщет с карлой за седлом

Среди испуганного стана.

Где ни просвищет грозный меч,

Где конь сердитый ни промчится,

Везде главы слетают с плеч

И с воплем строй на строй валится;

В одно мгновенье бранный луг

Покрыт холмами тел кровавых,

Живых, раздавленных, безглавых,

Громадой копий, стрел, кольчуг.

На трубный звук, на голос боя

Дружины конные славян

Помчались по следам героя,

Сразились… гибни, басурман! ^{[6, с. 71]}

С.М. Бонди утверждал, что описание этого боя по мастерству мало чем уступает знаменитому Полтавскому бою в поэме «Полтава».

Следующие старинные воины Пушкина – герои «Скупого рыцаря», одной из его «Маленьких трагедий». В центре произведения – конфликт отца и сына, Барона и молодого рыцаря Альбера. Оба этих воина проверяются деньгами. И, хотя один богатство сберегает, а другому нужны средства для рыцарских доспехов, оба в равной степени покорены золотым тельцом. У Барона бережливость перешла в скупость, иссушила душу, связав чувства и мысли только с накоплением золота:

О, если б мог от взоров недостойных

Я скрыть подвал! о, если б из могилы

Прийти я мог, сторожевою тенью

Сидеть на сундуке и от живых

Сокровища мои хранить, как ныне!..^{[6, с. 347]}

О сыне Барон говорит:

Он молодость свою проводит в буйстве,

В пороках низких…^{[6, с. 350]}

Для Альбера быть рыцарем – это служить культу прекрасной дамы и участвовать в придворных турнирах. Для барона, представителя прежней эпохи, быть рыцарем – значит прежде всего быть смелым воином и богатым феодалом, и, хотя он и стар, но в финальной сцене говорит Герцогу:

… Бог даст войну, так я

Готов, кряхтя, влезть снова на коня;

Еще достанет силы старый меч

За вас рукой дрожащей обнажить. ^{[6, с. 349]}.

И Герцог отвечает:

Барон, усердье ваше нам известно;

Вы деду были другом; мой отец

Вас уважал. И я всегда считал

Вас верным, храбрым рыцарем…^{[6, с. 349]}

Но Барон напрасно гордится своим воинским духом, Барон уже сражен, побежден богатством, а потому врагом для него становится родной сын, он воюет в своем доме, в своей семье, воюет с сыном – своим наследником. При Герцоге он бросает перчатку сыну. Альбер же поднимает ее, готовый убить отца на дуэли. «Ужасный век, ужасные сердца!» – восклицает государь. На эти слова опирался Г.А. Гуковский ^[2], обвиняя дух времени и признавая за каждым из героев свою правду – правду устаревшего и нового социальных принципов. Ю.М. Лотман, напротив, писал о том, что в «Скупом рыцаре» сюжет сталкивает две равновеликие неправды, которые поглощают внесословную правду человечности ^[3].

Литературоведы обращают внимание на то, что Альбер брошенную отцом перчатку поднимает очень быстро ^{[1, с. 140]}.

Идею сословной дворянской справедливости воплощает в трагедии «Скупой рыцарь» Герцог, называющий Барона «безумцем», а Альбера – «извергом». Практически здесь мы наблюдаем, как может переродиться и фактически погибнуть в человеке воин – воин как защитник страны, как воплощение мужественности и чести.

Нельзя не сказать о взгляде на трагедию «Скупой рыцарь» русского литературоведа, языковеда и историка культуры Д.Н. Овсянико-Куликовского. Поскольку он был учеником и последователем А.А. Потебни – одного из основоположников психологического направления в литературоведении – и в анализе художественных произведений исходил из исследования душевных переживаний литературного героя, а потом уже двигался к методу его художественного воплощения, то, рассматривая Барона, он ставит ему психологический диагноз и называет причины, питавшие и взрастившие в человеке страсть: «… скупость сведена здесь к жажде власти, господстве над людьми и к убеждению, что богатство есть вернейшее средство достижения цели. Барон – прежде всего честолюбец, а потом уже скупец, превратившийся, наконец в скрягу» ^{[4, с. 16]}.

Деньги становятся мечтой и другого пушкинского героя – молодого инженера-офицера Германна из повести А.С. Пушкина «Пиковая дама».

Военные, собравшиеся у конногвардейца Нарумова, поражаются поведением Германна, который «отроду не брал… карты в руки… а до пяти часов сидит… и смотрит на нашу игру!» ^{[7, с. 374]} Один из собравшихся – Томский – замечает: «Германн немец: он расчетлив, вот и всё!» ^{[7, с. 374]}, этот человек понятен, непонятна для Томского его бабушка, которая не понтирует, то есть больше не играет в карты.

Графиня Анна Федотовна не берет в руки карты потому, что свято исполняет наказ легендарного Сен-Жермена, который спас ее от огромного долга герцогу Орлеанскому и взял с нее честное слово больше не играть.

Рассказ Томского более всего взволновал Германна. Этот страстный человек постоянно борется с собой: «Германн был сын обрусевшего немца, оставившего ему маленький капитал. Будучи твердо убежден в необходимости упрочить свою независимость, Германн не касался и процентов, жил одним жалованьем, не позволял себе малейшей прихоти. Впрочем, он был скрытен и честолюбив, и товарищи его редко имели случай посмеяться над его излишней бережливостью. Он имел сильные страсти и огненное воображение, но твердость спасла его от обыкновенных заблуждений молодости. Так, например, будучи в душе игрок, никогда не брал он карты в руки, ибо рассчитал, что его состояние не позволяло ему (как сказывал он) жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее, – а между тем целые ночи просиживал за карточными столами и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры. Анекдот о трех картах сильно подействовал на его воображение и целую ночь не выходил из его головы» ^{[7, с. 382]}.

Как человек военный и расчетливый немец, Германн выстроил план взятия секрета трех карт: очаровать, забросав письмами, Лизавету Ивановну, воспитанницу графини, затем с помощью Лизаветы Ивановны проникнуть к графине и, наконец, выведать у графини желанный секрет. Конкретные средства такой тактики в учет Германном не берутся – он рассуждает не о жизни и не о репутации этих двух женщин, он рассуждает о том богатстве, которое стремится приобрести, и перед лицом старой, сильно испугавшейся Анны Федотовны говорит о своей стратегии: «Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того; они же не знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты. Кто не умеет беречь отцовское наследство, тот все-таки умрет в нищете, несмотря ни на какие демонские усилия. Я не мот; я знаю цену деньгам. Ваши три карты для меня не пропадут» ^{[7, с. 388]}.

Графиня молчит, и Германн говорит: «Подумайте, что счастье человека находится в ваших руках; что не только я, но дети мои, внуки и правнуки благословят вашу память и будут ее чтить, как святыню… Старуха не отвечала ни слова» ^{[7, с. 388]}.

Анна Федотовна в сцене с Германном последовательно именуется «графиней», «старухой» и, наконец, «старой ведьмой»; мужчина вынимает из кармана пистолет, грозясь заставить старую женщину отвечать, но она не сдается – этот солдат чести не предает своего спасителя Сен-Жермена, этот солдат просто умирает.

Чтобы выбраться из дома, Германну надо было зайти к тому, кто помог бы это сделать, – к Лизавете Ивановне. Германн рассказал ей всё. Девушка горько заплакала, узнав, что не любви к ней, а денег «алкала душа» этого человека, что она была «слепой помощницей… убийцы ее благодетельницы». Автор пишет: «Германн смотрел на нее молча: сердце его также терзалось, но ни слезы бедной девушки, ни удивительная прелесть ее горести не тревожили суровой души его. Он не чувствовал угрызения совести при мысли о мертвой старухе. Одно его ужасало: невозвратная потеря тайны, от которой ожидал обогащения» ^{[7, с. 391]}.

Лизавета Ивановна называет Германна чудовищем, а он оправдывается, ответив, что не хотел смерти графини, ибо пистолет его не был заряжен. Напрасная ложь! Пистолет его без выстрела выстрелил, пистолет сработал, ведь Анна Федотовна была убита, убита видом грозного оружия, напором жестокосердности незнакомого мужчины, заглянувшего ей в душу и потребовавшего не тайны карт, а такой великой тайны, в которой блиставшая некогда в Париже женщина, знавшая самых больших людей своего времени и любимая ими, признаться не смогла бы никому. Возможно также, что с нее взяли не только обет не играть больше, но и обет не выдавать тайну трех карт; а может, тайну всё же можно было сказать один раз, что она и сделала; может быть, открытый секрет «работал» только для человека, которого ты полюбил, – возможно, Чаплицкого Анна Федотовна полюбила… Ясно одно: тайну открывать графине было нельзя, и она выполнила свой долг до конца ценой своей жизни. Вдобавок, Германн не погибал, как когда-то погибала графиня, приобретшая карточный долг при французском королевском дворе, Германн не был в отчаянии от потерь, которые мог иметь Чаплицкий, ибо Германну не помощь в сложнейшую минуту жизни была нужна – нужно было обогащение.

Лизавета Ивановна ужасается, увидев в сидящем Германне портрет Наполеона, она вспоминает слова Томского: «… у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства» ^{[7, с. 390]}.

Графиня всё же называет Германну три удачливые карты – она приходит к нему уже после смерти. Почему всё же приходит? Потому что он говорит, что стал «причиною ее смерти, потому что «не чувствуя раскаяния, он не мог, однако, совершенно заглушить голос совести, твердившей ему: ты убийца старухи! Имея мало истинной веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь…» ^{[7, с. 392]}.

Германн спешит использовать силу удачи, подаренной ему призраком. Удача – это смысл игры «фараон», в которую играют герои «Пиковой дамы», – игры, в которой не мастерство игрока, а случай определяет выигрыш. Один из игроков мечет банк – это банкомет, другой игрок делает ставку – это понтёр. Понтер из своей колоды выбирает карту, на которую делает ставку, а банкомет прометывает свою колоду налево и направо. Если карта понтера легла направо от банкомета – то выигрывал банкомет, если налево от банкомета – то выигрывал понтер. Лермонтовский Арбенин из «Маскарада», толстовский Николай Ростов из «Войны и мира» играют в «фараон», или «штосс». В игре были две колоды с 52-мя картами от двойки до туза. В «Пиковой даме» игра велась новыми распечатанными за столом колодами, чтобы избежать шулерства. Германн не называл своей карты, а просто выбирал ее из колоды и клал на стол перевернутой. Соперник не знал, на какую карту он ставил. Это тоже средство предосторожности, чтобы не было обмана.

У Германна выигрывает и тройка, и семерка, и туз. Но он «обдергивается», и пиковая дама на карте опять смеется над ним, как и покойница-графиня в гробу, к которой он пришел.

В чем причина того, что Германн проигрывает? Рядом с этим вопросом встает другой: стоило ли верить привидевшейся таким образом графине? Ф.М. Достоевский, находивший «Пиковую даму» верхом фантастического искусства, писал: читатель верит, что Герман действительно имел видение, но, прочтя повесть, не знает, вышло ли это видение из природы Германна или он прикоснулся к миру враждебных человеку духов.

Взгляд на героев повести со стороны военной позволяет по-особому осветить образы «Пиковой дамы». Начало повести – игра в карты у конногвардейца Нарумова; военные, приобретая мастерство боя, тем не менее находятся в том числе во власти случая, который равно может как спасти их, так и погубить; игра в карты – это попытка одержать верх над случайностью. Об игре в «фараон» Германна и приехавшего из Москвы в Петербург Чекалинского, «проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы, выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги», Пушкин говорит: «Это было похоже на поединок» ^{[7, с. 397]}. Боролись за карточным столом. Человек, всю жизнь игравший в карты, и человек, никогда не бравший в руки карт. Германн – всецело во власти своего видения. Воспринимая приход мертвой графини с военного ракурса, можно сказать: пришедшая из другого мира в обличье Анны Федотовны или сама Анна Федотовна говорит, что пришла «против своей воли», что ей «велено исполнить» его просьбу, то есть это приказ и она исполнительница приказа, его невольница; собственная просьба графини к Германну – жениться на ее воспитаннице Лизавете Ивановне, только тогда она прощает Германну собственную смерть. Это не просто условие – это тоже приказ, и мужчина должен его выполнить непременно. Есть подарок – есть за него и плата. Германн платить никому и ничего не хочет – ни чувства и руки Лизавете Ивановне, ни благодарности графине, ни самому случаю за выигранные у Чекалинского два раза деньги. Многие исследователи считают: Германн наказан за то, что не имел в планах женитьбы на Лизавете Ивановне, а «Все мысли его слились в одну, – воспользоваться тайной, которая дорого ему стоила. Он стал думать об отставке и о путешествии. Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны» ^{[7, с. 395]}.

Разбирая эту удивительную повесть, пишут о том, что после первого же выигрыша Герман должен был жениться, что не надо было ему играть в третий раз. Но суть совсем не в этом. Если в дело вмешиваются особые силы, если они находят и посещают человека, то они, слишком хорошо зная не только его поступки, но и все его помыслы, всегда испытывают человека и почти всегда предлагают невыполнимое. Проигрыш произошел не в третьей игре, не в третий день – он был уже и в первой игре Германна и Чнкалинского и, тем более, во второй, он был уже в том, что Германн поверил видению. (Но поверил не до конца – иначе бы он исполнил всё, о чем ему сказали. Германн поверил, что ему раскрыли тайну.) Он мог бы потерять деньги, выиграв и в третий раз, как теряли огромные выигрыши Чаплицкий и Чекалинский, но он теряет даже не жизнь – она, бессмысленная, остается, Германн теряет тот самый рассудок, который, единственный, способен совладать и со страстями, и со страхами, и с социальной ограниченностью в возможностях, и с верой, и с предрассудками. На самом деле именно рассудок – та плата, которая взимается потусторонними силами за дарование секрета, ибо этот секрет для Германна не был предназначен. Германн – давно во власти этих сил: постоянное наблюдение за карточной игрой; на свой счет воспринятая история о графине; невольное появление у дома графини; обворовывание Анны Федотовны (Германн сначала просит, потом убеждает графиню раскрыть секрет выигрыша, потом умоляет, потом грозит, а потом хочет силой и оружием вырвать тайну трех карт); увиденная им насмешка покойницы в гробу; самое видение; насмешка карты. Я не хочу сказать, что герой постепенно сходит с ума, – я говорю о том, как последовательно разум сдает в этом человеке свои позиции, но одновременно этот разум начинает «работать» на страсть: мы уже упоминали о том, что проникновение в дом графини по-военному было детально распланировано. Рассудок Германна не увидел противоречия в словах призрака: графиня говорит, что пришла против воли и в то же время утверждает, что прощает ему свою смерть. А ведь это означает, что графиня не простила. Она сама или кто-то большой за нее (может быть, Сен-Жермен) мстит тому, кто посягнул стать хозяином секрета, который предназначен для спасения, а не для обогащения. У военных это – выбор двух ипостасей: захватчик или защитник, покоритель или спаситель. Вообще говоря, особые, судьбоносные секреты не выведываются – ими одаривают, и одаривают того, кто этого достоин, или просто того, кто любим.

В «Пиковой даме» рассказано о карточных играх высшего света: косвенно об игре в королевском дворе Франции и очно об игре под председательством Чекалинского в обществе богатых игроков, куда Германна привез конногвардеец Нарумов (конная гвардия – элитные царские войска). В этих играх принимают участие очень знатные люди, состояние которых складывалось поколениями. Да, они имея или приобретая миллионы, выигрывая, получая как наследство или с приданым, могут эти миллионы и проигрывать, из-за чего игра в «фараон» в конце концов была запрещена. Германн этот путь приобретения состояния, на который у высокородных людей уходили столетия, стремится пройти за одну свою жизнь, но это раздавливает его. Обычно в жадном желании играть, бесконечно играть и при проигрыше и при выигрыше видят страсть игрока – у Германна это неостановимая жажда обогащения: сколько бы ни имел – всё мало по сравнению с безумной мечтой всеохватного владения даже до того предела, за которым ты теряешь всё – здоровье, искренние человеческие отношения, самый разум. Но одновременно как же и опасно копить деньги, не используя их, как же опасно сидеть у карточного стола и не играть! Как опасно жить, не давая себе жизненной воли!

Ибрагим в «Арапе Петра Великого» – сын африканского князька, подаренный Петру I, ставший его крестником и отправленный «в чужие края для приобретения сведений, необходимых государству преобразованному». Ибрагим обучался в парижском военном училище, а выпущен был капитаном артиллерии, отличился в Испанской войне. Блеск Парижа, внимание женщин, привязанность графини Д. держали Ибрагима во Франции, но Петр I написал своему крестнику письмо о том, что «предоставляет его доброй воле возвратиться в Россию или нет, но что во всяком случае он никогда не оставит прежнего своего питомца. Ничто так сильно, «до глубины сердца», не трогало до сих пор Ибрагима, ибо женщины смотрели на него как на вид редкого зверя, а графиня Д. была «своенравна и легкомысленна».

Ибрагим уезжает в Россию, ибо видит в этом собственный долг. Царь выехал ему навстречу за два дня. Вот они в Петербурге. Ибрагим с любопытством воспринимает «новорожденную столицу, которая подымалась из болота по манию самодержавия. Обнаженные плотины, каналы без набережной, деревянные мосты повсюду являли недавнюю победу человеческой воли над супротивлением стихий» ^{[7, с. 188]}.

Обладая умом точным и наблюдательным, обладая чувством благодарности, Ибрагим «увидел, что новый образ жизни, ожидающий его, деятельность и постоянные занятия могут оживить его душу, утомленную страстями, праздностью и тайным унынием. Мысль быть сподвижником великого человека и совокупно с ним действовать на судьбу великого народа возбудила в нем в первый раз благородное чувство честолюбия» ^{[7, с. 190]}.

Известные исследователи С.Л. Абрамович, Л.И. Вольперт, Вл.Ф. Ходасевич, ЛП. Якубович видели в воззрениях Ибрагима на Россию, на Петербург, на Петра I объективный взгляд самой истории, отличный от точки зрения приближенных царя, которого они принимают только как повелителя, отличный и от точки зрения бояр как символа старого русского уклада.

Петр I в «Арапе Петра Великого» – это заботливый отец своей страны, из которой он строит сильную империю, это труженик и мастер ^{[7, с. 189]}.

Стихотворение А.С. Пушкина «Стансы» дает нам объемный образ неутомимого и сильного царя-императора:

Самодержавною рукой

Он смело сеял просвещенье,

Не презирал страны родной:

Он знал ее предназначенье.

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник,

Он всеобъемлющей душой

На троне вечный был работник ^{[5, с. 226]}.

Портрет Петра I обрамлен строками-обращениями к Николаю I, которого поэт призывает быть подобным пращуру – непреклонному, но не злобному памятью: художник призывает помиловать декабристов. За это стихотворение поэта осуждали.

В поэме «Полтава» А.С. Пушкиным создан образ Петра I не только как государственного деятеля, но также как воина и полководца. О времени, которому поэт посвящает свое произведение, он сказал:

Была та смутная пора,

Когда Россия молодая,

В бореньях силы напрягая,

Мужала с гением Петра.

Суровый был в науке славы

Ей дан учитель: не один

Урок нежданный и кровавый

Задал ей шведский паладин ^{[6, с. 164]}.

Основная часть поэмы посвящена судьбе гетмана Украины Мазепы и его предательству Россию и царю – тем контрастней образ будущего императора, воюющего за свою Родину:

… Из шатра,

Толпой любимцев окруженный,

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен,

Он весь, как божия гроза ^{[6, с. 191]}.

После одержанной над Карлом победы

При кликах войска своего,

В шатре своем он угощает

Своих вождей, вождей чужих,

И славных пленников ласкает,

И за учителей своих

Заздравный кубок поднимает ^{[6, с. 194]}

Это благородный воин, благородный владыка, имеющий врагов, имеющий изменников, которых не всегда распознает, сформировавший сильную армию, сильное окружение:

Сии птенцы гнезда Петрова –

В пременах жребия земного,

В трудах державства и войны

Его товарищи, сыны…^{[6, с. 192]}

Образ Петра I в «Полтаве», конечно же, схематичен – не схематично передана победа; живо, в военных подробностях, решен бой, ставший апогеем Северной войны.

М.О. Гершензон и Ю.М. Лотман отмечали, что Петр I отличается от других героев поэмы – украинского гетмана Мазепы и его сподвижника Кочубея – тем, что он движим не жаждой власти или мести, но высокой страстью государственного делания, что для Петра власть – не орудие насилия, как у Мазепы, а инструмент общегосударственного творчества, что будущий император связан у поэта со стихией рождающегося света, в то время как Мазепа – с ночной стихией.

В «Повестях Белкина» А.С. Пушкин изобразил офицера Сильвио (повесть «Выстрел»), гусара Минского («Станционный смотритель»), героев Отечественной войны 1812 года гусарского полковника Бурмина и армейского прапорщика Владимира, который умер от ранения, полученного на поле Бородина (повесть «Метель»).

Образ Сильвио особенно примечателен в ряду военных, показанных в «Повестях Белкина». А.О. Коджак и М.А. Петровский считают Сильвио дуэлянтом, одержимым местью, находят «байроническое» описание облика героя смахивающим на пародию, а душевный его облик видят пошло однозначным. Но этот взгляд в корне неверен. Это настоящая вольность интерпретации многозначного текста.

Известно, что краткий роман «Выстрел» открывает читателю «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», демонстрируя глубину, сущность и силу русского военного характера, храброго, справедливого и несгибаемого, хоть и использует для этого оригинальный творческий материал и приемы.

Сильвио, казавшийся русским, но носящий иностранное имя, некогда служил в гусарах, но вышел в отставку и поселился «в бедном местечке, где жил он вместе и бедно и расточительно: ходил вечно пешком, в изношенном черном сертуке, а держал открытый стол для всех офицеров нашего полка. Правда, обед его состоял из двух или трех блюд, изготовленных отставным солдатом, но шампанское лилось при том рекою» ^{[7, с. 228]}.

Главным упражнением Сильвио, по воспоминаниям рассказчика, (рассказчик молод, а 35-летнего Сильвио он и его товарищи считали стариком) была стрельба из пистолета: «Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные. Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил. Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в нашем полку не усумнился подставить ему своей головы» ^{[7, с. 228]}.

И вот молодые офицеры, собравшиеся в доме Сильвио, начали играть в карты, уговорив хозяина метать банк: «Долго он отказывался, ибо никогда почти не играл; наконец велел подать карты…» ^{[7, с. 228–229]}. За игрою Сильвио хранил «совершенное молчание, никогда не спорил и не объяснялся, если и понтеру случалось обсчитаться, то он тотчас или доплачивал остальное, или записывал лишнее» ^{[7, с. 229]}. Офицеры это знали и не мешали хозяйничать, но недавно переведенный офицер возмутился, пустил в Сильвио медный шандал, дуэль была решена, все считали нового товарища убитым. Однако Сильвио не дрался, довольствовавшись легким объяснением и примирением. А всё оттого, что у Сильвио был отложен дуэльный выстрел в графа, когда-то оскорбившего его. Да, с графом герой боролся за первенство в гусарском полку. Сильвио слыл первым буяном по армии: на всех дуэлях, которые поминутно случались в их полку, он был или свидетелем или действующим лицом и наслаждался своей славой человека, которого товарищи обожали, а полковые командиры воспринимали как необходимое зло. Молодой богатый и знатный человек, определившийся в полк, «блистательный счастливец», как говорил о нем Сильвио, поколебал это первенство: «Успехи его в полку и в обществе женщин приводили меня в совершенное отчаяние. Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы мои отвечал он эпиграммами, которые всегда казались мне неожиданнее и острее моих и которые, конечно, не в пример были веселее: он шутил, а я злобствовал. Наконец однажды на бале у польского помещика, видя его предметом внимания всех дам, и особенно самой хозяйки, бывшей со мною в связи, я сказал ему на ухо какую-то плоскую грубость. Он вспыхнул и дал мне пощечину. Мы бросились к саблям; дамы попадали в обморок; нас растащили, и в ту же ночь поехали мы драться» ^{[7, с. 232]}.

Нельзя обманываться откровением героя, ведь он судит себя. Через несколько лет граф откровенно скажет жене о рассказчике, который приехал к ним в гости: «… я всё расскажу; он знает, как я обидел его друга: пусть же узнает, как Сильвио мне отомстил» ^{[7, с. 237]}.

Сильвио откладывает свой дуэльный выстрел потому, что граф, прострелив ему фуражку, Я опустил пистолет. «Вам, кажется, теперь не до смерти, – сказал я ему, – вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать» ^{[7, с. 233]}. Известно, что данный факт судьбы персонажей «Выстрела» автобиографичен: в 1822 году в Кишиневе Пушкин на поединке, пока стрелял соперник, завтракал вишнями. Инициалы «И. Л. П.», фигурирующие в повести, намекают на известного бретера пушкинской поры И.П. Липранди.

Каждый день Сильвио думает о мщении, но приезжает в имение графа только тогда, когда тот готовится к свадьбе. В дни юности дуэль для графа была игрой задора и вечной удачи, ему сопутствовавшей, теперь он дорожит своей жизнью.

Литературоведческие изыски на предмет социальной зависти «романического» героя к «счастливцу праздному», на предмет подлости Сильвио, который будто бы нарушает неписаный кодекс дворянской чести и целится в соперника по дуэли при женщине ^{[1, с. 171–173]}, есть субъективная подача психологических установок (конструктов). Необходимо эти конструкты объективировать.

Установка первая. Для Сильвио защита чести – не игра, он того же хочет видеть у человека в поединке, который решает их жизнь и их смерть. И Сильвио ожидает той ситуации в жизни графа, когда еще до выстрела с ним будут считаться. Не презирать, потому что это не князь и не граф, и не богатый человек, а ценить, уважать как равного себе.

Установка вторая. Сильвио, за которым остался выстрел, предлагает вновь бросить жребий: «Жалею…, что пистолет заряжен не черешневыми косточками… пуля тяжела. Мне все кажется, что у нас не дуэль, а убийство: я не привык целить в безоружного. Начнем сызнова; кинем жребий, кому стрелять первому» ^{[7, с. 237]}. Разве это показное благородство? Это благородство истинное – то, которое не связано только с родословной крови и богатства, а связано исключительно с твоей душевной высотой.

Установка третья. Сильвио, как рассказывает пять лет спустя граф о жене, «хотел в меня прицелиться при ней!» Только «хотел», но не прицелился. Если бы граф действительно собирался удалить жену, он сделал бы это надежней. Предположим, что она всё же прорвалась через закрытые двери, но граф, успокаивая женщину, говорит слова, не отвлекающие ее и не отсылающие из залы, а произносит лживые слова «… разве ты не видишь, что мы шутим…», на которые Сильвио не мог не ответить: женщина переспрашивает незнакомца, а он не хочет, чтобы с ним играли – Сильвио и женщину воспринимает равно, не лжет перед ней: «Он всегда шутит, графиня… однажды дал он мне шутя пощечину, шутя прострелил мне вот эту фуражку, шутя дал сейчас по мне промах; теперь и мне пришла охота пошутить!» ^{[7, с. 238]}.

Установка четвертая. Сильвио, получив по жребию второй выстрел, стреляет не в графа, а в картину, в которую первым своим выстрелом попал граф. Почему? Сильвио сам отвечает на этот вопрос: «… я доволен: я видел твое смятение, твою робость; я заставил тебя выстрелить по мне, с меня довольно. Будешь меня помнить. Предаю тебя твоей совести» ^{[7, с. 238]}.

Установка пятая. Свое блестящее мастерство стрелка Сильвио не применяет против человека. Он стреляет в совесть – он так сказал. Граф же описывает, как переживала жена, как страдал он сам. Почему здесь не вспоминают про кодекс дворянской чести, раз продолжение дуэли отложил когда-то сам граф? Мастерство стрелка продемонстрировано в выстреле в полотно на стене – Сильвио уходя и почти не целясь попадает в простреленную графом картину. Так и осталась спустя годы на стене дома графа эта картина с двумя пулями, всаженными одна в другую.

Установка шестая. В конце повести сообщается, что Сильвио «во время возмущения Александра Ипсиланти предводительствовал отрядом этеристов и был убит в сражении под Скулянами» ^{[7, с. 238]}. Это не только человек чести и благородства, не только как военный защитник своей страны, это еще и борец за освобождение греков от поработителей турок. Сражение под Скулянами произошло 17 июня 1821 года. Османских турок было четыре тысячи, этеристов – только 400. Этеристы сражались мужественно и отчаянно, и большинство их них погибло. Генерал Инзов сказал: «Если бы у Ипсиланти было десять тысяч таких, как эти, он бы смог противостоять сорока тысячам турок». Русский царь Александр I не помог греческой стороне в битве под Скулянами, как все от него ожидали. На левом берегу Прута стояли русские войска, но только наблюдали за битвой, соблюдая нейтралитет. Когда, не вытерпев, солдаты ринулись на помощь восставшим, офицеры их остановили. Так что турки и греки-этеристы (а также те, кто, как Сильвио, им помогал) вынуждены были биться врукопашную, чтобы ни пули, ни снаряды не попали на русский берег. Но даже это вменяют в вину Сильвио: ему-де не понадобилось здесь мастерство стрелка ^{[1, с. 173]}, он-де потерял цель жизни, а она состояла лишь в мести, оттого и погиб. Если героев освободительных войн и сражений, если литературных героев, представленных нам писателями, мы будем мерить видом оружия, которым они дрались, или даже отсутствием этого оружия, то не будем ли мы напоминать самого молодого Сильвио, завидовавшего успехам графа? Сильвио мужал в своем молодецком задоре, набирался военного мастерства, житейской мудрости и душевного благородства и пал в бою, а мы способны ли ценить таких литературных героев и таких людей?

Заключение. Психологические образы воинов, военнослужащих, офицеров, потомственных военных в отечественной художественной литературе различны. Драматическая история нашей страны, ее постоянная борьба за свободу, независимость и собственные территории, обусловила и соответствующий культурно-исторический след в художественной литературе, где образам профессиональных военных отводилась серьезная функциональная роль.

Литературные герои в силу их влияния на формирование сознания подрастающего поколения являются самостоятельными источниками и примерами профессионального поведения, ценностно-смысловых ориентиров, поступков в конкретных социальных ситуациях. Их познание имеет большое значение и позволяет более эффективно и результативно организовать воспитательный процесс по формированию и развитию личности будущего офицера в военном вузе.

В работе обобщены психологические конструкты характера профессиональных военных в творчестве Великого русского писателя и поэта А.С. Пушкина. Он наделял воина, защитника, профессионального военного совокупностью свойств, характеризующих военнослужащего как человека весьма интеллектуального и даже образованного т.е. интеллигентного, прямого, честного, нравственно зрелого, эстетичного, открытого но внимательного к своему поведению и поведению окружающих. Это человек небезразличный к судьбам страны и граждан, отчаянно храб но столь же милосерден. В сложных социальных ситуациях профессиональный военный по представлению писателя это человек деятельный, ему несвойственно бездействие, апатия или фрустрация. Несмотря на горечь от неправильных поступков в произведениях А.С. Пушкина показан моральный рост персонажей, стремление к очищению души и совести, предотвращению возможного вреда и искуплению своих ошибок.

Теоретические обобщения, полученные по итогам проведенного исследования, могут быть полезны при организации воспитательной работы с курсантами, а также проведения иных форм работы с военнослужащими при формировании их личностных качеств и ценностных установок.